Средневековая Европа. Штрихи к портрету. Часть 1

«Историю этого времени необходимо знать лишь для того, чтобы ее презирать».

Вольтер

Направленность действия ЛСД, или в нашем случае галлюциногенного отравления спорыньей, как было показано еще Хофманном, зависит от «установки» и «обстановки». «Установка», понятно, христианская: культ дьявола, евхаристический каннибализм, бесо- и ведьмо- мания и пр. «Обстановку» я тоже вроде уже описал, но, так сказать, безлично — как набор фактов о голоде, людоедстве, безумии крестовых походов и т.д. Полагаю, чтобы наглядно эту «обстановку» понять, стоит внимательнее присмотреться к повседневной жизни европейцев, представить их «вживую». Чем они занимались в свободное от «плясок св. Витта» время, как жили, какие бытовые проблемы перед ними вставали, что представляли собой европейские города и т.п. Для того, чтобы понять, что принесла миру «великая христианская культура», необходимо вглядеться в живую историю и увидеть, насколько соответствуют реальности фантомные идеалы «великого» прошлого. К досаде и возмущению романтиков и прочих гуманитариев для этого придется немного поколебать идеализированный образ Средневековья и спустить мечтателей на землю, к нежеланной картине того, как оно было на самом деле. При этом Средневековье я понимаю как «длинное средневековье» по Ле Гоффу, поскольку считать, что с приходом Возрождения «темные века» и «средние века» закончились, мне кажется надуманным. Реформация — лишь продолжение средневековья, и массово сжигаемые в эпоху Возрождения «ведьмы» не дают повода в этом усомниться. (Те же, кто привык рассматривать средневековье в классических рамках, до XVI в, могут заменить в уме название на средневеково-ренессансная Европа, Европа эпохи Средневековья, Возрождения и Просвещения, или как угодно). Я не исключаю возможности наличия некоторых минорных неточностей в нижеследующем тексте, но стопроцентная историческая точность описания, скажем вопросов «сортирологии», не была моей задачей. Я только намеревался показать общую картину жизни средневековья, а картина эта была не такой, какой многие привыкли ее представлять.

PS

Несколько человек высказали свои мысли о разных аспектах средневекового бытия, я буду приводить эти высказывания ниже, как «комментарий Циника»:

Города

Разные эпохи ассоциируются с разными запахами. Средневековье вполне заслуженно пахнет нечистотами и смрадом гниющих тел. Города отнюдь не походили на чистенькие павильоны Голливуда, в которых снимаются костюмированные постановки романов Дюма. Патрик Зюскинд, известный педантичным воспроизведением деталей быта описываемой им эпохи, ужасается зловонию европейских городов позднего средневековья: «Улицы провоняли дерьмом, задние дворы воняли мочой, лестничные клетки воняли гниющим деревом и крысиным пометом, кухни — порченым углем и бараньим жиром; непроветриваемые комнаты воняли затхлой пылью, спальни — жирными простынями, сырыми перинами и едким сладковатым запахом ночных горшков. Из каминов воняло серой, из кожевенных мастерских воняло едкой щелочью, из боен воняла свернувшаяся кровь. Люди воняли потом и нестиранной одеждой, изо рта воняло гнилыми зубами, из их животов — луковым супом, а от тел, если они уже не были достаточно молоды, старым сыром, и кислым молоком, и онкологическими болезнями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Крестьянин вонял как и священник, ученик ремесленника — как жена мастера, воняло все дворянство, и даже король вонял, как дикое животное, а королева, как старая коза, и летом, и зимой».

В то время, пишет Зюскинд, «не существовало не единого вида человеческой деятельности, ни созидательной не разрушительной, ни единого выражения зарождающейся или загнивающей жизни, которую бы постоянно не сопровождала вонь».

Попробуем разобраться, не возвел ли писатель напраслину на Прекрасное Средневековье™ и не сгустил ли краски для эпатажа наивного и доверчивого читателя. Судите сами.

***

Королева Испании Изабелла Кастильская (конец XV в.) признавалась, что за всю жизнь мылась всего два раза — при рождении и в день свадьбы. Дочь одного из французских королей погибла от вшивости. Папа Климент V погибает от дизентерии, Папа Климент VII мучительно умирает от чесотки, короля Филиппа II загрызают «мириады вшей»². Герцог Норфолк отказывался мыться якобы из религиозных убеждений. Его тело покрылось гнойниками. Тогда слуги дождались, когда его светлость напьется мертвецки пьяным, и еле-еле отмыли.

Давно гуляет по анекдотам записка, посланная имевшим репутацию прожженного донжуана королем Генрихом Наваррским своей возлюбленной, Габриэль де Эстре: «Не мойся, милая, я буду у тебя через три недели». Сам король, кстати, за всю свою жизнь мылся всего три раза. Из них два раза по принуждению.

Русские послы при дворе Людовика XIV писали, что их величество «смердит аки дикий зверь». Самих же русских по всей Европе считали извращенцами за то, что те ходили в баню раз в месяц — безобразно часто (распространенную теорию о том, что русское слово «смердеть» и происходит от французского «мерд» — «говно», пока, впрочем, признаем излишне спекулятивной).

В руководстве учтивости, изданном в конце 18-го(!) века (Manuel de civilite, 1782) формально запрещается пользоваться водой для умывания, «ибо это делает лицо зимою более чувствительным к холоду, а летом к жаре».

Европейские города утопали в нечистотах:

Жители домов выплескивали все содержимое ведер и лоханок прямо на улицу, на горе зазевавшемуся прохожему. Застоявшиеся помои образовывали смрадные лужи, а неугомонные городские свиньи, которых было великое множество, дополняли картину». (Книга для чтения по истории Средних веков. Ч. 2./ Под ред. С.Д. Сказкина. – М., 1951. – С. 12 – 13.)

«Свиньи гуляли по улицам; даже когда это запрещалось, все же в определенные часы дня они могли свободно ходить по городу; перед домами были выстроены хлева для них, которые загораживали улицу; дохлые собаки, кошки лежали повсюду; нечистоты выбрасывались в реки или же на улицу и лежали перед домами и на площадях. Король Филипп-Август, привыкший к запаху своей столицы, в 1185 г упал в обморок, когда он стоял у окна дворца и проезжавшие мимо него телеги взрывали уличные нечистоты». (Кулишер И.М. История экономического быта Западной Европы.М.,1978.Т.1)

«Ночные горшки продолжали выливать в окна, как это было всегда – улицы представляли собой клоаки. Ванная комната была редчайшей роскошью. Блохи, вши и клопы кишели как в Лондоне, так и в Париже, как в жилищах богатых, так и в домах бедняков. (Ф. Бродель. Структуры повседневности. Т.1. – М., 1986. – С. 317 – 332.)

Увернуться от льющегося из окон дерьма было ох как не просто:

Наиболее типична улица шириной в 7 – 8 метров (такова, например, ширина важной магистрали, которая вела к собору Парижской Богоматери). Маленькие улицы и переулки были значительно уже – не более двух метров, а во многих старинных городах встречались улочки шириной и в метр. Одна из улиц старинного Брюсселя носила название «Улица одного человека», свидетельствующее о том, что два человека не могли там разойтись. Уличное движение составляли три элемента: пешеходы, животные, повозки. По улицам средневековых городов часто гнали стада». (А.Л. Ястребицкая. Западная Европа XI – XIII веков. – М., 1978. – С. 52.)

Антисанитария, болезни и голод — вот лицо средневековой Европы. Даже знать в Европе не всегда могла есть досыта, из десяти детей выживало хорошо если двое-трое, а при первых родах умирала треть женщин... Освещение — в лучшем случае восковые свечи, а обычно — масляные светильники или лучина. Голодные, обезображенные оспой, проказой и, позже, сифилисом лица выглядывали из окон, затянутых бычьими пузырями...

Историк XIX века Дж. В. Дрэпер представил в своей книге «История борьбы между религией и наукой» довольно яркую картину условий, в которых жило население Европы в средние века. Вот главные черты этой картины:

«Поверхность континента покрыта была тогда большей частью непроходимыми лесами; там и сям стояли монастыри и города. В низменностях и по течению рек были болота, простиравшиеся иногда на сотни миль и испускавшие свои ядовитые миазмы, которые распространяли лихорадки. В Париже и в Лондоне дома были деревянные, вымазанные глиной, крытые соломой или тростником. В них не было окон и, до изобретения лесопилен, в немногих домах существовали деревянные полы... Печных труб не было. В таких жилищах едва ли была какая защита от непогоды. О водосточных канавах не заботились: гниющие остатки и мусор просто выкидывались за дверь. Опрятность была совершенно неизвестна: высокие сановники, как например, архиепископ Кентерберрийский, кишели насекомыми. Пища состояла из грубых растительных продуктов, таких как горох или даже древесная кора. В некоторых местах поселяне не знали хлеба». (этим еще повезло! — Absentis). (Draper, John William. History of the Conflict between Religion and Science, pp. 264-265 )³

«Удивительно ли после этого», — отмечает далее историк, — что во время голода 1030 года жарилось и продавалось человеческое мясо или что в голодный 1258 год в Лондоне умерло с голоду 15 тысяч человек? Удивительно ли, что во время вспышек чумы количество смертей было столь ужасающим, что живые не успевали хоронить мертвых».³

Вышедшая не так давно книга итальянского историка, профессора Анконского университета, Эрколе Сори «Эпоха галантных дам» рассказывает о санитарном состоянии средневековых городов и гигиене их обитателей. Эрколе Сори не первый раз обращается к этой проблеме, считая, что «мусор и отбросы позволяют исторической реконструкции исследовать самые темные углы способов производства и социальной организации». Выводы ученого неутешительны.

Моющих средств, как и самого понятия личной гигиены, в Европе до середины ХIХ века вообще не существовало. Вот как, например, описывает свое путешествие в Париж один итальянский дворянин ХVI века: «Представьте, что по улице несется поток мутной воды, в который из каждого двора вливаются грязные ручьи. Вонючие испарения заполняют все пространство. Чтобы не проблеваться, мне приходилось постоянно держать под носом надушенный платок или букетик цветов». Однако атмосферу отравляли не только экскременты. Мясники забивали скот прямо на улицах и там же потрошили туши, разбрасывая кишки и сливая кровь на тротуары. Вонь распространялась на всю округу.

В позднем средневековье люди научились перерабатывать мусор и экскременты. Мочу, например, собирали для обработки кожи и отбеливания ткани, а из костей животных делали муку. В старину художники ставили возле ферм бочки для мочи, на которой они замешивали краски (в Древнем Риме использовали даже мочу из общественных уборных — ее продавали красильщикам шерсти и дубильщикам кожи). То, что не подлежало переработке, оставалось валяться на улице.

Улицы мыл и чистил единственный существовавший в те времена дворник — дождь, который, несмотря на свою санитарную функцию, считался наказанием господним. Дожди вымывали из укромных мест всю грязь, и по улицам неслись бурные потоки нечистот, которые иногда образовывали настоящие реки. Так, например, во Франции возникла речушка Мердерон («мерд» в переводе — дерьмо).

Если в сельской местности рыли выгребные ямы, то в городах люди испражнялись в узеньких переулках и во дворах. «Города утопали в грязи в буквальном смысле слова, — пишет Сори. — Вокруг царила сплошная антисанитария. Только после «гидравлической революции» появились акведуки и сточные канавы, которые приносили воду в дома и удаляли нечистоты».

Но и сами люди были ненамного чище городских улиц. «Водные ванны утепляют тело, но ослабляют организм и расширяют поры. Поэтому они могут вызвать болезни и даже смерть», — утверждал медицинский трактат ХV века. В Средние века считалось, что в очищенные поры может проникнуть зараженный инфекцией воздух. Вот почему высочайшим декретом были упразднены общественные бани. И если в ХV — ХVI веках богатые горожане мылись хотя бы раз в полгода, в ХVII — ХVIII веках они вообще перестали принимать ванну. Правда, иногда приходилось ею пользоваться — но только в лечебных целях. К процедуре тщательно готовились и накануне ставили клизму. Французский король Людовик ХIV мылся всего два раза в жизни — и то по совету врачей. Мытье привело монарха в такой ужас, что он зарекся когда-либо принимать водные процедуры.

Все гигиенические мероприятия сводились только к легкому ополаскиванию рук и рта, но только не всего лица. «Мыть лицо ни в коем случае нельзя, — писали медики в ХVI веке, — поскольку может случиться катар или ухудшиться зрение». Что же касается дам, то они мылись 2 — 3 раза в год.

Большинство аристократов спасались от грязи с помощью надушенной тряпочки, которой они протирали тело. Подмышки и пах рекомендовалось смачивать розовой водой. Мужчины носили между рубашкой и жилетом мешочки с ароматическими травами. Дамы пользовались только ароматической пудрой.

Средневековые «чистюли» часто меняли белье — считалось, что оно впитывает в себя всю грязь и очищает от нее тело. Однако к смене белья наши предки относились выборочно. Чистая накрахмаленная рубашка на каждый день была привилегией состоятельных людей. Вот почему в моду вошли белые гофрированные воротники и манжеты, которые свидетельствовали о богатстве и чистоплотности их владельцев. Бедняки не только не мылись, но и не стирали одежду — у них не было смены белья. У большинства вообще была только одна рубашка, что и немудрено — одежда стоила чрезвычайно дорого. Самая дешевая рубашка из грубого полотна стоила столько же, сколько дойная корова.

Как Европа докатилась до такой жизни?

Забытые бани

Античный мир возвел гигиенические процедуры в одно из главных удовольствий, достаточно вспомнить знаменитые римские термы. До победы христианства только в одном Риме действовало более тысячи бань. То, что христиане первым делом, придя к власти, закрыли все бани, общеизвестно, но объяснения этому действу я нигде не видел. Тем не менее причина, вполне возможно, лежит на поверхности. Христиан всегда раздражали ритуальные омовения конкурирующих религий — иудаизма и, позже, ислама. Еще Апостольскими Правилами христианам запрещалось мыться в одной бане с евреем. А где взять баню без еврея? Вот придешь в баню — и смотри в оба, кто там еврей. А вдруг не узнаешь и во грех войдешь? Это потом нацисты головы и носы будут сравнивать, а тогда еврея и по носу то не отличишь от римлянина — те тоже носатые. А ходить и члены рассматривать — так и нарваться можно. Проблема, однако. Чтобы не впасть в грех, бани и разрушили. Нет бани — нет проблем! К тому же мерзкие язычники обвиняли христиан (сейчас и не подумаешь) в разврате, так как первые христиане ходили в бани с бабами. Архетипичный, кстати, путь развития тоталитаризма — первые большевики тоже будут вооружаться принципом общих бань и лозунгом «долой стыд», а потом будет «секса у нас нет». Они не придумали ничего нового, это был уже пройденный христианами путь.

Для тех, кто Апостольские Правила подзабыл, правилами Трулльского («Пятошестого», 691 — 692 г.) Вселенского Собора бывшее 11-ое правило было подтверждено: запрещено пользоваться услугами врачей-иудеев и, опять же, мыться с евреями в одной бане. Заодно, как пережитки язычества, запрещались, гадания, карнавалы ряженых, и даже ученые медведи. Позже фраза «обвиняемый был замечен принимающим баню» стала обычной в отчетах инквизиции, как несомненное доказательство ереси.

Формально и сегодня любой православный может быть отлучен от Церкви за совместный поход в баню с евреем. По признанию сотрудника отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата священника Всеволода Чаплина, «церковь испытывает большие затруднения в связи с тем, что наше каноническое право сегодня не всегда можно применять буквально. Иначе всех нужно отлучить от Церкви. Если православный ходит в баню, то он должен следить за тем, нет ли рядом еврея. Ведь по каноническим правилам православному нельзя мыться в бане с евреем» (http://www.sexopedia.ru/appendixes69_pg162.shtml).

Символом победы христианства над банями могли бы послужить ворота римской постройки Порта Нигра (Porta Nigra, «черные ворота») в Трире (родине Карла Маркса) — старейшем городе Германии и бывшей столице римской провинции Бельгика Прима, стоящие среди развалин римских бань (и даже бань, в которых еще мылись первые христиане — термы св. Варвары, 2 век н.э.). В этих воротах древнего Трира, символе города, замуровал себя св. Симеон. Еду ему просовывали в окошко, и замурованный Симеон просидел там лет десять, оставив своих фекалий полную башню. Там же, в своей келье, он и был окончательно замурован после смерти (наступившей от... ладно, ладно, молчу :-). За такой истинно христианский «подвиг» набожный Симеон-затворник был канонизирован Папой Бенедиктом IX и стал Святым Симеоном Сиракузким, а над воротами и вокруг них христиане под руководством архиепископа Поппо надстроили церковь св. Симеона (позже разобранную Наполеоном в 1803 г.). Вонь от испражнений Св. Симеона у ворот Порта Нигра, среди всех этих разрушенных терм — символ пришедшего христианского Средневековья.

В CHRONICA REGIA COLONIENSIS (Кельнская королевская хроника) за 1186 год мы можем прочитать, что «В Трире на Троицу, выпавшую на 1 июня, когда отмечался также праздник святого Симеона, некие люди наполнили печь хлебом, который они должны были выпечь, однако он весь превратился в кровь» (http://vostlit.narod.ru/Texts/rus8/Koeln_Koengs_Chr/text3.htm). Обычные христианские евхаристические страшилки и каннибалистические мотивы в этой записи не главное. К этому мы уже привыкли — то христианам сжигаемый мученик кажется хлебом (св. Поликарп), то хлеб кровью... А забавно здесь то, что св. Симеону удалось опять послужить символом христианства, которое сначала утопило Европу в говне, а затем — и в крови: первые «еретики» сгорали на кострах именно около Трира в 1232 г. Еретики эти действительно совершили страшное деяние — осмелились перевести Библию на немецкий язык. Позже в архиепископстве Трира будет сожжено 6500 «еретиков» и «ведьм»...

Дуализм христианства проповедовал ничтожность тела и «умерщвление плоти». Тело — ничто, только душа имела значение.

Первая видимость — это тело. Его следовало принизить. Григорий Великий называл тело «омерзительным одеянием души». «Когда человек умирает, он излечивается от проказы, каковой является его тело», — говорил Людовик Святой Жуанвилю.
Монахи, служившие средневековым людям примером для подражания, беспрестанно смиряли свою плоть, культивируя аскетические привычки. В монастырских уставах указывалось максимальное количество дозволенных ванн и туалетных процедур, поскольку все это считалось роскошью и проявлением изнеженности. Для отшельников грязь была добродетелью. Крещение должно было отмыть христианина раз и навсегда в прямом и переносном смысле. (Жак ле Гофф «Цивилизация средневекового Запада»).

Христианство выкорчевало из памяти народа даже мысли о банях. Столетия спустя, крестоносцы, ворвавшиеся на Ближний Восток, поразили арабов своей дикостью и грязью. Но франки-крестоносцы, столкнувшись с таким забытым благом цивилизации, как бани Востока, оценили их по достоинству и даже попытались вернуть в XIII веке этот институт в Европу. То, что возникло в Европе, напоминало, конечно, пародию на восточные или римские термы — вместо бань с фригидариумами, кальдариумами и тепидариумами средневековые помывочные представляли собой комнату с несколькими лоханями, так что «банями» их можно называть только условно, это семантическая погрешность перевода (фр. bain и англ. bath могут обозначать как баню, так и ванну-кадушку). Впрочем, даже эти «комплексы досуга», представляющие по сути просто маленькие публичные дома, просуществовали недолго — во времена вскоре наступившей Реформации усилиями светских и церковных (как католических, так и протестантских) властей даже эти «бани» вновь были надолго искоренены как очаги разврата и духовной заразы.

Пару лет назад англоязычную часть интернета обошла статья «Жизнь в 1500-х годах» («Life in the 1500's», тут же названная христианами «антикатолической ложью»), в которой рассматривалась этимология различных поговорок. Авторы утверждали, что грязные лоханки спровоцировали живую и поныне идиому «не выплеснуть с водой ребенка». Действительно — в грязной воде можно было и не заметить. Но в реальности и такие лоханки были большой редкостью. В те смутные времена уход за телом считался грехом. Христианские проповедники призывали ходить буквально в рванье и никогда не мыться, так как именно таким образом можно было достичь духовного очищения. Мыться нельзя было еще и потому, что так можно было смыть с себя святую воду, к которой прикоснулся при крещении. Основывался этот взгляд на поучениях знаменитого отца церкви Св. Иеронима, который отвергал какую бы то ни было гигиену, даже простое умывание, ибо после обряда крещения ни в каких других омовениях уже нет ни малейшей нужды. В итоге люди не мылись годами или не знали воды вообще. Грязь и вши считались особыми признаками святости. Монахи и монашки подавали остальным христианам соответствующий пример служения Господу:

«По-видимому, монахини появились раньше, чем монахи: не позднее середины III столетия. Некоторые из них замуровывали себя в гробницах.
На чистоту смотрели с отвращением. Вшей называли «Божьими жемчужинами» и считали признаком святости. Святые, как мужского, так и женского пола, обычно кичились тем, что вода никогда не касалась их ног, за исключением тех случаев, когда им приходилось переходить вброд реки». (Бертран Рассел)

Если уже две тысячи лет назад в семье китайского императора ежегодно использовалось 15 000 листов туалетной — толстой, мягкой, опрысканной благовониями — бумаги, то в Европе туалетная бумага будет изобретена наново только в 1860-е гг. (Заметим в скобках, что британский изобретатель Джеймс Олкок чуть было не разорился — товар поначалу шел плохо, спроса не было. Современная мягкая туалетная бумага появится в продаже в Америке только в 1907 году). В средние же века — грязь и дерьмо священны и сакральны. Христианский маразм доходил даже до того, что в уставе католического женского монастыря св. Клариссы в Мюнхене сестрам строго запрещалось пользоваться бумагой после посещения уборной. Результат не заставил себя долго ждать — в средние века Европа просто утопала в грязи и всевозможных эпидемиях. Пренебрежение гигиеной обошлось Европе очень дорого: в XIV веке от чумы — «черной смерти» (этимология этой эпидемии спорна, мнения существуют разные). Франция потеряла треть населения, а Англия и Италия — до половины. Многие города вымерли почти полностью. Жители бежали из пораженных чумой городов и боялись возвращаться назад — потому что Черная Смерть тоже возвращалась и забирала тех, кому посчастливилось в первый раз. Деревни тоже опустели и многие поля превратились в пастбища или заросли лесом. Чума унесла 25 миллионов жизней, одну четвертую часть населения континента, но вот парадокс – христиане сочли чуму наказанием за грехи, в том числе и за посещение бань!

Прошли столетия, прежде чем человечество вновь подружилось с водой и вспомнило о пользе мытья в бане. Но если в случае с разрушенными банями еще можно пробовать искать объяснение, то чем христианам не угодила канализация, на первый взгляд не понятно.

Из истории туалета

 Автор вузовского учебника «Культурология», приводя замечание безымянного сантехника: «Цивилизация начинается с канализации», добавляет: «Не исключено, что он был недалек от истины» (П. С. Гуревич. Культурология. Учебник. М., 2000). В наше время прогрессивное человечество ежегодно отмечает Международный день туалета (19 ноября).

Изобретение туалета уходит корнями в глубь веков, и уже сложно сказать, где этот признак цивилизации появился впервые. По одной из версий, первый туалет был построен на острове Крит задолго до начала нашей эры. «Продвинутые» жители Крита уже тогда делали внутренние туалеты со смывом. Выглядели они, как каменные стульчаки, к которым при помощи сложной системы труб подводилась вода. 3800 лет назад их придумала царица Крита, присевшая облегчиться возле ручья и увидевшая, как все, что она извергла, было смыто течением. Прообраз туалета, предназначенного для практического применения, появился приблизительно 3000 лет до н.э. в Месопотамии. Канализация уже существовала в Древнем Египте: археологи обнаружили там сточные каналы, которым свыше 2500 лет, а стульчак из известняка, найденный близ Тель-эл-Амарны, датируется ориентировочно 1350 г. до н. э. Такой же древний туалет относится к цивилизации Мохенджо-Даро (2500 лет до н.э. на территории нынешнего Пакистана). Это кирпичное сооружение со стульчаком, связанное с подземной сточной системой. Более продвинутые системы подземного отвода дождевых и бытовых стоков существовали в Вавилоне, Карфагене, Иерусалиме. Как отхожее место клозет впервые повсеместно встречается в V в. до н.э. в Афинах, где воду и нечистоты с площадей отводили при помощи специального канала глубиной и шириной 1 метр. В Китае, в захоронении императора западной династии Хан (206 год до н.э. – 24 год.н.э.), следопыты нашли каменное сидение с подлокотниками и сливной бачок, наполнявшийся проточной (водопроводной!) водой.

 Однако самая известная из клоак — Cloaca maxima — была проведена в Риме. Построенная в VII—VI веках до нашей эры, она имела она около пяти метров в ширину и оставалась самой совершенной системой еще многие века после того. История канализации хранит сведения о роскошных уборных (фриках), которые в Древнем Риме служили местом встреч и бесед под журчание сливных ручьев. Развитию сортиров не помешал даже налог на латрины (общественные туалеты), введенный в I-ом веке римским императором Веспасианом. Этот туалетный налог обогатил мировой лексикон выражением «деньги не пахнут» (Pecunia non olet). Что касается территории современного Евросоюза, то единственное упоминание о сортире — в саге о Торстейне Морозе, а это — Исландия века как максимум XI -го, времени языческого компромисса Торгейра.

С приходом христианства будущие поколения европейцев забыли о туалетах со смывом на полторы тысячи лет, повернувшись лицом к ночным вазам. Роль забытой канализации выполняли канавки на улицах, где струились зловонные ручьи помоев. Забывшие об античных благах цивилизации люди справляли теперь нужду где придется. Например, на парадной лестнице дворца или замка. Французский королевский двор периодически переезжал из замка в замок из-за того, что в старом буквально нечем было дышать. Ночные горшки стояли под кроватями дни и ночи напролет. К мытью тела тогдашний люд относился подозрительно: нагота – грех, да и холодно — простудиться можно. Горячая же ванна нереальна — дровишки стоили уж очень дорого, основному потребителю — Святой Инквизиции — и то с трудом хватало, иногда любимое сожжение приходилось заменять четвертованием, а позже — колесованием. Или же использовать хворост вместо дров.

С вонью и антисанитарией Средневековья пытались бороться деятели эпохи Возрождения. Вот формула одного из изобретений Леонардо да Винчи: «Сиденью нужника так поворачиваться, как окошечку монахов, и возвращаться в свое первое положение противовесом. Крышка над ним должна быть полна отверстий, чтобы воздух мог выходить». Но теоретические разработки Да Винчи на практике оказались никому не нужны. Народ продолжал испражнятся где придется, а королевский двор — в коридорах Лувра. Впрочем, ограничиваться коридорами уже не приходилось — в моду вошло отправление нужд прямо на балу. Позже для спасения от вони будет найден другой, альтернативный предложениям Да Винчи, выход: люди начнут пользоваться духами.

Верх сортирного комфорта в те времена выглядел примерно так, как показано в фильме «Черный Рыцарь» — дыра с лежащим рядом пучком соломы... Взгляните на старинные гравюры: небольшие пристройки на внешних стенах замков и домов — это вовсе не сторожевые башенки для стрелков, а сортиры с отверстиями системы «очко», только испражнения стекали не в отстойники или в выгребные ямы, а падали на зазевавшегося под стенами замка крестьянина. Подобные «ласточкины гнезда» можно увидеть в любом замке, в том числе и в орденских замках в Прибалтике. В Шато-Гайар все было устроено примерно так же и рутьеры (бандиты-наемники) взяли замок, ворвавшись через те самые сортирные отверстия. В этих сортирных будках висели крючья для одежды — но не удобства ради, а потому что считалось, что амбре убивает блох и моль. Назывались эти сортиры, соответственно, гардеробами (от старо фр. garde и robe - «охранять одежду»). В замках Люксембурга и Швейцарии наличие туалета приветствовалось, ибо сток направлялся в подконтрольное ущелье — враг не пройдет!

В городах же ходить по улицам становилось все более затруднительно.

Из-за постоянной грязи почти все члены думы ходят в думу в деревянных башмаках, и когда сидят в зале совета, деревянные башмаки стоят за дверью. Глядя на них, можно отлично сосчитать, сколько человек явилось на заседание…
(Книга для чтения по истории Средних веков. Ч. 2./ Под ред. С.Д. Сказкина. – М., 1951)

Позже деревянные ботинки уже не будут спасать от грязи и дерьма, и в моду войдут ходули, как единственное возможное средство передвижения по засранным улицам средневековых городов... Впрочем, нет, не единственное — разработана будет и соответствующая обувь.

Отдельные экзотические попытки «унитазостроения» были лишь забавой. В XVI веке сэр Джон Харрингтон порадовал английскую королеву Елизавету (которая гордилась тем, что педантично мылась раз в месяц, «нуждаюсь ли я в этом или нет») занятной вещицей под названием «ватерклозет» — устройством с автоматическим смывом того, что туда наложили (в Китае аналогичный «ватерклозет» был за две тысячи лет до того). Над изобретением Харрингтона посмеялись, как над забавной безделушкой, и после того, как сменивший Елизавету Яков I уничтожил харингтоновский «аякс», забыли об этом еще на пару веков, продолжая выбрасывать содержимое всех ночных горшков и помойных ведер на улицы.

При этом Елизавете своими купаниями удалось все же постепенно привить двору определенную моду мыться, несмотря на убеждения и уговоры медицинских светил о том, что такие непомерно частые купания — раз в месяц — обязательно повредят здоровью. Это в дальнейшем очень расстраивало ее преемника Якова I, который тоже имел пунктик относительно гигиены — только обратный — и жаловался на вечно интригующих придворных: «От этой шайки лицемеров даже запаха человеческого не дождешься!»

Франция

«Тот, кто освободил бы город от страшной грязи, стал бы самым почитаемым благодетелем для всех его обитателей, и они воздвигли бы в его честь храм, и они молились бы на него» — писал французский историк Эмиль Мань (Emile Magne) в книге «Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII». Но таких «освободителей» никак не находилось.

С тех пор, как король Франции Филипп-Август в XII веке упал в обморок от невыносимой вони, поднявшейся от проезжавшей мимо дворца телеги, взрыхлившей наслоения уличных нечистот, с антисанитарией в Париже ничего не менялось вплоть до середины XIX века.

За отсутствием запрещенных христианством бань цивилизованный и просвещенный Париж плескался в городских фонтанах средь бела дня. Остальные граждане не мылись вовсе.

В Лувре, дворце французских королей, не было ни одного туалета. Даже типа описанных выше башенок с отверстиями и соломой. Опорожнялись во дворе, на лестницах, на балконах. При «нужде» гости, придворные и короли либо приседали на широкий подоконник у открытого окна, либо им приносили «ночные вазы», содержимое которых затем выливалось у задних дверей дворца.

комментарий Циника: Приседать на широкий подоконник для дефекации не очень то удобно. Жопа может перевесить, особенно если пьян или бесы вокруг летают от спорыньи. Наверняка и падали пачками. Логичнее было бы продлить окно до пола, но защитить проем решеткой... Кажется, мы говорим об истории появления так называемых «французских балконов»?

То же творилось и в Версале, например во время Людовика XIV, быт при котором хорошо известен благодаря мемуарам герцога де Сен Симона. Придворные дамы Версальского дворца, прямо посреди разговора (а иногда даже и во время мессы в капелле или соборе), вставали и непринужденно так, в уголочке, справляли малую (и не очень) нужду. Известна история, которую так любят рассказывать Версальские гиды, как однажды к королю прибыл посол Испании и, зайдя к нему в опочивальню (дело было утром), попал в неловкую ситуацию — у него от королевского амбре заслезились глаза. Посол вежливо попросил перенести беседу в парк и выскочил из королевской спальни как ошпаренный. Но в парке, где он надеялся вдохнуть свежего воздуха, незадачливый посол просто потерял сознание от вони — кусты в парке служили всем придворным постоянным отхожим местом, а слуги туда же выливали нечистоты.

Специалист по истории парфюмерии Анник Ле Герер, отмечая «чудовищную вонь вокруг дворца, не ведающего отхожих мест», приводит, например, такое свидетельство Ла Морандьер, относящееся к 1764 году:

«Парки, сады и сам замок вызывают отвращение своей мерзостной вонью. Проходы, дворы, строения и коридоры наполнены мочой и фекалиями; возле крыла, где живут министры, колбасник каждое утро забивает и жарит свиней; а вся улица Сен-Клу залита гнилой водой и усеяна дохлыми кошками». (Le Guerer A. Les parfumus a Versailles aux XVII et XVIII siecles)

Король-Солнце, как и все остальные короли, разрешал придворным использовать в качестве туалетов любые уголки Версаля и других замков. Стены замков оборудовались тяжелыми портьерами, в коридорах делались глухие ниши. Но не проще ли было оборудовать какие-нибудь туалеты во дворе или просто бегать в тот, описанный выше, парк? Нет, такое даже в голову никому не приходило, ибо на страже Традиции стояла ...диарея. Беспощадная, неумолимая, способная застигнуть врасплох кого угодно и где угодно. При соответствующем качестве средневековой пищи понос был перманентным. Мода тех лет (XII—XV вв.) на мужские чулки на ленточках-подвязках проблему облегчала..

комментарий Циника: «Та парижская мода на большие широкие юбки, очевидно, вызвана теми же причинами. Хотя юбки использовались также и с другой целью — чтобы скрыть под ними собачку, которая была призвана защищать Прекрасных Дам от блох, но проблема диареи явна более глобальна. Представь — на балу вдруг прихватило, а юбка — узкая. Проблема. Или юбку испачкаешь, или задирать придется, да и не успеть можно. А с широкой юбкой — отбежала к стене, присела в реверансе на минутку, да и дальше пляшешь.

Естественно, набожные люди предпочитали испражняться лишь с Божией помощью — венгерский историк Иштван Рат-Вег в «Комедии книги» приводит виды молитв из молитвенника под названием: «Нескромные пожелания богобоязненной и готовой к покаянию души на каждый день и по разным случаям», в число которых входит «Молитва при отправлении естественных потребностей».

комментарий Циника: Ну, видимо, «Господи, избавь меня от дристания! Я не успеваю менять панталоны!». Хотя, они их, наверное и не меняли... Сам Рат-Вег, кстати, текста молитвы не приводит, но для интересующихся дает ссылку: (1843, без обозначения места издания. См.: Wander К. F. W. Deutsches Sprichworter- Lexicon. Leipzig, 1867, I. 1382)

История туалета из журнала Консьержъ

В СРЕДНЕВЕКОВОМ ПАРИЖЕ ОТХОДЫ ВЫЛИВАЛИ В ОКНО
Средние века не принесли нововведений в части туалетостроения. Крестьяне по-прежнему ходили в уличные туалеты, а в обнесенных стенами городах и крепостях появились сортиры, встроенные в стены. Результаты человеческих усилий стекали за стены города. Представьте себе запах, окружающий средневековые города!
Невзирая на новинки инженерной мысли в виде покатых желобов, города продолжали плохо пахнуть. Особенно в этом преуспел Париж. Изданный в 1270 году закон гласил, что «парижане не имеют права выливать помои и нечистоты из верхних окон домов, дабы не облить оным проходящих внизу людей». Не подчиняющимся следовало платить штраф. Однако этот закон вряд ли исполнялся – хотя бы потому, что через сто лет в Париже был принят новый закон, разрешающий-таки выливать помои из окон, прежде трижды прокричав: «Осторожно! Выливаю!» Тех, кто оказывался внизу, спасали только парики. ¹¹
Однако не только простые парижане лили друг другу на головы свои отходы, этим же занималась и французская знать. В 1364 году человек по имени Томас Дюбюссон получил задание «нарисовать ярко-красные кресты в саду или коридорах Лувра, чтобы предостеречь людей там гадить – чтобы люди считали подобное в данных местах святотатством». Добраться до тронного зала было само по себе очень «запашистым» путешествием. «В Лувре и вокруг него, — писал в 1670 году человек, желавший строить общественные туалеты, – внутри двора и в его окрестностях, в аллеях, за дверьми – практически везде можно увидеть тысячи кучек и понюхать самые разные запахи одного и того же – продукта естественного отправления живущих здесь и приходящих сюда ежедневно». Периодически из Лувра выезжали все его знатные жильцы, чтобы дворец можно было помыть и проветрить.

БУДУЩЕЕ БЕЗ ЗАПАХА
Леонардо да Винчи был настолько напуган парижским зловонием, что спроектировал для короля Франсуа Первого туалет со смывом. В плане великого Леонардо были и подводящие воду трубы, и канализационные трубы, и вентиляционные шахты, однако... Как и в случае с вертолетом и подводной лодкой, Леонардо поторопился и с созданием туалета — всего-то на каких-нибудь пару сотен лет. Туалеты построены не были.
В те же времена среди знати был популярен некий вид «портативного унитаза» – банкетки с дыркой сверху и вынимающимся изнутри резервуаром. Мебельщики изощрялись, вуалируя стульчаки под стулья, банкетки, письменные столы и даже книжные полки! Все сооружение обычно богато украшалось деревянной резьбой, тканевой драпировкой, позолотой.
В те времена помпезность туалетных процедур могла означать действительно реальную власть. Король Франсуа (правил с 1515 по 1547 год) был первым, кто придумал «королевские приемы на горшке». Королева-мать Екатерина Медичи также устраивала у себя подобные приемы, а когда ее муж умер, сменила бархат на стульчаке на черный. Следуя моде, вся французская знать также ввела в свой обиход «тронные приемы».
Но наконец впереди забрезжило будущее без запаха. В 1775 году некий британец по имени Александр Каммингс догадался-таки согнуть отводную трубку унитаза в виде буквы «V», чтобы небольшое количество воды не выпускало запах испражнений. Каммингс — тот самый человек, перед которым за изобретение современного туалета со смывом человечество должно склонить голову. (История туалета Консьержъ 2 февраля 2004 года)

Не имевшие канализации средневековые города Европы зато имели крепостную стену и оборонительный ров, заполненный водой. Он роль «канализации» и выполнял. Со стен в ров сбрасывалось дерьмо. Во Франции кучи дерьма за городскими стенами разрастались до такой высоты, что стены приходилось надстраивать, как случилось в том же Париже — куча разрослась настолько, что говно стало обратно переваливаться, да и опасно это показалось — вдруг еще враг проникнет в город, забравшись на стену по куче экскрементов⁵. Стену надстроили. Но внутри, за стеной, было не лучше. В дождливые дни потоки дерьма неслись по улицам, бурля под десятками никогда не пустовавших виселиц — мрачного украшения города — от Гревской площади до Круа дю Тируар, от моста Сен-Мишель до Нового моста.

Пешеходы облегчались прямо в тот самый момент и на том самом месте, где их застала нужда; горничные выливали содержимое ночных горшков из окон с не более чем формальным предупреждением "Garde a l'eau!". В большинстве домов не было не только каких-то туалетных приспособлений, но даже обычных выгребных ям; и даже в королевских дворцах кучи фекалий сваливались прямо во внутренних дворах, а придворных можно было заметить справляющими большую нужду, прикрываясь дверью; все это создавало то, что в одном из официальных рапортов было названо как "milles puanteurs insupportables" (тысячи невыносимых воней). (Кристофер Хибберт. "Города и цивилизации"⁶)

Иногда Париж пытались от говна чистить. Первый такой «коммунистический субботник» в Париже был произведен в 1666 г., и это событие так поразило современников, что по его поводу была выбита медаль.

«Руанский сифилис и парижская грязь исчезают только вместе с теми, кого они коснутся», — говорит старинная пословица. Необходимость вдыхать удушающий запах этой грязи вынудила монсеньора Альфонса дю Плесси де Ришелье, кардинала-архиепископа Лионского, примаса Галлии, который, не дрогнув, лечил больных чумой в своей провинции, отказаться от поездок в Париж даже тогда, когда его призывали туда важные дела, связанные с религией». (Эмиль Мань Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII)

Только в XIX веке во Франции произошел сдвиг в деле «сортиростроения» — появляются кабинки с короткими дверями, откуда всегда торчали чьи-то ноги. Стояли они не где-нибудь в тенечке, а на тротуарах главных улиц. Но в Латинском квартале Парижа еще в конце XIX века нечистоты просто пускали течь по улицам — там до сих пор в середине каждой улицы есть такая характерная ложбинка. Тогда дамам самое главное было — чтобы туда не попал подол платья...

Англия

Лондон не сильно отличался от Парижа. У англичан в «приличных» домах содержимое ночных горшков выливалось в камины. Не возбранялось и попросту мочиться в пылающий огонь. Пованивало, конечно, но зато в огне погибали зловредные бациллы. В начале XIV века в королевском дворе Лондона была устроена, рядом с банкетным залом, «частная комната», ее можно увидеть и сегодня. В этой комнате стоял стульчак, содержимое которого по покатому желобу скатывалось в расположенный под стеной замка ров с водой. Рвы, как известно, служили замкам защитой. Вскоре эти рвы превратились в источники бедствия.

Простые же люди, не владеющие каминами и «частными комнатами», также, как и по всей Европе, выливали продукты своей жизнедеятельности из окон. Разница была только в том, что власти, не полагаясь на сознательность граждан, не выпускали, как в Париже, заведомо неисполняемые указы, запрещающие выливать дерьмо на головы соседям, а учредили специальных городских сторожей. Одной из главных забот этих сторожей было предупреждение ночных прохожих об опасности. Сторож был обязан следить за окнами второго этажа, и если оттуда показывалась рука с горшком, то страж порядка кричал, предупреждая прохожего. Введена эта должность была первоначально указом английского короля, так как по по тогдашним устоям морали не было ничего более обидного, чем попасть под выплеск ночной вазы или помоев. А для горожан это был неплохой спорт, так как не было более веселого занятия, чем окатить говном вельможу познатнее. При этом вломиться тут же, по горячим следам, в дом обидчика было нельзя. Правда вламывались, и закалывали кинжалами — но тогда и сами подвергались судебному преследованию. В общем в городе оказалось проще ввести ночного смотрителя, чем изменить мораль и построить закрытую канализацию. На стороне такой морали стояла инквизиция⁷, так как все происходившее ночью считалось кознями Дьявола. И признаться что тебя облили — позор, так еще и горожанин всегда мог сказать что это не он плеснул на графа, а нечистый. Говно текло по улицам и переулкам, а воду брали в основном из колодцев — естественно, для питья и приготовления пищи. Заметьте — в итоге это была одна и та же вода. Грязная вода просачивалась в подземные водоносные горизонты, отравляя колодцы. Поэтому так и получалось, что вода оказывалась средой переноса всякой дряни. Когда эпидемии чумы, а к XIX веку и холеры, унесли больше жизней, чем многочисленные войны, постепенно пришло осознание того, что чистое белье и тщательное мытье тела — лучшие предохранительные средства от повальных болезней. Английский парламент даже издал в XVII в. специальный билль о постройке бань, прачечных и об удешевлении стоимости воды. И опять скажем спасибо демонологам и верующим в их наставления фанатикам — человек не мог уединится для принятия водных процедур под страхом обвинения в колдовстве, а такие обвинения были чреваты еще с правления Якова I. А бани (ею же, церковью) были признаны безнравственными. Поэтому, несмотря на билль о банях, еще в конце XVIII века по Лондону ходила реплика одной знатной дамы, которой во время ужина сделали замечание по поводу ее грязных рук, на что она возмущенно парировала: «И это вы называете грязью? Видели бы вы мои ноги!»⁷ Только к середине XIX века уход за телом постепенно становился правилом приличия. Тогда же появляются зачатки канализации и унитазы (как тот, голландский фаянсовый, XIX века, в «квартире» Шерлока Холмса на Бейкер Стрит). Бывало, случались казусы — иногда унитазы делали такими красивыми, что гости с непривычки принимали их за супницы, как и расписные ночные горшки раньше. До того же времени, например в английских пабах высокого класса (для эсквайров и джентльменов), стулья всегда были с дырой по центру и горшком внутри. Вплоть до середины XIX века окна английского парламента практически никогда не открывались, потому что они выходили на Темзу, куда стекали все городские нечистоты. А даже просто постоять возле Темзы, игравшей таким образом роль главного коллектора городской канализации, было испытанием не для слабонервных. Закончилось это, вполне закономерно, Днем Великого Зловония, когда задохнувшиеся в смраде Темзы члены парламента вынуждены были прервать заседание и разбежаться по домам, что, наконец, поспособствовало строительству канализации.

В домах от вони, впрочем, и раньше было не спрятаться и без всякой Темзы, как окна не завешивай. Эразм Роттердамский еще в начале ХVI в. писал об Англии: «Все полы здесь из глины и покрыты болотным камышом, причем эту подстилку так редко обновляют, что нижний слой нередко лежит не менее 20 лет. Он пропитан слюной, экскрементами, мочой людей и собак, пролитым пивом, смешан с объедками рыбы и другой дрянью. Когда меняется погода, от полов поднимается такой запах, какой, по моему мнению, никак не может быть полезен для здоровья».

Германия

С канализацией дела обстояли так же, как и повсюду в Европе. В богатых домах Германии рыли ямы для нечистот под домами. История сохранила печальный случай, имевший место в 1183 году в Эрфуртском замке, где многочисленные рыцари и князья утонули в нечистотах. Под императором Фридрихом I, его рыцарями и приглашенными на рейхстаг союзниками провалился пол большого зала: «балки, поддерживающие пол, внезапно не выдержали, поскольку подгнили под действием испарений и влажности, поднимающихся из старого, столетнего полужидкого дерьма, разлагающегося под залом. Тем, кому удалось спастись от бедствия, показалось, что как будто бы тайная сила внезапно обрушила пол, сбросив восемь князей, многочисленных дворян, более сотни рыцарей и еще многих из более низкого сословия в главный коллектор замка, где они встретили ужасную смерть. Императору Фридриху Барбароссе удалось спасти свою жизнь, уцепившись за оконный проем, откуда его затем спустили на веревке». (подробнее здесь)

За последующие триста лет ничего, естественно, не изменилось, и император Фридрих III чуть было не повторил судьбу своего незадачливого предка: «Еще в конце XV века жители города Рейтлинга уговаривали императора Фридриха III (1440 – 1493) не приезжать к ним, однако он не послушался совета и едва не погиб в грязи вместе с лошадью…». (А.Л. Ястребицкая. Западная Европа XI – XIII веков. – М., 1978. – С. 53.) Это была общая проблема городов, куда новые жители из окружающих деревень переселялись вместе с домашним скотом и птицей – гуси, утки, свиньи бродили по улицам и площадям, загрязняя их экскрементами. По деревенской привычке мусор и экскременты из домов выбрасывали на улицу. Смрад стоял в воздухе, говно и грязь мутными потоками неслись по улицам, и проехать на телеге, не застрянув в дерьме, подобно Фридриху, было ох как не просто даже местному крестьянину. «На перекрестках обычно набрасывали большие камни или бревна на ширину шага — чтобы можно было перескочить через улицу как через широкий ручей. Но часто и этого оказывалось недостаточно...» (К.А. Иванов. Средневековый город и его обитатели. – СПб., 1915. – С. 12.)

 Улицы утопали в грязи и дерьме настолько, что в распутицу не было никакой возможности по ним пройти. Именно тогда, согласно дошедшим до нас летописям, во многих немецких городах появились ходули, «весенняя обувь» горожанина, без которых передвигаться по улицам было просто невозможно. Германская мода на ходули, с помощью которых только и можно было перемещаться по засранным улицам, распространилась так широко, что во Франции и в Бельгии в средние века даже проводились состязания на ходулях между двумя лагерями, на которые разделялись жители.

«Свиньи свободно разгуливали по улицам, настолько грязным и ухабистым, что переходить их приходилось на ходулях либо же перебрасывать деревянные мостки с одной стороны на другую. Во Франкфурте накануне ярмарок поспешно устилали главные улицы соломой или стружкой 24. И кто бы подумал, что в Венеции еще в 1746 г. приходилось запрещать разведение свиней «в городе и в монастырях» (Фернан Бродель. Структуры повседневности)

История Фридриха, чуть не утонувшего в нечистотах вместе с увязшей в них лошадью, не могла бы случиться в Нюрнберге – самом крупном и «благоустроенном» городе Германии того времени, где магистрат в ХIV веке в целях «очищения воздуха» решил запретить горожанам держать свиней на улицах. Как думаете, где их после этого указа в таком случае держали?

В германских замках иногда все же делали сортиры даже со сливом. Например в замке Бург Эльц в средние века туалет находился в круглой боковой башне. Наверху во время дождей собиралась вода, потом открывалась заслонка, и все смывалось. Но вот в засушливый год...

Вонь от городских речек стояла невыносимая, находиться рядом было невозможно, и названия таких речек от французских не отличались. Во Франции — «Дерьмовка», в Германии — «Вонючка».

Только в 1889 году было организовано «Немецкое общество народных бань» с девизом: «Каждому немцу баня — каждую неделю». Энтузиастов чистоты не особенно поддерживали, и к началу Первой мировой войны на всю Германию было только 224 бани, зато в центре Берлина еще существовали общественные выгоны для скота.

Испания

Можно долго не писать — достаточно заглянуть на туристический сайт:

«Испания: Мадрид. Город имеет свою темную сторону, если пройтись по старым кварталам можно представить себе каким он был в средневековье, тяжелый запах до сих пор на его извилистых улицах, наверно не даром его когда то называли самой мрачной и грязной европейской столицей» (http://www.travel-club.com.ua/doc/7703.html). То есть в Мадриде было еще «веселей», чем в Лондоне и Париже. Как говорится, комментарии излишни. Впрочем, к Испании мы еще вернемся.

***

Профессор, доктор искусствоведения, А. И. Липков заинтересовался историей сортира, ибо, его же словами: «что ж за культура без цивилизованного унитаза?» После глубокого изучения вопроса пораженный профессор воскликнул: «Я всегда был против того, чтобы именовать средние века темными. А сейчас, углубляясь в сортирологию, поневоле задумываюсь: «А так ли уж не правы так говорящие?» С плодами исследований основателя «сортирологии» можно ознакомиться в его статьях «Шаланды полные фекалий», «Лицо нации, или Всемирная история сортира» и в первом российском монументальном труде об уборных под названием «Толчок к размышлению». Из этих познавательных материалов можно узнать, что возрождение древней канализации — дело лишь очень недавнего прошлого.

Мыться после стольких лет христианских запретов Европа также научилась совсем недавно. Писатель Владимир Набоков вспоминает в своем мемуарном романе «Другие берега», что его спасением во время путешествий по Англии, Германии и Франции в 20-30-е годы XX века была резиновая походная ванна, которую он повсюду возил с собой. Ванные комнаты в Западной Европе — это в значительной мере достижение уже послевоенного времени.

Рыцари

На экране мрачное Средневековье во всей его красе: спутанные космы, нечесаные бороды, пыль и грязь. Дождь для артуровских воинов – ненадежное средство гигиены: смоет кровь, но не смоет вонь. (аннотация к фильму «Король Артур»)

Несмотря на появление таких достаточно адекватных рецензий к адекватным же реальной обстановке фильмам, вера в Доблестных Рыцарей и Прекрасных Дам никогда не умрет, ибо такая сказка многим психологически необходима, также как духовные костыли христианства необходимы верующему:

Мужчины вырождаются — а жаль....
Посмотрела фильм о мушкетерах... Господи! Я не в свое время родилась... Железный век — железные сердца... Так печально — похоже, в прошлое ушли шпаги, широкополые шляпы со страусиными перьями, конные прогулки на рассвете — атрибуты жизни, главная ценность которой — Честь! (с какого-то форума http://www.farit.ru/forum/15697.html)

Ну, про «широкополые шляпы со страусиными перьями» я ниже напишу, а про Рыцарей и Честь, мне, пожалуй, даже и писать не придется — все уже написано:

Мифы и реальность. Илья РАЙХЕР

Мифы и реальность
«Да, измельчали современные мужички, – думают женщины. – Нет больше благородных рыцарей, готовых бросить к женским ногам весь мир, сразиться ради прекрасной дамы сердца с десятком великанов и любить ее беззаветно всю жизнь. Но приходится терпеть и таких, деваться-то некуда».
И тут дамы начинают мечтать о том, какие раньше «были мужчины», как хорошо было бы жить в средневековом рыцарском замке, с прислугой, готовой выполнить любой дамский каприз… И до чего, наверное, увлекательно было наблюдать за турнирами, на которых рыцари бьются не на жизнь, а на смерть за твой носовой платок…
Короче, дамы рисуют в своем воображении образ прекрасного романтического героя и мифического «золотого бабьего века», когда женщинам жилось вольготно, а все мужики были не «сволочи» (как сейчас), а благородными кавалерами и рыцарями.
Увы, все это не более чем миф, и, повстречай современная женщина на своем пути настоящего рыцаря, поверьте, она была бы в ужасе от этой встречи. Созданный женским воображением и подкрепленный романтическими рассказами образ сильного, красивого и добродетельного рыцаря, беззаветно преданного своей возлюбленной, не имеет ничего общего с реальностью. Слишком уж не похож настоящий рыцарь на того, о ком можно мечтать…

Сердцеед в латах
Вот как, например, по данным европейских археологов, выглядел настоящий французский рыцарь на рубеже XIV-XV вв: средний рост этого средневекового «сердцееда» редко превышал один метр шестьдесят (с небольшим) сантиметров (население тогда вообще было низкорослым). Небритое и немытое лицо этого «красавца» было обезображено оспой (ею тогда в Европе болели практически все). Под рыцарским шлемом, в свалявшихся грязных волосах аристократа, и в складках его одежды во множестве копошились вши и блохи (бань в средневековой Европе, как известно, не было, а мылись рыцари не чаще, чем три раза в год).
Изо рта рыцаря так сильно пахло, что для современных дам было бы ужасным испытанием не только целоваться с ним, но даже стоять рядом (увы, зубы тогда никто не чистил). А ели средневековые рыцари все подряд, запивая все это кислым пивом и закусывая чесноком — для дезинфекции.
Кроме того, во время очередного похода рыцарь сутками был закован в латы, которые он при всем своем желании не мог снять без посторонней помощи. Процедура надевания и снимания лат по времени занимала около часа, а иногда и дольше. Разумеется, всю свою нужду благородный рыцарь справлял… прямо в латы. Кроме того, на солнцепеке в латах ему было невыносимо жарко… Но снимать свою броню во время боевого похода бесстрашный рыцарь не рисковал – в смутные времена средневековья было полно киллеров. Лишь в исключительных случаях, когда вонь из-под рыцарских лат становилась невыносимой и под лучами полуденного солнца они раскалялись так, что терпеть уже не было мочи, благородный рыцарь орал слуге, чтобы тот вылил на него сверху несколько ушатов холодной воды. На этом вся рыцарская гигиена заканчивалась. Но наверняка это было райское наслаждение…
Что касается пресловутого рыцарского отношения к женщинам, то и здесь писатели-романисты все перевернули с ног на голову. О ком мечтает большинство девиц, ожидающих своего рыцаря на белом коне? О благородном защитнике, всегда готовом подставить свое рыцарское плечо даме, беззаветно влюбленном в нее, оказывающем ей знаки внимания и ради одного ее поцелуя совершающем необыкновенные подвиги. Увы, как свидетельствуют историки, в природе таких рыцарей никогда не было.

Защитник чести…
Средневековые архивы дают массу свидетельств того, что женщинам во времена рыцарей жилось весьма и весьма несладко. Особенно худо было простолюдинкам. Оказывается, в рыцарской среде было принято во время походов насиловать молодых деревенских девственниц, и чем больше таких «подвигов» совершал странствующий рыцарь – тем больше его уважали.
Никакого трепетного отношения к женской чести у рыцарей не было и в помине. Напротив, к дамам средневековые рыцари относились, по нынешним меркам, весьма грубо, абсолютно не считаясь с мнением и пожеланиями последних.
Представления о защите женской чести у рыцарей тоже были весьма специфичными: по понятиям того времени каждый рыцарь считал, что его собственные честь и достоинство оскорблены, если он видел женщину, принадлежащую другому рыцарю. Отбить женщину у собрата по мечу каждый рыцарь считал своим долгом. С этой целью он либо сразу бросался в бой, либо, говоря нынешним криминальным языком, «забивал стрелку» конкуренту на ближайшем рыцарском турнире. Причем мнения той, из-за которой разгоралась драка, никто не спрашивал – дама автоматически доставалась тому, кто побеждал в рыцарской разборке.

Прекрасное рядом…
Согласитесь, что если поставить рядом описанного выше средневекового рыцаря и любого современного захудалого мужичка, то последний будет выглядеть куда как привлекательней. Ему вполне можно простить и мужской эгоизм, и склонность врать и заначивать деньги, и еще массу грешков, присущих всем современным «сво».
Вот почему, услышав в день Восьмого марта за праздничным столом знакомое пение «хора мальчиков», выводящих неестественными голосами: «Дорогие женщины, мы без вас не мыслим своего существования… Вы для нас так много значите, мы вас так ценим и любим…», — дамы в очередной раз будут искренне верить в то, что все это правда.
Потому что женщины, как правильно подмечено, «любят ушами» и всегда будут мечтать о том, чтобы рядом были благородные рыцари…

PS/ Если Вы заметили ошибки в описании И. Райхера, просьба на них указать

Средневековая кулинария

Как обедали Рыцари

Как обедали воспетые в балладах Доблестные Рыцари? Ведь известно что в средневековье гигиене большого значения не придавали, в старинных обеденных залах по углам частенько валялись экскременты, палаты кишели вшами и клопами, а застолья частенько напоминали шабаш пьяных викингов в свинарнике. Известен, например, обычай вытирания жирных рук о волосы пажей и шерсть собак. Вот как описывает обеденные ритуалы Средневековья Иштван Рат-Вег (Istvan Rath-Vegh), венгерский историк, прославившийся своими бытописаниями курьезной истории человечества.

В 1624 году мажордом одного из австрийских великих герцогов счел необходимым предупредить господ кадет инструкцией, как надлежит вести себя за столом великого герцога, если они будут к нему приглашены.
В инструкции говорилось:
«Хотя, вне сомнения, что приглашаемые господа офицеры за столом Его императорского и королевского Высочества всегда соблюдали правила чистоплотности и вели себя как подобает рыцарям, все же необходимо привлечь внимание менее отесанных кадет к следующим правилам.
Во-первых. Его Высочеству надлежит отдавать приветствие всегда в чистой одежде и сапогах и не являться в полупьяном виде.
Во-вторых. За столом не раскачиваться на стуле и не вытягивать ноги во всю длину.
В-третьих. Не запивать каждый кусок вином. Если управились с тарелкой блюда, то можете выпить только половину кубка; прежде чем испить, утрите чисто рот и усы.
В-четвертых. Не лезть в тарелку руками, не бросать костей себе за спину либо под стол.
В-пятых. Не обсасывать пальцев, не сплевывать в тарелку и не вытирать нос о скатерть.
В-шестых. Не напиваться до такой степени, чтобы падать со стула и быть не в состоянии ходить прямо».
Из отеческого наставления следует, что цвет австрийской армии проделывал-таки запрещенные действия. Лез руками в тарелку, швырял кости за спину и на пол, употреблял скатерть вместо носового платка и не только что обсасывал пальцы, но и допивался до степени, «чтобы падать со стула и быть не в состоянии ходить прямо».

Австрия, конечно не была исключением, в Германии, к примере, рыцарские нравы нисколько не отличались, о чем сами немцы и рассказывают, хотя и с оговоркой о записях «хитрых трактирщиков»:

Поведение за столом.
Куринные ножки и фрикадельки раскидывали во все стороны, грязные руки вытирали об рубашку и брюки, рыгали и пукали сколько душе угодно, еду раздирали на части, а затем проглатывали не жуя...
Так или приблизительно так мы, начитавшись записей хитрых трактирщиков или их посетителей-авантюристов, представляем себе сегодня поведение рыцарей за столом.
В действительности все было не столь экстравагантно, хотя существовали и курьезные моменты, поражающие нас. Во многих сатирах, правилах поведения за столом описаниях обычаев принятия пищи отражено, что нравственность не всегда занимала место за столом вместе со своим хозяином.
К примеру, запрет сморкаться в скатерть не встречался бы столь часто, коль эта дурная привычка не была бы весьма часто распространена. (Ronald Vetter «Die Kuche im Mittelalter» 2003 Trina КИР «Берн», СПб Средневековая кухня)

Столовые приборы и посуда.

Считается, что первая вилка появилась в 11 веке у венецианца Доменико Сильвио. До этого ели руками или в перчатках, чтобы не обжечься. Хлеб часто служил не только вместо тарелки, но и вместо ложки: супы и пюре из овощей ели следующим образом: брали куски хлеба и, макая их в пищу, опустошали посуду. В остальных случаях за столом обычно действовало старое правило: «Бери пальцами и ешь». Траншир (так называлась почетная должность при дворе, занимать которую мог только дворянин) разделял кушанья на удобные для рук порции и распределял их среди участников трапезы.

Прижиться вилке в Европе из-за ее «дьявольской» формы было весьма непросто. Церковь считала ее богохульством, ибо для еды Господь предназначил пальцы. Но на самом деле вилка просто была забыта, римские образцы 200-300 гг. н.э. выставлены во многих музеях Европы. Вновь пробиться на стол «трезубец дьявола» с трудом смог только в качестве прибора для мяса, а в эпоху Барокко споры о достоинствах и недостатках вилки ожесточились. Столовый нож с закругленным лезвием ввел кардинал Ришелье — в целях безопасности.

Также тяжело было завоевать себе признание в Средневековье и тарелке индивидуального пользования. Глубокую тарелку для супа придумал сменивший Ришелье кардинал Джулио Мазарини (тот самый, у которого служил реальный Д'Артаньян). До этого первое ели из общего казанка, обтирая на виду у всех демонстративно ложку после каждого опускания в свой рот и перед каждым погружением в общую супницу. После «изобретения» появляются деревянные тарелки для низших слоев и серебряные или даже золотые — для высших, однако обычно вместо тарелки для этих целей использовался все тот же черствый хлеб, который медленно впитывал и не давал испачкать стол.

Что ели

Если в начале средневековья в Европе одним из основных продуктов питания были желуди, которые ели не только простолюдины, но и знать, то впоследствии (в те редкие года, когда не было голода) стол бывал более разнообразным. Модные и дорогие специи использовались не только для демонстрации богатства, они также перекрывали запах, источаемый мясом и другими продуктами. Мясные и рыбные запасы в средневековье зачастую засаливали, чтобы они как можно дольше не испортились и не стали бы причиной болезни. А, следовательно, специи были призваны заглушать не только запахи но и вкус — вкус соли. Или кислятины.

Сейчас нам кажется странным, что жареное мясо в средние века зачастую еще и доваривали в бульоне, а приготовленную куру, обваляв в муке, добавляли в суп. При такой двойной обработке мясо теряло не только свою хрустящую корочку, но и вкус. Но иначе — не разжевать, не стоит забывать о более чем незначительном развитии зубоврачебного дела в то время. Дела с гигиеной полости рта в отсутствие волшебного «блендомеда» обстояли не лучшим образом, чем с гигиеной тела. К концу своей весьма недолгой, как правило, жизни, люди лишались практически всех своих зубов. Отнюдь не старая Кормилица в трагедии Шекспира говорит о Джульетте:

Четырнадцать зубов своих отдам
(Хоть жаль — их всех-то у меня четыре),
Что ей еще четырнадцати нет.

При этом, если высокое сословие хотя бы стеснялось многочисленных брешей в зубном ряду (Елизавета Английская, например, драпировала их кусками материи), то бедняки подобных комплексов были лишены напрочь. Плохо расходилась книга доктора медицины из Салона — магистра Мишеля Нострадамуса (Лион 1572. г., библ. Мазарини N 29289). Нострадамус в книге учил «Как приготовить порошок, вычистить и обелить зубы, как бы красны и черны они ни были...» Это на фиг никому было не нужно, и разочаровавшийся в коммерческом успехе медицинских книг Нострадамус решил, что лучше заняться предсказаниями. (Отметим в скобках, что зубная паста, представляющая собой смесь вина и пемзы, была изобретена египтянами примерно 5000 лет назад.) Куда более популярным стал рецепт от придворного врача Эдуарда II, медика-монаха Джона Гладдесдена: во избежание кариеса должно регулярно дышать собственными экскрементами, что непременно приведет к гибели «зубного червя».

комментарий Циника: Вполне логично предположить, что речь, произнесенная беззубым ртом была эээ... несколько шепелявой. «касссшелек, касссшилек (c) «Место встречи изменить нельзя»). А ты думаешь все эти шипящие, свистящие и прочие «оксфордские акценты» откуда? Think about that...

А как же разжевать жесткое мясо совсем беззубой челюстью? На помощь приходила смекалка: мясо разминалось в ступке до кашеобразного состояния, загущалось с помощью добавления яиц и муки, а полученная масса обжаривалась на вертеле в форме вола или овцы. Также иногда поступали с рыбой, особенностью этой вариации блюда было то, что «кашку» заталкивали в искусно стянутую с рыбы кожу, а затем варили или жарили. Соответствующее состояние стоматологии повлияло также на то, что овощи обычно подавали в виде пюре (измельченные овощи смешивались с мукой и яйцом). Первым, кто начал подавать овощи к столу порезанными на кусочки был метр Мартино. Генрих VIII-й признан кулинарным революционером за то, что привил своему двору любовь к обильным мясным блюдам. До него, конечно, мясо ели, но не в качестве главного блюда. В качестве приправ использовали разные уксусы и недопереваренные остатки животной пищи вместе с потрохами.

«Иногда для важных персон накрывали особый, высокий стол. Блюда подавали в закрытых сосудах: как для того, чтобы сохранить пищу горячей, так и для того, чтобы предохранить ее от грязи (в пищу могли попасть насекомые, может, даже и мелкие животные) и от яда…» (А.Л. Ястребицкая. Западная Европа XI – XIII веков. – М., 1978. – С. 67 – 71.)

Но это «буржуи», а простой народ ест кашу. Следует заметить, что каша того времени существенно отличается от наших нынешних представлений об этом продукте: средневековую кашу нельзя назвать «кашеобразной», в том значении какое мы сегодня придаем этому слову, она была довольно твердой, ее можно было резать. Еще одна особенность той каши заключалась в том, что несущественно было, из чего она состоит. Такое положение вещей сохранялось вплоть до XVIII столетия, когда на смену каше пришел картофель. На ужин вместо каши использовалась тюря из хлеба: «Вечерняя трапеза нередко заключалась в тюре из остатков хлеба, размоченных в молоке». (Ф. Бродель. Структуры повседневности. Возможное и невозможное. Т.1. – М., 1986. – С. 292)

Национальная кухня крестьянина французского, немецкого, или английского в средние века горячих блюд не имела. У французов был «луковый суп» — когда луковицу в воду стругают, плюс еще некоторые другие овощи. Но его не варят. Так дрова экономили. Простой народ не имел права рубить леса для собственных нужд. Как правило при поимке порубщика вешали тут же. Если же у лесника было настроение поразвлечься, то широко практиковался, например, такой способ, как вспарывание виновнику живота и привязывание кишок к дереву, после чего незадачливого дровосека в таком виде в лесу и оставляли. К тому же времени относится и запрет на охоту.

Вода, употребляемая для питья и приготовления пищи, являлась разносчиком всевозможной заразы:

«В Париже главным источником воды оставалась сама Сена. Ее вода, которую продавали водоносы, считалась обладающей всеми достоинствами: будучи заиленной, она лучше держит лодки (что, правда, мало интересовало пьющих ее), превосходна для здоровья – а вот в этом можно усомниться…Очевидец писал: “…В воду многие красильщики три раза в неделю выливают свою краску… Вся эта часть города пьет омерзительную воду”. И уж лучше вода из Сены, чем из колодцев левого берега, никогда не бывших защищенными от ужасающих нечистот, – вода, на которой булочники замешивают свой хлеб». (Ф. Бродель. Структуры повседневности. Т.1. – М., 1986. – С. 248.)

Если кто-то от такой диеты серьезно заболевал, то «на помощь» приходила средневековая медицина:

«Кровопускание и очистка желудка оставались основными, если не единственными лечебными средствами… Еще в XIV и XV веках лучшие специалисты рекомендовали такой способ борьбы с болезнью, как подвешивание за ноги, чтобы яд вышел из ушей, носа, рта и глаз. Хирургия находилась под запретом, кроме практической хирургии, которая была отдана не врачам, а цирюльникам». (А.Л. Ястребицкая. Западная Европа XI – XIII веков. – М., 1978. – С. 63.)

Духи и косметика

Римские бани, термы, остались только в изображениях на картинах. Христианская Европа бань уже не знала⁹. Духи — важное европейское изобретение — появились на свет именно как реакция на отсутствие бань. Первоначальная задача знаменитой французской парфюмерии была одна — маскировать страшный смрад годами немытого тела резкими и стойкими духами (см. прим 10).

Еще король Филипп-Август (тот самый, потерявший сознание от парижской вони) решил с запахами бороться единственным доступным ему способом: в 1190 году он издал поощрительные правила, предоставляя привилегии тем, «кто имеет право приготовлять и продавать все сорта духов, пудры, помады, мази для белизны и очищения кожи, мыла, душистые воды, перчатки и кожаные изделия». Но народу тогда было наплевать, как кто пах, привыкли уже, и духами никто не пользовался.

Это благородное дело борьбы с вонью продолжил Король-Солнце. Проснувшись однажды утром в плохом настроении (а это было его обычное состояние по утрам, ибо, как известно, Людовик XIV страдал бессонницей из-за клопов), король повелел всем придворным душиться. Речь идет об эдикте Людовика XIV, в котором говорилось, что при посещении двора следует не жалеть крепких духов, чтобы их аромат заглушал зловоние от тел и одежд. Но хотя французский король велел придворным активно пользоваться духами, чтобы хоть как-то разбавить неприятный запах, исходящий от них, сам монарх мыться брезговал и за всю свою сознательную жизнь умывался всего лишь несколько раз, вследствие чего своим «королевским» запахом смущал послов, что русских, что испанских. Единственная гигиеническая процедура, которой подвергал себя Людовик XIV — умывание рук винным спиртом.⁽¹¹⁾ Видимо, так королю идея о духах и пришла. А может лукавая история сместила акценты, и на самом деле придворные сами упросили Людовика озаботиться духами, так как не могли больше выносить запах Его Величества.

Как бы там ни было, Король-Солнце сам не заметил, что законодательно объявил новую концепцию хорошего запаха, обозначив таким образом разность подходов, назовем их условно: Восточный и Западный метод. С давних времен люди боролись с запахом пота, прибегая для этого к различным ухищрениям. В Древнем Риме, например, с этой целью применяли эфирные масла и принимали ароматические ванны, а в период средневековья стали пытаться запах заглушить. То есть в Риме люди старались пахнуть хорошо, а в Европе — не пахнуть плохо.

Первоначально эти «пахучие смеси» были вполне естественными. Дамы европейского средневековья, зная о возбуждающем действии естественного запаха тела, смазывали своими соками, как духами, участки кожи за ушами и на шее, чтобы привлечь внимание желанного объекта. Потом средневековые женщины решили, что мужчин привлекают беременные, и Прекрасные Дамы даже носили специальные подкладки под одеждой, имитирующие округлившийся животик, что символизировало их репродуктивную полноценность. В борьбе за внимание Благородных Рыцарей (см. выше) женщины в средние века, несмотря на отсутствие элементарных понятий о гигиене и на то, что весь косметический арсенал античности был давно предан забвению, продолжали пользоваться средствами макияжа. Румяна считалась признаком женщины легкого поведения, а Благородные Дамы использовали свинцовые белила, выщипывали брови и красили губы в ярко-красный цвет при помощи растительных красителей или, позже, помады с добавлением спермы быка. Пудрились цинковыми и свинцовыми белилами слоем миллиметра в три, чтобы скрыть выпирающие прыщи. Одна сообразительная дамочка достигла поставленной цели, всего лишь налепив на свой самый видный прыщик черную заплатку из щелка. Так появилась страшно модная в средние века «мушка» (не путать со «шпанской мушкой») — она позволила сократить количество извести на лице.

Или так, словами Циника: Так вроде считалось, что они имитировали пикантные родинки? Нет, красивое лицо — чистое лицо. Без всяких наростов. Для этого и штукатурка в три слоя. А скрывать придется то что выпирает. — Ах любезная Манон, какой отменный прыщ на вашей губе! — Ах что вы сударыня, это же просто родинка. — А что ж мы ее вчера не видели? — Да на себя посмотри, корова! Этикет знаете ли!

Чтобы выглядеть томно-бледной, дамы пили уксус. Собачки, кроме работы живыми блохоловками, еще одним пособничали дамской красоте: в средневековье собачьей мочой обесцвечивали волосы. Против такой дамской моды (не против метода с собачкой, а против обесцвечивания вообще) выступал еще архиепископ Кентерберийский Ансельм (тот самый ревностный защитник прав церкви и автор бредового онтологического доказательства существования Бога), публично провозгласивший блондирование волос нечестивым занятием и грозивший проклятием женщинам, которые это делали. Кроме светлых волос очень модными у женщин в эпоху средневековья стали косы, как реакция на массовый сифилис — длинные волосы призваны были показать, что человек здоров. Вскоре дамы решили соблазнять мужчин более откровенно — пришла мода на обнаженную грудь, женщины начали подвязывать под грудью пояс, чтобы приподнять корсаж. Церковь всячески боролась с этими предметами одежды, ведь они делали женскую грудь чересчур обольстительной, что никак не подобало христианке. Ведь по буллам Папы Римского даже жена в постели с мужем «не должна шевелиться, руки должны быть вытянуты по бокам, и не мешать мужу в исполнении его долга», а думать о каком-то соблазнении — вообще грех смертный. В XVII веке кардинал Мазарини (интересно, от балды ли показанный торговцем кокаином — «дьявольским порошком» в недавнем фильме с Депардье и Буке «Бланш») даже издаст эдикты, запрещающие изготовление деталей женского туалета, ибо по христианским понятиям платья должны были скрывать все изгибы фигуры, дабы не будить вожделение. Но если запретительные указы не могли заставить женщин отказаться от корсетов и поясов, то указ, предписывающий использование духов, пришелся дамам по вкусу — они увидели в духах возможность обладать индивидуальным запахом, когда от остальных, еще не душившихся соперниц стандартно пахло застарелой спермой, дерьмом и немытым телом.

Поскольку Благородные Рыцари не хотели отставать от Прекрасных Дам (да и тоже должны были указ выполнять), то духам было уготовано большое будущее.

комментарий Циника: Запах немытых ног, запах изо рта — это далеко не самое страшное. Вы представляете как пахнет взмыленный конь? Вот примерно так пах и ездок после дневного перегона... И он далеко не спешил принять ванну после тяжелого рабочего дня с смягчителем для воды и увлажнителем для кожи.

Поскольку характерный запах просто пропитал всю Европу насквозь, вполне очевидно, что одним из самых вожделенных товаров стали индийские благовония. Ну и пряности, способные придать блюду запах, отличный от окружающей атмосферы. И, конечно же, духи.

Мыться — по-прежнему не мылись, зато стали выливать на себя несметное количество разных ароматических снадобий. Грасские перчаточники, получившие патент на производство духов еще от Людовика XIII в 1614 году, развернули производство. А через столетие Европа уже не могла без содрогания представить свою жизнь без грасских ароматов с французской Ривьеры. Почему именно перчаточники? Потому что они уже имели определенный опыт по ароматизации перчаток. Моду на этот аксессуар из тонкой кожи, пропитанной ароматами, ввела во Франции Мария Медичи. Знатные дамы имели коллекции из сотен пар перчаток, которые скрывали их (дам) грязные руки. А поскольку обрабатывать кожу, из которой делались перчатки, тогда хорошо еще не умели, то неприятный запах перчаток пытались приглушить разнообразными ароматами. Эти же перчатки служили дамам за столом в отсутствие вилок. Впрочем, иногда мог поухаживать за Дамой и Благородный Рыцарь, подав кусочек мяса или куриную ножку на кончике шпаги или ножа (это пока Ришелье ножи не затупил и если у дамы еще оставались целые зубы).

 Парфюмерные лавки наводнили столицы. Гигиене, правда, это никак не способствовало, ее так и не признавали. К чему? Есть духи, есть пудры, есть благовонные масла, и этим набором можно пользоваться хоть сто раз на дню. Чем больше намешано разных запахов, тем обольстительнее — так диктовала мода. Резкая вонь немытого тела плюс столь же резкий запах духов... Это хорошо обыграли Стругацкие в книге «Трудно быть богом», где Антона Румату чуть не вывернуло на прелестную дону Окану, от одного ее запашка, смешанного с дорогими духами.

Духи, вопреки мнению романтиков, пахли не цветами — ароматы были в основном животного происхождения. Это и знаменитая чрезвычайной стойкостью бобровая струя (кастореум), и цибетин из желез цибетовой кошки, и мускус половых желез самца кабарги. Самый известный и основной компонент — отрыжка кашалота — амбра (отсюда и слово амбре). Это вещество — отходы пищеварения, образующееся в кишечнике кашалота. Оно выносится морем на берег и после удаления из массы «серой амбры» клювов, челюстей, останков каракатиц и рыбьих костей, и сегодня входит в состав духов (как, впрочем, и все другие вышеперечисленные ингредиенты), о чем множество современных дам и не подозревает. Классический пример — Poison от Кристиана Диора. (Сильный запах амбры связан с интересным аспектом, которого я здесь касаться не буду — связь с проявлениями инстинкта каннибализма, отмеченная известным французским врачом Дидье Гранжоржем в книге «Дух гомеопатического лекарства. Что сказала болезнь», глава «Ambra grisea. Люди меня пожирают», СПб. Центр гомеопатии, 2001).

Перчаточников подстегивали конкуренты: «Алхимики ... составляли остро пахнущие мастики и эссенции, не боясь смешивать воедино мочу младенца с настойкой из лепестков герани, порошок истолченных болотных жаб они перемешивали с цветами индийской пачули» (В. Пикуль). Еще дальше продвинулся аббат Руссо, медик Людовика XIV, считавший, что «все действие лекарства состоит в передаче им определенного запаха». Он разработал «универсальное средство», своеобразные целебные духи, считая, что: «несмотря на такие компоненты, как яички, половой орган и почки оленя, человеческие экскременты, моча и кровь, этот бальзам должен обладать приятным ароматом» (Le Guerer A. Les parfumus a Versailles aux XVII et XVIII siecles).

В Англии и Голландии XVII-XVIII вв., в отличие от Франции, и косметическими средствами, и духами было пользоваться запрещено.

Платок и галстук

Носовой платок вначале появился у монахов. Некоторые монахи, в отличие от всяких там «отцов-пустынников», были, можно сказать, чистюлями — они сами должны были стирать и чистить свою одежду, так постановил Ахенский собор 817 года. Постановления Бурсфельда требовали от монахов, чтобы они стирали свою сорочку раз в два месяца зимой и один раз в месяц — летом. В Клюни еженедельные дежурные стирали также носовые платки. Платки были почти метровой длины, и монахи носили их привешенными к поясу. Пользование носовыми платками также было строго регламентировано — выделения из носа или рта следовало тщательно растереть по полу ногой, не только для того, чтобы не вызвать тошноты у слабонервных братьев (как сказано в сборнике обычаев Эйнсхема), но и для того, чтобы братья во время молитвы не испачкали своей одежды.

Позже гигиеническое предназначение платка забылось, да и «развитие» средневековой цивилизации принесло новые проблемы — мух, например, благодаря которым в готическом Средневековье появляется платок «фаццолетто»: «Модным дополнением стал носовой платок, но не в сегодняшней своей функции. Его не засовывали в карман, а держали в руке, чтобы отгонять мух». («Готическая мода «журнал «Силуэт», Таллинн. 1981 г)¹³ Если вы внимательно прочитали все вышеизложенное, то изобретение специального платка для «отгона мух» удивления вызывать не должно — существование огромного количества мух в тех условиях вполне естественно. В качестве гигиенической принадлежности носовые платки стали применяться только с XVIII века.

Одному из таких платков было суждено стать ...галстуком. Дело в том, что брошенная Людовиком XIV любовница Франсуаза де Блан отомстила очень тонко — подарив ему платок и сообщив при этом, что если король не будет его носить постоянно, то тут же потеряет корону. С тех пор суеверный монарх с платком не расставался. Ненавистный платок, спускавшийся до пупа, пачкался во время застолья, постоянно цеплялся за парик короля, попадал в суп и приводил королевскую особу в бешенство. Дворцовые же подхалимы, бывшие же не в курсе истинных причин такой «новой моды», в подражание стали носить подобные платки, для удобства сделав их поменьше. Так началась история галстука.

 «Дело в шляпе». Д'Артаньян и реверанс

Как писалось в статье журнала «Консьержъ»: «В Париже был принят новый закон, разрешающий-таки выливать помои из окон, прежде трижды прокричав: «Осторожно! Выливаю!» Тех, кто оказывался внизу, спасали только парики».

Эта фраза может вызвать два вопроса: точно ли именно парики спасали, и откуда и зачем эти самые парики взялись. Журналист здесь неточен^(*11): после того, как французский король Людовик IX (ХIII в.) был облит дерьмом из окна, а жителям Парижа было разрешено удалять бытовые отходы через окно, лишь трижды предварительно крикнув: «Берегись!», парики еще были не в моде, прикрывались люди капюшонами. Только позже, когда капюшоны стали считаться уже плебейством и ушли к шутам, знать стала переходить на парики. С выливанием же нечистот из окон в Париже ничего не менялось на протяжении веков — бороться с этим славным обычаем начали лишь в 1780 году (впрочем, Робер Бюрнан указывает, что и к 1830 году с выливанием помоев ничего не изменилось).

«Заметное распространение шляпы получили с конца XVI века. Широкополые шляпы, которые носили роялисты в Великобритании и мушкетеры во Франции в XVII веке, могли произвести впечатление, но не были практичными». (журнал «Ателье» №5, 2002 г.)

Так забывается история:-) Действительно ли широкополые шляпы были так не практичны, или, как обычно, причины их появления просто приятней не вспоминать?

Явно, что дорогие и с трудом отстирываемые парики не были призваны служить защитой от льющихся сверху помой и фекалий. Наоборот, нужна была защита самих париков от такой напасти. Услуги парикмахера, изготовлявшего парики, стоили дорого. Профессия стала модной. Прачка обходилась дешевле, но в отсутствие «волшебного просто Тайда» и других стиральных порошков, отмыть дерьмо от парика было сложновато. Для предотвращения проблем иногда использовался мешочек для волос (Haarbeutel) — в эпоху правления Людовика XIV длинные волосы (собственные или парик) вкладывались в длинный мешочек из тафты, украшенный лентой или розеткой. Мешочек предохранял волосы от «внешних воздействий», а одежду — от пудры и муки в прическе. Но мешочек надевать долго, да и для парадного туалета он, естественно, не использовался.

Если по прочтении всего, написанного выше, вам показалось, что я циник, то, уверяю, вы ошибаетесь. Ибо что же тогда сказать о моем приятеле, который на мой провокационный вопрос сразу ответил: защита голов и париков — широкополые шляпы мушкетеров. С этим было согласиться нетрудно. Греки до христианства шляпы (а-ля Гермес) только в путешествия надевали (или на полях, от солнца), а древним римлянам венков на голове было достаточно. В раннем средневековье вообще без полей обходились, чепец такой носили, типа буденовки — наследник классического фригийского шерстяного колпака. Широкополые же шляпы стали носить роялисты в Великобритании и мушкетеры во Франции, то есть там, где дерьмо больше всего и выливали. Еще я припомнил, что, к примеру, цилиндры с узкими полями — это изобретение сельских английских джентльменов. Им там на голову ничего не капало. А в ассоциируемых с образом лондонца котелках в начале XIX века красовались только английские лесники! (Опять же, в лесу дерьмо с неба не падает). Лишь к 1850-му году этот головной убор попал в город. Когда же в Европе помои сверху лить перестанут, появятся треуголка Наполеона и кепка Ленина. Но следующим выводом он даже меня смутил:

 — Тогда и возникновение реверанса понятно.

— ???

— Что такое реверанс, помнишь?

Я напрягся и припомнил, что в средневековье к исполнению реверансов и поклонов относились с особым вниманием и в придворном обществе был учитель танцев, он же преподаватель изящных манер, реверансам обучающий. Что реверанс, или поклон, сопровождался снятием головного убора. Далее, не полагаясь на свою память, я взял энциклопедию и голосом Левитана зачитал: «Реверанс — почтительный поклон. Его характер зависел от формы и покроя одежды. Особое внимание в поклоне уделялось умению кавалера обращаться со своим головным убором. Он снимал шляпу перед поклоном и приветствовал даму». Статья словаря заканчивалась утверждением, что реверанс был «не только приветствием, но и танцевальными фигурами, которые придавали бальной хореографии черты торжественного величия». Я, все еще не понимая, взглянул на приятеля.

Подивившись моей тупости, тот продолжил:

— Ну неужели непонятно, что изначально реверанс имел своей целью всего лишь убрать обосранную вонючую шляпу подальше от чувствительного носа дамы?

Я был сражен такой простотой вывода, и перед моим внутренним взором предстал то самый первый скромняга-мушкетер (или кто он там был), который так поразил некую встретившуюся ему Даму, изогнувшись в танце-поклоне и ловко спрятав за спину свою шляпу, на которую только что вылил свою «ночную вазу» сонный бакалейщик со второго этажа. На вопрос удивленной Дамы наш Кавалер совершенно честно ответил: — «Это я из великого уважения к Вам!». Дама была поражена и рассказала о таком рыцарском отношении подругам. Те в свою очередь стали требовать аналогичного от своих кавалеров. Очень скоро уже мало кто понимал, зачем все это. Если же во время исполнения ритуала незадачливого кавалера совсем некстати кусали блохи, то па становились совсем замысловатыми, что и придавало реверансу те самые «черты бальной хореографии». Действие стало Традицией, и теперь мы на полном серьезе читаем о том, какой «величественностью и строгостью отличались реверансы и поклоны XV века».

комментарий Циника: Я бы не постулировал так однозначно, что «черты бальной хореографии» реверансу обязательно придавали блохи. Могли также быть и другие причины. Например, тот же упомянутый понос. Если не вовремя приспичит, то и не так станцуешь...

Что же касается того, откуда вообще взялись парики, то тут додумывать уже почти ничего не приходится, это и так давно известно. Законодателем такой средневековой моды являлся сифилис.

Сифилис и парики

 В Средневековье города косила не только чума, проказа и эрготизм но и сифилис, любимое заболевание католической церкви, справедливо теперь иногда называемый «чумой Средневековья». Оспа, цинга и проказа нанесли относительно меньший вред. В Средние века католической церковью были объявлены грехом все половые отношения, не направленные на рождение детей. Однако это не помогло верхушке церковной конфессии — сифилисом страдали три Римских Папы: Александр VI (1431—503), Юлий II (1443—1513), Лев Х (1475— 521). В 1530 году итальянский врач Д. Фракасторо порадовал любителей изящной словесности поэмой «Сифилис, или Французская болезнь». Считалось, что болезнь распространилась благодаря легкомысленным французам. Сифилисом переболело в то время почти все население южной Европы, от святых отцов до уличных нищих. Успешное применение ртутных препаратов для лечения столь распространенного в то время сифилиса принесло особую славу Парацельсу.

Немецкий историк-эпидемиолог профессор Г. Гезер, чей двухтомный труд «История повальных болезней» был переведен на русский и издан в С.-Петербурге в 1868 году впервые обратил внимание на сифилис и другие болезни, как основу коренного изменения в поведении людей — например на то, что сифилис ХVII—XVIII веков стал законодателем мод. Гезер писал, что из-за сифилиса (а в основном, как мы теперь знаем, его лечения его ртутью) исчезала всяческая растительность на голове и лице. И вот кавалеры, дабы показать дамам, что они вполне безопасны и ничем таким не страдают, стали отращивать длиннющие волосы и усы. Ну, а те, у кого это по каким-либо причинам не получалось, придумали парики, которые при достаточно большом количестве сифилитиков в высших слоях общества быстро вошли в моду и в Европе и в Северной Америке. Сократовские же лысины мудрецов перестали быть в почете до наших дней.

Не только кавалеров коснулась эта проблема, лысины появлялись тогда не только у них, но и у дам. И отнюдь не по причине мудрости последних. Но и эти лысины умело прикрывались париками. От слова парик, сходно зазвучавшего на всех европейских языках (perruque — франц., parrucca — итал., perücke — нем. и т.д.), родилось и название тех, кто эти парики делал — парикмахеров. Цирюльники ценились, и не только севильские. Эта профессия стала одной из самых высокооплачиваемых в мире. Поэтому разбогатевшие цирюльники наравне с виноторговцами становятся владельцами доходной недвижимости:

«Вплоть до XVIII века меблированные комнаты в Париже (их держали виноторговцы или цирюльники) – грязные, полные вшей и клопов – служили прибежищем публичным женщинам, преступникам, чужеземцам, молодым людям без средств, только что приехавшим из своей провинции…» (Ф. Бродель. Структуры повседневности. Возможное и невозможное. Т.1. – М., 1986. – С. 298.)

 Те, кто был не болен, стали отращивать и показывать свои волосы — в эпоху позднего средневековья даже замужние женщины начинают открывать волосы, укладывая их соответствии с модой того времени.

Дело, вероятно, также не только в отношениях кавалеров и дам, а и в том, что в средневековье к «нечистым» относили страдающих не только проказой, но и многими другими заболеваниями, тем же сифилисом, например. А «нечистого» могли и вообще из города изгнать, даже поставив диагноз по ошибке — столь распространенный сифилис для врачей средневековья играл такую же роль, как ОРЗ для врачей советских. При любых сомнениях ставили диагноз сифилиса, следуя правилу «In dubio suspice luem» («В сомнительных случаях ищите сифилис»). Как тут без парика?

Это сейчас, на вопрос: «Что делают в парикмахерской?», любой ребенок ответит: «Стригут волосы!», удивляясь неосведомленности взрослых. Но тогда, когда сифилис вместе с сопутствующем облысением распространился и в Англии, семантика названия была вполне понятна: ведь не «haircutter» — «подстригатель волос» — назвали цирюльника, а «hairdresser» — «одеватель волос». Так в Англии появились те самые парики, которыми, как славной и древней Традицией, гордятся поныне судьи и лорды.

Широкие же народные массы же о сифилисе знают мало, слышали только краем уха. Тот же историк Иштван Рат-Вег в книге «Истории человеческой глупости» приводит такой пример народной грамотности:

«Другой отец требовал назвать его новорожденную дочь Сифилидой. Перепуганный чиновник старался убедить его, что речь, может быть, идет о Сильфиде? Но тот настаивал на Сифилиде, что, дескать, имя он слышал, что оно ему нравится. Конец спору был положен тем, что ему предъявили закон об именах от 1803 года и просьбу его отклонили, ибо ни в каком календаре такое имя не встречается, а исторических личностей с таким именем не было».

То что не волновало древних греков — боязнь стать лысым — давно существует уже на подсознательном уровне, борьба с облысением и ныне — доходный бизнес. Например, в Юго-Восточной Азии облысение, достаточно редко сейчас встречающееся, считается большой неприятностью и ассоциируется с каким-то заболеванием. Сейчас никто не помнит, с каким именно, просто существует народное мнение: если лысой — то больной. Но тогда, когда в ЮВА появились первые лысые европейцы — колонизаторы, связь была наглядной. Они женились на местных красотках, те умирали со временим вслед за европейцем, в памяти народа это осталось.

Тогда же сифилис добрался и до России «Если одни умирали от сильных ударов, то других наших предков насмерть сражали венерические болезни. Какие следы оставляет на костях сифилис, можно увидеть на выставке» (www.ladatv.ru, 20.03.03) — это о выставке «Антропология» в Краеведческом музее Самарской области.

Те, у кого еще сохранились свои волосы, их, естественно, не моют, а посыпают мукой. Или пудрой. Представьте себе, что должно было делаться в давным-давно немытых волосах, если их постоянно посыпать мукой. А прусские косы, смазываемые салом?! Не удивительно, что при описанной выше средневековой гигиене, в громадных прическах средневековых благородных дам нередко обнаруживали мышиные гнезда — дама могла месяцами не мыть голову, пока мода на прическу держалась. Ну а уж блохи на Прекрасных Дамах жили перманентно.

Блохи

	Джузеппе Мариа Креспи, ~1709 г. Женщина, ищущая блох. Эрмитаж

Методы борьбы с блохами были пассивными, как например палочки-чесалочки, которые использовали что бы не повредить то сложное сооружение на голове, именуемое париком. Из париков этими палочками блох и вычесывали. Со вшами было бороться сложней. Французские красавицы и элегантные франты в своих роскошных париках носили сделанные из золота хитроумные приспособления — для ловли тех же блох. В блохоловки (есть и в Эрмитаже), клали кусочек шерсти или меха, политый кровью. Во Франции роль блохоловки играла миниатюрная вилочка с подвижными зубцами-усиками, которую светские модницы носили на шее. Блошиные ловушки не очень надежно защищали своих хозяев от надоедливых паразитов, зато дамы той эпохи придумали способ, как использовать блох в искусстве флирта. Вскрикивая от мнимых и настоящих блошиных укусов, они приглашали тем самым кавалеров к поискам зловредного насекомого. В ту пору самой эротической забавой мужчин считалось поймать блоху на любимой.

Знать с насекомыми борется по своему — во время обедов Людовика XIV в Версале и Лувре присутствует специальный паж для ловли блох короля. Состоятельные дамы чтобы не разводить «зоопарк» носят шелковые нижние рубашки, полагая, что вошь за шелк не уцепится... ибо скользко. Так появилось шелковое нижнее белье, к шелку блохи и вши действительно не прилипают.

Большое распространение приобрел «блошиный мех» — носимый на руке или возле шеи кусочек меха, куда, по мысли средневековых дам, должны были собираться блохи, и откуда их можно потом вытрясти куда-нибудь на землю. Лучший подарок возлюбленным и супругам — чучела пушных зверей для этих же целей. Чучела были инкрустированы драгоценными камнями. На картинах вроде «Дама с горностаем» (только это не горностай, а белый хорек — фуро) или «Королева Елизавета I с горностаем», как раз и изображены чучела или зверьки, используемые как блошиный мех. Их носили с собой, как позднее дамы носили декоративных собачек. Кроме собачек еще держали ласк, как раз для ловли блох. Начиная с XVI века, куницы, хорьки, горностаи и крохотные собачки служили своим хозяйкам живыми блохоловками, защищавшими их от надоедливых насекомых. У мелкого зверя температура тела выше, чем у человека и он в отличие от дамы ловит блох все время и зубами. Наконец те же собачки, водимые под юбкой...

***

То, что с приходом христианства европейская цивилизация погрузилась во мрак, хорошо разглядел еще Вольтер (1694—1778):

«Вместо прекрасного латинского языка — 20 варварских наречий, вместо культуры и законов — только варварские обычаи. Цирки и амфитеатры, возвышавшиеся во всех провинциях, сменились хижинами, крытыми соломой. Большие дороги, такие красивые и прочные, проведенные от подножия Капитолия до гор Тавра, покрылись стоячими водами. Такой же переворот произошел в умах; Григорий Турский и монах Фредегар из Сен-Галлена — это наши Полибии и Титы Ливии. Человеческий разум огрубел среди самых подлых и бессмысленных суеверий... Вся Европа коснеет в этом унижении до 16 в. и освобождается от него лишь путем ужасных судорог». (Вольтер .«Опыт о нравах....»)

Или, словами итальянского писателя XIX века Адольфо Бартоли: «Как будто разум окутался саваном, чтобы сойти в могилу, где он оставался много веков. Свет мысли погас. Мир со своими радостями, природа со своими красотами перестали говорить сердцу человека. Высочайшие устремления духа стали признаваться грехом. Небо нависло над землей и душило ее в чудовищных объятиях».

примечания

В связи с частыми вопросами об источниках и сомнениях некоторых читателей в адекватности описания, я постепенно буду здесь помещать ссылки или цитаты на моменты, которые вызывают наибольшее недоверие. Если будет не лень, конечно;-)

0. Полезная справка для тех, кто не понимает сарказма в некоторых местах, где нет сноски: «Группа Шамаи-Цури показала, что повреждения предлобной коры также затрудняют восприятие сарказма, поскольку механизм таков: "языковые" области мозга интерпретируют буквальное значение, правое полушарие и лобные лепестки обрабатывают эмоциональный подтекст, а предлобная кора объединяет и то, и другое.
Ожидается, что результаты исследования помогут медикам распознавать различные типы нейродегенеративные заболевания, типа лобно-височной деменции (формы старческого слабоумия) и болезни Альцгеймера». (http://www.onlynews.ru/archive/science/2005-05-27/903262249.html)

1. Самое странное — отмеченная в процессе бессмысленных холиварных обсуждений необходимость пояснять значение слов. Но, похоже, придется.

ШТРИХ — перен. Отдельная подробность, характерный момент чего-л (Современный толковый словарь русского языка Ефремовой) ©
А «Штрихи» — это не Единственно Истинный, Верный и Окончательно Полный Портрет Европы, а именно штрихи к нему. Неприятные штрихи, но тут уж пусть каждый сам решает, это ложка дегтя к бочке меда, или бочка дегтя в ложку. Но все описанное выше из полной картины не выкинуть, как не юли.

2. «Историк тела и медицины Станис Перес недавно выпустил новое издание Дневника здоровья Людовика 14 (2004 г.) На этот раз он представляет нам научную работу в 2 частях, „биоисторическое эссе на сто страниц о последних мгновениях жизни монарха“, за которым следует подборка документов о смерти Карла 5, Генриха 2, Филиппа 2, Филиппа 3, Филиппа 4, Людовика 13, 14 и 15... Так человечность государя достигает человечности самого ничтожного из его подданных, страдания которого подчас крестны: это агония Генриха 2, гангрена, ампутации; мириады вшей, сожравшие тело Филиппа 2, ужас изуродованного Людовика 15, и т.д.» (Stephane Haffemayer, см. перевод)

3. Draper, John William, 1811—1882. History of the Conflict between Religion and Science, стр. 266. Книга есть в сети на английском в библиотеке университета Вирджинии.

4. Я, конечно же, мог бы процитировать непосредственно служителя церкви Мукония: «По улицам приходилось ходить в деревянных башмаках или на ходулях. Даже члены муниципального совета ходили на заседания в деревянных башмаках. Придя на заседание, они оставляли свои башмаки у входа в здание муниципалитета, и поэтому всегда можно было точно сказать, сколько человек пришло на собрание» (Рандольф Р. Что делать со сточными водами. М., 1987), но специально в тексте оставляю пересказ академика Сказкина —  это магически предсказуемо действует на хомячков. Они, брезгливо прокрутив текст не до конца, находят до чего докопаться и пишут в своих уютных бложиках что-нибудь типа: «фу, автор данной мерзкой статейки ориентируется на книги для чтения по истории средних веков, грош ей цена». А это добавляет лулзов (бедный академик Сергей Данилович Сказкин, специалист по средневековью, по мнению романтиков™, свое звание получил за обман советских детей;).

5. Это описание на совести профессора А. Липкова: «Как известно, средневековые города окружались стенами - для защиты от нападений неприятеля. Стены окружались рвами с водой - это была еще одна степень защиты. Однако поскольку дерьмо сбрасывалось прямо за стены, функциональность их как оборонительного средства становилась проблематичной. Зимой по этой наклонной плоскости на стены вполне мог бы забираться неприятель. В Париже куча дерьма разрослась до такой высоты, что стену пришлось надстраивать». (2001, или см. здесь)

6. Christopher Hibbert, член Королевского Географического Общества. Книга "Cities & Civilizations", 2003.

7. Здесь - не только инквизиция as is, которая была довольно слаба в Англии. Термин "протестантская инквизиция" часто используют для обозначения событий в Женеве в период деятельности Ж. Кальвина (1509-1564) и в Англии в период правления королевы Елизаветы I (правил в 1558-1603). (Энциклопедия Кольера)

8. «В Лондоне в 1800 г. не было ни единого банного заведения. И даже намного позднее леди Мэри Монтегю, весьма высокопоставленная и очень красивая английская дама, рассказывала, что она как-то ответила лицу, обратившему внимание на сомнительную чистоту ее рук: «И это Вы называете грязью? А что бы Вы сказали, увидев мои ноги!» (Ф. Бродель. Структуры повседневности)

9. Речь именно о римских банях - термах. Еще раз обращаю внимание на русскоязычное понимание слова «баня». Средневековые лоханки - это в нашем понимании не бани, в лучшем случае «купальни» или «помывочные», согласно словарю русское значение слова баня: «специальное помещение, где моются и парятся». «Общественными банями типа римских терм западное Средневековье не пользовалось, во всяком случае до XIII в., да им попросту и не было места в условиях, когда общественная жизнь резко сократилась» (Филиппов Б., Ястребицкая А. Европейский мир Х-ХV вв.)

10. Здесь надо отметить, что духами заглушали запах не столько из-за того, что он был неприятен, а потому что миазмы считались опасными, несущими смерть. Люди ничего не знали о микробах, но понимали, что болезни как-то передаются. Считалось — запахом. То есть вместо одной из причин болезней и эпидемий — антисанитарии — боролись с ее следствием.

11. «Туалет Людовика XIV, описанный герцогом Сен-Симоном, не предполагает использования воды. Единственный ритуал, которому следует король-Солнце, — это омовение рук винным спиртом. В XVII веке туалет совершался в соответствии с совсем иными предписаниями, нежели в наше время. Его цель — обойтись без воды, считавшейся вредоносной, и, напротив, широко использовать душистые составы». (Le Guerer A. Les parfumus a Versailles aux XVII et XVIII siecles, здесь)

12. Историк Дж. М. Тревельян (Trevelyan) писал о париках не о XIII веке, а применительно к значительно более позднему времени: «Изо всех окон города — с пятого, шестого, второго и прочих этажей на улицу льются помои. Особенно воспитанные люди перед этим, правда, кричат: "Берегись!" А те, кто внизу, втягивают голову в плечи и, ругаясь, бегут прочь. Их спасают только парики. Помои летят из окон, потом текут по улицам, ручейки собираются в реки. Запах стоит такой, что режет глаза! Каждую ночь помои и нечистоты убираются, но это не спасает город...»

13. см. также ответ 23 (здесь): «Fazzoletto. A cosa servivano inizialmente i fazzoletti? Ad allontanare le mosche e a detergersi il sudore».