Как Тибет воевал с Китаем

Тибет из маленькой горной страны, в VI-VII вв. раздробленной, разобщенной, разноплеменной, превратился в военную монархию аристократического типа и захватил Великий караванный путь от Китая до Средней Азии, т.е. взял контроль над торговлей шелком. Правда, это продолжалось недолго. Тибет был по сравнению с Китаем очень малолюдным, там было не более 3 миллионов населения, а в Китае было около 56 миллионов, но тем не менее силы их уравновешивали друг друга.

В первой части статьи изложено становление Тибета, как единого государства, после чего Тибет стал равноправным игроком в Азии, экспансию которого смогли остановить только совместные действия Китая с востока, Уйгурии с севера и арабов с запада.

Кому интересны непосредственно боевые действия, могут сразу перейти к прочтению второй части.

Содержание:

Часть 1. НАЧАЛО ИСТОРИИ

Часть 2. ТИБЕТО-КИТАЙСКИЕ ВОЙНЫ VII - VIII вв.

Часть 1. НАЧАЛО ИСТОРИИ

Что было до начала истории

О происхождении тибетцев, возникших на месте этого этнического контакта, сохранилась легенда, предвосхитившая Дарвина. Правда, в отличие от Дарвина, люди - только наполовину обезьяны, обезьяной был их предок отец. Мама-самка была ракшас, что-то вроде лешего (ракшас - это горные лесные демоны). А было якобы так.

Чертовка ракшас увидела прекрасного царя обезьян, который пришел в Тибет спасаться по буддийской вере. Она в него влюбилась, пришла к нему и потребовала, чтобы он на ней женился. Бедный царь обезьян был отшельником, учеником Авалокиты, он знать не хотел никаких женщин вообще, он пришел сюда заниматься спасением своей души, а вместо этого, пожалуйста, явилась влюбленная ведьма и требует взаимности. Ну, он категорически отказался. Тогда она спела ему песню:

О, обезьяний царь! Услышь меня, молю.

По воле злой судьбы, я бес, но я люблю.

И страстью сожжена, теперь к тебе стремлюсь,

Со мной не ляжешь ты, я с демоном сольюсь.

По десять тысяч душ мы будем убивать,

Мы будем жрать тела, мы будем кровь лизать,

И породим детей жестоких, словно мы,

Они войдут в Тибет, и в царство снежной тьмы

У этих бесов злых возникнут города,

И души всех людей пожрут они тогда.

Подумай обо мне к милосерден будь,

Ведь я люблю тебя, приди ко мне на грудь!

Бедный отшельник, испуганный такой настойчивостью, обратился к Авалоките и стал ему молиться:

Наставник всех живых, любви и блага свет,

Я должен соблюдать монашеский обет,

Увы, бесовка вдруг возжаждала меня,

Мне причиняет боль, тоскуя и стеня,

И крутится вокруг и рушит мой обет.

Источник доброты! Подумай, дай совет.

Авалокита подумал, посоветовался с богинями Тонир и Тара и сказал: "Стань мужем горной ведьмы". А богини закричали: "Это очень хорошо, даже очень хорошо". И обезьяна с ведьмой народили детей. Дети были самые разные, одни были умные, похожие на отшельника, другие хищные, похожие на маму, но все они хотели есть, а есть было нечего, потому что отец и мать, занятые самосовершенствованием, о них не заботились, и они стали кричать: "Что же нам есть?" Тогда бывший отшельник обратился опять к Авалоките и пожаловался ему:

Учитель, я в грязи, средь сонмища детей,

Наполнен ядом плод, возникший из страстей,

Греша по доброте, я был обманут тут,

Мне вяжет руки страсть, страдания гнетут.

Жестокая судьба и мук духовных яд

И боли злой гора всегда меня томят.

Источник доброты, ты должен научить,

Что надо делать мне, чтоб дети стали жить?

Сейчас они всегда, как босы, голодны,

А после смерти в ад низринуться должны.

Источник доброты, скажи, скажи скорей

И милосердья дар пролей, пролей, пролей.

Авалокита помог ему, дал бобы, пшеницу, ячмень и всякие плоды и сказал: "Брось в землю, они вырастут, и ты будешь кормить детей". И вот от этих детей пошли тибетцы. Древняя легенда довольно точно передает коллизию, которая исторически подтверждается: наличие двух этнических субстратов, которые консолидировались и создали единый, монолитный и весьма энергичный, хотя и многоэлементный, мозаичный внутри системы тибетский этнос.

Рис.1. Поле действия.

Обширное Тибетское нагорье, отделенное от окружающих низменностей высокими хребтами - Куньлунем с севера и Гималаями с юга, - посередине разделено Трансгималайским хребтом, представляющим естественный рубеж между сухими степями северного плато и живописными речными долинами реки Цангпо (Брахмапутры) и ее притоков. Высокогорная равнина, примыкающая с юга к Куньлуню, - пустыня, не населенная и по наше время. Южнее, по склонам горных хребтов, идут травянистые степи, где возможно овцеводство, а еще южнее, по берегам рек, издавна бытовало земледелие [1]. Северная пустыня и Гималайский хребет преграждают доступ в Тибет с севера и с юга. Поэтому Тибет заселялся с запада и востока.

На западе, в верховьях Инда, с незапамятных времен создавали свои поселения земледельческие племена - моны и дарды [2]. По расе, языку и культуре эти племена были близки к народам Северо-Западной Индии и Памира. В V-VI вв. Дардистан входил в состав державы эфталитов, а после ее разгрома получил самостоятельность [3]. Политического объединения у дардов и монов не возникло. Они делились на множество мелких княжеств, независимых друг от друга. Вследствие примитивности их организации они не могли оспаривать первенство у продвигавшихся с востока предков тибетцев.

На западной границе Китая, в современных провинциях Шэньси и Ганьсу, жили бок о бок два разных народа: монголоидные пастухи-кяны, народ тибетской группы, и земледельцы-жуны [4]. Хотя древние китайские авторы, очевидно метафорически, называли тибетцев "западными жунами", это были два разных народа [5] в древности говоривших на разных языках [6]. Однако смешанные браки и общая судьба, определявшаяся совместной борьбой против Китая, привели к тому, что тибетский язык вошел в обиход не истребленных китайцами жунов. Смешавшись, эти народы распались на несколько гибридных племен, из которых наибольшее значение для истории имели танчаны, дансяны, ди-бома (в Сычуани) и байлан. Впоследствии эти племена жундистского происхождения, слившись образовали народность, называемую средневековыми тангутами [7].

Несмотря на продолжительное общение с китайцами, они сохранили еще в III в. своих князей и свой быт. Хотя большинство их знало китайский язык, но у себя дома они пользовались языком ди. Наряды и обряды их были похожи и на китайские, и на тибетские, что указывает на тесную связь тангутов с обоими упомянутыми народами, однако этническая самостоятельность их в III в. утеряна не была. Численность отдельных племен иногда превышала 10 тыс. человек [8]. Не только по происхождению, но и по быту отличались друг от друга тибетцы-кяны и тангуты.

"Народы си-жун (в данном случае тибетцы) вместо одежд употребляют шкуры зверей; не имеют постоянных жилищ и ведут кочевой образ жизни, снискивая себе пропитание скотоводством. Определенных названий родам и поколениям не имеют, имя отца или матери служит названием и роду их. Они разделяются на множество родов, не имеющих государя и не признающих единовластия, а живущих общинами. Народ чрезвычайно храбрый, умереть в сражении почитается у них счастьем, умереть от болезни - несчастьем. Подобно животным, они крайне терпеливо переносят стужу: даже женщины при родах не уклоняются от суровости климата" [9]. "Танчанские цяны (в данном случае тангуты) составляют особый род. Они имеют постоянные жилища и живут домами. Избы их обтянуты полостями из буйволовой и овечьей шерсти (черной). В их владении нет ни законов, ни службы, ни налогов. Только в военное время они собираются в одно место, а в прочее каждый занимается своим ремеслом и друг с другом сношений не имеют. Одежду шьют из мехов и шерстяных тканей, пропитание получают от косматых буйволов, овец и свиней. По смерти отца, дядей и братьев берут за себя мачех, теток и невесток. Письма не имеют, а течение годов замечают по осенним и весенним переменам. По истечении каждых трех лет бывает собрание, на котором бьют быков и баранов для жертвоприношения Небу. Из дома князя Лян-цзин происходят наследственно старейшины, а снискавшие приверженность знаменитых объявляют себя королями" [10].

Тексты не нуждаются в комментариях. Почти ни один из обычаев не является общим, различны и стадии общественного развития: у кянов - родовой строй в расцвете, у жунов - на исходе. Дальнейшая судьба их была также различна: жуны, вобрав в себя тибетское племя дансянов и остатки южных хуннов, впоследствии образовали государство Си-Ся, а потомки кянов сохранили свой быт и дикую волю до XIX в.

Потомками кянов можно считать скорее нголоков в верховьях Желтой реки, чем тибетцев-ботов, отколовшихся от кянов в неопределенное время до новой эры [10]. Боты, распространившись вверх по среднему течению Брахмапутры, вступили на путь создания классового государства, а кяны, потерпев ряд кровавых поражений, отступили в горы, откуда еще в 1899 г. своими набегами устрашали соседей и ревниво оберегали свою независимость.

По словам П.К. Козлова, они заносчиво заявляют: "Нас, нголоков, нельзя сравнивать с прочими людьми. Вы, кого бы это из тибетцев ни касалось, подчиняетесь чужим законам: законам далай-ламы, Китая и каждого своего маленького начальника... вы боитесь всего. Не только вы, но ваши деды и прадеды были таковы. Мы же, нголоки, с незапамятных времен подчиняемся только собственным законам и побуждениям. Каждый нголок родится уже с сознанием своей свободы и с молоком матери познает свои законы, которые никогда не должны быть изменены. Каждый из нас чуть не рождается с оружием в руках... наше племя одно из самых высоких, достойных в Тибете, и мы вправе с презрением смотреть не только на тибетцев, но даже и на китайцев" [11]. В этих словах жива этнопсихологическая структура древних кянов, толкавшая их на кровавые войны, в которых большая часть их погибла [12]. Несмотря на все высокомерие, нголоки - реликт эпохи расцвета родового строя.

Но не кочевые племена, а оседлые земледельцы, осевшие на среднем течении великой реки Цангпо (Брахмапутры), создали тибетскую культуру и государственность. Во время правления Пудэкунгье, которое датировать не удалось, в Тибете возникли земледелие и ирригация [13]. На плодородной почве речных долин произрастали пшеница, ячмень, гречиха и горох [10]. Воду на поля отводили из горных речек каналами, около которых воздвигались каменные укрепленные поселения. К тому же неопределенному времени тибетские хроники относят начало металлургии. Выплавлялись три металла: серебро, медь и железо. Через реки перебрасывались мосты, и даже появилось ткачество на станке. Значительный подъем хозяйства датируется концом IV - началом V в., когда была упорядочена ирригация, широко практиковалась заготовка кормов для скота, используемого при пахоте, и были выведены новые породы мула и хайныка (помесь яка и коровы) [13].

Технический прогресс создал такое изобилие продуктов, что население Тибета быстро росло. К VII в. оно достигло 2860 тыс. человек [13], т.е. предела, выше которого не поднималось вплоть до XX в. Больше, при указанном уровне техники, страна прокормить не могла. Естественно, прирост населения шел за счет земледельческих районов, и племена, поселившиеся в речных долинах, по бытовому укладу, обычаям и культуре все больше отдалялись от своих кочевых собратьев. Наконец, они преобразились в народ, которому предстояло совершить великие дела.

Начало истории

Долгое время тибетские племена жили родовым строем, не общаясь с внешним миром. Наконец, внешний мир обратил на них внимание: с запада, из Гилгита, в Тибет вторглась черная вера бон и овладела умами и душами, а с востока пришла сяньбийская дружина и покорила тела и сердца. Тогда Тибет изменил свой облик, и произошло это так.

Некогда, до появления буддизма, в стране Шаншун учитель Шэнрабмибо проповедовал новую религию. Главное божество мужского пола было им названо "Всеблагой", а жена его выступала то как гневная "Славная царица трех миров", то как нежная "Великая мать милосердия и любви". Она была связана со стихией земли и в Западном Тибете называлась "Земля-мать". Это двуединое божество принимало кровавые жертвы, включая человеческие.

Мир, по представлениям этой религии, состоит из трех сфер: небесной области - богов, земной области - людей и нижней - водяных духов. Сквозь три эти вселенные прорастает мистическое мировое дерево, и оно является путем, по которому вселенные сносятся друг с другом. Общение осуществляется путем мистерий, совершаемых жрецами, принявшими посвящение. Жрецы, кроме того, гадают, колдуют и заклинают, вызывая болезни и непогоду. Все это требует высокой квалификации, и поэтому "бонская религия тяжела для изучения".

Священная книга бон была написана Шэнрабмибо на языке тагзиг и переведена на другие языки. Это весьма отдалило бон от примитивных генотеистических культов, чуждых прозелитизму. Бон проповедовался и распространился, кроме Тибета, по склонам Гималаев и в Юго-Западном Китае. Можно думать, что не без его влияния сложились некоторые культы в Сибири, но это предмет специального исследования. В Тибете же эта религия стала господствующей и воинствующей, создав церковную организацию с соответствующей иерархией, клиром, организованным культом и тенденцией вмешиваться в государственные дела.

Это краткое описание [14], отнюдь не претендующее на полноту, все-таки достаточно, чтобы сделать вывод о невозможности отождествления бона и тунгусского шаманизма. Хотя в шаманизме есть учение о трех мирах, но отсутствует понятие о верховном божестве, о посвящении и силе жертвоприношений. Там нет и принципиально не может быть клира и церковной организации, потому что шамана, по представлениям тунгусов, избирают духи, а не обучают люди. Наконец, в шаманизм не обращаются, и к помощи шамана при болезни может прибегнуть человек любой веры, как к врачу, тогда как бон совмещает проповедь и исключительность, как всякая высокоразвитая религия и как любая воинствующая церковь.

Время появления бона в Тибете уходит в глубокую древность. Восторжествовал он не без борьбы и крови. Один из легендарных правителей Тибета, Три-кум, "в первой половине своей жизни был привержен к бону, а во второй половине своей жизни приказал подавить бон "йунг-трунг" (одно из течений бона) и разорвал головную нить "му" (по которой возвращались на небо). Подданные и советник Ло-нгам убили его кинжалом" [13]. На место старых бонских жрецов, подавленных правителем, пришли новые - боны-могильщики.

Итак, бонская церковь урвала себе долю власти у племенных вождей, постоянно предававшихся распрям. Хотя они прятались друг от друга в каменных замках, число княжеств неуклонно сокращалось, так как князья энергично истребляли друг друга. В середине первого тысячелетия было 20 небольших княжеств, а немного спустя, в VI в., - уже только 17 [13].

И вот в богатую, растущую, но разобщенную страну в 439 г. вступила новая сила. В это время воинственные тобасцы создавали и расширяли свою империю Вэй, жестоко расправляясь с другими племенами, ранее их осевшими в Северном Китае. В 439 г. они захватили Хэси и заставили бежать орду Ашина на север. Подобно Ашину, другой сяньбийский князек, Фаньни, со своими соплеменниками отступил на юго-запад во внутренний Тибет. Опираясь на дисциплинированный и боеспособный отряд, приведенный из тех мест, где война не прекращалась ни на минуту, сяньбийский вождь "привлек себе цянов" [15], т.е. занял господствующее положение среди враждующих племен. Как водяные пары конденсируются вокруг летящей в воздухе пылинки и образуют дождевую каплю, так тибетские племенные вожди объединились вокруг сяньбийского атамана и его потомков, которые за двести лет полностью отибетились и слились со своими подданными. С этого времени началось объединение Тибета, закончившееся около 607 г., после чего правитель Намри (570-620) смог приступить к внешним войнам. Но прежде чем обратиться к политике VII в., рассмотрим положение, создавшееся в Тибете после его объединения.

Правители Тибета

Порядок, установившийся в Тибете к началу VII в., условно можно назвать ограниченной монархией. Но ведь так же говорят и про Англию; название иногда вводит в заблуждение, если оно не раскрыто и не пояснено, а потому приступим к описанию.

Теоретически вся полнота власти в Тибете принадлежала правителю, потомку сяньбийских князей, носившему титул цэнпо. Формально ему помогал совет, укомплектованный чиновниками, назначаемыми и смещаемыми правителем. На самом деле совет держал в своих руках всю исполнительную власть [10], а фактически он выполнял волю племенных вождей, опиравшихся на своих вооруженных соплеменников, являвшихся единственной реальной силой в стране. Племенные вожди даже носили титулы или "родственник по женской линии" (шанг), либо "малые владыки" (вассалы). Советники лонпо назначались только из знати. Естественно, они проводили ту политику, которая определялась их воспитанием и связями, т.е. защищали интересы аристократии [13].

В этой ситуации положение цэнпо было очень сложным. С одной стороны, он получал свое место по наследству; в его казну поступали доходы с обширных земель, принадлежавших "короне", - налоги, дань покоренных народов, выморочное имущество и имущество казненных преступников, но его в любой момент могли отрешить от должности, и практически он не имел ни реальной опоры, ни действительной власти. Даже войско подчинялось не цэнпо, а специальному "военному советнику" [10]. Бедному цэнпо оставался, по сути дела, только почет, и этим он напоминает эллинских басилевсов в те времена, когда разбогатевшая аристократия лишила их былой власти [16].

Официально все тибетцы были подданными (банг) своего бессильного правителя, но они резко делились на три слоя: аристократы, свободные и лично зависимые - трэн [13].

Свободные мужчины все были обязаны служить в войске. Оно было организовано в "четыре крыла" (ру) и более мелкие подразделения [13]. Хотя это деление и не совпадало с племенным, но командные должности в них занимали племенные вожди и "родственники по женской линии" [13]. Это весьма усиливало позиции аристократии и давало возможность расправляться с низшими слоями населения по своему усмотрению. Даже средневековые китайцы отмечают чрезмерную жестокость наказаний и бесконтрольность судей. В результате их "деятельности" в Тибете появились несвободные, т.е. холопы. Холопы лишены свободы правящей властью в наказание "за вредные мысли, гордость, необузданность" [13]. Их использовали на разных работах, иногда на казенных, иногда отдавая в услужение аристократам. Положение их было весьма незавидным.

Аристократы за свою службу в качестве советников, чиновников (нген), придворных (кхаб-со) или военачальников получали земельные участки в условное владение. Эти участки (кхол-юл, букв. "земля за службу") можно было передавать по наследству, но нельзя было ни продать, ни обменять. Земля отбиралась в казну при нарушении лояльности по отношению к правителю или прекращении несения службы [13]. Этот институт весьма напоминает бенефиций или поместье [16]. Для содержания армии и чиновников требовались большие средства, которые собирались в виде подушного налога с населения, штрафов и дани с завоеванных земель. От уплаты налога освобождалось духовенство [16].

Итак, Тибет в VII в. был уже настоящим государством, в котором патриархальные отношения начали перерождаться в феодальные. Но феодализм был еще в зачатке. Гораздо большую роль играли именитые вотчинники, стремившиеся заменить монархию олигархией. Так, в Риме в результате усиления аристократии царская власть сводилась к нулю, а затем просто упразднялась [17]. То же происходило и в Финикии, и в эллинских полисах.

Тибет стоял на том же пути. Вельможи и бонские жрецы крепко держали власть в своих руках, покоряя и ограбляя окрестные племена, так как только война кормила армию и только армия обеспечивала их власть и благополучие. При цэнпо Намри тибетские войска вторглись в Восточную и Центральную Индию и нанесли поражение тюркютам [18].

Но всякий успех имеет свою оборотную сторону. В армию и в страну влились новые солдаты и подданные. Они были согласны принять на себя долю военных тягот и государственных забот, но только за соответствующую долю благ. И тут они успеха не имели, ибо знать не склонна была делиться с побежденными. Антагонизм между аристократией и народом должен был возникнуть неминуемо, а тогда естественным вождем народа мог стать цэнпо, также утесненный знатью [19]. Очевидно, не случайно был умерщвлен победоносный Намри [13], а при его сыне Сронцангамбо [20] "подданные его отца возмутились, подданные матери восстали, родственные шанг-шунги Чжо-сум-па, Ньяк-ньи-таг-па, Конг-по, Ньян-по - все восстали" [13]. Это очень похоже на гражданскую войну, в которой принимали участие разные группировки и племена.

Восстание все-таки потухло, и порядок был восстановлен, но умный и энергичный Сронцангамбо [21] сделал выводы, весьма важные не только для него самого, но и для его подданных. Он обратил внимание на общину нищих бритоголовых монахов, проповедовавших странное учение о пустоте и неделании. И он не ошибся: буддизм оказался силой, которая, утвердившись в Тибете, превратила его потомков из цэнпо в царей.

Сила и слабость буддийской общины

Буддийские проповедники начали проникать в Срединную Азию уже в первые века новой эры, но в VII в. их энергия и настойчивость выдвинули их на первое место среди соперничавших в то время религиозных систем.

В VI и особенно в VII в. буддизм проявлял исключительную активность в Китае, Тибете и Средней Азии, прокладывая себе путь не столько как религиозная идея, сколько как социальная и политическая группировка. Буддийская философская доктрина была слишком сложна для того, чтобы увлекать за собой массы, но буддийскую общину представляла группа людей решительных и энергичных, которая умела заставить считаться с собой. За время своего существования она трансформировалась до неузнаваемости.

Необходимо отметить, что в V-VI вв. буддизм в Китае был инородным телом. Нищие бритоголовые буддийские монахи (бикшу), со своей проповедью отрешенности от мира, безбрачия и устремления в потусторонность, были глубоко противны трезвому и рационалистическому практицизму конфуцианских грамотеев. Буддийская проповедь казалась им бессмысленным бредом, способным потрясти основы государства, основанного на принципе власти, собственности и семьи. Поэтому буддийские монахи искали другие объекты для пропаганды и нашли их среди варварских вождей, поселившихся в Северном Китае в IV в., и народа, склонного к суевериям и нуждающегося в утешении.

Но главными приверженцами буддизма оказались женщины, без различия сословий. Положение женщин в средневековом Китае было настолько тяжелым, что буддисты нашли в них благодарную паству. Даже воплощение бодисатвы милосердия, Авалокитешвара, в Китае выступает в женской ипостаси, Гуань Инь, ибо, по легенде, бодисатва принял облик женщины, чтобы на себе испытать всю тяжесть женского бесправия. При содействии женщин, на их деньги, воздвигались великолепные храмы с тысячами монахов и библиотеками буддийско-китайской литературы.

В эпоху династии Тан переводами и переизданиями буддийских книг занимались больше, чем когда-либо в Китае. После же вступления на престол Гао-цзуна его министр, конфуцианец Фу-и, убедил императора созвать совет для обсуждения мер, которые следует принять в отношении буддизма. Предложение Фу-и заключалось в том, чтобы принудить монахов и монахинь к бракосочетанию и деторождению. "Те основания, - говорил он, - которые их склоняют к аскетической жизни, объясняются лишь их желанием избежать вклада в государственные доходы. То, что они говорят о судьбе человека, зависящей от воли Будды, глубоко ложно. Жизнь и смерть людей лежат во власти судьбы, которой не управляет никто. Воздаяние же за добродетель и порок лежит во власти государя, а богатство и бедность являются следствием наших собственных деяний. Буддизм привел общественную жизнь к вырождению, а его учение о перевоплощениях не имеет ничего общего с действительностью. Монахи являются ленивыми и бесполезными членами общества".

На это ответил Сяу-ю, приверженец буддизма: "Будда был мудрецом, а, отзываясь дурно о мудреце, Фу-и оказался виновным в тяжком преступлении". Его противник возразил, что верность присяге и сыновняя почтительность являются величайшими добродетелями, а монахи, отказываясь от почитания своего государя и своих родителей, оказывают им пренебрежение и равнодушие, и Сяу-ю, защищая их учение, сам оказался виновным наравне с ними. На это Сяу-ю сказал только, что "ад создан для таких людей, как его хулитель".

При первых императорах династии Тан буддизм завоевал в Китае такое же господствующее положение, какое он имел во всей остальной Азии. Буддизм торжествовал от Самарканда и Пешавара на западе до Суматры и Явы на востоке, проник даже в дикий Тибет, но особенно укрепился в Китае, хотя и претерпел значительные изменения. К этому времени относится китайская поговорка: "Буддист, как династия Тан" [22].

Государи династии Тан видели в буддизме средство подчинения себе сверхъестественных сил и главным образом стремились найти эликсир бессмертия. Покровительствуя буддизму, они не забывали своей старой религии и весьма благосклонно относились к несторианам, время от времени проникавшим в Китай.

Неожиданно буддисты стали пользоваться успехом среди народных масс Китая, чему немало способствовало внешнее сходство их религии с даосизмом. Китайцы, удивленные этим сходством, были склонны считать Лао-цзы истинным предком буддизма [6]. Буддийская община разрасталась и поглощала все большую долю государственных доходов, не давая взамен ничего. Несомненно, что это обстоятельство сыграло свою роль в падении великой империи Тан наряду с прочими, еще более существенными причинами. И если при Танской династии буддизм в Китае одержал полную победу, то в это же время в Тибете он встретил такое сопротивление, перед которым трижды отступал и лишь на четвертый раз, уже в XI в., достиг уверенных, твердых успехов. В Тибете противником буддизма - желтой веры - были аристократия и черная вера, или религия бон, а союзником и покровителем - монархическая власть.

Устрашающие формы мистерий черной веры довлели сознанию горцев, веривших, что мир населен сонмом злых духов, спасти от которых может только вмешательство колдунов. До сих пор население восточных Гималаев, Юго-Восточного Тибета и инородцы Юннани и Сычуани почитают грозного духа Лепчу [23], которого даже буддисты считают более сильным, чем сам Будда [6].

Социальная значимость религии бон в тибетском обществе ясна: колдуны вместе со знатью так ограничивали власть царя, что она превращалась в фикцию. Это была борьба знати против трона. Для царя не оказывалось подходящего занятия, народные массы стали послушным войском в руках совета вельмож. Вельможи и жрецы прочно держали власть в своих руках, подчиняя все новые и новые племена цянов и дардов, так как только война кормила армию и только армия держала их на поверхности. К середине VII в. империя охватывала весь Тибет, Непал, Бутан, Ассам и соприкоснулась с Китайской империей.

Учреждение монархии

В отличие от своих предков, Сронцангамбо нашел способ избавиться от досадной опеки своих несговорчивых вельмож. Восемь из них он убил собственной рукой, когда они начали ему противоречить [52]. Но справиться с колдунами ему было не под силу; для этого нужна была посторонняя помощь, и он обрел ее в лице буддийских монахов, явившихся в свите царевен из Непала и Китая. В лице буддийских монахов Сронцангамбо получил то, что ему было нужно. Эти люди не боялись духов, значит, они были сильнее их; они принесли исписанные свитки с заклинаниями, более действенными, чем ночные вещания бонских колдунов. Эти монахи были в чести у китайского императора, всемогущего Тай-цзуна, и у индийского победоносного царя Харши Варданы, самодержавных государей, не зависящих от своих подданных. Сронцангамбо решил, что он заполучил средство уподобиться этим царям, и весьма дешево, так как монахи-аскеты не требовали особых расходов на содержание. Как люди бывалые и образованные, они могли быть использованы для нужд вновь возникшей военной деспотии, а с крамольными вельможами они не были связаны и вполне зависели от царской милости.
По сути дела, обращение цэнпо в буддизм было монархическим переворотом. Возможности для столь решительных действий были предоставлены Сронцангамбо самой аристократией, где, как во всякой олигархии, влиятельные роды боролись за власть. При вступлении Сронцангамбо на престол "великим советником", т.е. главой правительства (премьер-министром), был вельможа Пунгсэ из рода Кхьунгпо. Силу его влияния на цэнпо достаточно подтверждает тот факт, что завоеванная им область Цангбед была пожалована ему в дар, т.е. он завоевал страну с населением в 20 тыс. семей для себя, а не для государства. Однако ему приходилось все время бороться с интригами своих соперников. В конце концов, по доносу вельможи из рода Гар, он был обвинен в заговоре и обезглавлен, а власть захватил род Гар.
На фоне такого ожесточения и беспринципности Сронцангамбо удалось захватить инициативу. В 639 г. он перенес столицу на новое место и основал прекрасный город Лхасу, которая стала цитаделью нового порядка. Всякое сопротивление подавлялось беспощадно: "Вырванные глаза, отрезанные головы, конечности и другие части тела людей беспрерывно появлялись у подножия Железного холма в Лхасе".
И вот в эту суровую страну, переживавшую жестокое время, в свите китайской и непальской принцесс появились новые советники царя. Это были люди умные, образованные, искушенные в политике, дипломаты и психологи. Сронцангамбо получил опору, без которой новый строй удержаться не мог.
Обращение цэнпо означало мир и союз с Китаем и Непалом. Во внутренней политике оно ознаменовалось глубокими реформами. Были посланы два посольства в Индию за священными книгами, из которых одно пропало без вести, а второе, руководимое Тонгми Самбодой, вернулось в 632 г. с рукописями и выработанным алфавитом, после чего начался интенсивный перевод буддийских книг на тибетский язык. В Лхасе были построены великолепные храмы, но не возникло ни одного монастыря, потому что буддистами были только иностранцы, а тибетцы, занятые повседневной жизнью, стремились не к нирване, а к благополучию на этом свете.
Желая приохотить своих подданных к мирной жизни, Сронцангамбо испросил в Китае шелковичных червей для развода и мастеров для выделывания вина и для строительства мельниц.
Однако бонская оппозиция не дремала. "Подданные начали поносить царя. Царь слышал, но тем не менее предписал религиозный закон для соблюдения десяти добрых дел". Недовольство вельмож вполне понятно, но недовольство народа следует объяснить.
Действительно, буддийские монахи сами по себе стоили недорого, но для соблюдения культа нужно было воздвигать кумирни, отливать изображения бодисатв, покупать и привозить издалека рукописи и иконы.
Все это ложилось на плечи податного населения. Вместо походов, приносивших добычу и славу, предлагалось сидеть в пещерах на постной пище и спасать душу, губя тело. Не могло нравиться тибетцам и то, что царь окружил себя ламами, прибывшими не только из Индии, с которой войны в ту пору не было, но и из Хотана и Китая. Поэтому неудивительно, что тибетцы отнеслись к новой вере без малейшего энтузиазма.
Вероятно, сопротивление слишком крутому и набожному царю вызвало осложнения, которые привели к отрешению Сронцангамбо от престола. Пять лет на престоле сидел сын реформатора, Гунригунцан, пока не умер по невыясненным причинам. Сронцангамбо опять вернулся к власти и правил, впрочем весьма неспокойно, до 650 г., когда он не то умер, не то был снова отрешен. Но так или иначе, на престоле оказался его внук Манроманцан, 13-летний мальчик, которого китайские хронисты, вообще довольно осведомленные, называют "безымянный". Можно представить, как мало значил этот ребенок на престоле.
Даже эти смутные и отрывочные сведения показывают, сколь напряженной была борьба за власть. Победа осталась за знатью и жречеством. Хозяином положения сделался "великий советник" Донцан из рода Гар, "не знавший грамоты", т.е. не читавший религиозной литературы. Зато он "охранял все уделы Тибета", внешняя политика которого потекла по старому руслу.

Примечания:

[1] Козлов П.К. Тибет и Далай-лама, II, Пг., 1929, с. 8-10; Рерих Ю.Н. Кочевые племена Тибета//Страны и народы Востока. Вып. II, М., 1961, с. 8-9.

[2] Francke A. History of Western Tibet, L., 1907, p. 19-39.

[3] Гумилев Л.Н. Эфталиты и их соседи в IV в.//ВДИ, 1959,N 1,с. 135.

[4] Грумм-Гржимайло Г.Е. Материалы по этнологии Амдо и области Кукунора, СПб., 1903, с. 3.

[5] Terrien de Lacouperie, Les langues de la Chine avant les chinois //Le Museon, 1888 p. 28-29.

[6] Ibid.

[7] Грумм-Гржимайло Г.Е., с. 41 и 43.

[8] Chavannes E. Les pays d'Occident d'apres Wei-lio //T'oung Pao. Ser. II, 1905, vol. VI.

[9] Успенский В. Страна Кукэ-нор или Цин-хай //Записки ИИРГО по отделению этнографии. 1880, т. IV, СПб. (отд. отт., с. 51).

[10] Иакинф (Н.Я. Бичурин). История Тибета и Хухунора, т. I, СПб., 1833.

[11] Козлов П.K. Монголия и Кам, М., 1947, с. 215.

[12] Гумилев Л.Н. Хунну, М., I960, с. 205-207, 225-231.

[13] Богословский В.А. Очерк истории тибетского народа, М., 1962.

[14] Литература вопроса весьма обширна. Привожу лишь некоторые наиболее важные сочинения: Francke A. A History of Western Tibet; Bell Ch. The Religion of Tibet, Oxford, 1931; Laufer B. Uber ein tibetisches Geschichtswerk der Bonpo //T'oung Pao. Ser. II, 1901, vol. II; Hoffmann H..Quellen zur Geschichte der Tibetischen Bon-Religion, Wiesbaden, 1950; Tucci G. The Tombs of Tibetan Kings, Rome, 1950; Labou М. Les religions du Tibet, P., 1957.

[15] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. II, Л., 1926, с. 184-185.

[16] Гумилев Л.Н. Легенда и действительность в древней истории Тибета //Вестник истории мировой культуры, 1960, N 3,

[17] См.: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, изд. 2. Т. XXI, с. 129.

[18] "...Тру-ку были покорены" (Богоиовский В.А., с. 35). См.: Гумилев Л.Н. Биография тюркского хана в "Истории" Феофилакта Симокатты и в действительности // Византийский временник, 1965, XXVI, с. 76.

[19] Вспомним "Одиссею": народ защищает царя, оскорбленного знатью.

[20] Согласно тибетской версии царского генеалогического древа, Сронцангамбо был тридцатый цэнпо, наследовавший свою должность. Следовательно, за период с 420 по 580 г., т.е. за 160 лет, сменилось 29 правителей и на каждого в среднем приходится 5,5 года. Это могло быть лишь в том случае, когда престол находился в руках фрондировавшей знати, менявшей своих ставленников по своему произволу. Китайская версия [Иакинф (Н.Я. Бичурин), с. 130] считает его шестым цэнпо, вероятно вследствие меньшей осведомленности. Хронология в обоих случаях отсутствует до VII в. Даже дата рождения и вступления на престол Сронцангамбо не может быть установлена. См.: Кузнецов Б.И. Тибетская летопись "Светлое зерцало царских родословных", Л., 1961, с. 73-74.

 [21] Правописание тибетских имен до сих пор тибетологами не установлено. У разных переводчиков одно и то же имя пишется по-разному. Иногда основой является транслитерация, иногда транскрипция, иногда фонетическая запись с того или иного диалекта, а иногда даже китайская трансиероглифизация. Так, упомянутое нами имя пишется у Е.Шлагинтвейта (Schlagintweit E. Die Konige von Tibet, Munchen, 1886) Srong-btsan sgam-po; у А. Франке (Francke A. A History of Western Tibet) - Shrong tsan sgampo; у Демевиля (Demieville P. Le Concile de Lhasa, Paris, 1957) - Sron-bcan-sgam-po; у Б.И. Кузнецова (Тибетская летопись "Светлое зерцало царских родословных") - Сронцангамбо; у В.А. Богословского ("Очерк истории...") - Сонг-цэн-гам-по и, наконец, у Бичурина, переводившего с китайского языка (История Тибета и Хухунора), - Цицзун Лунцзянь. Здесь приведены отнюдь не все варианты произношения и написания, и сложность цитирования многочисленных авторов возрастает при отсутствии единого принципа орфографии из-за необходимости приводить цитату точно. Поэтому в нашем повествовании не будет выдержана та или другая система воспроизведения имен. В наиболее ответственных случаях в подстрочных примечаниях будут даны разночтения, имеющие значение для понимания текста и сверки его с источником-переводом.

[22] Chavannes E. Les religieux eminents par I-tsing, Paris, 1894, с. XV.

[23] Bell Ch. The Religion of Tibet, p. 10.

Часть 2. ТИБЕТО-КИТАЙСКИЕ ВОЙНЫ VII - VIII вв.

Война за Тогон.

Самой острой проблемой, стоявшей перед Тибетом, были отношения с империей Тан. Интересы обеих держав были прямо противоположны. Необходимо учесть, что Тибет в VII в. был заперт со всех сторон. На западе стояли непокорные дарды; Индия была защищена не столько Гималаями, сколько климатом, убийственным для жителей суровых нагорий; на севере лежала непроходимая пустыня, а на востоке - сильная военная держава - танский Китай. Единственный выход был на северо-восток, через Амдо в Ганьсу и на просторы степей Хэси и "Западного края" (Синьцзян). Но этот выход преграждало Тогонское царство, хотя и ослабевшее, но пользовавшееся покровительством Китая.

Если для Тибета было необходимо овладеть Тогоном, то для Китая было не менее необходимо не допустить этого. Победа над тюркютами, доставшаяся недешево, могла оказаться бесплодной при появлении в степи какого-либо антиимперского центра притяжения, так как кочевники бредили восстанием и независимостью. Вырвавшись в степь, тибетцы могли перерезать китайские коммуникации и, опираясь на мятежные элементы среди тюркских племен, загнать имперцев обратно за Великую стену. Поэтому танской империей оказывалась всемерная помощь Тогону, несмотря на то, что это повлекло за собой войну.

А в самом Тогоне союз с Китаем был крайне непопулярен. Многолетние войны с чжоуским, суйским и, наконец, танским Китаем не могли пройти бесследно.

На тогонские набеги китайцы отвечали губительными вторжениями, наводняя Амдо тюркютами, уйгурами и другими союзными войсками. Конечная победа осталась за Китаем, но ставленник Тайцзуна, окитаенный царевич Муюн Шунь, несмотря на китайскую поддержку, был убит своими подданными [1]. Тайцзун посадил на ханский престол сына убитого Муюн Шуня, юного Нохэбо, вполне преданного Китаю. Нохэб ввел в Тогоне китайский календарь, женился на китайской царевне и посылал молодых тогонцев в Чаньань служить при дворе. Естественно, что возникшая оппозиция ориентировалась на Тибет, но заговор 641 г. был раскрыт и ликвидирован. Во главе тибетской армии тогда стоял вельможа Донцан из знатного рода Гар, находившегося в оппозиции к цэнпо Сронцангамбо.

Твердая воля Тайцзуна и крутой поворот тибетской политики при Сронцангамбо на некоторое время обезопасили Тогон, но, когда Донцан возобновил наступление на восток, а недальновидный Гаоцзун отказал Нохэбо в немедленной помощи, участь Тогона была решена.

Тогонский вельможа Содохуй бежал в Тибет и сообщил Донцану о решении Гаоцзуна. Донцан немедленно начал войну и в 663 г. наголову разбил тогонцев в верховьях Желтой реки. Нохэбо с царевной несколькими тысячами кибиток бежал в Лянчжоу, под защиту Китая. Гаоцзун спохватился и отправил в Тогон войско, поставив во главе его Су Дин-фана [1], героя западного похода, но было поздно. Трудно было представить менее удачное стечение обстоятельств для империи Тан.

Осторожный Донцан пытался договориться с Гаоцзуном, но его предложения о разделе Тогона были отвергнуты. Донцан умер, оставив четырех сыновей, по дарованиям не уступавших отцу; старший, Циньлин, стал великим советником, а младшие - военачальниками, и война началась.

Имперское правительство оказалось в крайне затруднительном положении, так как лучшие войска были заняты в Корее, завоевание которой было закончено только в 668 г. За это время тибетцы, по словам Бичурина, разбили 12 китайских областей, населенных кянами, и усилили свое войско за счет присоединенных дансянов (тангутов) и хоров (тогонцев). Около 670 г. тибетская армия ворвалась в бассейн Тарима и, опираясь на сочувствие тюркютов и союз с Хотаном, разрушила стены Кучи, вследствие чего весь Западный край, кроме Сичжоу (Турфана), оказался во власти тибетцев [1].

Стремясь вернуть утраченное, китайцы двинули на Тибет большое войско, но при Бухайн-голе были наголову разбиты. Китайский генерал Се Жинь-гуй заключил с тибетцами перемирие и только тогда получил возможность отступить (670 г.). Другое войско, посланное против тибетцев, вернулось с дороги вследствие смерти военачальника, и на этом закончился первый этап войны. Тибетцы дважды предлагали империи Тан мир, в 672 и в 675 гг., но Гаоцзун отверг эти предложения, и в 676 г. война возобновилась.

Тяжелое поражение на Бухайн-голе и невозможность пойти на уступки заставили имперское правительство обратится к изысканию новых средств борьбы против Тибета. Было решено использовать для этой цели западных тюркютов, но неудачно.

Тибетцы, возобновив войну, разграбили западный, Китай до Чанъани [2], в то время как две имперские армии бездействовали. В следующем, 677 г. тибетская армия соединилась с войсками Дучжи (западных тюркутов) и освободила от имперцев Кучу при полном сочувствии и активной помощи жителей [3].

Война за "Западный край"

С перипетиями тибето-китайской войны достигшей в 679 г. своего кульминационного пункта, было связано усиление антикитайских настроений среди западных и восточных тюрков. Имперское правительство великолепно понимало, что в степи не будет порядка до тех пор, пока тибетцев снова не оттеснят в горы. Для этой цели была направлена огромная армия (180 тыс. человек) [1]. Во главе ее был поставлен "государственный секретарь" Ли Цзинь-сюань, человек образованный и хитрый, однако не обладавший никакими военными талантами. Китайский хронист даже приписывает главную роль в этом назначении злой воле соперника Ли Цзинь-сюаня, Се Жинь-гуя, желавшего подвести врага под царскую опалу.

Вначале китайцы имели успех, но около оз. Кукунор были окружены тибетцами. Китайский авангард, оторвавшийся от основной массы войск, был истреблен, а сама армия прижата к горам и блокирована. От гибели китайцев спасла только смелая ночная атака Хэчи Чан-чжи, корейца по происхождению. Во главе 500 отборных бойцов он врубился в тибетский лагерь, навел на врагов панику и пробил в блокаде брешь, через которую спаслись остатки недавно грозной армии.

Гаоцзун в отчаянии созвал совет, чтобы решить, что делать с тибетцами, но мнения придворных разделились, и совет никаких решений не принял. Тибетская угроза нависла уже над самим Китаем. В том же 679 г. умер цэнпо Манроманцан, и на престол был возведен его восьмилетний сын [1] Дудсрон [4], при котором Циньлин с братьями сохранил всю полноту власти.

В 680 г. тибетцы вторглись в Китай и нанесли полное поражение Ли Цзинь-сюаню, но Хэчи Чан-чжи с трехтысячной отборной "врубающейся конницей" (ту-ки) ночью ударил на тибетский лагерь и принудил врага к отступлению. Хэчи Чан-чжи, назначенный после этой победы начальником пограничной линии, построил 70 сигнальных пунктов и завел казенные поля для снабжения своих войск хлебом, но, несмотря на это, тибетцы с помощью живших на рубеже Китая кянов [5], прорвав линию, вошли в Юннань и подчинили лесные полудикие племена, известные под названием маней [6].

В следующем, 681 г. тибетский полководец Цзанбу, брат Циньлина, попытался прорваться во внутренний Китай. Хотя он был отражен Хэчи Чан-чжи, но это был успех обороны, не спасавший положения, становившегося для китайцев катастрофическим. Оно еще более ухудшилось в 689 г., когда китайские войска, находившиеся в Западном крае, были разбиты тибетцами. Китайское правительство в панике готово было отказаться от Западного края [7], но историограф Цуй-юн представил доклад, в котором доказывал необходимость во что бы то ни стало удержать западные владения, так как в старое время "сим отсекли правую руку у хуннов... Если не содержать гарнизонов в четырех инспекциях, то Туфаньские (тибетские) войска не преминут посетить Западный край, а когда будет потрясен Западный край, то трепет прострется и на южных кянов. Когда же сии приступят к союзу с ними, то Хэси придет в неизбежную опасность... Если север будет смежен с туфаньцами, то десять колен (западные тюрки) и Восточный Туркестан погибнут для нас" [1].

Представление подействовало: была снаряжена новая армия, пополненная западными тюрками, и в 692 г. она одержала полную победу и освободила Западный край от тибетцев. В это же время кяны и мани, очевидно, разочаровавшиеся в тибетцах, вернулись под покровительство Китая. Некоторых тибетцы успели захватить, но спасшиеся, получив земли внутри Китая, усилили оборону западной границы. Попытка тибетцев восстановить свое господство на западе при помощи царевича Ашина Суйцзы также не имела успеха, а набег, произведенный братьями правителя, кончился поражением в 695 г.

Но Циньлин был упорен. В 696 г. он обрушился на Лянчжоу (в Алашане) и, одержав полную победу, направил посла с мирными предложениями. Циньлин настаивал на выводе имперских гарнизонов из четырех инспекций и на уступке Тибету области нушиби, с тем чтобы за империей оставалась область дулу. Китайцы требовали еще возвращения бывшей тогонской территории, но, учитывая внутреннее положение Тибета, сознательно затянули переговоры [1]. Расчет оказался правильным. Интриги и государственный переворот в Тибете еще раз спасли империю Тан.

Затянувшаяся война с переменным успехом истомила равно Тибет и Китай, но характер утомления в обоих государствах был различен. Китайское общественное мнение было вообще против войны за заграничные владения, которые нужны были не народу, а имперскому правительству, в то время терявшему популярность. Китайцы хотели спокойно заниматься земледелием, ремеслами и изучением классической литературы, а не ходить в далекие походы по сухим степям и оснеженным горам.

Имперское правительство было озабочено обилием врагов: арабы угрожали среднеазиатским владениям, тюрки захватили весь север, на востоке волновались мукри и кидани. Войска были нужны всюду, но пополнения приходилось посылать против Тибета только для того, чтобы удержать свои позиции. Поэтому имперцы тоже хотели мира.

Не было единства и внутри Тибета. Хотя добыча ежегодно привозилась в страну с границ [8], но львиная доля ее доставалась семье Гар, т.е. родственникам Циньлина. Это вызывало недовольство остальных влиятельных родов, а также широких слоев свободных воинов [9]. Как обычно бывает, симпатии противников правительствующего рода обратились к лишенному власти цэнпо, занимавшему в это время престол. Дудсрону исполнилось к тому времени 25 лет. Согласно Дуньхуанской хронике, он имел ясный ум и жестоко карал изменников. Его поддерживали кроме собственно тибетцев храбрые непальские горцы и западные тюркюты, спасшиеся в Тибете от репрессий империи Тан.

Циньлин сделал ошибку, допустив имперские посольства в Тибет. Опытные китайские дипломаты, ведя с правителем и цэнпо переговоры о мире, посулами и подарками стимулировали создание заговора, во главе которого встал сам цэнпо.

Борьба началась в 695 г., когда Дудсрон казнил одного из членов семьи Гар. Сразу вслед за казнью цэнмо (жена цэнпо) созвала множество людей [10], очевидно своих родственников, чтобы обезопасить престол от покушений со стороны действующей армии, подчинявшейся семье Гар.

В 699 г. заговорщики под предлогом облавной охоты собрали воинов и, захватив более четырех тысяч сторонников правительства, перебили их. Затем Дудсрон вызвал правителя из армии в столицу, но тот, зная, что ему грозит верная смерть, поднял восстание, надеясь на верность своих войск. Но воины рассеялись, покинув своего полководца ради своего царя (цэнпо). Видя безнадежность положения, Циньлин покончил с собой вместе с сотней верных ему сподвижников. Те же, которые предпочли остаться живыми, предводимые сыном Циньлина, передались империи Тан. Их приняли с почетом и зачислили в пограничные войска, так как их обратный переход в Тибет был исключен.

Положение переменилось диаметрально. Тибет лишился опытных полководцев и лучших войск, Китай приобрел 8 тыс. закаленных воинов. Естественно, что имперское правительство прервало мирные переговоры с Тибетом, и война возобновилась на всех фронтах. Теперь перевес был определенно на стороне империи. Китайцы сами приписывали свои успехи неопытности новых тибетских полководцев. Набеги 700 и 702 гг. были отражены с большими потерями для тибетцев [1]. Просьба Дудсрона о мире и браке с китайской царевной была подкреплена данью золотом и лошадьми, но результатов не дала. Китайские дипломаты, проникавшие в Тибет, несмотря на пограничную войну [11], информировали свое правительство о новых затруднениях, постигших цэнпо Дудсрона. Зависимые государства на южной границе - Непал, Индия и др. - все восстали. Дудсрон погиб в походе против индусов в 703 г. [12]. Победа осталась за империей, но она запоздала. Тибето-китайской войной воспользовались потомки восточных тюркютов - голубые тюрки, среди которых 50 лет зрело недовольство, повлекшее взрыв страстей и кровопролитие.

После гибели цэнпо опять вспыхнули восстания племен и распри вельмож, а брат Дудсрона потерял престол Непала [10]. Но уже в 705 г. знатные семьи Ба и Дро восстановили порядок, и Тибетский посол, прибывший в Китай, сообщил о вступлении на престол нового цэнпо - Мэагцома [13]. При нем буддисты сохранили свои позиции. Продолжались строительство Храмов, переводы священных книг и приглашения индийских ученых [14]. Буддизм и бон пытались привыкнуть к сосуществованию.

Великий Китай.

То, что вся страна была недовольна повышением налогов и голодом, возникшим из-за стихийных бедствий и наводнений 754 г., - не так беспокоило правительство, как недовольство охватившее армию. Имперская армия состояла из ударников - конных стрелков и латников, а также многочисленных вспомогательных команд: пехоты, обоза, обслуги, интендантства и т. п. Колоссальные количества войск объясняются тем, что в их число включались все эти небоеспособные скопища. Однако без вспомогательных команд конные стрелки и латники не могли воевать, так как если бы они сами ухаживали за своими конями, чистили оружие, носили дрова, варили пищу, то в момент боя не были бы достаточно отдохнувшими, чтобы натягивать до уха тугой лук или действовать тяжелым мечом. В условиях тактики VIII века бой решался моментом, и для этого момента копились все силы ударной части армии. Понятно, что большая часть ударников состояла из кочевников, с детства привыкших к коню и луку. Часть этих войск ушла из Ордоса вместе с Кутлугом в 682 г., заменившие их были тоже степняки, и их обуревали те же чувства, что и тюрок 75 лет назад. В предвкушении побед, наград и добычи они сражались добросовестно, но когда выяснялось, что победы не даются, они начинали искать виновников и, как это часто бывает, обвиняли правительство. Китайские, чиновники и придворные в Чанъани были, для пограничных войск чужими и неприятными людьми, а военачальники были из кочевников, т. е. свои. Они долгое время были ограничены в своей служебной карьере: им не доверяли командование войсками в провинциях, что болезненно ущемляло их самолюбие, поэтому пограничная армия целиком оказалась в оппозиции двору.

Кроме пограничной армии вокруг столицы была сосредоточена гвардия, в которой служили китайцы из аристократических семей, вовремя примкнувших к династии Тан. Гвардия была достаточно многочисленна и хорошо вооружена, но не обстреляна. К ней примыкала так называемая Северная армия, вначале состоявшая из сторонников императора Тайцзуна, с помощью которых он достиг трона в 619 г. Впоследствии она комплектовалась из детей ветеранов, так что ее стали называть "Армия отцов и сыновей". Эта армия определяла успех или провал любого дворцового заговора или попытки переворота. Отдельно от Северной армии существовал специальный конный корпус телохранителей, принадлежавший фамилии Ли, составленный из военнопленных и домашних рабов.

Итак, внутренняя армия была велика, но ее политическая лояльность всегда внушала подозрения. Слишком уж близка была она ко двору и его интригам, да и не ладила иной раз с самим императором, как, например, в 731 г., когда ряд офицеров, домогавшихся незаслуженных, с точки зрения власти, повышений, был приговорен к самоубийству.

Затруднения на тибетском фронте заставили императора направить Северную армию против внешнего врага, но успехи ее были минимальны.

В битве за чины и награды солдат всегда бывает побежден. Контраст разителен. Нет не следует думать, что в VIII в. китайцы были трусливы, но, южане, они были слишком импульсивны, и им не хватало выдержки, которой обладали тюрки, кидани и горцы тибетцы. Китайцы не потеряли умения обороняться в крепостях, но маневренная война была им не по характеру. На китайских войсках, пусть вполне лояльных, не могли основывать свое могущество престол и двор. А при дворе было неблагополучно. Престарелый Сюаньцзун влюбился в очаровательную китаянку Ян. Фаворитка устроила на государственные должности своих родственников-китайцев, и вокруг нее создалась клика, окончательно оттершая от престола боевых генералов. Власть перекочевала из штабов в канцелярии, от полководцев к евнухам. Все недовольные налогами и поражениями, взятками и произволом, невниманием к своим заслугам и роскошью родственников фаворитки единодушно проклинали Ян гуй-фэй. Однако нашелся только один человек, готовый разрубить роковой узел, - это был Ань Лушань.

У предела

Ань Лушань происходил из кочевников, поддавшихся Китаю. В 736 г. он, командуя дивизией, проиграл битву киданям. Будучи за это приговорен к смерти, он оправдался перед императором. Ань Лушань совмещал в себе тюркскую неукротимость с китайской хитростью, он одинаково умел льстить и сражаться, лицемерить и приказывать. Зная продажность дворцовых прихлебателей, он не жалел денег на взятки, и поэтому возвышение его шло быстро.

Чересчур активная деятельность, увеличение, войск, соединение пограничных владений в одних руках, а может быть, и не дошедшие до нас агентурные данные заставили министра Ян Го-чжуна возбудить против Ань Лушаня судебный процесс. Ань Лушань не уклонился от дела и, лично явившись в столицу, блестяще оправдался и выхлопотал чрезвычайные награды 2500 офицерам, что было ему необходимо перед задуманным восстанием. В 755 г. он просил заменить 32 высших офицера из китайцев представленными им кандидатами из кочевников. Несмотря на сопротивление Ян Го-чжуна, император эту просьбу удовлетворил. Но Ань Лушань понял, что дальше тянуть нельзя, и в ноябре 755 г. в местечке Юйяне, в провинции Хэбэй, под грохот барабанов был объявлен призыв к восстанию для ниспровержения влияния рода Ян. Восстало 150 тыс. пограничных войск при полном единодушии солдат и офицеров. Среди советников Ань Лушаня оказался даже тюркский принц Ашина Чен-цин. Надо полагать, что скромная программа - отстранение Ян гуй-фэй - не обманула никого. Солдаты знали, что они идут к захвату власти для защиты своих прав; китайцы понимали, что идут варвары - ху, которых надо истреблять. Единство империи лопнуло по шву.

Правительство ответило на восстание казнью сына Ань Лушаня, который жил в Чанъани, и отправкой на подавление мятежа двух армий - одной численностью в 60 тыс. человек, а другой - в 110 тыс. человек. Обе армии были разбиты.

Ань Лушань немедленно начал наступление на столицы. Восточная столица - Лоян - сразу попала в его руки. Дорогу на Шеньси, к Чанъани, прикрывала застава в горном проходе Тунгуань, а на востоке, в Хэбэе и Хэдуне, сын киданьского князя Ли Гуань-би организовал активную оборону против мятежников. Летом 756 г. ему удалось нанести поражение мятежному воеводе Ши Сымину, и тогда часть Хэбэя восстала против Ань Лушаня.

Однако сражение при Ланбао, в котором были на голову разбиты китайские правительственные войска, вызвало панику среди гарнизона Тунгуаня. Солдаты, защищавшие проход, отступили, и мятежники 10 июля 756 г. ворвались в Шэньси.

 Но зверства этих профессиональных солдат толкнули китайское население на интенсивную защиту династии, к которой до восстания отношение было скептическим и даже недоброжелательным.

Император с фавориткой покинул столицу, но его собственные гвардейцы, охрана его особы, вышли из повиновения. Судя по ходу событий, они не хотели реформ или смены династии, но еще больше не хотели умирать из-за Ян гуй-фэй, которую считали причиной всех бед.

По представлению сопровождавших императора сановников министр; Ян Го-чжун получил повеление покончить с собой, чтобы утишить пламя недовольства. Верный долгу, он повесился на дороге. Сановники были удовлетворены, но солдаты потребовали жизни Ян гуй-фей. Ее вытащили из императорской кареты и задушили тонким шелковым шнурком. Самого престарелого императора заставили отречься от престола в пользу своего сына Ци Хэна (посмертный титул - Суцзун). Только такой ценой император спас свою жизнь.

Отрекшегося императора увезли в Сычуань и укрыли в непреступном горном замке, а Чанъань без боя досталась Ань Лушаню. Китайское население столицы бежало куда глаза глядят.

Даже тюрки и тонга, жившие в Чанъани, бежали от повстанцев. Во главе с князем Ашина Цзун-ли они направились в Ордос, подняли тамошних кочевников и уговорили их нанести набег на Шэнси, в тыл наступающим мятежникам. Эта диверсия задержала наступление и в сущности решила исход компании, позволив ввести в дело свежие силы.

Западные корпуса остались верными престолу. Командующий в Шофане Го Цзы-и, командующий в Западном крае Ли Сы-йе и наследник престола Ли Хэн возглавили сопротивление. Но сил у них было мало, и поэтому немедленно были отправлены послы в соседние страны с просьбой о помощи. В сентябре 756 г. уйгуры и тибетцы предложили свою помощь для подавления восстания. В данном случае политический вопрос совпал с личным. Уничтожение повстанцев означало уничтожение императорской армии, а война внутри Китая сулила богатую добычу. Ли Сы-йе привел и кроме своих регулярных войск 5 тыс. хотанцев, тюрок шато и отряд "чернорубашечных дашисцев", т. е. аббасидских арабов. Суцзун навербовал на юге полудиких маней. В октябре 756 г. выступили в поход уйгуры. Моянчур-хан сначала оговорил условия, на которых он соглашался оказать помощь: он требовал договора мира и родства. Этот договор аннулировал его фиктивный вассалитет и ставил его в положение равноправного союзника. Новый император, Суцзун, принял все условия, сам женился на уйгурской княжне и возвел ее в достоинство "мудрой (бильге) царевны".

После этого хан разбил племя тонгра, примкнувшее к Ань Лушаню, и в декабре 756 г. соединился с Го Цзы-и в долине Хуянгу.

Раскол среди племени тонгра показывает, что восстание имело свои отзвуки и в степи. Во главе восставших тонгра стоял Пугу Бин, сын имперского генерала Пугу Хуай-эня. Последний, захватив своего сына в плен, убил его за измену: ожесточение гражданской войны накалило чувства ее участников до предела. Но неудача восстания тонгра не случайна: уничтожение имперской полевой армии сулило Уйгурскому ханству полную независимость, а достижения этой цели нужно было спасти Танскую династию и подавить восстание. Уйгурские ханы это поняли и осуществили.

 Хан заставил китайского полководца сперва поклониться "волчьему знамени" и только после совершения этого обряда допустил его к себе. Уйгурского посла, недовольного предоставленным ему при церемониале приема местом, император приказал ввести в тронную и обласкал. После этого джабгу (ябгу), наследник уйгурского престола побратался с ним. Простодушные уйгуры были тронуты и польщены оказанной им честью и загорелись желанием отблагодарить радушного хозяина. Для руководства их действиями был назначен кавалерийский генерал Пугу Хуай-энь. Хуай-энь был сын старейшины племени бугу, убитого родичами за китаефильство. Убийца был казнен, а сыну убитого дали чин и китайское воспитание; он оказался очень талантливым и верным человеком.

Наемные союзники не щадили ни врагов, ни друзей. Они пришли в Китай, чтобы разбогатеть, и последовательно добивались этой цели единственным известным им способом - грабежом. Несчастные жители начали предпочитать повстанцев союзникам.

Между тем в стане восставших стало неблагополучно. Ань Лушань потерял зрение и от этого сделался раздражителен и жесток. Он оскорблял, бил, а иногда даже казнил своих подчиненных за малейшее проявление самостоятельности. Но это были смелые люди, и ночью 30 января 757 г. советник Янь Чжуан и евнух Ли Чжу-эр вошли в палатку полководца и убили его. Смерть эту в течение короткого срока убийцам удалось скрыть.

За это время они успели провозгласить Ань Лушаня императором, а его слабоумного сына наследником, затем объявили о смерти императора и возвели на престол его сына. Янь Чжуан стал хозяином положения.

Тем временем правительство успело сформировать армию: уйгуры, арабы, хотанцы, тюрки-шато и бирманцы выступили в защиту Китая, против регулярных войск Империи. В сентябре 757 г. на берегу р. Фыншуй противники встретились. Хуай-энь, командуя уйгурами, обошел армию повстанцев. При обходе он наткнулся на засаду и изрубил ее до последнего всадника, а затем ударил с тыла. В тоже время Ли Сы-йе, командуя хотанцами, арабами и шато, атаковал повстанцев с фронта. Последние были разбиты, потери их исчислялись в 60 тыс. человек, что является, разумеется, обычным преувеличением, так как кампания не кончилась. Этого не могло бы быть, если бы мятежная армия действительно потеряла 40% личного состава. Надо при этом учесть, что ее тылы необходимо было охранять от уйгуров и киданей.

Ши Сымин, возглавляя восточную армию, захватил Хэбэй и осадил имперского полководца - киданьского князя Ли Гуань-би - в крепости Тайюань. Осада крепости стоила ему многих людей, но взять ее он не смог и отступил в Фаньян, столицу мятежников и очаг восстания. Его самостоятельность и независимое поведение вызвали подозрение у Янь Чжуана. Последний отправил нескольких офицеров для наблюдения за Ши Сымином, но тот терпеть не мог шпионов. Он арестовал присланных наблюдателей и предложил Суцзуну покорность, Фаньян и 80 тыс. воинов. Тот с восторгом принял это и дал Ши Сымину пышный титул, утвердив его в качестве полководца. Оставалось добить повстанцев в Хэнани.

Одержав победу при Фыншуе, Хуай-энь с уйгурскими, арабскими и бирманскими войсками взял Чанъань, затем пошел к Шаньчжоу и дал мятежникам сражение у постоялого двора Синь-дянь. О результатах этой битвы историк стыдливо умалчивает.

Тем временем уйгурский отряд получил задание уничтожить войска повстанцев на южных склонах Наньшаня (видимо, около Синила), что он выполнил и отошел обратно на север. Там в это время действовала армия Го Цзы-и. Мятежники теснили ее. Уйгуры, узнав об этом, зашли к ним в тыл и ударили на них. Неожиданность вызвала панику, и мятежники бежали. Янь Чжуан, бросив Лоян, отступил вместе со слабоумным сыном Ань Лушаня за Желтую реку. Тут уйгуры показали, ради чего они пришли в Китай: Начался повальный грабеж и насилия. Жители укрылись от своих "избавителей" в буддийские монастыри. Уйгуры сожгли два монастыря и перебили 10 тыс. человек. Нашлись китайцы, которые служили им проводниками. Только когда старики преподнесли их вождям 10 тыс. кусков шелка, уйгуры перестали грабить и ушли. Так закончилась компания 757 г.

Одержав победу, Суцзун вернул своего отца в столицу, передав ему власть и престол. Но сразу же возобновились придворные интриги за наследование престола, наветы, клевета. К Ши Сымину тоже тоже были посланы шпионы, чтобы доносить о его поведении. Ши Сымин не выдержал и казнил их всех, что означало разрыв с правительством и возобновление восстания.

Этот факт показывает, что корни восстания лежали не в честолюбии полководцев, так как в таком случае было бы не возможно в течение стольких лет увлекать войска на смертельную борьбу. Очевидно, не только Ши Сымин, но и все его воины более страшились оказаться в лапах доносчиков и бюрократов, чем быть с оружием в руках на поле боя. Можно думать, что они не доверяли обещаниям амнистии и предпочли еще раз, довериться изменчивому военному счастью.

Итак, война вспыхнула с новой силой.

В 758 г. уйгуры были заняты походом на кыргызов, причем покорили их за одну кампанию. В это время мятежники опять перешли в наступление и военные действия развивались в Хэнани. Снова пришлось императору обращаться за помощью к уйгурам, хотя он знал, что с населением союзники "бесчеловечнее мятежников поступают".

Уничтожение Китая

События складывались как нельзя благоприятно для уйгуров. За одержанную для китайцев победу уйгурам положено было выдавать ежегодно 20 тыс. кусков щелка. В 758 г. император выдал свою малолетнюю дочь за старого уйгурского хана и признал за ним ханский титул, т. е. равенство Уйгурии с Китаем. Было сформулировано, что император и хан - двоюродные братья. Хан остался доволен и подарил императору 500 лошадей, соболий мех и белую шерстяную ткань и, кроме того, отправил 3 тыс. всадников для борьбы с мятежниками.

Весной 759 г. Го Цзы-и и еще восемь полководцев осадили сына Ань Лушаня в г. Йечэн в Хэнани. Мятежники крепко держались, ожидая помощи, и к ним на выручку пришел Ши Сымин. Его конное войско тревожило тылы противника, перехватывало обозы и добилось полного изнурения императорской армии. Наконец состоялось сражение. В разгаре битвы на поле боя налетел ураган - тайфун, вырывавший с корнем деревья. Обе армии потеряли управление. Солдаты стали разбегаться: повстанцы на север, а императорская армия на юг. Опытный полководец Ши Сымин первый восстановил порядок в войсках и погнался за противником. Го Цзы-й не мог собрать своих разбежавшихся солдат, занявшихся мародерством. Он покинул Лоян и ушел на запад. Ши Сымин казнил слабоумного сына Ань Лушаня и в мае 759 г. объявил себя императором.

Командующий имперскими силами на востоке Ли Гуань-би потрепал мятежников под Хэяном, но Ши Сымин разбил его и овладел городами Хэян и Хуайчжоу. Снова потребовалось напряжение всех сил и без того изнуренной страны.

Положение китайцев было осложнено еще тем, что отрекшийся император Сюаньцзун вернулся в Чанъань и оттеснил от власти своего сына, доблестного Суцзуна. Сюаньцзун принял титул государя-отца и сначала поселился в Лояне, а затем перебрался в западный дворец около Чанъани. Он активно вмешивался в управление, главным образом для того, чтобы рассчитаться с теми из своих сторонников, которые, спасая его самого и династию, убили Ян гуй-фэй. В старости он стал чересчур жесток. Три сына стали его жертвами. Кроме того, по мнению современников, он лишился разума: "Всех убивал, один лишь жить хотел". Вряд ли кто-либо больше помог Ши Сымину раздуть угасающее пламя гражданской войны.

Но все-таки наступление мятежников захлебнулось. Китайцы произвели в Сычуани тотальную мобилизацию. Ду Фу описывает душераздирающие сцены отправки на фронт юношей, почти детей, и патриотизм женщин, добровольно идущих на войну в качестве обслуги. Генерал Го Цзы-и спешно обучал новобранцев уже без помощи кнута, так что заслужил от солдат название отца и брата [31]. Отряды мятежников увязли в массах народного ополчения, и война бушевала только в Хэнани, но не перекинулась в Шэньси.

Летом 759 г. умер уйгурский хан Моянчур. Наследник престола, старший сын хана, был казнен за какой-то проступок, и на престол вступил второй сын, Идигань Мэуюнь-хан. Он был женат на дочери Пугу Хуай-эня, но целых два года не спешил выручить своего тестя, изнемогавшего в борьбе ради династии Тан. Тем временем Ши Сымин не дремал. После победы над Йечэном он наступал на запад, где в это время тибетцы взяли крепость и г. Шаньчжоу (В Ганьсу). В апреле 761 г. он был убит заговорщиками, а войска мятежников возглавил его старший сын Ши Чао-и. Ши Чао-и обратился к уйгурскому хану с предложением воспользоваться смертью императора и забрать сокровища казны и короны, а ему оставить землю и народ. Хан соблазнился и готов был выступить на юг, когда из Китая прибыл посол, уведомивший хана о вступлении на престол нового императора, Дайцзуна, совместно с уйгурами громившего мятежников в 757 г.

Осенью 762 г. уйгурское войско выступило в поход, и никто не знал, кто станет его жертвой. В Китае пробежал страшный слух, что 100 тыс. уйгуров идут к границе. На самом деле уйгуров было всего 4 тыс. ударного войска и 10 тыс. вспомогательного, да табун заводных коней. Для переговоров был направлен Пугу Хуай-энь, и он уговорил своего зятя двинуться на мятежников. Китайцами командовал наследник престола, и летом 762 г. он сошелся с уйгурским войском к северу от Шаньчжоу.

Хан держал себя как диктатор. Когда наследник престола отказался совершить перед ним уйгурский обряд поклонения, он приказал забить до смерти палками двух китайских вельмож. Китайцы проглотили оскорбление. Уйгурско-китайское войско осенью 762 г. ударило на мятежников и разгромило их армию. Согласно Ганму, мятежники потеряли 60 тыс. убитыми и 20 тыс. пленными. 20 ноября уйгуры ворвались в Лоян [36]. Ши Чао-и заперся в Мочжоу, но потом оставил там коменданта и ушел набирать подкрепление. Комендант сдал крепость Пугу Хуай-эню. После этого сдался комендант Фаньяна, и дело мятежников было проиграно. Загнанный как зверь, Ши Чао-и повесился в лесу, и гражданская война закончилась.

Китай лежал в развалинах. Уйгуры грабили население, в селах уничтожали дома, а уцелевшие жители, потеряв всю одежду, прикрывались бумагой. Убыль населения была огромна: по переписи 754 г. в Империи числилось 52 880 488 душ, а в 764 г. - 16 900 000 душ, но надо учитывать, что застойные владения большей частью отпали от Китая. Армия - гордость династии Тан - легла целиком, остались ополчение и наемные отряды. Идея Империи была потеряна полностью: для осуществления ее не было больше ни сил, ни средств, ни воли.

Тибетцы идут на восток

Восстание Ань Лушаня было как нельзя более на руку тибетцам; Новый монарх, Тисрондецан, ознаменовавший свое вступление на престол убийством, сначала хотел закончить изнурительную войну почетным миром, но сделанные им в 755 г. предложения были отвергнуты.

Однако это была ошибка императора, и она дорого стоила Китаю. Как только вспыхнуло восстание, пришлось снять все лучшие войска с тибетской границы для ведения гражданской войны, и тибетцы без особого труда, на протяжении семи лет отторгли от Китая западные области Хэси и Лунъю.

В 763 г. они продолжали наступление. Войско, состоявшее из тибетцев, тогонцев (монголов) и дансянов (тунгутов), вступило в Шэньси и подошло к самой столице, где его никто не ждал. После двухдневного боя тибетцы со своими союзниками обратили в бегство китайское войско и вступили в город, покинутый императором; Чанъань была подвергнута грабежу и разгрому; в окрестностях же ее не менее тибетцев свирепствовали китайские воины, разбежавшиеся после поражения. Но тибетцы, ограбив столицу, пошли назад, и это позволило подошедшим с востока китайским войскам водворить порядок. Главную роль в отступлении тибетцев сыграли воинственные пограничные китайцы, сумевшие отстоять от своих исконных врагов г. Фэнсянь, оставшийся в тылу тибетской армии. Не будучи в силах быстро подавить сопротивление местного населения, тибетцы перенесли экспансию в Сычуань. Вначале они имели успех, но в 764 г. южные китайские войска нанесли им поражение и заставили их отступить [39].

Казалось, что положение на фронтах опять готово стабилизироваться, но новое восстание потрясло Китай и снова поставило его на край пропасти.

Судьба героя

Всем в Китае было ясно, что династию Тан спас полководец Пугу Хуай-энь. Этот варварский князь преданно служил династии, а по силе, храбрости и таланту не имел себе равных. Сам он сражался всегда в первых рядах. Сорок шесть его родственников пали в сражениях. Он казнил своего сына перед строем за то, что тот передался неприятелю, выдал двух своих дочерей в отдаленный край вместо царевен и убил своего зятя, уйгурского хана, к двукратному возвращению столицы. Но у каждого есть враги, и комендант крепость Тайюань однажды отказал в угощении и приеме уйгурским войскам, находившимся под начальством Хуай-эня. Этим, с точки зрения степняка, он нанес ему смертельное оскорбление, так как был нарушен священный обычай гостеприимства: Хуай-энь оказался не в состоянии угостить уйгуров, по отношению к которым он был хозяином. Хуай-энь принес жалобу, из столицы явился евнух расследовать дело. Евнух взял взятку и донес, что изменнические намерения Хуай-эня ясны. Узнав о клевете, Хуай-энь потребовал казни евнуха и коменданта, но дело положили под сукно до конца войны, а затем вызвали полководца в столицу, чтобы судить. Но Хуай-энь достаточно знал китайские нравы и предпочел поднять мятеж (май 764 г.).

В начале он не имел успеха: попытка взять Тайюань посредством внезапного нападения была отбита, а китайские части его войска перешли к Го Цзы-и, но как только Пугу Хуай-энь перешел Хуанхэ и сомкнулся со степняками, к нему собралось большое войско добровольцев, а в 765 г. он призвал на помощь тибетцев и уйгуров. Те и другие откликнулись на призыв. Пугу Хуай-энь, хорошо зная характер своих союзников, не объединил их, но пустил на Чанъань тремя колоннами: с севера наступали дансяны, с запада - тибетцы, а с юго-запада - тогонцы; уйгуры были в резерве, а сзади них шел сам Хуай-энь с ордосскими войсками.

Первыми вступили в бой тибетцы, но камнеметные машины и тугие самострелы китайцев остановили их натиск. Потеряв много людей, тибетцы отступили и соединились с уйгурами. Следующий нажим должен был стать окончательным. В столице объявили поголовное ополчение, но 8/10 мобилизованных разбежалось и защищаться от варваром было некому. В это время Пугу Хуай-энь умер.

Его смерть спасла Китай, так как только обаяние его имени держало вместе столь не похожие друг на друга племена. Вражда между тибетцами и уйгурами вспыхнула с новой силой. Этим воспользовался Го Цзы-и, так же успевший заслужить уважение кочевников. Он без страха приехал в стан уйгуров и убедил их не разрывать союза с китайским императором, обещая за это дары и привилегии. Тибетцы, узнав о переговорах, заподозрили недоброе и, отколовшись от уйгуров, пошли на запад, что в свою очередь не понравилось уйгурам. Они приняли предложение китайского полководца и разбили в ночном нападении тибетцев. Племянник Хуай-эня, Пугу Минь-чень, покорился, получил прощение и чин. Дочь Хуай-эня была взята во дворец, где ее воспитывали, как царевну, и выдали замуж за уйгурского хана. Биография Хуай-эня внесена в китайскую историю, как образец обличения придворных интриг. Но нас интересует другое: взаимное непонимание и отвращение китайцев и степняков, проявившееся в деле Хуай-эня, были не рассудочными, а стихийными. С одной стороны, были несравненные заслуги, а с другой - добрая воля императора, но между ними лежала такая гряда враждебности, что перешагнуть через не оказалось невозможным. Благодаря этому, степняки, возвысившие династию Тан, сложили свои головы в рядах мятежников или убежали в степь и нашли приют у своих недавних врагов - уйгуров и киданей.

Как взболтанные вода и масло расслаиваются по своему удельному весу, так расслоилась империя Тан, и Китай уничтожил все инороднические примеси, хотевшие быть самими собой.

Еще раз рухнула "мировая империя", как ранее падали великие, империи античности и как в Европе сто лет спустя распалась империя Карла Великого. Восстания Ань Лушаня и Хуай-эня замыкает период, начатый восстанием Кутлуга. Период этот можно назвать временем борьбы центростремительных и центробежных сил. Последние победили, но, пожалуй, именно это дало огромные возможности культурному росту и расцвету, которые пережила Серединная Азия, пока не была раздавлена неподкованными копытами легких коней, несших соратников Чингисхана. Но эта новая эпоха, с иной спецификой и иным ритмом, и для понимания , ее нужен новый ключ.

Война 767-781 гг.

После того как имперская армия легла на полях Хэбэя и Хэнани, а тюркская орда рассеялась, тибетское войско оказалось самой грозной силой, которой не могли противостоять ни толпы мобилизованных китайских крестьян, ни многочисленные отряды уйгуров, тем более что Китай и Уйгурия после заключения временного соглашения в 765 г. отнюдь не стали искренними союзниками.

Рис. 2. Империя Тан около 750 г.

Этой ситуацией воспользовался талантливый и энергичный цэнпо Тисрондецан и возобновил завоевание Западного края. В случае успеха он надеялся получить в свои руки караванные пути и стать хозяином всей торговли Востока и Запада. Материальные возможности, вытекающие из этого выгодного положения, позволили бы Тибету стать гегемоном Центральной Азии, каким раньше был тюркский каганат.

Не менее активно рвались тибетцы и на юг, где они находили поддержку в царстве Наньчжао, родственном им по крови и стремившемся сохранить свою независимость от Китая. Это было небольшое, но крепкое государство, и ориентация его правителей обеспечивала либо успешное продвижение тибетцев, либо полное спокойствие южнокитайских провинций. Здесь успех зависел от дипломатии.

Осенью 767 г. двадцатитысячная тибетская армия двинулась на север вниз по течению Хуанхэ и осадила крепость Линчжоу. Го Цзы-и имея 30 тыс. отборных войск отбросил тибетцев. Однако те отступили с ничтожными потерями и на следующий год возобновили осаду Линчжоу. Китайцев спасла отставка тибетского главнокомандующего "за старостью" [1]. Думается, что старость была в этом случае предлогом, а решающую роль сыграла борьба партий при дворе Тисрондецана. Но как бы то ни было, новые главнокомандующий изменил направление наступления. Вместо обходного движения на степь он ударил в центральную часть фронта, т. е. провинцию Шэньси (Хачьжоу, Лунси, Биньчжоу и Нинчжоу). Но там население состояло из пограничных китайцев, потомком головорезов царства Цинь, заклятых врагов тибетцев. При их помощи регулярные китайские войска дважды разбили тибетцев, не имевших опоры в населении. Так же не удачно было вторжение тибетской десятитысячной армии в Южный Китай. Стратегия прямого удара не оправдала себя.

В 773 г. 60 тыс. тибетской конницы ворвались в северную Ганьсу и вытоптали хлеба на полях. Затем они снова бросились снова на центральный фронт. Две китайские армии были сильно потрепаны, но оправились и, перейдя в контрнаступление, вытеснили тибетцев. При отступлении тибетцы потеряли всю добычу, включая пленников. Истерзанный минувшей гражданской войной Китай хотел мира. В 774 г. произошел обмен посольствами между воюющими сторонами, что приостановило военные действия. Однако переговоры не имели успеха и в 775 г. война возобновилась.

Пять лет китайцы и тибетцы обрушивали друг на друга жесткие удары, но баланс побед и поражений сохранялся. Сначала княжество Наньчжао поддерживало Китай, но в 778 г. перекинулось на сторону Тибета. В 779 г. китайцы разбили тибетцев на юге и парализовали их наступление [1]. Но конфликт Китая с Уйгурией позволил тибетцам развить наступление на севере. В то время, когда уйгуры вторглись в Северный Китай и связали китайскую армию [15], тибетцы прошли вдоль северных склонов Наныпаня на запад и осадили Дуньхуан. Уйгуры ушли, но тибетцы остались, и в 780 г. Дуньхуан пал [15].

По сути дела, Китай проиграл войну, и это понял новый император, Дэцзун. Он собрал тибетских пленников, которые были, кстати сказать, не военнопленные, а задержанные члены посольств, и, одарив их платьем, отпустил домой. Посланный для сопровождения их чиновник передал Тисрондецану предложение заключить мир.

Тибетское правительство сначала не поверило своему счастью [1], но затем продиктовало условия мира. Требования тибетцев сводились к территориальным уступкам и признанию равенства Тибета и Китая. Условия мира были позорны для Китая, но Дэцзун принял их. Да он и не мог поступить иначе: избиение уйгурских купцов, произведенное одним из пограничных чиновников в 780 г., подняло в седла всю Уйгурию. Хан грозил войной, а на северную границу войска не хватало, так как их поглощало западная. Мало того, в феврале 781 г. вспыхнуло восстание в Хэбэе. Его подняли чиновники, требовавшие закрепления должностей за их потомками [16]. Престол снова зашатался, и поэтому любые условия мира с непобедимыми в конечном счете тибетцами оказались приемлемыми.

Мирный договор был заключен на берегу реки Цин. Он был скреплен кровью жертвенных животных - собак, свиней и овец, а потом присягой в буддийской кумирне, построенной рядом с жертвенной. Договор был ратифицирован императором в Чанъани в "Великом Храме Западного Предградия" [1]. Это был не только мир, но и союз.

Победа Тибета была поистине грандиозна: в руках тибетцев оказался важный отрезок караванного пути и полная возможность распространяться в сторону Хотана и Кучи. Вражда между Китаем и Уйгурией делало обе эти страны бессильными, а хэбэйское восстание и преданность Наньчжао открывали Тисрондецану перспективы дальнейшего расширения границ. Тибетская мощь достигла своего зенита.

Уйгурия

Благодаря походам Моянчура Уйгурия оказалась в исключительно благоприятных условиях: она не имела сильных врагов вокруг себя. На востоке кидани, на севере кыргызы были подчинены уйгурскому хану. На западе с 766 г. усилились карлуки, но они сосредоточили все свое внимание на юго-западе и не переходили естественной границы - Тарбагатая. На юге лежали в развалинах Китай, но, несмотря на это, китайские гарнизоны стояли в Куче, Карашаре, Хатане, Кашгаре и в Бэйтине. Эти крепости были буфером между уйгурами и тибетцами, захватившими в 755-760 гг. северо-западный угол Китая (провинция Ганьсу и Шэньси) и преступившими теперь к завоеванию Западного Края.

Китайцы и тибетцы были заклятыми врагами, и уйгурам надо было сделать выбор между ними. На Китай уйгуры смотрели как на дойную корову и старались вытянуть из него как можно больше, но в союз с Тибетом они никогда не вступали. Слишком велики были идеологические противоречия между манихейством и буддизмом; недаром, по словам их манихейских учителей, тибетцы "называли черта буддой".

Невероятное ожесточение, которое проявили обе стороны в последующей войне имеет глубокие корни. Религиозные войны в Средней Азии имеют сходство не с реформацией, а с расколом церквей и последующей эпохой крестовых походов, когда латиняне, греки, карматы и мусульмане, даже иногда заключая политические союзы, были психологически настолько чужды друг другу и взаимно враждебны, что никакие компромиссы не были возможны, исключая частные случаи ренегатства, причем последнее никак не определяло характер эпохи. В некотором отношении Азия опередила Европу на триста лет: Тибет уже в VII в. стал теократической державой, а Уйгурия сделалась ею во второй половине VIII в.

Рис. 3. Срединная Азия накануне в первой половине VIII в. 

Возобновление войны.

Восстание хэбэйских феодалов, хотя оно было скоро подавлено, расшатало Китай еще больше, чем внешние войны. Никто не хотел повиноваться властям, и Дэцзун в 783 г. был вынужден бежать из Чанъани.

 Тисрондецан использовал замешательство для интервенции и послал войско на помощь китайскому императору. В 784 г. объединенные силы правительственных и тибетских войск разбили силы мятежников при Утинчуани и готовились к возвращению столицы, но эпидемия моровой язвы, вспыхнувшая в несчастном Китае, дала тибетцам повод уйти обратно, не развив успеха. В Китае считали, что тибетцы договорились с мятежниками.

К счастью для императора, вождь восставших феодалов был в 786 г. отравлен своим врачом и мятеж утих.

По первоначальному договору тибетцам на помощь при возвращении столицы были обещаны новые территориальные уступки. Их преждевременных уход, рассматривался китайским правительством, как основание для отказа от выполнения обещания, но тибетцы считали, что они достаточно потрудились, сокрушив мятежников при Утичуани. Отказ они восприняли как обман и, раздраженные этим, бросились на пограничные области, забрали людей, скот и вытоптали посевы. На этот раз им удалось благодаря неожиданности истребить большую часть своих заклятых врагов - пограничных китайцев, а так же овладеть крепостями Янчжоу, Линчжоу Сичжоу [17], которые до сих пор были барьером для тибетской экспансии на север и на запад.

Подучив то, что им было нужно, тибетцы снова предложили мир. Подкупленный тибетским полководцем китайский генерал Ма Суй согласился на перемирие и отправился с докладом в столицу. Тибетский главнокомандующий Шан Гецзан использовал выигрыш во времени для переформирования и отвода измотанных частей в тыл.

В Чанъани на переговоры согласились и отправили комиссию самых крупных чиновников и полководцев, чтобы выторговать приемлемые условия мира и добиться от тибетцев возвращения захваченных территорий. Среди членов комиссии был Хуань Сянь, воевода, усмирявший мятеж: его то и винили тибетцы в нарушении договора [1]. Со стороны императора было непростительной ошибкой посылать для переговоров с варварами их личного врага, и это сильно повлияло на ход событий.

Стремясь к мести, Шан Гецзан пошел на предательство: конная засада напала на китайцев и взяла ее в плен. Но Хуань Сянь, поймав невзнузданную лошадь, успел ускакать и добраться до укрепленного лагеря; его преследовали, но ни одна стрела его не задела. После этого о мире не могло быть и речи.

Шан Гецзан был талантливый полководец. Он использовал достигнутые успехи для развития широкого наступления на Китай по всему фронту. Китайские войска только отступали или сдавались, а тибетская конница повсюду производила грабежи. Жители западной окраины Шэньси почти все были истреблены или угнаны в Тибет, а до сих пор именно они останавливали тибетские набеги.

Было ясно, что Китай снова проиграл войну. Но тут была пущена в ход китайская дипломатия. В 788 г. Китай заключил оборонительный союз с Уйгурией, так же  опасавшейся усиления Тибета и его северо-западной экспансии. На юге, в Сычуани, шла борьба на два фронта; с запада наседали тибетцы, с юга выставило войско Наньчжао, союзное с Тибетом. Стесненный союзниками, китайский полководец Вэй Гао применил метод дезинформации противника. Он написал письмо царю Наньчжао с благодарностью за его "искреннюю приязнь" и послал его с расчетом, чтобы оно попало в руки тибетцев. Те начали подозревать своего союзника в измене и отправили корпус войск, чтобы перерезать ему дорогу в Сычуань. Это посеяло рознь между союзниками. Войска Наньчжао ушли, а тибетцы, оставшись одни, потерпели поражение в 789 г. Сычуань была спасена.

Вэй Гао не остановился на этом: продолжая малую войну, состоявшую в осадах небольших крепостей, он направил посла к царю Наньчжао, Имо-суну. Посол сумел уговорить Имосуна перейти на сторону Китая и ударить в тыл тибетской армии, действовавшей на юге. Не ожидавшие удара в спину тибетцы были разбиты в 793 г. и на следующий год, после новых неудач, отступили на свою территорию [1].

Вступление Уйгурии в войну придало событиям новый оборот и на севере.

Разгар войны

 Уйгурия больше выиграла от признания своего подчиненного Китаю положения, чем проиграла. Фактически не уйгуры зависели от китайцев, а китайцы от них. Переписка владений Западного края со столицей Китая шла в обход тибетских войск, через уйгурские земли. Для войны на западе Китай не располагал достаточной конницей. Спасти положение могли только уйгуры, и они готовы были помочь, но за все требовали плату. "Требования кочевых не имели пределов" [15]. Китай оплатил войско, и уйгуры вступили в войну с тибетцами. Но и тибетская дипломатия оказалась весьма активной: тибетцы нашли союзников. На из стороне выступили западные карлуки, старые соперники уйгуров, а так же племя шато, кочевавшее в Южной Джунгарии и страдавшее от больших налогов.

Еще более томились покоренные уйгурами тюрки, восточные карлуки [18] и племя баянь; эти ждали тибетцев, как избавителей. Наконец, тибетофилские тенденции росли среди кыргызов, покоренных, но не сломленных ханом Моянчуром. Стремясь сбросить уйгурское иго, они так же искали дружбы с карлуками и арабами, но арабы были далеко, а карлуки слабы, и только тибетская ориентация обещала надежду на ниспровержение уйгурского ига. Тибетские эмиссары проникали на Енисей через карлукские земли [15].

Кроме того, тибетцы установили свою гегемонию на западных склонах Памира, подчинив себе Гибинь [19] и эфталитов. Дань, которую теперь выплачивали тибетцам, состояла из лекарств и съестных припасов [20] и, очевидно, шла на снабжение тибетской армии.

На юго-западе тибетцы установили дружбу с царем Кашмира, ставшим их единоверцем. В это время Кашмир вел активную завоевательную политику в Северной Индии [21], которая обеспечивала Тибету спокойный тыл.

В конце 789 г. тибетское войско двинулось к Бишбалыку (Бэйтин). Уйгурский воевода, носивший титул "Гйегяньгяс" [22], пришел на выручку городу и понес поражение, в котором решающую роль сыграла измена шатосцев. Бэйтин пал в 790 г. Это решило судьбу Кучи, Карашара, Хотана и Кашгара, где китайцы успели слиться с местным населением. В Китае больше не было вестей из этих отрезанных владений, но они, видимо, сами сумели организовать оборону, и тибетцы не смогли стать хозяевами южного Притяньшанья. Зато область Сичжоу, включавшая Турфанский оазис, сохранила верность метрополии [1]. Это легко объясняется тем, что китайцы, населяя Турфан в V в., окитаили местное население. Но Сичжоу был островком в бушующем море кочевников, и решающего значения китайский гарнизон не имел.

В следующем году тибетцы, стремясь обеспечить свои коммуникации, продолжили наступление в северо-восточном направлении вниз по течению Хуанхэ, но уйгурское войско разбило их у Линчжоу. После ухода уйгуров тибетцы возобновили кампанию, взяли крепость Шуйкуэч-жай и так разграбили местность, что она не могла больше служить китайцам плацдармом для контрнаступления. Пограничная война свелась к отражению набегов и восстановлению разрушенных крепостей [1].

В том же 791 г. другая тибетская армия подчинила Хотан [23], чем обеспечила тыл войскам, действовавшим в Джунгарии. Тогда китайцы, потеряв веру в собственные силы, обратились с просьбой о помощи к арабам. Харун-ар-Рашид согласился начать военные действия против слишком усилившихся тибетцев, и его войска сковали более половины тибетских сил, что весьма повлияло на дальнейшее развитие событии [24].

Война на севере.

Между тем возобновилась отчаянная война за ключ к Джунгарии - крепость Бэйтин. Разбитый в 790 г. китайский генерал и наместник Бэйтина Ян Си-гу со своим войском бежал в Чичжоу (?! - может быть, это Чигу - "Красная долина" в горах Тянь-Шаня около оз. Иссык-Куль). Гйегяньгяс предложил Ян Си-гу совместными усилиями выгнать тибетцев, но тибетцы одержали полную победу. Две трети уйгуро-китайского войска легло на поле битвы. Гйегяньгяс, собрав остальные войска, хотел ограбить китайскую крепость Сичжоу [15], а китайскому наместнику предложил убраться в Китай. Добросовестный чиновник Ян Сигу, увидев, что положение непоправимо, кончил самоубийством, а союзники тибетцев - восточные карлуки завоевали Джунгарию [15]. Уйгуры были отброшены на юг, где держались китайские "четыре крепости".

 Опираясь на них, уйгурские отряды наносили удары по тылам тибетской армии и в течение трех лет мешали ее наступлению на север. Около Бугура они захватили табуны, предназначавшиеся для пополнения состава тибетской армии, а вслед за тем разбили тибетские отряды у Циктама и Чонги. Удачная диверсия в сторону Хотана помешала тибетцам подвести подкрепления с юга наконец, в 795 г. уйгурское войско, пополнившись, нанесло поражение тибетцам около Бэйтина и этим окончательно остановило тибетское наступление [15].

Вырвавшись в родные степи, уйгуры столкнулись с необходимостью подавить протибетские настроения среди карлуков и тюргешей, входивших в состав Уйгурского каганата [24]. Тибетское вторжение принесло этим племенам свободу, и возвращение уйгурского войска не могло быть встречено ими с радостью. Очевидно, они пытались поддержать тибетцев, но были, подобно им, разбиты у р. Болчу [25]. Уйгуры выиграли трехлетнюю кампанию [26].

Войну не остановили даже перемены, произошедшие в обеих воюющих державах. В Тибете умерли великий полководец Шан Гецзан в 796 г. и Тисрондецан в 797 г.; в Уйгурии пресеклась династия Йологэ, и в 795 г. вельможи поставили ханом талантливого полководца Кутлуга, получив его согласие на ограничение власти [28].

Вступив на престол, он столкнулся с затруднениями, которые очень трудно было предвидеть. Тибетская дипломатия сделала свое дело: в тылу у уйгуров подняли восстание кыргызы, сохранившие при подчинении в 758 г. автономию. "Кутлуг сумел подавить кыргызов, подверг их страну разгрому, и их государственные дела прекратились, на земле их не стало живых людей" [29]. Последнее, очевидно, значительно преувеличено [30], но тем не менее после разгрома целых 20 лет, т.е. пока не выросло новое поколение, о кыргызах не было слышно.

Затем войска перешли опять в окрестности Бэйтина, где действовали тибетцы и восточные карлуки [31]. После долгих и трудных боев, о которых надпись повествует весьма туманно, уйгуры остались победителями и остатки крепости Бэйтина перешли в их руки, став снова городом Бишбалык. Получив базу для наступления, уйгурский хан двинулся на выручку Кучи, осаждаемый тибетцами [32]. Уйгуры, заманив врагов в засаду, перебили весь корпус. Но спасенные кучаские китайцы оказались неблагодарными и стали торговаться о размере дани, которую требовал с них доблестный избавитель. Хан лично возглавил военную экспедицию против скуповатых союзников. Те попробовали сопротивляться, но были разбиты и бежали до самой Ферганы. Там, на берегах Нарына [33], уйгуры настигли беглецов и ограбили их дочиста. После этого уцелевшие "слезно просили и молили" принять с них дань, на что уйгурский хан милостиво согласился. Таким образом, остатки китайских владений на западе вошли в состав Уйгурского ханства.

Вскоре ему пришлось столкнуться с западными карлуками [34], столкновение окончилось в пользу уйгуров. Последним подвигом хана Кутлуга было усмирение восточных карлуков и разгром поддерживавшей их тибетской армии. Джабгу восточных карлуков был лишен власти и изгнан. Эти бои происходили к югу от Тянь-Шаня, так как указано, что хан, преследуя бегущих, достиг Ферганы [35].

Итак в результате кровопролитных боев и изнуряющих душу и тело походов выяснилось, что силы противников равны: уйгуры сохранили Кучу и Карашар, а тибетцы удерживали Хотан и Кашгар [37].

Война на востоке и на западе.

Воспользовавшись тем, что значительные силы тибетцев были связаны на западе, китайцы отвергли предложение нового царя, Муни Дзенбо, о заключении мира и начали контрнаступление по всему фронту.

В 798 г. тибетцы потерпели поражение на севере, в Яньчжоу при Хумачи, а в 800 г. - в Линчжоу. На юге в Сычуани ВэйТао взял две тибетские крепости. На это тибетцы ответили сокрушительным наступлением 801 г., в результате которого пала крепость Линчжоу и китайцы лишились базы для наступления.

Страшась вторжения внутрь страны, китайское правительство отдало приказание Вэй Гао совершить диверсию в Южный Тибет; эта операция имела только одну цель - отвлечь силы противника с решающего направления. Вэй Гао с двадцатитысячной армией вторгся в тибетские владения в Сычуани, разбил заслон и взял семь городов и пять крепостей, но был остановлен твердынями Вэйчжоу и Куньмин. Тибетский полководец Мадиндэ, опасаясь опалы за понесенные поражения, передался китайцам, а его преемник на посту командующего восточной армией Лунь-манжо Мулун-ци-симе попал в расставленную китайцами засаду, потерпел полное поражение и был взят в плен. Но крепости устояли против осады, и китайское наступление на юге захлебнулось [1].

Тем не менее начиная с 802 г. тибетцы стремились к миру с Китаем. В 806 г. был произведен даже обмен пленными. Дело в том, что у тибетцев испортились отношения с арабами. Если в 777 г. тибетский царь признал халифа, то с 785 г. в Средней Азии шла арабо-тибетская пограничная война [15], а в 806 г. тибетцы и карлуки поддержали военными силами мятеж Рафи ибн-Ляйса в Самарканде [38].

Что происходило дальше - не ясно, но в 811 г. Мамун перед началом гражданской войны со своим братом Амином горько жаловался: "Карлукский Джабгу вышел из повиновения, такую же непокорность обнаруживает хакан, владетель Тибета; царь Кабула готовит набег; царь Отрара отказывается платить дань" [38].

Так как под термином "покорность" в отношении таких особ, как карлукский джабгу, уйгурский хан, тибетский царь и китайский император, понималось просто установление дипломатических отношений, то под "непокорностью" надо понимать разрыв и подготовку войны. Приведенный текст дает представление о размахе тибетской внешней политики, так как здесь перечислены члены антиарабской коалиции. Однако события на востоке сделали невозможным возобновление тибетской экспансии.

Около 806 г. [39] уйгуры, продолжая наступление, взяли крепость Лянчжоу и этим связали тибетцев. Тибетцы заподозрили, что шато, на которых они опирались, им неверны, и хотели перевести это племя в нагорье Цайдам [15]. Шато вспомнили свою былую службу Китаю, где они были в чести, и восстали против захватчиков. В 808 г. весь народ - 30 тыс. кибиток - потянулся вдоль северного склона Наньшаня и затем по реке Таошуй в Китай. Тибетцы напали на них и не отставали до самой китайской границы. Каждый день шел беспощадный бой. До Китая дошло лишь 2 тыс. всадников и немного скота. Китайцы приняли уцелевших героев, снабдили их провиантом и скотом и создали из них особый пограничный корпус.

Лишившись поддержки шато, тибетцы приостановили свою агрессию. Уйгуры тем временем успели поссориться с Китаем. Война потухла сама собой.

В 809 г. возобновились тибетско-китайские мирные переговоры, но тибетцы, желая обеспечить себе мир и с Уйгурией, совершили набег, отобрали содержащихся в Китае задержанных уйгуров и вернули освобожденных в их отечество [1].

Уйгуры отблагодарили тибетцев, совершив в 813 г. диверсию в "Ивовую долину" у Западной стены [15], что сделало Китай весьма уступчивым при затянувшихся переговорах. Тогда же Китай принял предложение Тибета об установлении на границе менового торга [1]. Меновая торговля была выгодна тибетцам, которые получили возможность приобретать нужные им товары прямо от населения, а не через китайских чиновников, т. е. по низким ценам. Но еще более неприятным для китайцев было то, что тибетцы построили мост через Хуанхэ около Шофана, укрепили его валами и тем самым получили возможность в любое время попадать в Ордос, а оттуда в незащищенные области Китая. Однако китайцам пришлось с этим примериться, так как участившиеся восстания провинциальных губернаторов, возникавшие из года в год, делали невозможной ни мобилизацию, ни продолжение войны.

Конец войны.

Тибетская армия не могла сокрушить Уйгуро-китайскую коалицию, но помогла тибетская дипломатия: она разделила обе враждебные державы и дала возможность Тибету бить их по одиночке. Тибетцы, обеспечив себя с востока и вынудив с уйгурской помощью Китай заключить перемирие, бросились в 816 г. на север, прямо на уйгурскую столицу Каракорум [1]. В то же время в тылу у уйгуров вспыхнуло восстание кыргызов, на этот раз удачное [15]. Невозможно допустить, чтобы действия союзников не были координированы.

Поход не имел полного успеха лишь вследствие непредвиденного обстоятельства: в 816 г. умер тибетский "безымянный гамбо" [1], и полководец Шан Шацзан был вынужден вернуться в Тибет, чтобы принять участие в возведении на престол угодного ему царевича [1]. Однако уйгуры не смогли этим воспользоваться, так как вели войну с кыргызами, затянувшуюся на 20 лет.

В Китае воспользовались унижением Уйгурии для того, чтобы избавиться от обременительных последствий союза с ней.

Этого только и ждали тибетцы. В тот же год, не успев даже дождаться возвращения из Чанъани своего посольства, они набросились на Китай. Снова по всей границе закипели бои, но китайские войска остановили наступление тибетцев [1]. Китайские и уйгурские правители пришли к выводу, что надо объединиться перед лицом грозного врага. В 821 г. союз обеих держав был восстановлен и скреплен браком [15]. Тибетский полководец Шан Цисир предпринял наступление в долину Орхона [1], но безрезультатно, так как тибетские союзники - карлуки - были в это время заняты войной с арабами в Фергане [40], и уйгуры отразили тибетское наступление.

Дальше воевать не имело смысла, и тибетцы предложили Китаю мир на условиях сохранения за ними всех сделанных ими территориальных приобретений. Поскольку Китай не имел никаких возможностей для контрнаступления из-за отсутствия конницы, то эти условия были приняты и война кончилась в конце 821 г.

Тибетско-китайский мирный договор 821 г.

 Этот договор сохранился на стеле в Лхасе. Приводим его содержание "Просвещенный, воинственный и отцепочтительный Велико-Тханский император, премудрый и божественный Велико-Тибетский кябу [41], два государя, дядя и племянник, помышляя о соединении Двух держав, постановили клятвенный договор о великом и вечном мире. Духи и человеки были свидетелями сего деяния; грядущие роды превознесут оное.

Почему для предания сего в потомство и водрузили камень с надписью. Просвещенный, воинственный и отцепочтительный император, премудрый и божественный кябу, сии два государя обладая глубокой проницательностью и благоразумием, ведают прочное образование народов; распростирая чувства сожаления, изливают милость на все страны, советуясь едино мысленно доставить спокойствие и счастье народам и сим оказанным благодеянием полагают основание долговременному благоденствию. Сие единодушное стремление к утверждению соседственной дружбы приобретает им истинную славу. Отселе впредь на положенных рубежах двух государств - Китайского и Тибетского, лежащее от двух городов Тхаоч-жеу [42] и Миньчжеу [43] к востоку должно принадлежать царству Велико-Тханскому, лежащее же от границы в запад - державе Велико-Тибетской.

Сии два государства обязуются прекратить кровопролитную вражду, не поднимать оружия, не производить взаимных нападений. Если кто по какому-либо случаю задержится в чужих пределах, таковых брать живыми, по отобрании допросов снабжать одеянием и пищею и отпускать в свое отечество, дабы не возмутить спокойствия своей державы, оказать благоволение к духам и любовь к людям. Вследствие сей взаимной дружбы между дядею и племянником, при встретившихся трудных обстоятельствах они должны относиться (обращаться. - Л. Г.) друг к другу и подавать помощь. Как между двумя сторонами всегда должно быть сообщение, то положить, чтобы отправляемые с обоих сторон послы в долине Цзяньц-зюньчу [44] переменяли лошадей. От Тхаочжеу к востоку двор Велико-Тханский, в запад двор Велико-Тибетский обязаны содержать почту. Надлежит в полной мере обнаружить сближение между дядей и племянником, дабы огонь и прах не воздымались на пределах [45], обоюдно славили доброту [царей] и вечно помышляли о беспокойствиях в стране; путешественники не брали бы предосторожностей, жители наслаждались бы тишиною и не было бы взаимных нападений. По излиянии таковых благодеяний на будущие роды звук славы всюду распространится, где только солнце и луна светят. Тибетец да вкусит спокойствие в Тибете, китаец да вкусит веселие в Китае; каждый, соблюдая сей клятвенный договор, вечно не должен разрывать оного. Перед образом богов и мудрых, перед лицом солнца, луны и звезд, над закланным скотом утверждаем клятву.

Кто же не сохранит договора, тот клятвопреступник да воспримет бедствия от них. Тибетский государь и послы китайские, поклоняясь до земли, утверждают договор: в точности здесь изображенный. Добродетели двух царей будут вечно греметь в потомстве, и подданные прославят благо, излиянное на них" [46].

 Весьма важным дополнением к содержанию договора является короткое указание, что в 821 г. в Кашгаре была восстановлена власть Китая и туда был назначен генерал-губернатор [46]. Это проливает свет на события, происходившие на западной границе Тибета. Совершенно очевидно, что китайцы в то время не могли овладеть Кашгаром ни сами, ни через посредство уйгуров, отвлеченных на север восстанием кыргызов. Тем не менее тибетцам был нанесен удар в спину, и настолько сильный, что они не сумели восстановить свою власть в Кашгаре. Единственно возможное объяснение - кашгарцы сами выгнали тибетцев и через уйгурские земли установили связь с Китаем. Можно думать, что тут немалую роль сыграли китайские колонисты в Западном крае, ранее убегавшие от уйгурского хана. Совершенно неизвестно положение Хотана в 821 г., но там тибетцы тоже не закрепились. По-видимому Хотан умел лавировать между воюющими сторонами, и этим спас свою независимость.

Но незначительные потери не уменьшили для Тибета значения заключенного мира.

Лаконичную, но полную полную оценку этому миру дает тибетский историк буддийского направления [47]. "В далеко раскинувшемся, похожем на белый занавес венке горных цепей, в средней точке земли, истощенные китайцы на коленях просили мира и поторопились поставить камень и высекли на нем надпись. На юге мощи Тибета подчинилась Индия [48] (Бихар и Бенгалия [10]), на западе завоеван Брушал (область, граничащая с Персией), на севере покорены все монгольские государства" (имеются в виду южные монголы - хоры - Л. Г.).

Действительно, в этой грандиозной войне победа досталась Тибету. Караванный путь был завоеван прочно, пограничные воинственные китайцы бывшего княжества Цинь были истреблены, а дальнейшее наступление вглубь Китая не имело смысла, так как введение китайского элемента в страну, боровшуюся с Китаем, могло только ослабить ее внутреннюю мощь. Уйгурия была связана по рукам и ногам войной с кыргызами, вождь которых Ажо объявил себя ханом и, гордый своими победами, заявил уйгурскому хану: "Твоя судьба кончилась. Я скоро возьму твою золотую орду, поставлю перед ней моего коня, водружу свое знамя. Если можешь состязаться со мной, то немедленно приходи, если не можешь, то скорее уходи" [15]. Второй союзник тибетского царя, карлукский джабгу, стеснил арабов и остановил распространение ислама в степи.

 Тибет разделил собою восток и запад и встал между ними как третий равный. Вокруг него не было больше опасных врагов, но подлинная опасность скрывалась внутри самой страны.

 Рис. 4. Племена Великой степи с VIII по X в.

Бон и буддизм.

Оглянемся на то, что происходит в Тибете в правление Тисрондецана и его потомков. Вспомним, что слабые правители (цэнпо) искали помощи против своих подданных у буддийской общины, которую никто, кроме них самих, не любил и не уважал. Во время войны сила всегда находится в руках победоносных полководцев, а в армии сражались не монахи а вооруженный народ, придерживавшийся веры бон. Пока был жив цэнпо Мэагцом, ему удавалось обеспечить буддийским монахам безопасность и некоторую поддержку, но после его смерти в 755 г., когда на престол вступил малолетний Тисрондецан, фактическую власть взял в свои руки вельможа Мажан, непримиримый враг буддизма.

Мажан последовательно препятствовал распространению буддийской литературы и разогнал два монастыря, основанные царем. Великая кумирня Лавран была превращена в бойню. Тогда буддийские вельможи составили заговор, в котором принял участие сам царь; Мажан был схвачен и заперт в могильном склепе, так как верующие буддисты не должны никого убивать, а при таком мероприятии Мажан умер сам. Царь снова взял власть в свои руки, и снова начался расцвет буддизма в Тибете. Снова открылись кумирни, на площади Лхасы был устроен диспут между сторонниками черной веры (бон), причем последние, конечно победили, но обошлись с побежденными весьма милостиво, сожжена была лишь часть бонских книг, а другая часть принята буддистами.

Достигнутое соглашение позволило Тисрондецану развернуть, с одной стороны, экспансию на восток, север и запад, а с другой - пригласить новых буддийских проповедников, уже гарантировав им безопасность.

Вскоре сами буддийские монахи, принадлежавшие к разным сектам, начали борьбу за преобладание, в результате которой китаец был побежден индийцем и принужден покинуть Тибет. Однако несколько лет спустя победитель был убит учениками побежденного.

В результате долгой борьбы при цэнпо Ральпачане (816-833) победила хинаяническая секта сарвастивадинов [49]. Эта победа была настолько полна, что царь запретил переводы сочинений других сект и проповедь махаянического или тантрического буддизма. Последствия этой политики были весьма существенны.

Из трех сект, боровшихся в Тибете за преобладание, сарвастивадины были наименее популярны. Тибетцы соглашались с тем, что тантрические заклинатели, изгоняющие злых духов, могут быть полезны, так как вера в силу злых духов и заклинаний была повсеместна. Учения махаянистов, так называемое скорое спасение, заключалось в абсолютном безделье - "неделании" Для тибетца такие монахи были безвредны, ибо прокорм аскета ничего не стоит. Сарвастивадины проповедовали "медленное спасение", заключавшееся в делании "добрых дел". Под последним понималось строительство храмов, монастырей, кумирен, ступ и проповедь закона. Естественно, расходы ложились на народные массы, которые от расцвета новой веры беднели и нищали. Тибетцы начали роптать. "Кто извлекает пользу из нашего обеднения и угнетения? " - вопрошали они и, указывая на лам, говорили: "Вот они". Царь запретил презрительно смотреть на духовенство и указывать на него пальцами; за это полагалось выкалывание глаз и отсечение указательного пальца, но эта мера не помогла [50]. Когда же царь приказал казнить своего первого министра, обвиненного в связи с царицей, то не выдержали даже придворные и, войдя в спальню царя, сломали ему шею.

Вступивший на престол брат убитого, Лангдарма, был врагом буддизма. Пользуясь наступившим в стране голодом, падежом скота и другими бедствиями, он взвалил вину за эти несчастия на религию Будды и поднял на нее гонение. Кумирни были разрушены, книги и иконы либо сожжены, либо брошены в воду, ламы были обращены в охотников и мясников, а отказавшиеся от этих нечестивых занятий казнены. За короткое время буддизм в Тибете был уничтожен.

В 842 г. Лангдарма был убит буддийским отшельником. Возникли распри и восстания, внутренняя война продолжалась 20 лет и закончилась настолько полным истощением страны, что китайцы перестали обращать внимание на тибетские дела. Вследствие этого сведения об истории Тибета в Х-ХI вв. чрезвычайно скудны, но общая картина все же ясна: царская власть была уничтожена, а племенные вожди создали мелкие княжества, находившиеся в постоянной междоусобной войне.

Примечания:

[1] Бичурин Иакинф. История Тибета.

[2] Были взяты Шанчжоу, Кхочжоу, Хэчжоу и Фаньчжоу,

[3] Chavannes Е. Documents.

[4] Дю-сонг (Богословский В.А. Очерк истории.. С.50); Гун-срон-ду-рже (Schlagintweit E. Die Koenige von Tibet. Мuenchen, 1966. 8.50), кит, Цину-Синун (Бичурин Иакинф. История Тибета... С.143).

[5] Дансянов, т.е. тангутов, населявших правый берег Желтой реки, к югу от оз. Кукунор (см.: Бичурин Иакинф. История Тибета... С.237).

[6] Мани - общее название для южных лесных племен (см.: Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия... С.27).

[7] Армия, посланная против тибетцев в 690 г., была возвращена с дороги (Бичурин Иакинф. История Тибета... С.146).

[8] Schlagintweit E. Die Koenige von Tibet. S.50-51.

[9] Об этом ясно говорит цитата из Дуньхуанской хроники: В маленькой долине Чапу подданный стремится стать правителем; сын Гара стремится стать правителем (см.: Богословский В.А. Очерки , истории... С.52).

[10] Богословский В.А. Очерки истории.

[11] В 703 г. китайский посол Кам Кэнг оказал почести цэнпо (Богословский В.А. Очерки истории... С.52-53).

[12] Эту дату следует предпочесть (см.: Кузнецов Б.И. Тибетская летопись Светлое зерцало царских родословных. Л., 1961, С.75; Синха Н.К., Бенерджи А.Ч. История Индии. М., 1954. С.100: ср.: Богословский В.А. Очерк истории... С.53).

[13] При вступлении на престол ему было семь лет. Это значит, что власть опять оказалась в руках знатных семей, посадивших на трон ребенка, чтобы править страной от его имени. Его полное имя Тридэцуктэн Мэагцом.

[14] Кузнецов Б. И. Тибетская летопись.

[15] Н. Я. Бичурин, Собрание сведений., т. I

[16] Н. Соrdier, Histoire generale..., р. 494.

[17] Эти крепости были расположены при повороте Хуанхэ на север, в современной провинции Ганьсу.

[18] Это были гэлу племя, о котором нет никаких сведений, кроме того, что оно жило в Джунгарии. За отождествление гэлу с карлуками высказывались: В. П. Васильев (Китайские надписи..., стр. 25-26), W. Radloff (Die altturkischen Inschriften..., S. 289-290), G. Schlegel (Die chinesischen Inschriften), E. Вretschneider (Mediaeval Researches..., р. 28). Грумм-Гржимайло (Западная Монголия..., стр. 341-342) предполагает, что гэлу - самостоятельное тюркское племя, позднее других спустившееся с Алтая. Думается, возможность принять компромиссное решение: гэлу - это карлуки, но не все, а их восточная ветвь, подчинившаяся уйгурам. О наличии таковой говорит Гардизи, который приводит легенду о бегстве одного из карлуков во владения уйгуров и назначении его начальником (ябгу) над всеми карлуками, жившими на территория Уйгурского ханства.

[19] Ламэрму - по-видимому, Ламган в царстве Гибинь, т. е. Каписа (см. E. Chavannes, Documents..., p. 277).

[20] F. W. Thoma, Tibetal Iiterary texts ..., р. 273.

[21] Н. К. Синха, А. Ч. Банерджи, История Индии, стр. 100-101.

[22] Хильда Ечеди видит здесь уйгурский композитум Иль угеси - слава царств, имя министра (Н. Ecsedy, Uigurs and Tibetals..., р. 98). Сомнительно! Слово это нельзя считать личным именем, так как под таким названием выступают уйгурские военачальники на протяжении 180 лет уйгурской истории. Не есть ли это йокаюшая переделка персидского слова джехангир ?

[23] Дата покорения Хотана в источнике не указана, а рассчитана так: сведение о походе на Хотан следует после сообщения об основании монастыря Самъе, т. е. 787 г., а в 792-793 гг. уйгуры совершают нападение на Хотан, очевидно, находящийся во власти их врагов - тибетцев.

[24] Часть тюргешей после распада их каганата подчинилась уйгурам.

[25] Река Урунгу, впадающая в оз. Кыргызнор.

[26] Уланкомская надпись пользуется живой хронологией. Поход на Бур-Улуг (Бугур) был совершен, когда Богаз-тегину было 17 дет, а поход на Омоз, происшедший после покорения тюргешей у р. Болчу, - когда ему был 21 год.

[27] Г. Б. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., с. 345 (ср. В. П. Васильев, Китайские надписи..., с. 24). Я признаю правильным мнение Цзун-ли ямыня , считающего этого хана Лутлугом, а не Ачжо, как было бы при точном счете ханов (см. там же, с. 31), так как перечисленные в памятнике качества хана не могут быть приписаны мальчику, каким был Ачжо. Затем, он не получил уйгурского ханского титула, а носил только китайскую прибавку фын-чэн, тогда как Кутлуг имел пышный титул; Айдынлык улукмиш, кет Кучлуг Бильге каган, т.е. блестящий, высоко воссевший, очень сильный, мудрый хан (В. В. Радлов, Титулы и имена...).

[28] В. П. Васильев, Китайские надписи..., с. 25, G. Schlegel (Die chinesischen Inschriften..., S. 132.

[29] Стрелков кыргыз-кагана числом в 200 тыс. он собственной рукой разогнал в разных направлениях и взял свое царство (O. Hansen, Zur sogdischen Inschrift..., S. 19-20).

[30] С. Е. Малов, Енисейская письменность тюрков, с. 97-98

[31] Мощное тибетское войско и четыре тохара и многие другие... власть... также... карлуки... Тибет . Ниже упоминается еще господарь тюргешей (O. Hansen, Zur sogdischen Inschrift..., S. 20). Ср. текст Уланкомской надписи: Я захватил Тибет, Тюнлюг [?], потом тюргешей у реки Болчу. Точные датировки здесь установить невозможно.

[32] По видимому тогда же его наследник Богаз-тегин повел свой отряд к Омозу (кит. Хомо, оазис па нижнем течении Тарима).

[33] Река в надписи названа Чжэнь-чжу (см. пояснения Цзун-ли ямыня - В. П. Васильев, Китайские надписи..., с. 32).

[34] Та-ши-ли - одно из трех западнокарлукских племен (Н. Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, с. 347).

[35] В. П. Васильев, Китайские надписи..., с. 26.

[36] Отмечено Цзун-ли ямынем в комментарии к надписи (там же, с. 32).

[37] T. Schlagintweit. Die Konige von Tibet, S. 55.

[38] В. В. Бартольд, Туркестан..., с. 205.

[39] Дата рассчитана так: в надписи, посвященной Кутлугу, этот поход не упомянут, значит, он имел место после его смерти в 805 г. В 806 г. уйгуры совершают набег на Китай; следовательно, Лянчхоу был взят в начале 806 г., до уйгурско-китайского конфликта.

[40] M. Grenard, La legende de Satok Boghra Khah. р. 26, В. В. Бартольд полагает, что это были гузы (см. Туркестан..., с. 206, 217) но не приводит к тому доказательств.

[41] Титул цэнпо правильно оставлен Иакинфом без перевода, так как любой перевод будет не точен.

[42] Город в провинции Ганьсу, в 260 ли к западу от города Гунчанфу (Н. Я. Бичурин, Собрание сведений по исторической географии..., с. 149).

[43] Город в Ганьсу, в 240 ли к юго-западу от Г. Гунчанфу (там же).

[44] В пределах Тибета.

[45] Огонь и прах - сторожевые огни на вышках и пыль от копыт конницы, скачущей в набег.

[46] Иакинф, Землеописание Китайской империи.

[47] Schlagintweit, Die Konige von Tibet, S. 58-59.

[48] Zahor - Индия (см. G. N. Roerich annals, р. 3,9).

[49] В. П. Васильев, Буддизм, стр. 45 и сл.

[50] И. Попов, Ламаизм в Тибете..., стр. 160

 Источники:

1. Л.Н. Гумилев. Древние тюрки

2. Л.Н. Гумилев. Величие и падение Древнего Тибета

3. Л.Н. Гумилев. Конец и вновь начало