Россия и мир. Страна льдов и… науки

Валерий Шамбаров,10 декабря

Стала общепринятой версия о нашем хроническом по отношению к Западу отставании в науке и технике. Будто бы «догонять» Россия начала только после «прорубания окна в Европу».
Однако факты говорят о несколько другом.
Естественные науки в современном понимании родились незадолго до знаменитого петровского «прорубания окна». Да, университеты в Европе существовали давно.
Но забывается, что в них обучались лишь схоластическому богословию, юриспруденции и (не везде) медицине. Преподавалась, правда, «физика», но она была частью философии, и её учили по Аристотелю.
С конца XVI века в иезуитских школах ввели и математику – хотя изучали её по Евклиду, другой математики тогда ещё не знали.

А об уровне медицинской науки можно судить по тому, что общепризнанными средствами от всех болезней считались кровопускания и очищение кишечника.
Королю Генриху II, раненому копьём в глаз и мозг, дали слабительное и стали делать кровопускания.
Франциску II при сильном нагноении за ухом в дополнение к этим средствам закрыли выход гноя и вызвали гангрену.
Слабительными довели до смерти королеву Марго при воспалении лёгких.
Людовик XIII с детства страдал катаром желудка – кровопусканиями ему обеспечили малокровие.
А Ришелье при геморрое мучили ежедневными клизмами.
А ведь их-то лечили лучшие врачи!

Из естественных наук не случайно первой начала развиваться астрономия – она стала «побочным продуктом» модной тогда астрологии.
И серьёзные исследования долго оставались уделом энтузиастов-одиночек. О каком уж тут научном уровне говорить, если в конце XVI века кальвинисты сожгли основоположника теории кровообращения Сервета,
в 1616 году Ватикан наложил запрет на работы Коперника, а Галилея принудили к отречению в 1633 году!

И на самом-то деле наука стала прогрессировать только в середине XVII века.
Причём часто это никак не было связано с нуждами производства и с государствами, где уже появилась крупная промышленность.
Наоборот, изобретали в странах абсолютизма, где богатые аристократы спонсировали учёных для собственных развлечений.
Толчок к прогрессу машинной техники дал… театр.
В помпезных придворных постановках считалось шиком, когда сцена оборудовалась хитрыми механизмами, ездили облака и колесницы «богов» и т. п., для чего и привлекались изобретатели. При строительстве фонтанов вдруг выяснилось, что вода не может подняться выше определённой высоты.
Откуда последовали опыты Торричелли, Паскаля – и родилась гидродинамика. А побочное открытие «торричеллиевой пустоты», вакуума, впервые опровергло авторитет Аристотеля, утверждавшего, что «природа не терпит пустоты».
Придворная мода на азартные игры породила заказ – вычислить вероятность выигрыша. И возникла теория вероятностей…
Ну а в борьбе за должности профессоров математики при иезуитских колледжах кандидаты старались доказать свой профессионализм – и перешагнули рамки Евклида.
Но и тогда наука оставалась уделом горстки энтузиастов. Британский философ Бертран Рассел писал, что если бы в XVII веке было убито в детстве 100 учёных, то современный мир не существовал бы.
Их действительно были единицы. Галилей, Кардано, Тарталья, Ферма, Торричелли, Декарт, Паскаль, Кавальери, Гюйгенс, Роберваль, Дезарг, Виет…
И о результатах своих исследований они сообщали не в публикациях, а в переписке между собой – связующим центром переписки всех тогдашних учёных стал по своей инициативе монах Мерсенн.
Только в конце XVII века появляются настоящие научные общества и академии, строится Гринвичская обсерватория, медики широко занимаются анатомированием, Левенгук изобретает микроскоп, Лейбниц разрабатывает дифференциальное и интегральное исчисление, расцветает гений Ньютона, который в 1687 году опубликовал свой главный труд «Математические начала натуральной философии».
Как видим, совсем незадолго до того, как Пётр поехал в Европу «учиться».

А существовала ли в России наука до Петра?

Да, существовала. Хотя, конечно, тоже далёкая от современной. Была своя система образования.
Ещё в 1550 году Стоглавый Собор указал на необходимость «грамоте учиться». Но обычно детей учили лишь чтению, письму, счёту, Священному Писанию, а остальные знания человек должен был добирать сам, в общении со «знающими людьми» и в «многообильном чтении».

То есть, каждый продолжал образование индивидуально, в зависимости от выбранной профессии.
Имелась и соответствующая литература: например, «Азбуковники» – наставления для учителей со значительной суммой практических знаний в разных областях.

Второе издание букваря Василия Бурцева.

Гюльденстерн в 1602 году упоминает русский букварь. А в 1634 году московский Печатный двор издал учебник Василия Бурцева «Букварь языка славенского сиречь начала учения детям».
Иностранцы описывают на московском рынке Книжный ряд «длиной в милю». Значит, спрос на книги был.

Впрочем, в XVII веке возникают уже и постоянные учебные заведения.
При Михаиле Фёдоровиче – для подготовки священнослужителей, а при Алексее Михайловиче и для светских лиц – школы при Чудовом, Заиконоспасском монастырях (ученикам полагалась стипендия – 10 рублей в год!),
«Гимнасион» при церкви Иоанна Богослова в Китай-городе, училище при церкви Иоанна Богослова в Бронной слободе, школа при Печатном дворе. Наконец, при Фёдоре Алексеевиче создаётся Славяно-греко-латинская академия.

Существовала своя медицина. Фоскарино в XVI веке писал: «Врачи лечат по опыту и испытанными лечебными травами». Была медицинская литература – «Травники», «Зелейники», «Лечебники».
Существовал Аптекарский приказ, что-то вроде «минздрава». В Москве имелся Зелейный ряд, торговавший лекарственными травами и прочими медицинскими снадобьями.
И там же можно было нанять «лечьца», «зубодёра», «глазника», «костоправа», «кровопуска» и даже «бабичьих дел мастера».
Аптекарский приказ выделял лекарства и медицинский персонал для армии, существуют подробные росписи на этот счёт – сколько «лечьцов», хирургов, костоправов.
При царице упоминается русская «дохтурица» (а «дохтур» был выше «лечьцов», обычно «дохтурами» являлись иностранцы).
Специалисты-врачи имелись среди монахов почти каждого монастыря.

Издревле существовала и математика. Причём своя, вытесненная впоследствии европейской.
Использовалась не только десятеричная система – считали ещё девятками и сороками. Не буду спорить, насколько это удобно, но отнюдь не примитивно.
Попробуйте-ка считать в нескольких системах и легко переходить из одной в другую! (А считать умели все – какая торговля без счёта?)

В дошедших до нас учебниках начала XVI в. слагаемые именуются – «перечни», сумма – «исподний перечень», разность – «остатки», уменьшаемое – «заёмный перечень», вычитаемое «платёжный перечень», делимое – «большой перечень», частное – «жеребеный перечень», остаток – «остаточные доли».
Были пособия по геометрии «с приложением землемерных начертаний», где даются сведения о вычислении площадей разных фигур.
Расчёты площадей содержатся и в сочинении Ермолая Еразма «Благохотящим царем правительница и земледелия».

А теоретическая математика оперировала числами до… 10 в 48 степени! – и тоже имела собственную терминологию.
«Тьма» в математике означала тысячу тысяч – т. е. миллион, миллион миллионов – «легион», легион легионов – «леодр», а леодр леодров – «ворон». Единица 49-го разряда. Кстати, древнерусская математика вообще часто оперировала не линейными, а степенными зависимостями – тысяча тысяч, сорок сороков.

Были высокообразованные специалисты – «арифмометры», картографы.
Разумеется, без фундаментальных знаний в самых различных областях не могли работать такие литейщики, как Андрей Чохов, создавший Царь-пушку, огромный колокол «Реут» и др.
Тут уж природных талантов и «русской смекалки» было явно недостаточно. Как и для зодчих, решавших сложнейшие инженерные задачи. И Фульвио Руджиери, восхищавшийся в 1568 году строительством наших крепостей, уважительно именовал русских градодельцев «инженерами».
Умели делать хитрые механизмы. Лжедмитрий прислал Марине Мнишек часы, которые выделывали разные «штуки московского обычая» – били в бубны, играли на флейтах и трубах.
А при Михаиле Фёдоровиче на Спасской башне установили часы, как пишет чех Таннер, «наподобие пражских» – они вызванивали на колоколах «музыкальную гамму».

Были учёные-энтузиасты. Архив игумена Соловецкого монастыря Фёдора Колычева содержит описания множества изобретений, внедрявшихся под его руководством.
Это и гигантские гидротехнические сооружения монастыря с хитрыми трубопроводами, когда вода из 52 озёр подавалась к мельницам, приводила в движение меха и молоты кузниц.
И механическая сушилка, веялка, и устройство для разминки глины при изготовлении кирпичей, и даже оригинальные устройства, ускоряющие и облегчающие изготовление кваса.

Боярин Матвеев занимался алгеброй и ставил химические опыты.
Стольник Годунов составил «Чертёж Сибирских земель», а архиепископ Холмогорский и Важский Афанасий Любимов занимался архитектурой, медициной, астрономией, наблюдал за небесными телами через «стекло зрительное круглое в дереве», составил карты Поморья и Украины, «Описание трёх путей из Поморских стран в Шведскую землю», разрабатывал проект освоения Новой Земли.

Но отметим и то, что Россия отнюдь не была промышленно-отсталой страной. Ещё в XVI веке крупными мануфактурными предприятиями были солеварни – например, предприятия Строгановых давали 110 тыс. тонн соли в год (там, кстати, имелась своя школа для подготовки специалистов, писались технические инструкции).
Были канатные дворы в Вологде и Холмогорах (Холмогорский обеспечивал канатами 1/4 британского флота).
А московский Пушечный двор иностранцы называли «литейным заводом». Он имел несколько цехов, свой полигон для испытаний орудий, молоты приводились в действие гидравлическими механизмами.

Общий вид молотового амбара. XVII век. Реконструкция Н. Б. Бакланова

Однако бурный промышленный рост начался в XVII веке – попозже, чем в Голландии и Англии, но намного раньше, чем во Франции, Италии, Испании.

При Михаиле Фёдоровиче строится ещё один канатный двор в Архангельске, в Москве – 2 «пороховых мельницы», швейные мануфактуры – Царская и Царицына мастерские палаты, ткацкая – Хамовная изба, шёлковая – Бархатный двор, Верхняя типография.
Их работники являлись «бюджетниками», жили на оклад от казны, и Олеарий не без удивления сообщает: «В Москве принято, чтобы ежемесячно все царские чиновники и ремесленники получали в срок своё жалование; некоторым оно даже приносится на дом». Крупными предприятиями являлись кирпичные заводы.
Так, потребности Москвы обеспечивал завод в с. Калитниково. Добавим мощное кожевенное производство в Казани и Муроме. А в 1632 году голландцы Марселис и Виниус получили лицензию на строительство в Туле «железоделательного», т. е. металлургического завода. (Кстати, Шведскую металлургию развивали тоже голландцы).
Но достойно внимания, что в царской грамоте оговаривалось – хозяевам нанимать на работу людей «по доброте, а не в неволю», «тесноты и обид никому не чинити и промыслов ни у кого не отнимати».

Во времена Алексея Михайловича процесс пошёл ещё интенсивнее. Нередко от предприятий, создаваемых при участии иностранцев, перенимая их технологии, отпочковывались другие, с русскими мастерами.
Духанинский стекольный завод строился итальянцами, а потом возникает казённый Измайловский, изготовлявший, по оценкам иностранцев, «довольно чистое стекло». Бумажную фабрику на Пахре построили немцы, а от неё отделяется казённая, на Яузе.
В Москве стали действовать часовой завод, Гранатный двор, ещё 2 типографии. А тульский завод Марселиса и Виниуса приносил огромные прибыли владельцам и казне, и их же компания получила разрешение на строительство новых – они появляются в Каширском, Малоярославецком уездах, на Ваге, Шексне, в Костроме и Воронеже.

Высокотехнологичным по тем временам производством занимались не только иностранцы и купцы, но и высшая знать. Боярин Морозов в подмосковном Павловском построил собственный плавильный завод, использовавший передовую технику.
В его вотчинах действовали и винокуренные, поташные заводы. Свои предприятия, в том числе металлургические, основали Милославские, Одоевские.

И показателен факт, что уже к 1648 году Россия поставляла в Европу не только воск и мёд, но и… пушки! «За море по вольной цене» шло до 800 орудий в год.
Их сбывали голландцам, а уж они перепродавали в третьи страны – в ту же Францию, где собственное производство возникло лет через 30, при Кольбере.

На Руси росли, как грибы, кожевенные, суконные, полотняные мануфактуры.
И участие в этом принимали даже сами царь с царицей! Коллинз описывал, как в 7 верстах от Москвы были построены «красивые дома» для обработки пеньки и льна, «которые находятся в большом порядке, очень обширны и будут доставлять работу всем бедным в государстве… Царица будет заведовать женщинами в этом заведении для своих польз и выгод» (всего же за время царствования Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича было создано 60 «дворцовых» мануфактур).
В это же время началось промышленное освоение Урала. Близ Соли Камской нашли медь (прежде Россия её закупала), тут стал действовать Пыскорский медеплавильный завод. Были уже построены и Невьянские заводы – те, которые Пётр отдаст Демидову.

Велась геологическая разведка в Сибири. Приказ Рудного сыска рассылал воеводам указания «кликать по площадям» насчёт поиска полезных ископаемых, за что полагалась награда. Прилагались и инструкции, как брать пробы, пересылавшиеся в Москву, где давалось заключение о целесообразности разработок.
В результате обнаружили железо в Томском, Кузнецком, Енисейском, Якутском уездах, выявили цветные металлы, серебро под Нерчинском, свинец на Аргуни, селитру на Олекме, слюду, «камень наздак» и т. п. Были построены металлургические заводы – Ницынский, Долматова монастыря.
Правда, в большинстве месторождений дошло только до пробных шурфов и выплавок, но столь авторитетные исследователи Сибири, как С. В. Бахрушин и С. А. Токарев, однозначно установили: «Изыскания академиков XVIII века базировались на предшествующих поисках и опыте служилых людей XVII столетия».

Так в чём же было отставание России? В том, что она приглашала иностранных специалистов? Но перенять лучший и новейший опыт – дело вполне нормальное в техническом прогрессе.
Допустим, если были и свои прекрасные литейщики – то почему было Михаилу Фёдоровичу не переманить в Москву знаменитого нюрнбергского мастера Ганса Фалькена (того самого, от чьего имени получила название лёгкая пушка – фальконет)?

По сути, Пётр I продолжил практику своего деда и отца. И ведь с какой охотой ехали! Сам Лейбниц навязывался, только напугал царя слишком крутыми социальными проектами.
А швейцарский естествоиспытатель Бернулли, отправляясь в Россию, писал: «Лучше несколько потерпеть от сурового климата в стране льдов, в которой приветствуют муз, чем умереть от голода в стране с умеренным климатом, в которой муз обижают и презирают».

Вот и судите сами, что же это было на самом деле – «отставание» или мудрая политика царей, в результате которой «утечка мозгов» шла в направлении, противоположном нынешнему?

Валерий Шамбаров
http://file-rf.ru/analitics/770

http://berlogamisha.mybb.ru/viewtopic.php?id=187&p=10