Среди малоизвестных событий Первой мировой войны Хамаданская операция русских войск Кавказского фронта в октябре – декабре 1915 года может стоять, очевидно, на одном из первых мест. Дело в том, что замысел и исполнение этой уникальной операции неразрывно связаны с именами трех военачальников, в советский период преданных на Родине анафеме: генерала от кавалерии великого князя Николая Николаевича, генерала от инфантерии Николая Юденича и генерала от кавалерии Николая Баратова.

Между тем рейд корпуса Баратова по Персии, равно как и активные действия отечественных дипломатов, теснейшим образом увязанные, заслуживают пристального внимания. Это классический образец спецоперации по очистке важной в геополитическом отношении территории от многочисленных вооруженных формирований, подготовленных к партизанской войне, от террористов и диверсантов, тем более сложной, что проводилась она в пределах иностранного государства. Это поучительный пример того, как взаимодополняющими мирными и военными средствами удалось в самый короткий срок склонить на свою сторону население и политиков в районе, оказавшемся под влиянием враждебных России сил.

«Защитник ислама» - германский император

С середины 1915 года Германия стала добиваться скорейшего вовлечения Персии и Афганистана в войну против держав Антанты. С этой целью в Тегеран прибыла немецкая миссия во главе с полковником Боппом. А еще ранее в древней столице Персии Исфагане устроил штаб-квартиру представитель германского генштаба граф Каниц. Он заручился поддержкой влиятельных лидеров шиитского духовенства, убедив их, что наступил благоприятный момент для вызволения Персии из-под опеки Великобритании и России, а также завел небескорыстную дружбу с вождями местных племен бахтиаров и кашкайцев.

После провала блицкрига в Европе в Берлине надеялись, что подняв мусульманский Восток на «священную войну» против «англо-русских завоевателей», создав в тылу громившей турок Кавказской армии Юденича новый фронт на плато Ирана и в прилегающем Закавказье, Германии удастся повернуть весь ход мировой войны в нужную сторону…

Большая часть персидской элиты тогда полагала выгодным оказаться в стане врагов Антанты. События 1915 года – вступление Болгарии в войну на стороне Тройственного союза, провал Дарданелльской операции англо-французских войск, отступление русской армии из Польши, Белоруссии, Прибалтики – давали повод полагать, что чаша весов клонится на сторону германо-турецкого блока. Поэтому многие иранские политики, включая премьер-министра Мустоуфи-эль-Мемалека (называют его также и Мустофиоль-Мамалеком), считали, что Тегерану следовало поторопиться занять место в стане держав-победителей. Тем более что в Берлине был создан «центральный комитет по персидским делам», который щедро субсидировался кайзеровским правительством. Он вырабатывал указания по проведению на иранской территории антирусской и антианглийской агитации, организовывал отправку в Персию оружия, армейского снаряжения, военных инструкторов, переводил денежные суммы для подкупа сановников в окружении Султан-Ахмед-шаха и создания вооруженных отрядов.

Из турецкой Месопотамии караваны с немецким оружием прибывали в города Исфаган и Тебесс, где германские и турецкие инструкторы спешно формировали отряды наемников и обучали их партизанским и рейдовым действиям в условиях горно-пустынной местности.

Всю деятельность инструкторов контролировало турецкое верховное командование, ключевые посты в котором были отданы германским генералам Кольмару фон дер Гольц-паше, Лиману фон Сандерсу и др.

Петербург и Тифлис (в столице Грузии располагалась штаб-квартира Кавказского фронта), были осведомлены о нарастающей угрозе присоединения Персии к германо-турецкому блоку, как из своих источников, так и из британских сообщений.

В начале июля 1915 года Лондон указал на желательность отправки в северо-восточную Персию нового контингента русских войск. На персидской территории имелись уже русские отряды, но этих сил было недостаточно. Поэтому министр иностранных дел России Сергей Сазонов поставил перед Ставкой Верховного главнокомандующего и штабом Кавказской армии вопрос об отправке в Персию дополнительных сил численностью около 10 тыс. человек.

Надо сказать, что оба соперника — Россия и Германия — в преддверии будущего столкновения заблаговременно готовили в Персии вооруженные кадры защитников своих интересов. Российское правительство еще в XIX веке по соглашению с шахским правительством создало персидскую «казачью» бригаду (8000 сабель) из местных жителей с русским командным составом.

Немцы при помощи субсидировавшихся ими шведских и турецких инструкторов организовали персидскую жандармерию (около 7,5 тысяч солдат и 75 офицеров), ставшую противовесом «казакам». Оба контингента были разбросаны небольшими отрядами по всей стране и сосредоточивались где-либо по усмотрению своих начальников.

В начале осени 1915 года отряд жандармов под командованием шведского майора Чальстрема напал на дороге из Тегерана в Хамадан на русскую миссию барона Черкасова, консула в Керманшахе. Летом этого года дипломатов изгнали оттуда религиозные фанатики, и барон возвращался на место службы в соответствии с достигнутой русско-персидской договоренностью на этот счет Это было уже не первое нападение на дипломатов стран Антанты с начала Великой войны: ранее в Исфагане террористы убили русского вице-консула Кавера…

Главной причиной стремительно охватывавшей Персию русофобии являлась проводившаяся германскими агентами щедро оплачиваемая агитация — политическая, национальная, религиозная.

Но это была лишь одна из причин. В 1909 году Россия в связи с охватившими Персию революционными беспорядками двинула войска в Тавриз, Тегеран и Решт, и память об этих событиях спустя шесть лет, конечно, была свежа… Как правило, агитаторы выступали в обличье дервишей, проповедовавших на площадях, в мечетях и медресе. О приблизительно одинаковом содержании их речей оставил свидетельство А.Г. Емельянов, земский деятель, с 1915 года находившийся в Персии и издавший в эмиграции в Берлине в 1923 году книгу «Персидский фронт».

«Мусульмане всего мира восстают против гнета и насилия, — говорилось, по его словам, в антирусских проповедях. — Сунниты (имелись в виду турки. – А.П.) уже подняли меч против креста... Шииты (большинство населения Персии. – А.П.), очередь за вами! У порабощенных народов есть один друг — народ немецкий... У ислама защитник перед Аллахом пророк, а на грешной земле — германский император!».

13 августа волонтерами графа Каница был занят г. Кянгевер, где широко развернулась вербовка добровольцев на «священную войну». К середине сентября этот отряд вырос до 2000 человек и двинулся на Хамадан – узел дорог в персидском Курдистане, население которого немцы рассчитывали привлечь в свои ряды.

В начале сентября русский командир персидской «казачьей» бригады полковник Ляхов (по совместительству командующий кавалерией Персии) докладывал, что активно действующие в Тегеране немецкий и турецкий военные представители фактически держат правительство в своих руках и через агентов, рядящихся в дервишей, искусно манипулируют толпой, разжигая националистические настроения и призывая мусульман к «джихаду»…

Двуличная политика

Несмотря на объявленный Султан-Ахмед-шахом нейтралитет его страны, персидская полиция подстрекательские сборища не пресекала. Ее бездействие оправдывали тем, что издревле мечети и медресе, где проходили «религиозные мероприятия», пользовались правом экстерриториальности, светская власть там силы не имела.

Но в распоряжении русского посланника фон Эттера имелись и другие факты, свидетельствовавшие о двуличной политике правящего кабинета. Из Закаспийской области в Персию пробирались бежавшие из русского плена австро-венгры и турки. Эмиссары графа Каница встречали беглецов на границе и с ведома персидских властей направляли в специальный лагерь в Неймед-абаде, где их вооружали и готовили к партизанской войне. В роли военных инструкторов наряду с приехавшими немцами выступали шведские и турецкие офицеры, числившиеся на службе в персидской жандармерии.

По этому поводу фон Эттер неоднократно делал представления шахскому правительству. Реакция Мустоуфи-эль-Мемалека, сделавшего тайный выбор в пользу Тройственного союза, была выдержана в «лучших традициях» уклончивой восточной дипломатии.

С лета 1915 года начался массовый исход российских граждан из иранских городов...

Бежали чиновники и служащие различных учреждений с семьями, торговцы, духовные миссионеры, напуганные религиозной нетерпимостью и враждой к русским, слухами о погромах, поруганием флага державы, спущенного над консульскими миссиями в Кянгевере, Керманшахе, Урмии и других городах. Все направлялись в Казвин, расположенный в 100 с небольшим верстах от побережья Каспия, под защиту русской казачьей бригады. Скоро этот город оказался переполнен толпами беженцев.

Если учесть масштабы и ожесточенность кровавой резни христиан Западной Армении, осуществлявшейся турками с апреля 1915 года под руководством германской военщины, у оказавшихся в Персии россиян было достаточно причин опасаться ослепленных ненавистью мусульманских фанатиков. Ведь они получали от своих вдохновителей из Берлина и Стамбула инструкции такого же рода, как и данная министром внутренних дел младотурецкого правительства Талаат-пашой в отношении армян: «Надо уничтожить всех — женщин, детей, стариков, надо применить все орудия и средства уничтожения, какими бы жестокими они ни были, не прислушиваясь к голосу совести».

Чтобы нейтрализовать германо-турецкое влияние на правительство Персии, Лондон и Петербург заявили о намерениях оказать Тегерану значительную финансовую помощь, сначала в виде единовременных авансов, а затем ежемесячными субсидиями, начиная с 8 сентября 1915 года.

Однако до сведения русского посланника фон Эттера и британского – Чарльза Марлинга дошли подробности начатой Мустоуфи-эль-Мемалеком двойной игры. Ее суть состояла в том, чтобы, провозглашая политику «дружественного нейтралитета» в отношении России и Англии, начав для видимости переговоры о заключении с ними военного союза, одновременно всячески помогать организации в Персии враждебных им сил. Целью этих действий был выигрыш времени — дать возможность немцам подготовить вооруженные отряды, а туркам перебросить из Месопотамии в Персию регулярные войска. При этом призывы к «священной войне», изгнанию и уничтожению христиан, выдавались за проявления исламского «народного движения» в защиту единоверцев-турок, а нападения на британских и русских граждан, грубое выдворение консульств и др. объявлялись спонтанным мятежом подданных шаха против поставленных им властей. Фон Эттера и Марлинга члены правящего кабинета пытались убедить, что часть персидской жандармерии, размещенная в иранском Курдистане (здесь произошло нападение на миссию барона Черкасова) со шведскими, германскими и турецкими офицерами во главе, восстала против своего законного правительства, равно как и формирования «борцов за веру» – муджахидов. Для вида на борьбу с ними посылались отряды «казаков», но Мустоуфи-эль-Мемалек и его окружение знали, что воевать они не будут...

Двуличная политика персидского правительства дала право министрам иностранных дел Великобритании и России выступить с резкими заявлениями о том, что заключенный Тегераном тайный союз с противниками Антанты развязывает ее державам руки в отношении Персии, вплоть до оккупации и раздела страны.

После этих угроз правительство Мустоуфи-эль-Мемалека поспешило предпринять ряд шагов, рассчитанных на внешний эффект: Тегеран покинули наиболее одиозные сторонники персидско-германского сближения, послы австро-германский и турецкий. В кабинет были введены три адепта сближения с Россией и Англией, в частности, портфель военного министра получил престарелый принц Сапехдар (или Сепехдар), министра внутренних дел — представитель каджарской династии Ферман-Ферма. Если учесть, что Персия практически не имела в тот период регулярных вооруженных сил и надежных органов защиты правопорядка (не считать же ими туземных «казаков» и пронемецкую жандармерию), а боевые формирования племен признавали власть лишь своего вождя, разрекламированное Мустоуфи-эль-Мемалеком обновление кабинета представляло собой лишь смену декорации…

А в это же время в район Тегерана подтянулись отряды воинственных кочевников, воодушевлявшие друг друга призывами уничтожить русскую бригаду в Казвине; вокруг Хамадана под руководством турецких и германских офицеров полным ходом строились оборонительные укрепления; юный Султан-Ахмед-шах под влиянием уговоров Мустоуфи-эль-Мемалека склонялся отбыть из Тегерана в священный Кум, где с подачи графа Каница образовались два пронемецких комитета: один — «национальной обороны», другой — «защиты ислама», от имени которых выпускались воззвания с призывами к правоверным взяться за оружие. С прибытием шаха в Кум провозглашался антирусский «джихад», со всеми вытекающими последствиями — убийством иноверцев, грабежом их собственности и т.д., и Персия оказывалась автоматически втянутой в войну на стороне Германии и Турции. До трагической развязки счет пошел на дни...

Генерал популярный и решительный

В сентябре 1915 года в Тифлис прибыл великий князь Николай Николаевич, перемещенный с должности Верховного главнокомандующего на пост главнокомандующего на Кавказе. С его приездом штаб Кавказской армии, по согласованию со Ставкой, занялся разработкой операции по вводу в Персию экспедиционного кавалерийского корпуса.

Предложенный главой МИДа Сазоновым вариант пассивных действий (размещение основных сил в районе Тегерана лишь для контроля за обстановкой в столице) великий князь и командующий Кавказской армией Юденич, по размышлении, сочли ошибочным, предложив иной план: с высадкой корпуса предъявить шахскому правительству ультиматум об удалении из Персии всех агентов вражеских держав. Одновременно направить достаточные силы в Хамаданский и Керманшахский районы, чтобы прервать сообщение противников Антанты внутри страны с Турцией, интернировать или вообще уничтожить вражескую агентуру (нечто вроде современных зачисток!) в наиболее неблагополучных районах.

В успехе предстоящей операции многое зависело от верного выбора кандидатуры командира корпуса. Требовался, по словам Юденича, «генерал популярный и решительный, боевой и дипломат, знающий Восток, кавалерист».

Всем этим требованиям отвечал начальник 1-й Кавказской казачьей дивизии генерал от кавалерии Николай Баратов.

Он родился в 1865 году в семье сотника Терского казачьего войска, ведя родословную от знатных грузинских князей Бараташвили. Окончил 2-е военное Константиновское училище, Николаевское инженерное училище и Николаевскую академию Генерального штаба (1891). В Русско-японской войне, будучи командиром 1-го Сунженско-Владикавказского казачьего полка, ходил в лихие рейды в конной группе генерала П.И. Мищенко, за что был произведен в генерал-майоры Генерального штаба.

В 1914 году Баратов принял 1-ю Кавказскую казачью дивизию — одно из самых боеспособных соединений Кавказской армии. Это был военачальник суворовского типа — в оперативных решениях смелый до дерзости и одновременно расчетливый, главную ставку делавший на быстроту и скрытность маневра, ошеломляющую внезапность удара. Отличали его и простота обращения и заботливость о людях, покорявшие бойцов. Не случайно терские и кубанские казаки распевали песню:

Наш Баратов бодр и весел,

Всех к победе он ведет.

Что ж, казак, ты нос повесил?

Веселей гляди вперед!

Кроме того, Николаю Николаевичу были присущи независимость суждений и широта взглядов, он не страдал поразившим часть генералитета раболепием перед высочайшими особами. А.Г. Емельянов в своей книге приводит такой эпизод, своеобразно характеризующий Баратова.

Прибыв в 1915 году на Кавказ, великий князь первым делом объехал войска своего фронта. Здесь по правилу горского гостеприимства ему накрывали дастархан — походное угощение. Так было сделано и в штабе Баратова. Баратов — тонкий знаток кавказских обычаев — взял на себя роль тулумбаша (тамады).

Посреди застолья великий князь, то ли забыв кавказский обычай, по которому без разрешения тулумбаша никто не может обратиться к присутствующим с тостом, то ли не пожелав с ним считаться, вдруг встал и начал говорить.

«Извините, Ваше Высочество, — перебил его Баратов, — Вы оштрафованы!».

На недоуменный вопрос великого князя, в глазах которого зажглись недобрые огоньки, Николай Николаевич спокойно ответил лаконичным, но емким пояснением о сути кавказского обычая, и предложил подвергнуться штрафу — осушить большой кубок вина. Сказано было так, что член семьи Романовых без малейших возражений покорился…

«Поднять престиж русского имени»

20 октября 1915 года главнокомандующий Кавказской армией донес в Ставку, что им сделано распоряжение о командировании в Персию экспедиционного корпуса численностью в 8 тыс. человек. Ему была поставлена задача «до объявления войны Персией России поднять престиж русского имени, а с момента объявления войны занять Тегеран с целью закрепления политического положения России в Персии».

Если вспомнить, что около 7300 человек насчитывал лишь один жандармский корпус Персии, находившийся в руках прогерманских сил, не подлежит сомнению, что противнику корпус Баратова ощутимо уступал по количеству сабель и штыков.

В этих условиях решающую роль сыграла стремительность и внезапность действий русских войск. Неожиданное появление их то в одних, то в других местах, например, порождало слухи, что в порту Энзели высадилось 50 тыс.(!) солдат экспедиционного корпуса (по мере продвижения войск Баратова эта цифра выросла вдвое).

В период высадки прибывших из Баку войск часть Казвинского отряда в демонстративных целях выдвинулась вперед и заняла селение Кередж в одном переходе от Тегерана. Эта мера была вызвана полученным от командира персидской казачьей бригады известием, что германские агенты подкупили немалую часть его «казаков» с тем, чтобы спровоцировать мятеж, убить русских инструкторов, затем с помощью взбунтовавшейся части начать погромы в европейском квартале Тегерана, чтобы нанести максимальный ущерб миссиям государств Антанты. Сигналом к мятежу должны были послужить взрывы бомб, брошенных в районе казарм бригады.

Внезапное появление в Кередже выступивших из Казвина скорым маршем казаков генерал-майора Золотарева спутало этот план. В прогерманских кругах Тегерана запаниковали. Глава кабинета Мустоуфи-эль-Мемалек убеждал Султан-Ахмед-шаха, что казаки вот-вот войдут в Тегеран и он станет заложником России, ему надо поспешить с отъездом в древний Исфаган и перенести туда временно столицу, с тем, чтобы «начать новую эру царствования, свободную от русского и английского влияния». Однако посланнику фон Эттеру удалось уговорить шаха не уезжать в германо-турецкий стан.

Вскоре поступили известия, что граф Каниц организует поход на Тегеран — в районе Султан-абада между Хамаданом и Кумом сосредоточилось около 5 тыс. его сторонников, к ним подошел Хамаданский жандармский отряд, ожидался подход еще почти 9 тыс. муджахидов.

Разбив основные силы корпуса на пять группировок, Баратов с 23 ноября двинул два отряда, которым отводилась главная роль, от Казвина в юго-западном (на Хамадан) и юго-восточном (на Лалекян-Кум) направлениях.

Отряду под командованием полковника Фисенко предстояло пройти 218 верст и овладеть Хамаданом; отряду полковника Колесникова — продвинуться на примерно такое же расстояние и занять Кум. 25 ноября отряд полковника Фисенко вступил в бой с жандармами у селения Элчи. Опрокинутые атакой кубанцев, жандармы отступили к селению Аве. Здесь, получив подкрепление муджахидов, они пытались перейти в контратаку, но деморализованные обходным маневром нескольких казачьих сотен и их последующим ударом во фланг, вновь поспешно ретировались.

Новым рубежом обороны стал перевал Султан–булаг, на полпути между Казвином и Хамаданом. Сюда было стянуто до 10 тыс. «защитников ислама». Ряд укреплений, воздвигнутых под наблюдением германских офицеров и оснащенных орудиями и пулеметами, позволял держать под контролем всю местность. Однако многократно уступавшие защитникам Султан-булага в численности бойцы полковника Фисенко овладели неприступным перевалом за двое суток.

Разделенные на три группы (главной, наступавшей с фронта, командовал начальник отряда, фланговыми — полковник Яковлев и войсковой старшина Лещенко), они должны были охватить оборонявшихся с трех сторон. Довелось казакам карабкаться по отвесным скалам, пробираться узкими вьючными тропами, то уходившими в непролазную чащобу леса, то обрывавшимися на краю пропасти, преодолевать опасные горные потоки…

Охватывающий маневр удался на обоих направлениях. Жаркий бой 26 ноября, в котором отряд Фисенко с фронта и с флангов атаковал позиции превосходящего и численностью, и вооружением противника — свыше 500 жандармов, применявших орудия и пулеметы, и до 1200 муджахидов — закончился полным разгромом.

Запаниковав, многотысячные отряды «защитников ислама» с перевала побежали на Хамадан. Преследуя их, казачьи сотни Фисенко 30 ноября прискакали под стены древнейшего города, известного как Экбатан (столица Мидии), еще с XI века до н. э.

В 5 км от города казаков встретила депутация горожан, просившая у русских защиты от оккупировавших Хамадан немецких и турецких наемников (до 5 тыс. с орудиями) и присоединившихся к ним персидских жандармов (до 2 тыс.). От хамаданцев Фисенко узнал, что губернатор Хамадана Сардарь Ляшгар, сын министра внутренних дел Фермана-Ферма, получивший губернаторское кресло с вхождением отца в Совет министров, арестован шведским майором Демаре, вместе с германским консулом в Хамадане беззаконно взявшим на себя властные полномочия и назначившим губернатора из своих людей. Штурм богатого архитектурными памятниками города мог нанести серьезный ущерб персидской культуре.

Но пока полковник Фисенко раздумывал, как поступить, лазутчик принес весть, что противник оставил Хамадан. Майор Демаре, нагрузив караван «конфискованным» им золотом из активов государственного банка Персии на сумму свыше 60 тыс. туманов и взяв Сардаря Ляшгара в заложники, двинулся на юг вопреки возражениям германского консула, требовавшего оборонять центр восстания. За командиром жандармов поспешили унести ноги и прочие «защитники ислама». Бежал и консул, да так стремительно, что кубанцы обнаружили в столовой его дома накрытый обед, еще не остывший.

В последующие дни, развивая успех, казачьи сотни последовательно разбили вражеские формирования в боях на Бидессурском перевале близ г. Кянгевера, у Сахне и Биссутуна.

Стремительное и бескровное падение Хамадана наносило сильный удар по германо-турецкому престижу в Персии.

Чтобы восстановить его, граф Каниц пытался организовать контрудар с целью перерезать шоссе Хамадан – Казвин и отсечь отряд Фисенко от главных сил. Но и этот план провалился: казаки без ощутимых потерь опрокинули контратаковавших и продолжили наступление, конечной целью которого Баратов определил теперь г. Керманшах у границы с Ираком.

В те самые дни, когда отряд Фисенко штурмовал Султан-булагский перевал, а затем с развернутыми знаменами входил в Хамадан, важные события произошли в Тегеране. Не ведая о случившихся в районе боевых действий событиях, сторонники германо-турецкой ориентации принялись за старое и готовили столицу к сопротивлению «неверным». Посчитав момент удобным, премьер-министр Мустоуфи-эль-Мемалек 25 ноября собрал кабинет для обсуждения внутриполитической ситуации в стране и заявил, что прерывает переговоры о заключении военного союза с Великобританией и Россией под влиянием «настроений общественности», которая якобы высказалась в пользу того, чтобы Персия приняла сторону единоверной Турции и «защитницы ислама» Германии.

Дело в том, что германский император Вильгельм по настоятельному совету посла в Персии принца Рейсского направил в конце ноября 1915 года личную телеграмму Султан-Ахмед-шаху, убеждая побороть сомнения и принять его сторону, а в случае неудачи суля обеспечить при «любых условиях» убежище в Германии и «достойные его положения средства к жизни».

Но спустя несколько дней стали поступать обескураживающие известия о падении «мусульманских твердынь» — укрепрайона Султан-булага и города Хамадан. Ситуация круто изменилась. Султан-Ахмед-шах отправил кабинет Мустоуфи-эль-Мемалека в отставку и поручил сформировать новое правительство стороннику англо-русской ориентации Ферману-Ферма.

Сразу после этого вопрос о военном союзе Персии с державами Антанты стал обсуждаться более предметно. Шах получил заверения, что почти все его требования (сохранение независимости и территориальной целостности страны; аннулирование внешних долговых обязательств; ежемесячная крупная субсидия; уступка Ираком священного для мусульман-шиитов г. Кербела к юго-западу от Багдада; предоставление 50 000 винтовок для вооружения армии) будут удовлетворены. Тогда тегеранский властитель объявил взбунтовавшимися против законной власти всех подданных, толкавших Персию и ее народ к войне с державами Антанты. Это была крупная дипломатическая победа России, обеспеченная точностью оперативных решений кавказских военачальников и дерзновенным воплощением в жизнь их замыслов бойцами Баратова.

Тем временем отряд полковника Колесникова, разбив германские формирования повстанцев на кумском направлении, 9 декабря вступил в г. Кум, откуда стремительно бежали и образованные здесь пронемецкие комитеты, и их защитники во главе с графом Каницем.

Генерал Баратов до 8 декабря находился в отряде Колесникова. При вступлении в священный город шиитов им были даны подчиненным жесткие инструкции: соблюдать предельную осторожность, не поддаваться на провокации, чтобы не оскорбить религиозные чувства мусульман.

В связи с полученным известием о концентрации крупных сил муджахидов в с. Рабат-керим на дороге Тегеран – Лалекян генерал срочно отбыл в район столицы. Взятый казаками пленный показал, что это — отряд «фидая» (в переводе с персидского, «жертвующий собой за свободу») Амир-Хешмата, имеющий 1000 сабель, здесь же 700 жандармов под командой шведских офицеров. Они должны войти в Тегеран, блокировать казармы персидской «казачьей» бригады и арестовать «предавших заветы Пророка» шаха и премьер-министра, т. е. совершить государственный переворот. В городе к ним должны присоединиться жандармские подразделения шведского полковника Эдваля и все недовольные новым правительством.

Баратов в ночь с 8 на 9 декабря быстро выдвинул на угрожаемое направление к с. Рабат-керим из состава резервного отряда, стоявшего в с. Энги-имам, 5 сотен казаков с 2 орудиями и несколькими пулеметами под командованием войскового старшины Беломестнова, а из состава кумского отряда Колесникова выделил еще несколько сотен, чтобы взять противника в клещи и ударить по нему с двух направлений.

9 декабря отряд Беломестнова встретил муджахидов «фидая» и жандармов артиллерийско-пулеметным огнем с высот у Рабат-керима, а подошедшие казачьи сотни довершили разгром, развернувшись в лаву и лихо ударив в пики. На поле боя осталось до 150 убитых и раненых, 70 человек сдалось в плен, остальные рассеялись, ускакав в горы. После поражения Амир-Хешмета противники шаха столь же дружно бежали из Тегерана…

После получения свежих подкреплений из России и жестоких боев на Асса-абадском перевале войска Баратова в конце января - начале февраля 1916 года взяли Керманшах — последний оплот центральных держав в Персии. Его обороной руководил бежавший сюда граф Каниц. Незадолго до падения Керманшаха в нем побывал с инспекционной поездкой генерал фон дер Гольц, встревоженный тем, что огромные суммы, выделенные Берлином для реализации плана вовлечения Персии в войну против России, оказались потрачены впустую. Каниц честью прусского офицера заверил высокого начальника, что Керманшах устоит. Когда кубанцы ворвались в город, граф застрелился.

За 2,5 месяца активных действий немногочисленным экспедиционным корпусом была очищена от вражеских отрядов огромная территория — до 800 км по фронту и столько же в глубину.

Потери в каждом из нескольких десятков боевых столкновений составляли буквально несколько человек. Немаловажно, что бойцы Баратова избегали лишнего кровопролития и щадили обращавшихся в бегство иранских кочевников.

В июне 1916 года кавалерийские полки и пехотные части экспедиционного корпуса Баратова были сведены в 1-й Кавказский кавалерийский корпус, и Николай Николаевич заслуженно стал его командиром…

Баратов сумел благополучно эвакуировать своих бойцов из Персии в 1918 году — после революции в России и развала фронта защищать здесь, собственно, уже было нечего...

Продукты не изымать, а закупать!

В конце декабря 1915 года в приказе по войскам экспедиционного корпуса его командир констатировал: «Мирная жизнь персидского населения, нарушенная боевыми действиями, вошла в свою колею».

Тогда же, в сочельник, Баратова с офицерами штаба шах пригласил посетить Тегеран. В честь русских гостей были устроены пышные торжества. Воспрянувшая духом персидская «казачья» бригада во время смотра щеголяла гимнастическими упражнениями и отменной джигитовкой.

В свою очередь, казаки конвоя Баратова — лучшие танцоры и певцы Кавказской армии — отплясывали лезгинку и пели кубанские песни, удивляя всех своим искусством. На аудиенции во дворце Фараг-Абад в присутствии двора и приглашенных депутатов меджлиса Султан-Ахмед-шах благодарил Баратова за «образцовое поведение русских войск и дружелюбное отношение к населению».

В знак особого благоволения он вручил генералу высшую награду — тот самый осыпанный бриллиантами «темсал» с собственным портретом на ленте.

Благодарность монарха была не просто проявлением вежливости к находившимся на персидской земле войскам дружественного государства, отстоявшим его трон в критические дни. Поведение бойцов Баратова с момента высадки корпуса в Энзели очевидцы действительно считали образцовым, ведь установление добрых отношений с местными жителями генерал считал важнейшей предпосылкой успешного проведения операции и не уставал внушать эту мысль подчиненным.

В первый же день экспедиции он категорически потребовал не допускать насилия по отношению к населению, избегать браться за оружие в городской черте, что могло повлечь невинные жертвы, не нарушать экстерриториальность религиозных учреждений, хотя бы даже было известно о нахождении там муджахидов.

Напутствуя выступавшие из Казвина 23 ноября войска, он вновь подтвердил этот приказ, подчеркнув, что оружие должно применяться крайне разборчиво, после того, как командиры будут твердо уверены, что перед ними вооруженный враг, а не мирные обыватели, хотя бы и разгоряченные подстрекательскими призывами.

Накануне вступления в священный Кум казачьих сотен Баратов имел продолжительную беседу с губернатором города. Тот уговаривал Николая Николаевича воздержаться от ввода войск в городские стены. Поскольку в Куме вооруженный мятеж против шаха мог иметь продолжение, генерал убедил губернатора в необходимости этого шага, подтвердив, что такова и воля властителя Персии, но предложил отвести казачьему полку для постоя тот квартал, где он в наименьшей степени обеспокоит мусульман.

Никаких эксцессов, по свидетельству А.Г. Емельянова, за время пребывания русских войск в Куме не случилось. Держались казаки в священном городе скромно. Приглашенные духовенством побывать в храмах, почтительно осмотрели шиитские святыни. Возглавлял побывавшую у них группу христиан командир корпуса, человек глубоко религиозный, по суворовскому образцу взявший за правило никакого серьезного дела не начинать без молитвы, военный успех венчать молебном…

Как известно, во время военных действий войска обычно не церемонились с местными жителями, по необходимости, а порой и без нужды производя реквизиции — изъятие продовольствия, скота, фуража под обещание, что правительство когда-нибудь возместит нанесенный ущерб.

Баратов же под страхом военно-полевого суда запретил в Персии реквизиции, потребовав от всех должностных лиц не изымать, а закупать продукты, скот и фураж, и расплачиваться за них наличными по устраивающим местных крестьян ценам, благо казначейство Кавказской армии выделило средства.

В итоге иранцы, многие из которых поначалу настороженно и даже враждебно восприняли появление пришельцев из России, спустя несколько недель относились к казачьим отрядам по-иному, почувствовав, что получили возможность извлечения дохода за счет продажи продуктов своего труда иноземцам, которые не отличались при этом особой скупостью. Примечательно, что местные жители связывали щедрость казаков в основном с именем командира русского корпуса.

А.Г. Емельянов в книге «Персидский фронт» оставил любопытное свидетельство, как уже после Февральской революции 1917 года (отразившейся на положении экспедиционных войск наихудшим образом, поскольку финансирование их стало осуществляться скудно), иранцы продолжали верить в генерала Баратова. Когда в Персии появились денежные знаки новой власти — «керенки» с изображением Таврического дворца в Петрограде, где заседала Государственная дума — местные жители принимали при расчетах эти кредитные билеты очень неохотно.

Однажды на тегеранском рынке, когда Емельянов расплачивался за какую-то покупку, пожилой торговец долго рассматривал врученную ему купюру с характерным архитектурным силуэтом и резюмировал: «Караван-сарай не нужно, не хорошо! Давай Баратов!».

И тыча пальцем в похожее на «караван-сарай» изображение Таврического дворца, пояснил, что на русской ассигнации, как ему казалось, уместней быть портрету популярного в его стране генерала, который представлялся ему олицетворением неиссякаемой мощи и покоряющей сердца кредитоспособности России…

После героической персидской эпопеи Николай Николаевич с 1918 года был представителем Добрармии и ВСЮР в Закавказье. 13 сентября 1919 года на него в Грузии совершили покушение: в автомобиль бросили бомбу. Баратов остался жив, но лишился ноги.

В эмиграции он занимался организацией помощи военным инвалидам, с 1930 года возглавлял Зарубежный союз русских инвалидов и являлся главным редактором вновь созданной ежемесячной газеты «Русский инвалид».

Скончался генерал от кавалерии Баратов в Париже 22 марта 1932 года. Его похоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

На многолюдных похоронах за гробом несли и русские награды, и британский орден Бани, и французский Командорский крест ордена Почетного легиона, и высший персидский знак отличия: «темсал» от Султан-Ахмед-шаха – усыпанный бриллиантами миниатюрный портрет властителя...