|
Удивительная и тревожная история батальона немецких бюргеров, не отказавшихся от расстрела 1500 стариков, женщин и детей.
Гиряева В. Кристофер Браунинг. Совершенно обычные мужчины: резервный полицейский батальон 101 и «окончательное решение» в Польше. Социологическое обозрение 2010. т. 9 № 3. с. 107-128.
[Ниже выписки; в квадратных скобках мои вставки, вне скобок — цитаты из статьи.]
…101-й резервный полицейский батальон был поднят с нар в здании школы в польском городе Белгорай. Мужчины были жителями Гамбурга, отцами семейств среднего возраста пролетарского или мелкобуржуазного происхождения. Поскольку они были слишком старыми для службы в вермахте, их призвали в ряды полиции порядка. Большинство из них еще никогда не служили на занятых территориях. К 13 июля они находились в Польше почти три недели. Было еще темно, когда они залезали в грузовики, чтобы выехать на первое серьезное задание: что им предстоит, они не знали. Колонна взяла курс на восток. Через полтора-два часа они остановились в местечке Йозефов, находившемся на расстоянии всего 30 км от Белгорая. Йозефов был типичным польским поселением с белыми домами, крытыми соломой, 1800 его жителей были евреями. Полицейские полукругом обступили майора Траппа, 53-летнего профессионального полицейского, получившего у подчиненных доброе прозвище «папа Трапп». Он был бледен, заметно нервничал, в его глазах стояли слезы. Старясь держать свои чувства под контролем, Трапп сообщил, что батальону предстоит ужасно неприятное задание. Ему самому задание не нравится, все это очень прискорбно, но приказ поступил с самого верха. Может быть, подчиненным будет легче справиться с заданием, если они будут думать о бомбах, которые падают на головы женщин и детей в Германии. Один из полицейских вспомнил, что Трапп сказал, что евреи спровоцировали бойкот со стороны Америки, который нанес Германии ущерб. Два других полицейских утверждали, что Трапп говорил о наличии в Йозефове евреев, которые помогают партизанам. Затем он перешел к изложению сути задания. Батальон должен собрать всех евреев. Работоспособные мужчины должны быть отделены и направлены в трудовой лагерь. Остальные — женщины, дети, старики должны быть расстреляны на месте. После того как Трапп объяснил подчиненным, что их ожидает, он сделал исключительное предложение: кто не чувствует себя достаточно зрелым для исполнения этого задания, может отойти в сторону… [с. 109]
…Всего 10-12 человек отказались от выполнения задания и отошли в сторону, сдав оружие. Они должны были быть готовы выполнять другие приказы майора Траппа. Затем были распределены задания: два взвода третьей роты должны были окружить деревню и расстреливать любого, кто пытается бежать, остальные — вывести евреев на рыночную площадь деревни. Евреи, которые были слишком слабы или стары, чтобы дойти до площади, и дети должны были быть расстреляны на месте. Нескольким полицейским из первой роты надлежало конвоировать перевозку работоспособных евреев, отобранных на рыночной площади, в Люблин, остальным — идти в лес и образовать «расстрельную команду». Вторая рота и третий взвод третьей роты получили приказ погрузить евреев на грузовики батальона и отвезти их с рыночной площади в лес… В это время унтер-офицеры разделили полицейских на группы по 2-4 человека, которые прочесали еврейскую часть Йозефова, вытащили людей из домов, стариков, больных и детей расстреляли на месте, остальных согнали на рыночную площадь. Часть полицейских стояла на улицах, ведущих к рыночной площади, чтобы не дать людям сбежать. Городок был настолько мал, что происходящее нельзя было скрыть, раздавались крики. На допросах многие полицейские показывали, что видели на улицах убитых, слышали, что все пациенты еврейской больницы и жители еврейского дома престарелых были расстреляны на месте, но в том, что расстреливали лично они, сознались только двое. Очень много расхождений в ответах полицейских на вопрос, расстреливали ли они младенцев и детей. Одни утверждали, что не трогали младенцев и детей; другие говорили, что матери ни за что не хотели оставлять своих детей, поэтому многие женщины пришли на рыночную площадь с детьми и были вместе с ними посажены в грузовики. Первая рота получила соответствующий инструктаж у врача батальона, который показал, куда надо стрелять, чтобы убить жертву с первого выстрела, и ушла в лес, а адъютант Траппа начал проводить на рыночной площади отбор работоспособных евреев. Когда были отобраны 300 работоспособных мужчин, из леса послышались первые выстрелы…. В течение дня в лесу под командованием капитана Вольауфа полицейские укладывали евреев лицом на землю и расстреливали по команде и так группу за группой до наступления темноты с перерывом на обед. «Расстрельные команды» первой роты сменяли «расстрельные команды» второй роты, потом снова расстреливала первая и т. д… Полицейские потеряли счет расстрелянным ими людям. «Много», — вспомнил один из полицейских… Поскольку вторая рота не получила указаний, как правильно стрелять, то вскоре все вокруг и сами полицейские были забрызганы кашей из крови и мозгов. Некоторые полицейские говорили, что уже в ходе расстрела пытались отказаться расстреливать детей; многие после восьмого-десятого трупа начинали промахиваться, и их сменяли командиры или другие полицейские. [с. 117—118]
…Кристофер Браунинг пытается разобраться, почему только 12 человек из 500 сразу отреагировали на предложение Траппа и отказались участвовать в предстоящей бойне. Браунинг называет следующие причины: во-первых, предложение поступило очень неожиданно, у полицейских не было времени подумать, и многие упустили свой шанс. Во-вторых, конформизм. Человек в форме идентифицирует себя в первую очередь со своими товарищами и испытывает потребность не выделяться из группы. Поскольку батальон был совсем недавно полностью сформирован, между полицейскими не успели сложиться доверительные товарищеские отношения, и отказаться от задания — значило выделиться, показать себя трусом и слабаком и остаться без поддержки… Многие из обвиняемых полицейских оспаривали тот факт, что у них была возможность выбора. Некоторые говорили, что не слышали этих слов Траппа. Один из полицейских, убивший 20 человек, говорил, что не отказался от задания, поскольку евреи и без него не избежали бы своей участи, а мысль о том, что он сделал что-то неправильно, пришла к нему уже годы спустя… Помимо такого удобного и рационального объяснения в протоколах допросов были зафиксированы и совсем извращенные самооправдания. 35-летний рабочий старался расстреливать исключительно детей. Его товарищ расстреливал матерей, а он детей, которых женщины привели с собой, успокаивая себя тем, что ребенок без матери все равно не выживет. «В определенном смысле это успокаивало мою совесть — спасение детей, оставшихся без матери», — сказал полицейский… Смысл его слов стал ясен только после того, как ему задали повторный вопрос о религиозном значении слова «спасать» (нем. erlösen), и полицейский подтвердил, что тот, кто спасает людей, — спаситель, избавитель. Интересно отметить, что в воспоминаниях полицейских за небольшими исключениями практически не фигурировал антисемитизм как таковой. Евреи были для полицейских «врагом», по отношению к которому не испытывают человеческих чувств. Поляризация «мы» и «они» тем не менее является в военное время нормой. Можно предположить, что полицейские неосознанно переняли антисемитскую доктрину Третьего рейха, ведь они по меньшей мере согласились с тем, что евреи — это враги. На это представление: «еврей — враг народа» опирается Трапп, предлагая мужчинам подумать о том, что немецкие женщины и дети погибают под бомбами врагов. [с. 119]
Помимо той дюжины, которая сразу отказалась от выполнения задания, были и те, кто отказывался после нескольких первых трупов. Точное их количество установить не удалось, их было существенно больше, чем 12, но тем не менее как минимум 80 % участников «расстрельных команд» расстреливали до тех пор, пока не были убиты все 1500 человек, пишет Браунинг. Даже 20 и 25 лет спустя те полицейские, которые отказались продолжать расстрел после нескольких выстрелов, объясняли свое решение не моральными и этическими мотивами, а физической брезгливостью. Но никто не ставил под сомнение дисциплину или режим… [с. 119]
Очень редко полицейские обосновывали свой отказ от участия или от продолжения участия в расстреле политическими или этическими оппозиционными воззрениями. Один полицейский сказал, что он как коммунист был против национал-социализма как такового. Его сослуживец, долгие годы бывший социал-демократом, был против антисемитизма. Некоторые их товарищи говорили о том, что не принимали антисемитизм как составляющую режима. Садовник из Гамбурга объяснял свою позицию тем, что с началом истребления евреев он потерял львиную долю своих клиентов… Один полицейский, который особенно подробно рассказал о своем отказе принимать участие в убийствах, мотивировал свой отказ тем, что все равно не хотел делать карьеру в полиции, так как был ремесленником и имел в Гамбурге мастерскую. Лейтенант Бухманн также подчеркивал на суде, что его решение было подкреплено его финансовой независимостью, возрастом и нежеланием продвигаться по службе. Товарищи же, достаточно молодые люди, еще могли и хотели чего-то достичь, отмечал Бухманн…[с. 119—120].
…состав 101-го резервного батальона не проходил никакого специального отбора. По возрасту, региональному и социальному происхождению эти мужчины не являлись действительно пригодным «материалом» для создания команды будущих массовых убийц. О том, что какой-то отбор имел место, говорит очень большой процент членов НСДАП среди низшего состава батальона (25 %). Найти следы особого отбора офицеров оказалось еще сложнее… [с. 123]
…Большинство рядовых были из Гамбурга и окрестностей, 63 % — из рабочих, но в основном не владеющих определенной профессией, а разнорабочих (в порту, на судах, на складах, на сельскохозяйственных работах, официанты, водители грузовиков), что было характерно для Гамбурга тех лет. Практически все 35 % рядовых из среднего класса были наемными работниками; три четверти были заняты в сфере продаж, четверть состояла на государственной службе или работала в частных бюро. Кроме того, 2 % составляли учителя, аптекари, мелкие частные предприниматели. Средний возраст рядовых — 39 лет (более половины в возрасте от 37 до 42 лет). Эта возрастная группа была, по меркам вермахта, уже «стара», но с сентября 1939 года мужчин этого возраста массово призывали в резервные полицейские батальоны. [с. 115]
Из приведенных данных следует, что рядовой состав 101-го резервного батальона состоял из представителей низших слоев немецкого общества, чуждых социальной и географической мобильности и прекративших свое образование в 14–15 лет, окончив народную школу. На 1942 год удивительно большой процент рядового состава состоял в НСДАП… Возраст рядового состава позволяет предположить, что годы, в которые формируются мировоззрение и характер, эти люди провели в донацистской Германии и им были известны и иные, не только нацистские политические и моральные нормы. Большинство из них были родом из Гамбурга — города, который считался самым ненацистским из всех крупных городов Германии. По мнению автора, именно эти люди вряд ли могли быть теми, из кого можно было бы рекрутировать массовых убийц для проведения в жизнь нацистского «окончательного решения». [с. 116]
Чаще всего убийцы объясняли свои действия тем, что у них не было выбора, они
выполняли приказ. …Тем не менее этот аргумент неприменим к 101-му батальону в целом. С того самого момента как майор Трапп со слезами на глазах предложил тем, кто «не считает себя достаточно зрелым для такого задания», отойти в сторону и защитил полицейского от гнева его командующего капитана Хоффманна, было ясно, что в батальоне нет мнимого принуждения. [с.125].
Участники «расстрельных команд» на допросах… также признавались, что часто при зачистках не стреляли, если эта их слабость могла быть скрыта от глаз сослуживцев. [с. 125]
Если исполнение приказов в данном случае нельзя объяснить страхом перед наказанием, может быть, его можно объяснить с точки зрения «подчинения авторитету», по Стэнли Милгрэму, задается вопросом автор. Это объяснение, как и предыдущее, не совсем подходит к ситуации, сложившейся в 101-м батальоне. В отличие от лабораторных экспериментов Милгрэма майор Трапп не был сильным авторитетом, напротив, он был слаб и показывал свою слабость подчиненным. Он признался, что приказ ему неприятен, но пришел «с самого верха»… [с. 126]
Были ли полицейские 101-го батальона жертвами «промывки мозгов»? — спрашивает себя Браунинг. Безусловно, Гиммлер придавал огромное значение идеологической индоктринации эсэсовцев и полицейских. [с. 126].
[далее 3 стр. посвящены изучению вопроса индоктринации]
Обобщая, можно сказать, что 101-й резервный батальон был так же заражен расистской и антисемитской пропагандой, как и все остальное германское общество. Кроме того, как во время базового обучения, так и после него полицейские подвергались индоктринации, хотя большая часть материалов тем не менее не совсем подходила для поставленных целей. Кроме того, важную роль сыграл конформизм. [с. 128]
Браунинг завершает свое исследование следующими размышлениями. Попытка историка объяснить поведение человека, а уж тем более поведение 500 людей сама по себе весьма дерзкое предприятие. Рассказанная история — это история совершенно обычных мужчин, у которых был выбор и большинство из которых решились на ужасающие преступления. Однако оправдать убийц нельзя. Ведь и в 101-м батальоне были те, кто отказался убивать. Человеческая ответственность относится к области индивидуального. Коллективное поведение батальона тем не менее вызывает определенную тревогу. И сейчас существуют общества, в которых сильны расистские настроения. Везде люди стремятся сделать карьеру. Любое современное общество характеризуется сложной бюрократической системой и специализацией, размывающей чувство личной ответственности. Любой социальный коллектив оказывает давление на поведение входящего в него индивида. Если мужчины из 101-го резервного батальона в таких условиях смогли стать убийцами, то для какой группы людей можно полностью исключить такую возможность? [с. 128]
Вернуться назад
|