Яд для Геринга

История Второй мировой войны до сих пор хранит немало тайн. И все же время идет, и завеса над ними постепенно начинает приоткрываться. Вот одна из подобных историй.

Письмо от американца Стиверса
 
Герберт Ли Стиверс (крайний слева) – один из конвоиров Геринга

На адрес волгоградского ветерана войны Владимира Никитовича Заворотнева пришло письмо из Калифорнии от рядового американской армии Герберта Ли Стиверса.
«Дорогой русский друг, мистер Заворотнев! С великим трудом разыскал через американское посольство в Москве ваш адрес, чтобы переслать это письмо-исповедь.

Пишет вам Герберт Ли Стиверс, бывший рядовой армии США. Помните, осенью 1946 года мы, американцы и русские, поочередно несли караул на Нюрнбергском процессе, а потом и в тюрьме, где содержались главные нацисты? Мы познакомились при смене караула.
Я увидел на вашем кителе медаль с изображением дядюшки Джо, так мы называли Сталина, и попросил обменять ее на часы. Вы чуть не врезали мне тогда по физиономии.

Оказалось, что это медаль за победу над Германией, которой дорожит каждый солдат.
Потом мы подружились. Мне тогда было 19, вам – чуть больше, и мы обсуждали наше будущее. Вы сказали, что обоснуетесь в Сталинграде, это я хорошо запомнил, как и вашу фамилию, которую вы написали в моей солдатской книжке. Тогда же я познакомил вас со своей девушкой-немкой, которой в первый же день признался, что охраняю самого Геринга. Она сделала большие глаза, но ничего не сказала. На очередное свидание со мной она привела свою подругу Мону. Та сразу спросила, правда ли, что я запросто общаюсь с “наци номер два”? Я вел себя как напыщенный индюк. Показал ей автограф Геринга, который взял у него. Тогда Мона, кокетливо закатив глазки, осведомилась, не могу ли я передать лекарство “очень больному Герингу”, конечно, не безвозмездно.

И я купился, как идиот. Тогда меня не насторожило, что рейхсмаршал мало походил на больного. Он был “свой парень”, мы говорили с ним о спорте, авиации (он неплохо знал английский).
Я передал ему лекарство. Геринг поблагодарил. Я не предполагал, чем все это закончится.

Совет друга

 
Палач сержант Вуд

Скандал разразился, когда выяснилось, что за два часа до казни Геринг принял яд. Трясли всех часовых. К счастью, это произошло не в мое дежурство. И, тем не менее, я не находил себе места. Ведь за пособничество нацистам мне грозил трибунал. Камень свалился с моего сердца, когда нашли предсмертную записку Геринга, в которой он сообщал, что капсула с ядом у него всегда была с собой. Некоторые следователи отнеслись к этому скептически, и появилась версия, что яд мужу пронесла в камеру его супруга Эмма при последнем свидании. Когда ажиотаж более или менее улегся, я на радостях пригласил вас в кабак, чтобы отметить окончание процесса и казнь нацистов. Тогда я здорово нализался и в порыве откровенности признался, что именно я передал Герингу яд, думая, что это сердечное лекарство. Вы не поверили мне, мол, что за пьяный бред, и посоветовали не трепать зря языком. Этим вы спасли меня от возможного суда.

«Хочу стать чистым перед Всевышним и перед вами»

 
Бывший рядовой армии США и сегодня вспоминает о своем проступке
Стыд за содеянное и страх преследовали меня всю жизнь. Повиниться во всем я смог лишь благодаря настойчивому совету моей дочери Линды, которая на протяжении 15 лет видела мои мучения. К тому же мне стало известно, что за давностью лет в тюрьму меня уже не посадят. Мое признание в прессе произвело эффект разорвавшейся бомбы. А когда волна всеобщего возмущения спала, я понял, что груз с души не снят. Я человек глубоко верующий и не успокоюсь, пока не исповедуюсь перед вами.
Мне уже 86 лет, и перед тем, как отойти в мир иной, хочу стать чистым перед Всевышним и перед вами. Чтобы как-то искупить свой грех,
вернувшись из армии, я устроился на самую тяжелую работу – металлургом. Наивно полагал, что тяжким трудом заслужу прощение. Надеюсь, что вы поймете и простите меня, все равно Геринг подох бы и без моего участия.
Если захотите ответить мне, сообщаю свой адрес и телефон. Остаюсь вашим другом и должником. Герберт Ли Стиверс».

Роковая ошибка

– Я действительно не поверил тогда Герберту, – при встрече с автором этой статьи прокомментировал письмо В.Н. Заворотнев. – Мало ли что могло взбрести в голову пьяному человеку.
Особенно перенесшему такую нервную встряску, как казнь военных преступников. В тот день я дежурил на крыше тюрьмы и видел, как внизу подводят к виселице очередного осужденного, как палач, сержант Джон Вуд, хладнокровно накидывает веревку ему на шею. Я отвернулся, но ничто не могло заглушить вопли и мольбы жертв. Я ждал, когда же выведут Геринга, с которым у меня были особые счеты. За снесенные его самолетами Сталинград и другие наши города. Но, естественно, не дождался.
Позднее, когда я уже вернулся на родину, вспомнил, что Мона передавала Герберту какое-то лекарство для Геринга. И тут меня будто током ударило: это действительно был яд! Герберт сказал мне правду, но не побегу же на него доносить. Геринг все равно уже мертв. Зачем портить жизнь человеку, совершившему ошибку…

Медаль «За отвагу» – от маршала Жукова

 
Заворотнев с боями прошел от Сталинграда до Берлина
– А как вы попали на Нюрнбергский процесс?

– О, это долгая история. В конце войны в расположение нашего стрелкового батальона прибыл молодой полковник. Мы выстроились на плацу, и офицер, обходя строй, отобрал самых рослых и бравых солдат. Нас повезли в Потсдам, где мы узнали, что попали в роту почетного караула. После нескольких недель усиленной муштры утром 8 мая нас вывезли на аэродром Темпельхоф – встречать главнокомандующих армиями государств-союзников, прибывающих в Карлсхорст для подписания акта о безоговорочной капитуляции Германии.
Победителей встречали с почестями. Последним на запасную полосу сел самолет с немецкой делегацией во главе с фельдмаршалом Кейтелем. Их никто не встречал. На церемонии в Карлсхорсте я стоял позади фельдмаршала. Он нервно крутил в руках авторучку и испачкал чернилами белую перчатку. Когда Жуков приказал немецкому военачальнику подойти к нему для подписания акта о капитуляции, Кейтель вытер рукой в перчатке испарину со лба, и чернильное пятно перекочевало туда.
Потом мы встречали глав государств-союзников в Потсдаме. А в 1946-м нас перебросили на процесс в Нюрнберг.
Чего только я за все время службы в роте почетного караула не перевидал!
А все-таки больше всех мне запомнился Жуков. В апреле 45-го я столкнулся с ним нос к носу.
В тот день нас послали за «языком», – продолжал свой рассказ Заворотнев. – В поисках его нарвались на эсэсовцев. Прячась от них в камышах на берегу Рейна, я поскользнулся у края обрыва и полетел в воду. Выбредаю к берегу и наталкиваюсь на маршала.
Оказалось, он вместе с нашим командармом Чуйковым подъехал на машине.

– Ты откуда, солдат? – спрашивает Жуков. Видно было, что он в хорошем настроении.
– Да вот, товарищ маршал Советского Союза, жарко стало, искупаться решил…
– Молодец, гвардеец, не растерялся. Вася, – повернулся он к Чуйкову.
– Твой гвардеец? – И, не дожидаясь ответа, добавил: – У тебя там, в загашнике, что-нибудь есть?
– Да одна «За отвагу» осталась, Георгий Константинович, – догадался Чуйков.
– В самый раз, давай ее сюда.
– Это тебе за то, что от Сталинграда до Берлина дошел…

Схватка под землей

 
Нюрнбергская городская тюрьма. Охранники у камер подсудимых

Не сказал я тогда маршалу, за что получил такую же медаль тремя годами раньше. В октябре 1942-го наша 138-я стрелковая дивизия обороняла полоску земли от завода «Красный Октябрь» до берега Волги. В один из боев взрывом снаряда меня отшвырнуло в траншею и засыпало землей. Когда очнулся, не мог понять, где я, не видно ни зги. Пошевелил рукой и вздрогнул, нащупав чье-то тело.
– Кто ты, из какой части? – хрипло спросили меня по-немецки.

– Я советский солдат и не намерен отчитываться ни перед кем, – ответил я на том же языке.
– Ах ты, грязная русская свинья… Ты мой пленник и должен вытащить меня отсюда. Потом я подумаю, оставлять ли тебя в живых, унтерменш…
Меня охватило бешенство, я вцепился фрицу в горло и стал душить. Немец оказался сильнее, вывернулся и зажал мою шею, как в тисках. Я захрипел и, теряя сознание, укусил душившую меня руку. Немец взвыл от боли и ослабил хватку…
– Ах ты, ублюдок! Все равно тебе не жить! Таких, как ты, мы погоним в рейх работать на благо великой германской нации, а ваших баб определим в бордели. Это обещаю тебе я – унтер-офицер вермахта!

Ненависть утроила мои силы, мы опять схлестнулись. Я был моложе и проворнее, снова добрался до его горла и стал душить. И делал это до тех пор, пока он не обмяк. Когда нас откопали, я так и держал фрица за глотку. Много позже я рассказал об этом эпизоде Герберту, но он не поверил.
Мы помолчали. Потом я спросил, возвращаясь к разговору:
– Собираетесь ответить американцу?
– Скорее всего, напишу. Скажу одно: «Успокойся, Герберт, ты же солдат!»
Иван БАРЫКИН