В случае со Львом уместно вспомнить ситуацию с фигурой Романа Мстиславича, которого ряд летописей по политическим мотивам выставлял посредственным князем, а то и вовсе полной бездарью, но при перекрестном сравнении источников и анализе исторических событий выяснилось, что всё было с точностью до наоборот. Льва летописи также характеризуют как достаточно посредственного правителя, деспота, неспособного на конструктивную деятельность, или даже вовсе «бесчестного князя», который презрел свои родственные связи и действовал сугубо в личных интересах. Княжич действительно был горяч нравом и вел себя независимо, из-за чего рассорился почти со всеми своими родичами. Но именно потому он и заслужил негативные оценки в летописях, включая те, которые писались под эгидой тех самых родственников, не жаловавших независимо ведущего себя Льва.
При более скептическом подходе к источникам, включении в работу иноземных хроник и глубоком анализе всего материала наследник Даниила Галицкого предстает перед нами в совершенно другом свете, и именно эта точка зрения сейчас преобладает среди современных историков. Так, к примеру, еще долго после смерти Льва продолжалась подделка грамот от его имени, так как именно он обладал в глазах потомков наибольшим весом как справедливый правитель, что добавляло веса подделкам. Сохранилась добрая память о князе и в народной памяти. Иностранные хроники также дают характеристику Льву Даниловичу как достаточно успешному и влиятельному правителю, пускай и не такому умелому политику, как отец, но, вероятно, еще более талантливому полководцу и организатору.
Родился будущий князь Галицко-Волынского государства примерно в 1225 году. С детства он постоянно был при отце как один из старших сыновей, а после смерти брата Ираклия – и как отцовский наследник. Он был умен, храбр и умел в военных делах. Именно ему приписывают усовершенствование метательных машин, перенятых у монголов. С другой стороны, Лев не был лишен недостатков. Самым главным из них была чрезмерная горячность, выливавшаяся во вспышки плохо контролируемого гнева. Также он был весьма своевольным и независимым и в определенных условиях мог пойти наперекор воле родственников и даже отца, что в дальнейшем привело к конфликтам внутри династии Романовичей. Тем не менее, своего наследника Даниил высоко ценил — и именно потому нещадно использовал его таланты в своих целях. Впервые он стал действовать самостоятельно после нашествия Батыя, когда Даниил посадил своего сына княжить в Перемышле.
А город этот вместе с землей, надо заметить, были далеко не простыми. Здесь сходились многие торговые пути и имелись залежи важных ресурсов, в первую очередь, соли и болотной руды. Последнее обуславливало также весьма развитую местную металлургию. Перемышльское боярство в результате еще в XII веке оказалось богаче волынского и по своему поведению напоминало скорее галицких воротил, стремившихся стать самостоятельной политической силой и сосредоточить в своих руках все места «кормления» на территории княжества. Лев Данилович, само собой, с полной отдачей бросился бороться с боярами и сосредотачивать в своих руках всю полноту местной власти и источников ресурсов и богатства. Именно это привело к тому, что позднее элита княжества, включая духовенство, постоянно поддерживала Ростислава Михайловича в его претензиях на Галич, а значит, и Перемышль.
Методы борьбы с боярством оказались достаточно нестандартными. Помимо обычных репрессий и конфискаций имущества, применялся и достаточно интересный метод занятия земли князем путем создания подконтрольных только ему общин. Для этого использовались как переселенцы и беженцы, так и военнопленные любой этнической принадлежности: венгры, поляки, литовцы, половцы, немцы и чехи. Метод этот, несмотря на свою оригинальность, оказался достаточно эффективным, и уже к 1250-м годам перемышльское боярство было значительно ослаблено и ударными темпами покидало территорию государства Романовичей или же примыкало к «новому» боярству, гораздо более лояльному центральной власти.
Первое боевое крещение в качестве полководца Льву довелось принять в 1244 году, когда его дружина преградила путь венграм во главе с Ростиславом Михайловичем. То сражение он проиграл, причем во многом из-за пассивности дружины союзного белзского князя, Всеволода Александровича, который, вероятно, в дальнейшем примкнул к Ростиславу и за это был лишен своих земель, хотя конкретной информации о его судьбе, увы, нет. Несмотря на это, уже в следующем году в битве при Ярославе инициативные смелые действия Льва во многом обеспечили победу над войсками претендента. Даниил в дальнейшем на полную использовал полководческие таланты своего сына, и, когда ему пришлось покинуть Русь из-за приближения Бурундая, король Руси знал, что оставляет свое государство в надежных руках.
Отцы и дети
Возвращение короля Руси домой в 1262 году оказалось весьма непростым испытанием для его старшего сына. Лев все это время находился в своих владениях, видел войско Бурундая и держал руку на пульсе ордынской политики, зная, что там начала разгораться усобица. Знал это и Даниил, который, вернув в свои руки власть, тут же заговорил о большой войне со степняками за Русь. Его не смущал тот факт, что Бурундай разрушил все союзы Романовичей, за исключением Польши. Смуту в Монгольской империи он воспринял как предсмертные корчи всего могущества степняков, что подталкивало его к скорейшему выступлению против них и получению полной независимости. Авторитет Даниила был настолько силен, что все сыновья, братья и племянники подчинились ему. Все, кроме Льва. Лев прекрасно осознавал реальное положение вещей и считал, что кампания против Орды сейчас приведет государство Романовичей к расчленению и гибели от рук очередного Бурундая, который не станет довольствоваться покорностью князей и уничтожением городских стен.
Это вызвало конфликт между Романовичами и в конце концов привело к расколу между ними. Нет, семейство все еще держалось единства, старалось вместе решать важные вопросы, но отныне между ними начали нарастать противоречия и конфликты. Самым острым оказалось противостояние Льва с отцом, и Даниил Галицкий в результате фактически отрешил его от наследования государства, сделав наследником своего брата, Василька, а после него – Шварна, который стал любимым сыном, и стал конфликтовать со своим старшим братом. Тем самым Даниил, стремившийся всю жизнь к единоначалию, фактически предал сам себя, оставив старые законы о наследовании, о которых он не вспоминал всю жизнь. Кроме того, был произведен передел удельных княжеств между родственниками, в результате чего Лев лишился Галича, сохранив за собой лишь Перемышль с Белзом, хотя Бурундай лично оставил его править всем Галицким княжеством, а Василька – всей Волынью. Шварн, не бывший наследником ни по примогенитуре, ни по лествице, получил два самых ценных удела во всем государстве – Галич и Холм, что выдвигало его в качестве первого и главного наследника своего отца. Даниил был полон решимости воевать со степняками, но вскоре тяжело заболел, а в 1264 году умер. Примириться с сыном ему так и не довелось.
После смерти Даниила в Галицко-Волынском государстве, де-юре разделенным на две части, установилось странное положение с властью. По завещанию усопшего короля Руси, во главе государства Романовичей оставался Василько, однако фактически он не пытался играть роль лидера, ограничившись контролем над своим Волынским княжеством. Не исключено, что Василько себя так вел из желания не обращать на себя внимания хана, который мог и наказать князя за нарушение его воли о разделении Галиции и Волыни. В Галицком княжестве совместно правили два брата, Лев и Шварн, которые кое-как помирились и стали соправителями, однако реальная власть принадлежала Льву, так как Шварн в это же время был занят литовскими делами со своим родственником Войшелком, который добровольно передал власть над княжеством своему зятю и удалился в монастырь на Волыни. При всем этом и Василько, и Шварн признавали главенство Льва, который таким образом оказался государем Галицко-Волынского княжества, хотя де-юре имел соправителя, да к тому же не контролировал Волынь.
Такое разделение власти не могло не ослабить потенциал государства Романовичей, так как после смерти Даниила оно фактически распалось. Василько княжил на Волыни, Шварн контролировал Холм и Галич, а Льву остались его уделы в Белзе и Перемышле. Родственники остались связаны договоренностями о взаимопомощи, но очень быстро стали плести друг против друга интриги, так как объективно мешали самоутверждению любого из Романовичей в качестве короля Руси. К счастью, такая ситуация продлилась недолго: в 1269 году умерли и Шварн, и Василько. Ближайшими родственниками остались лишь Мстислав Данилович и Владимир Василькович, причем оба признавали верховную власть Льва, пускай и не питали к нему особой симпатии. Особенно это касалось Владимира, при дворе которого и писалась Галицко-Волынская летопись, давшая Льву характеристику подлого, бесчестного князя. А между тем князь Галицко-Волынского государства, Лев Данилович, всеми силами старался удержать достижения своего отца.
Князь Перемышльский и Белзский
В ранний период своего правления князю Перемышля и Белза приходилось несладко. С одной стороны, требовалось помогать родственникам, а с другой — те не жаловали его, рано или поздно могли и должны были его предать, и потому помощь приходилось или дозировать, или вовсе не присылать. Со Шварном, несмотря на примирение, отношения все равно оставались сложными, особенно в свете получения тем Литвы. Время до 1269 года ушло, по сути, на укрепление личных владений и сколачивание союзов. Развитие собственных владений, начатое еще в 1240-е годы, в этот период продолжилось еще большими темпами. Следуя примеру отца, основавшему Холм, Лев Данилович еще в 1245 году заложил основу нового города на границе двух своих уделов: Белзского и Перемышльского княжества. Этот город быстро низвел расположенный вблизи Звенигород до минимального значения, а также стал активно поглощать значение и влияние Галича и Перемышля, которые в этот период начинают переживать стремительный упадок. Как некоторые уже могли догадаться, городом этим стал Львов, куда в начале 1270-х годов переместил свою столицу Лев Данилович.
В поиске союзников крайне ценным кадром оказалась супруга князя, Констанция Венгерская. Она была дочерью венгерского короля и потому могла просить у него поддержки своего супруга. Для этого Лев даже несколько раз посещал саму Венгрию, где был обласкан тестем, Белой IV, и получил обещания поддержки в случае войны с родичами. Одним этим ценность Констанции не ограничивалась: та была весьма дружна со своими сестрами Кунигундой и Иоландой, которые были замужем соответственно за краковским князем Болеславом V Стыдливым и Болеславом Благочестивым из Калиша. Они регулярно переписывались, приезжали друг к другу в гости, а с учетом того, что краковский князь во всем слушал супругу, а калишский также искал друзей и союзников, это означало формирование «союза трех принцесс». В дальнейшем отношения Льва и Болеславов окажутся весьма крепкими, и они будут регулярно помогать друг другу выбираться из передряг, показав редкую для того времени верность союзу.
Великий князь Литовский Миндовг умер в том же году, что и Даниил Романович. Ввиду близких родственных связей единственного короля Литвы Романовичей, в первую очередь Шварна, галицко-волынские князья не могли не принять участие в грядущей борьбе за власть. Впрочем, не они одни оказались заинтересованы Литвой: как только успели похоронить Миндовга, власть в свои руки взял его племянник Тройнат. Он имел слабую поддержку среди знати, да к тому же на литовские земли, бывшие на тот момент, с точки зрения католического мира, отсталыми варварскими владениями, вдруг заявили претензии Тевтонский орден и Пржемысл Отакар II, король Чехии. Амбиции их поддерживал папа римский, который быстро добился от ордена отказа от претензий в пользу чеха. Наконец, претензии на великое княжение выдвинул брат Тройната, полоцкий князь Товтивил. Каша заваривалась еще та….
В борьбе между Тройнатом и Товтивилом победил первый, убив своего брата и взяв под свой контроль Полоцк. При этом новый великий князь, будучи ярым сторонником язычества, достаточно быстро нажил себе врагов из числа знати, особенно христианской ее части, которая при Миндовге стала достаточно многочисленной. В результате этого его в том же 1264 году убили, а вместо него пригласили Войшелка, единственного оставшегося в живых сына Миндовга. Тому уже пришлось повоевать за этот титул, в чем ему оказали поддержку двое из Романовичей: Шварн и Василько. При этом Войшелк был человеком глубоко духовным, уже не раз отказывался от мирской жизни, не сделал исключение и в этом случае. Посадив править от своего имени Шварна, которого он также назначил своим наследником, Войшелк вновь ушел в монастырь, расположенный на Волыни, твердо решив посвятить остаток своей жизни богу. Литовская знать такое решение признала, так как Шварн уже давно считался «своим» и успел обзавестись репутацией хорошего правителя и воина.
Такой расклад был целиком в интересах Романовичей, они таким образом могли унаследовать Литву и создать объединенное государство, которое уже могло претендовать и на самостоятельную борьбу с Ордой, и на активное противостояние любому противнику, включая крестоносцев. Это была великолепная перспектива. Однако Льву Даниловичу, старшему сына Даниила Галицкого, все это совершенно не нравилось. Он и так плохо ладил с Васильком и Шварном, а когда последний стал еще и фактическим великим князем Литвы, положение его стало критическим. В любой момент брат мог презреть родственные связи и попытаться отобрать владения Льва в свою пользу, преследуя при этом сугубо государственные цели. Приходилось искать союзников, готовить к походам армию и вообще делать все то, что делал Даниил во время постоянных конфликтов за возрождение государства Романа Мстиславича.
Убийство Войшелка
Войшелк Миндовгович
С ранним периодом правления Льва Даниловича оказалась связана весьма мрачная и неоднозначная история об убийстве им князя-монаха Войшелка, которая произошла в 1267 году. Этот поступок является историческим фактом, но его детали, мотивация Льва и суть происходящего до сих пор остаются неизвестными. Версия, выдвинутая Галицко-Волынской летописью, может оказаться правдой, а может также отличаться крайней предвзятостью, из-за чего относиться к ней как к истине не стоит. Одно можно сказать точно: событие это поставило крест на возможном улучшении отношений Льва Даниловича со своими родичами. В их глазах он отныне стал окаянным убийцей, отступником, и потому не заслуживал сколь-либо уважительного отношения. Свое господствующее положение над ними в дальнейшем Лев заслужит исключительно военной силой и политическим влиянием.
Суть официальной истории такова. Во время пира во Владимире-Волынском, где хозяином был Василько, встретились Лев и Войшелк. После пира, когда все уже ушли опочивать, Лев и Войшелк остались выпить еще по чарке, и по ходу дела между ними завязалась ссора. Вспыльчивый Лев разгневался, что Войшелк отдал Литву не ему, а Шварну, и убил того. В качестве альтернативного варианта: Войшелк уже покинул место пира и отправился в свой монастырь, но Лев догнал его, и уже тогда между ними завязалась ссора, закончившаяся смертью литовца.
В этой истории хватает «дыр». Прежде всего в мотивации Льва. Для литовцев он был никем, и требовать от Войшелка передачи великого княжества в его руки было как минимум странно, ибо Шварн был зятем Миндовга и уже из-за этого получал кое-какие претензии на Литву. Кроме того, нельзя было не учитывать его поддержку литовской знатью, которая значила не так уж и мало. При разборе всей этой ситуации историки вообще столкнулись с тем, что касательно этого инцидента Галицко-Волынская летопись (главный источник информации о происходивших тогда в Юго-Западной Руси событиях) подвергалась наиболее тщательной редакции. В отличие от всех прочих мест, слова и предложения четко выверены, будто написаны свидетелем тех событий, который отлично запомнил все происходившее. Увы, это противоречит самому ходу событий, так как Лев и Войшелк, согласно самой летописи, после пира остались наедине.
Много событий, связанных с самим пиром, вызывают массу вопросов. К примеру, происходило все якобы не при дворе Василька, а дома у богатого горожанина, что уже похоже не на пир, а на тайную встречу двух князей. Не исключено, что так оно и было, и на самом деле Лев пытался убедить Войшелка в том, чтобы как минимум не передавать Литву Шварну. Впрочем, это лишь догадки. По тексту летописи складывается впечатление, что Василько старался максимально откреститься от происходившего, оправдываясь перед потомками, а может, и перед Шварном за то, что организовал встречу, которая могла сыграть против него.
Не стоит забывать, что и Василько, и Войшелк боялись Льва. Первый просто опасался своего племянника из-за конфликта характеров: нерешительный и мягкий волынский князь, способный играть вторые роли, не мог не конфликтовать с решительным племянником, который должен был подчиняться, но вместо этого стремился подчинять сам. У Войшелка причины для страха были куда серьезнее: ведь еще недавно он стал одним из организаторов похищения и убийства Романа, брата Льва, с которым их связывали, вероятно, самые лучшие отношения среди всех сыновей Даниила Галицкого.
Как бы то ни было, но Лев и Войшелк точно встретились во Владимире-Волынском при посредничестве Василька. Можно утверждать, что переговоры шли успешно и что в ходе них князья занимались возлиянием (не исключено, что в чрезмерных количествах), раз они потом еще остались вдвоем на последнюю чарку. Что бывает со взрослыми мужчинами под воздействием винных паров? Правильно, они не следят за своим языком. Между князьями могла случиться обычная ссора по любой причине. И тут начинала играть обычная физиология: набожный, соблюдающий все посты и обладавший хлипким телом литовский князь столкнулся с человеком, который с детских лет был привычен к воинскому искусству и длительное время буквально не выходил из сражений. Даже простой удар кулаком в таком случае мог оказаться смертельным, не говоря уже о разного рода случайностях. В таком случае важное политическое событие в истории отношений Романовичей и Литвы могло быть спровоцировано обычным избытком алкоголя в крови участников.
Точно узнать, что тогда произошло, в наше время уже не суждено. Впрочем, даже весьма предвзятый летописец называет это убийство случайным и указывает на то, что Лев его не планировал. Тем не менее, в краткосрочной перспективе этот поступок даже сыграл на руку князю Перемышля: без Войшелка Шварн был уже не настолько легитимным правителем Литвы, и, хотя он еще правил до 1269 года, но дело значительно осложнилось из-за оппозиции знати, которую возглавил Тройден, чьим союзником быстро стал Лев. Возможность унии Литвы и Галиции-Волыни более не представилась. Однако стоит помнить, что Шварн Данилович не имел прямых наследников, и потому объединение под его началом Галицко-Волынского княжества и Литвы в любом случае не могло оказаться долгосрочным: литовская знать не признала бы брата или племянника Шварна в качестве князя, а среди его братьев и племянников не было человека, способного удержать в своих руках Литву, за исключением разве что Льва. При этом без победы над Львом Шварн не смог бы объединить оба государства. Потому любые построения, ведущие к тому, что лучше бы в результате победил Шварн, будут весьма шаткими, ибо без прямых наследников такой исход мог не только привести к распаду едва образовавшегося единого государства, но и к стремительному упадку самого Галицко-Волынского княжества, которому в реальности еще предстояло играть важную роль в истории региона до конца столетия.
Венгерский вопрос
В Венгрии даже в период расцвета была очень сильная знать, которая порой диктовала условия королю или вовсе вытворяла такие кульбиты, от которых у соседей кровь стыла в жилах. Ярким примером может служить судьба королевы Гертруды Меранской, супруги Андраша II, которую знать убила во время отлучки короля и, по сути, не понесла наказания: казнены были лишь несколько зачинщиков, которых сделали козлами отпущения. Сын и наследника Андраша, будущий король Бела IV, вероятно, был свидетелем убийства матери и потому до конца своей жизни сохранил нежную, трепетную ненависть к устоявшимся порядкам в Венгрии. Увы, борца с системой из него не получилось: в конце концов ему тоже пришлось идти на уступки перед всесильной знатью ради ведения собственной политики.
Еще одним примером может стать судьба сыновей Ростислава Михайловича, любимого зятя короля Белы IV, бывшего какое-то время претендентом на галицкий престол. Их у него было двое: старший Бела и младший Михаил. Последний был убит при невыясненных обстоятельствах в 1270 году. Бела же какое-то время пользовался большой популярностью среди части знати и рассматривался как претендент на трон вместо Ласло IV Куна, сына половчанки, который стал королем в 1272 году. Понимая угрозу, исходящую от Белы, семейство Кесегов, бывшее сторонником Ласло, изрубило его на куски во время коронационного пира, долго глумилось над останками, после чего разбросало их по разным частям замка. Сестре Белы, монахине Маргит, после этого пришлось долго собирать части своего брата для захоронения…
Рано или поздно в Венгрии должно было рвануть. Отличным поводом для этого послужило начало правления малолетнего Ласло Куна, сына от половчанки, что многие представители знати воспринимали как самый полный моветон. Масла в огонь подливало то, что немалое число половцев под началом хана Котяна, который был дедом нового короля, некогда эмигрировало из степи в Венгрию, спасаясь от монголов. Вместо радушного приема как на Руси их встретило ожесточенное сопротивление венгерских феодалов. В результате уже с 1272 года страна пошла под откос: начались масштабные конфликты между отдельными магнатами, их партиями, появился новый претендент на трон, Андраш Венецианец (кстати, ставленник убийц Белы Ростиславича, Кесегов, которые резко поменяли сторону). Весь тот хаос, постоянные интриги, предательства, убийства и резню половцев мадьярами и мадьяров половцами достойны отдельного материала. Государство, несмотря на все усилия держаться воедино, фактически распалось, и какой-то порядок был восстановлен лишь в правление Карла I Роберта Анжуйского (1307-1342). Ласло IV будет бороться за единство своей страны вплоть до 1290 года, когда его, по иронии судьбы, убьют половцы, зарубив в собственном шатре.
Снова война
Венгерский вопрос вообще стал тревожить Льва Даниловича сразу, с 1272 года, порой с неожиданных сторон. Он не был близок с Белой Ростиславичем, однако жестокое убийство столь знаменитого венгерского аристократа не могло не вызвать какую-либо реакцию. Всколыхнулись не только Романовичи; происходящим в Венгрии быстро заинтересовались поляки и чехи, папа римский, ордынский беклярбек Ногай, причем все проявили единодушие в том, что такая ситуация недопустима и надо бы ее как-то решить объединенными усилиями. На носу у Венгрии, которая еще недавно фактически претендовала на гегемонию в регионе, вдруг оказалась война против всех своих соседей.
Формирующуюся коалицию поспешил разбить барон Гуткелед, манипулировавший юным королем Ласло Куном в первые годы его правления. Первым делом он… взял в жены Марию, дочь Гертруды фон Бабенберг и Романа Даниловича, которая, помимо прочего, являлась герцогиней Штирии. Таким образом он хотел привлечь внимание Льва Даниловича и склонить его на свою сторону, однако затея провалилась: поддержку русичей все равно получили противники Гуткеледа. Более того, барон из-за этого брака разругался с вдовствующей королевой, матерью Ласло Куна, что усугубило хаос в венгерской политике. В результате единственным союзником венгерского короля с 1273 года оказался король Германии, Фридрих I фон Габсбург, который собирался вернуть Австрию в лоно Священной Римской империи, что толкало его на войну с Пржемыслом Отакаром II. Лев же с поляками оказался в союзе с последним и в будущем должен был принять участие в большой войне в Центральной Европе.
Война началась неожиданно, в 1276 году. Чешского короля застали врасплох, он даже не успел собрать свое войско, в результате чего без особого сопротивления был вынужден признать свое поражение и подписать соответствующий договор. Впрочем, договор этот оказался бесполезным куском пергамента: прикрываясь им и всячески откладывая выполнение своих обязательств, чешский король готовился к войне. В рамках этой подготовки он окончательно решился на заключение союза с поляками и Романовичами. В 1278 году Пржемысл пошел войной на Рудольфа I, отказавшись соблюдать условия мира. В рядах его армии, скорее всего, находились отряды армии Льва Даниловича, а может, и сам князь. Однако на Моравском поле это воинство потерпело тяжелое поражение, а Пржемысл Отакар II погиб в бою.
Конфликт Романовичей и Венгрии после этого не прекратился и стал лишь набирать обороты. Не прекратился он и после присоединения Закарпатья примерно в 1279-1281 годах, которое, судя по всему, прошло достаточно легко и бескровно, при полной поддержке местного населения. Используя силы собственной армии и татарской конницы, которую ему исправно присылал татарский беклярбек Ногай, Лев в 1283 и 1285 годах совершил еще два больших похода в Венгрию. С большим трудом Ласло Кун смог отстоять Пешт, который какое-то время находился в осаде. Этого Льву оказалось достаточно, чтобы обезопасить собственные границы и гарантировать сохранность за собой Закарпатья, которое превратилось в меч, нависающий над Венгрией. Ведь с ним Карпаты, которые ранее служили надежной защитой от больших вторжений, теперь целиком контролировались Галицко-Волынским государством.
Продолжение следует…