Автор: Елена Хорватова
О царской каторге в СССР написано было немало, там "гнили и гибли безвинно", лишь за "революционные идеалы"... И особенно зверской представала женская каторга, куда в "столыпинских вагонах" везли "мучениц-революционерок, чудом избежавших казни". Теперь рассмотрим факты. В 1920-х в журнале "Каторга и ссылка", издававшемся Обществом политкаторжан и ссыльнопоселенцев, регулярно печатались воспоминания каторжанок. "Жертвы царизма" обычно попадали туда за террористические акты, обычно связанные с убийствами. За такие преступления полагалась смертная казнь (именно за терроризм, за другие преступления смертной казни в России не было, только каторга). Но во многих случаях террористам казни заменяли каторгой, и женщинам прежде всего... Со времени казни Софьи Перовской женщин-террористок не казнили 25 лет, пока летом 1906 года не был приведен в исполнение приговор в отношении З.В. Коноплянниковой, убийцы командира Семеновского полка. Но все равно такие случаи были редкостью - большинство террористок оказались на каторге.
Женщины-каторжанки
Конечно, бывшие террористки старались рассказать о нечеловеческих условиях, в которых оказались безвинно, но при этом не скрывали многие факты, которые считали вполне естественными. По их мнению, это вписывалось в картину страданий, за которые они себя очень жалели. Интересно вчитаться в их воспоминания внимательно, очень многое поражает.
Итак, основные действующие лица: Биценко Анастасия Алексеевна, из крестьян, учительница, лично застрелила генерала Сахарова. Измайлович Александра Адольфовна, дворянка, дочь боевого генерала, участника Русско-японской войны; покушалась на жизнь минского губернатора Курлова. Езерская Лидия Павловна, дворянка, зубной врач, устроила в своем медицинском кабинете явку для террористов; ранила могилевского губернатора Клигенберга, участвовала в подготовке убийства министра внутренних дел Плеве. Фиалка Ревекка Моисеевна, портниха, занималась подготовкой бомб для террористических актов. Спиридонова Мария Александровна, дворянка, конторская служащая, убила полковника Луженовского. Школьник Мария Марковна, работница, ранила черниговского губернатора Хвостова. Беневская Мария Аркадьевна, дворянка, принимала участие в подготовке ряда террористических актов; полиция вышла на ее след, когда она готовила бомбу для убийства генерала Дубасова и случайно произвела взрыв. У Беневской были повреждены кисти рук, пришлось обратиться в больницу за помощью, где ее арестовали. Что-то подобное представляли из себя и остальные дамы.
И Спиридонова, и Биценко, и Измайлович, и другие каторжанки оставили воспоминания, которые были опубликованы. Наибольший интерес все же представляет труд Фанни Радзиловской и Лидии Орестовой (Бабченко) "Мальцевская женская каторга" ("Каторга и ссылка", 1929, № 10). Именно в нем много внимания уделяется бытовым условиям каторжной жизни, а не только политическим настроениям заключенных. В январе 1906 года (когда революция была в разгаре и только-только властям удалось справиться с декабрьским восстанием 1905 года в Москве) было решено перевести женщин-политических в Мальцевскую каторжную тюрьму, "в обособленное от других каторжных женщин помещение" (из предписания военного губернатора Забайкальской области Эбелова). "С этого периода, т.е., с февраля 1907 года и вплоть до весны 1911 года, Мальцевская тюрьма стала средоточием всех политических каторжанок, отбывавших свой срок в Сибири", - читаем в указанном труде. Приводятся и цифры политических каторжанок, сразу опровергающие расхожее утверждение о десятках и сотнях тысяч борцов, брошенных в тюрьмы в период Первой русской революции. В "средоточии всех политических каторжанок" в 1906 году собрали 6 революционерок, через полтора года, летом 1907 их стало 14, еще через год - 33, и только в 1911 году там оказалось 62 политкаторжанки ("жертвы царизма" со всей многомиллионной России).
Торжественная встреча первого этапа с женщинами-политическими, следовавшими на Мальцевскую каторгу, в Акатуйской каторжной тюрьме. А.А. Измайлович рассказывала об этом так:
"- А вон тюрьма, - показывают конвойные, ... чинно шагающие со всех сторон наших экипажей... Белые, не очень высокие стены резко выделяются среди зеленой поляны и зеленых же гор. Вот мы у ворот. Здесь нас подхватила живая шумная волна, увлекла за собой, оглушила криками приветствия и громом революционных песен, осыпала цветами... (...) Кругом, везде, со всех четырех сторон маленького дворика деревья, гирлянды цветов, флаги, красивые надписи без конца: "Да здравствует социализм", "В борьбе обретешь ты право свое", "Да здравствует партия соц.-рев."... А в одном уголке,особенно красиво убраны гирляндами зелени и цветов на полотне фамилии нас шестерых... Мы стояли под звуками Марсельезы и дождем цветов"... Да, что и говорить - нечеловечески суровый каторжный режим!
Террористки рядом с упомянутым Измайлович плакатом
Но вернемся к тому, о чем писали Радзиловская и Орестова. Политические жили в своих камерах, отдельно от уголовных преступниц. Днем камеры не запирались, можно было свободно выходить в общий коридор и наведаться друг к другу в гости из камеры в камеру. Перед обедом и ужином полагались две прогулки по два часа. Конечно, мемуаристки настаивали, что они голодали. Но голодали, видимо, не сильно - помимо прочих продуктов каждой полагалось по большой буханке ржаного хлеба (в источнике - "ок. 1 кг"), который большинство из них не ели. Просто не любили черный хлеб, выносили его в общий коридор и оставляли там для уголовниц, у которых были вкусы попроще. (Голодающие люди никогда не будут разбрасываться буханками хлеба!) Это заметил начальник тюрьмы и предложил дамам вместо готовых ржаных буханок выдавать пшеничную муку. Они согласились на белую муку, "которую... отдавали печь за ограду тюрьмы крестьянам". Теперь у каторжанок к утреннему чаю были свежие белые булки. Получалось около 1,5 - 2 кг пшеничного хлеба на человека в неделю. Главная проблема была в том, что "казенное питание" казалось избалованным дамам невкусным.
Чаепитие каторжанок
Жили женщины коммуной. Деньги, получаемые из дома, обычно складывались в общий котел. Беневская и Измайлович получали из дома по 50 рублей в месяц, остальные - поменьше, некоторым помощь приходила нерегулярно. И все же деньги были приличные. (Для сравнения - жалованье горничной в столичном Петербурге в то время составляло 7 рублей в месяц, если очень повезет - 9 рублей). Каждой каторжанке разрешалось выписывать для себя продукты на 4 рубля 20 копеек в месяц. Чтобы понять, много это или мало, приведу средние цены на некоторые продукты в России до 1914 года (цены указаны за фунт, это немного меньше, чем полкило):
фунт ржаного хлеба - 2 копейки;
фунт говядины - 10-22 копейки (в зависимости от сорта);
фунт сельди - 6 копеек;
фунт сливочного масла - 48 копеек;
десяток яиц - 30 копеек.
На 4.20 можно было купить не так мало.
"Выписка [продуктов] производилась нами 1 раз в 2 недели, - рассказывали мемуаристки. - Выписывали чай, сахар, картошку, иногда кету, изредка рис, яйца". Тратами распоряжалась выбранная староста. Однажды девушки свергли старосту, показавшуюся им слишком экономной в тратах. Дело взяли в свои руки Фиалка и Бронштейн и в камерах появились "зеленые огурцы, ягоды и другие вкусные вещи". Однако, в бюджете коммуны вскоре появилась брешь, и власть снова поменялась. Большим подспорьем были также посылки, приходившие без ограничений, даже из-за границы (!). "Однажды Маруся Беневская получила из Италии от своих родных прекрасный торт", который поделили на всех. Так всегда делили посылки и особенно сладости из них. Родственники старались обеспечить каторжанок всем необходимым - не только питание, но и самовары, одеяла, книги, модная одежда регулярно поступали с воли. Ходили женщины обычно в своей одежде, а не в казенной арестантской - в серые бушлаты и халаты они облачались лишь в экстренных случаях, когда с проверкой приезжало большое начальство. (Даже на фотографиях видно, что каторжанки любили белые или светлые шелковые платья и блузки и не отказывались от украшений).
Ни на какие работы - не только на лесоповал, но и на тюремную кухню - политкаторжанок не водили. "В Мальцевской тюрьме оставалось много свободного времени для занятий и для личного общения между собой, потому что на физическую работу у нас уходило сравнительно немного времени и энергии", - признавались мемуаристки. То, что они называли "физической работой", заключалось в самообслуживании - прислуги в тюрьме не было (хотя кое-что удавалось переложить на плечи уголовниц). Главной работой было мытье полов в камере раз в неделю и стирка своего белья раз в месяц. Впрочем, поскольку белье дамы меняли часто, накапливалось его за месяц много. К тому же было ежедневное дежурство по камере. В обязанности дежурной входило приготовление утреннего и вечернего чая с последующим мытьем чашек, легкая уборка в камере и вынос параши. Зимой еще надо было топить печь. Только один раз за указанные период в камере был ремонт, и дамам пришлось самим белить стены. "Кончилось тем, что после побелки у большинства руки были до того разъедены, что не только пришлось освободить их от физической работы, но и еще ухаживать за ними, - одевать, раздевать и чуть ли не кормить с ложечки". Что ж, несмотря на такие досадные проблемы, свободного времени у политкаторжанок было достаточно, и они постарались сделать свою жизнь максимально интересной...
Кроме политзаключенных в Мальцевской каторжной тюрьме содержались и уголовные преступницы. Условия содержания у них были хуже - камеры перегруженные, вместо кроватей - нары, к тому же, их привлекали к работам на кухне или к шитью. "В то время, как мы занимались только самообслуживанием, они целый день выполняли тюремные уроки, вязали варежки и шили рубахи на мужские тюрьмы, сучили пряжу на казну, выполняли работы за оградой тюрьмы, стряпали на всю тюрьму и т.д.", - вспоминали бывшие каторжанки. Среди уголовниц преобладали женщины, осужденные за убийства (мужей, незаконнорожденных детей, возлюбленных). Но по отношению к политическим уголовницы вели себя корректно - попыток что-либо у них отнять, драк или оскорблений не было - "никаких поползновений по отношению к нам не практиковалось", - говорили мемуаристки. Напротив, наблюдался обмен полезными навыками - например, в 1909 году в тюрьме оказалась уголовница, владевшая сапожным мастерством. Она обучила некоторым операциям политических, и они стали сами чинить свою обувь и подшивать валенки кожей.
Петр Владимирович Карпович, убийца министра просвещения Боголепова, с 1906 года находился в Акатуйской тюрьме, в 1907 году попал под амнистию и был выпущен на поселение, откуда вскоре сбежал и перебрался в США. Многие политические заключенные, попадавшие на Мальцевскую каторгу, имели неплохое образование. Ф. Радзиловская и Л. Орестова собрали сведения о 66 женщинах-политкаторжанках: 42 человека до ареста занимались умственным трудом и только 24 - физическим. 43 человека имели среднее, высшее и незаконченное высшее образование. Причем, достаточно образованными были женщины из разных социальных слоев, поскольку к началу 20 века расслоение в обществе значительно выравнялось. Например, Анастасия Биценко, происходившая из крестьянской семьи, окончила гимназию и педагогическое отделение Высших женских курсов. Были дисциплины, в которых кто-то из дам преуспел особенно - кто-то свободно говорил по-французски, кто-то знал химию, кто-то литературу. В Мальцевской тюрьме сложилось нечто вроде образовательных курсов, на которых "знатоки" делились знаниями с менее подготовленными. Мария Беневская вела занятия по химии, Надежда Терентьева - по истории, Александра Измайлович - по литературе. Общий курс литературы основывался на трудах Иванова-Разумника, а на семинарах детально разбирали романы Чернышевского, Герцена и других "прогрессивных авторов". Слушательницы были очень довольны, считая, что Измайлович "умеет как-то особенно разбудить мысль, остановиться на интересных моментах". Террористки с увлечением занимались математикой, решая как ребусы сложные алгебраические задачи. И особое значение имело изучение философии.
Террористки повышают свой теоретический уровень на каторге
"Философией занимались в Мальцевке с большим увлечением довольно значительное количество лиц в одиночку, вдвоем и в кружке под руководством Зины Бронштейн. Занятия по философии и психологии вызывали как-то особенно много споров и страстности. Целый ряд отдельных философских проблем тщательно прорабатывался в тюрьме. Так, помнится, коллективно был проработан вопрос о субъективном начале в древней философии". Радзиловская и Горовиц, выходя "в вольную команду", горевали, что застряли на "монадах Лейбница" и не смогут заниматься дальше... Большим успехом пользовались также занятия по политической экономии и изучение трудов Маркса, запрещенные книги которого поступали, тем не менее, в каторжную тюрьму. Подспорьем в занятиях была библиотека, собранная заключенными в тюрьме. Не такая большая - 700-800 томов, но "прекрасно подобранная". Философские труды, новинки беллетристики, книги на иностранных языках, присылаемые из-за границы родными Марии Беневской, собирались для общего использования. Изучение французского было особенно популярно (в ущерб английскому и немецкому) отчасти из-за желания прочитать новые французские романы, на которые устанавливалась очередь. Во всей каторге было только 24 арестантки со знаниями в объеме начальной школы или малограмотных (преимущественно, среди уголовниц). Их решено было учить, чтобы вышли на волю, освоив программу средней школы. Занятия были групповыми и даже индивидуальными, так как на каждую ученицу приходилось по несколько учительниц.
Были занятия и "практического характера". Сарра Данциг, профессиональная массажистка организовала кружок по освоению навыков массажа. Занятия были настолько успешными, что ее ученицы, например, Любовь Орлова (не путать с актрисой!), выпущенная с каторги на поселение и отправленная в Якутск, безбедно жила там на заработки от сеансов массажа.
Мемуаристки подчеркивали: "С уголовными женщинами у нас были довольно хорошие отношения". "Хорошие отношения" установились у политических и с начальством. Относительно хорошие, поскольку слуги царского режима были достойны презрения по определению. Не то, что бомбистки, убивавшие порой вместе с намеченной жертвой - адмиралом или министром - человек 20-30, случайно оказавшихся рядом. Вот они любили народ! "Держали мы себя с начальством гордо и независимо, но никакой тюремной войны не вели, поскольку наше начальство не давало нам для этого поводов. Так, к нам ни разу не применялась унизительная команда: "встать!", никто никогда не обращался к нам на "ты", ни разу не были применены репрессии, карцера, нас не заставляли петь молитвы и т.д."
Обыск в камере политических за четыре года - с 1907 по 1911 - был только один раз, и то возмутил каторжанок до глубины души: "Так однажды, в связи с провалом нескольких серьезных писем, у нас, по распоряжению из Зерентуя, был очень тщательный обыск, рылись под карнизом пола, в уборной и т.д."
В "серьезных письмах" шла речь о подготовке к побегу Марии Спиридоновой. Узнав об этих планах, начальство произвело досмотр адресованной Спиридоновой посылки, в которой обнаружились "деньги, револьвер и яд". Стоит ли удивляться, что в камере был обыск? "Наш тюремный день начинался часов в 8 утра. Проверяли нас утром в 6 часов в то время, когда мы спали. Надзиратель входил в камеру и считал издали количество тел на кроватях. Мы так к этому привыкли, что шум отпираемой двери не будил нас, и мы продолжали спать". Двери в камеры запирали только после вечерней поверки. Две двухчасовых прогулки в день были большим развлечением. Весной и летом каторжанки выходили гулять за пределы тюремной ограды, где могли насладиться природой, собрать букеты красивых забайкальских дикорастущих цветов (подснежников, багульника, диких орхидей или пионов "марьин корень", ромашек, маков и т.д.), которыми украшали камеры. Видя любовь женщин к цветам, начальство разрешило каторжанкам развести во дворе клумбы. Началось соревнование за самую красивую клумбу - родственники присылали в тюрьму семена и рассаду, и двор украсили левкои, незабудки, резеда и множество других цветов...
"Летом вся наша жизнь несколько менялась и в смысле занятий. Мы больше гуляли и меньше занимались углубленными, серьезными предметами. Хотелось больше полениться, погреться на солнышке, полежать с книжкой в цветнике. Посмотреть при закате солнца на сибирские красивые краски, которые там действительно изумительные, благодаря чистому, ясному воздуху". В зимний период не обходилось и без драмкружка. Политкаторжанки устроили любительский театр и поставили несколько пьес серьезных авторов - Гоголя, Ибсена, Пшибышевского... Большое впечатление их спектакли производили не столько на своих, политических, живших прежде в больших городах и знавших лучшие профессиональные труппы, сколько на уголовных и охрану. Старший надзиратель Иван Евгеньевич из казаков сидел на спектаклях "зачарованный" и не мог оторваться, даже если его звали к начальству... Среди претензий, выдвигаемых женщинами-политзаключенными Мальцевской каторги, было и недостаточно хорошее медицинское обслуживание. В Мальцевке имелся только фельдшер, обслуживавший также и роту охраны. Его услугами дамы были не довольны - то он плохо вырвал зуб Измайлович, то не смог помочь Орестовой с приступами ревматизма. Особенно обидным показалось, когда целая камера заболела инфлюэнцей (гриппом), а фельдшер не мог помочь больным; пришлось лечиться своими силами. За помощью предпочитали обращаться к своим же арестанткам - Беневской, имевшей незаконченное высшее медицинское образование, и к Езерской, дипломированному зубному врачу. Однако нужды больных женщин, судя по воспоминаниям самих каторжанок, все-таки учитывались.
Например, Ольге Полляк, страдавшей астмой, администрация обеспечивала кислородные подушки, одна из которых постоянно была у нее под рукой. В тяжелых случаях заболеваний к женщинам вызывали тюремного врача Рогалёва из Зерентуя (с ним каторжанки дружили и использовали его для пересылки запрещенных писем), или отправляли в Иркутск и в Читу, где были хорошие больницы с квалифицированным персоналом. Маня Школьник воспользовалась этим и в 1911 году, симулировав болезнь, совершила из Иркутска побег. Поэтому к следующему тяжелому случаю администрация отнеслась с недоверием, опасаясь новой аферы. Одна из каторжанок, Фанни Ройтблат (она больше известна, как Фанни Каплан, покушавшаяся на жизнь Ленина после революции) была еще до ареста ранена в голову осколками собственной бомбы. В тюрьме у нее вдруг пропало зрение. Беневская прочитала все медицинские книги, бывшие у нее под рукой в тюрьме. поставила диагноз - повреждение зрительного нерва при ранении. Через несколько дней зрение восстановилось, но вскоре пропало надолго. Фанни воспринимала свою слепоту трагически, хотя все же надеялась, что зрение вернется само собой. Подруги боялись оставлять ее одну. Через месяц она смирилась со своим положением, стала учиться обслуживать себя и читать по азбуке для слепых. Но когда врачи убедились, что она не симулирует, в 1913 году (уже после перевода каторжанок в другую тюрьму), ее отправили для лечения больницу, где частично восстановили зрение, а также удалили осколки бомбы, застрявшие в ее руках. В результате она смогла не только видеть, но и читать с лупой.
В 1911 году, когда в Мальцевке оставалось только 28 политкаторжанок, женскую тюрьму было решено расформировать. Женщин-заключенных перевели в Акатуйскую тюрьму. Их особой заботой было упаковать и вывезти любовно собранную библиотеку. Из остальных вещей взяли лишь самое необходимое - на новом месте быстро обзавелись другими вещами. Каторжанок-бессрочниц положено было перевозить в кандалах. Но начальство не хотело этого делать и попросило женщин дать слово, что не будут устраивать побег. Слово каторжанки дать отказались (Спиридонова снова намеревалась бежать и даже обзавелась для этой цели револьвером), но женщин все равно повезли без кандалов, записав всех больными... Спиридонова дорогой в силу каких-то причин бежать передумала и револьвер потихоньку выбросила. Всех каторжанок, кто досидел на каторге до 1917 года, амнистировали после Февральской революции...
Биценко в 1918 году примкнула к большевикам, по рекомендации Свердлова вступила в РКП(б), окончила Институт красной профессуры, занимала ряд высоких должностей. В 1938 году была арестована и расстреляна.
Мария Спиридонова стала одним из лидеров эсеровского антибольшевистского мятежа 1918 года, была приговорена к 1 году тюрьмы, но сразу амнистирована за "заслуги перед революцией". Позже неоднократно приговоравилась к небольшим срокам и ссылкам за различные нарушения, например, за попытку бежать за границу. В 1937 году ее арестовали и приговорили к 25 годам заключения. Ирина Каховская, еще одна бывшая каторжанка из Мальцевской тюрьмы, арестованная НКВД, увидела Спиридонову в "столыпинском" вагоне, в котором перевозили советских заключенных. Спиридонова на допросах потеряла слух - при избиениях ей повредили барабанные перепонки. Но она прокричала бывшей сокамернице свою статью и срок, показывая, что ответа не услышит... В 1941 году ее расстреляли в Орловской тюрьме вместе с Александрой Измайлович, которая тоже была арестована и приговорена.
Источник:
http://www.belrussia.ru/page-id-4921.html
http://www.belrussia.ru/page-id-4922.html