Как мы уже выяснили в предыдущей статье («Герои былин и их возможные прототипы»), образ былинного князя Владимира Красно Солнышко – синтетический. Наиболее вероятными прототипами данного князя являются Владимир Святославич и Владимир Всеволодович Мономах. А его отчеством, по мнению многих сказителей и неизвестного автора южно-немецкой поэмы «Ортнит», было Всеславич.

Многоликий князь Владимир

Князь Владимир в былинах присутствует почти всегда, но неизменно как второстепенный или даже эпизодический персонаж. И видим мы его исключительно на пиру, даже если Киев осажден либо захвачен врагами. Характер Владимира в русских былинах меняется в соответствии с требованиями сюжета. Сказители почему-то не сочли нужным придумывать антипода этому, в общем-то, положительному персонажу – какого-нибудь, условного Святополка или Изяслава. То есть, в русских былинах есть свой «король Артур», но нет «Мордреда». Если нужен князь справедливый и ласковый – пожалуйста, вот пирует Владимир в окружении бояр и богатырей, не отказывая в гостеприимстве даже незнакомцу.




Нужен завистливый и корыстолюбивый – таковым Владимир предстает в былинах о Дюке Степановиче и Ставре Годиновиче (Гордятиновиче).




Требуется проиллюстрировать коллаборационизм правителя, который предает интересы народа, отдавая государство во власть чужеземным захватчикам – читайте былины о Тугарине Змеевиче и Идолище Поганом: завоеватели весело пируют за столом всячески угождающего и прислуживающего им князя (который терпит даже заигрывания «гостя» с его супругой – княгиней Апраксой).




Сластолюбие и коварство приписывает князю Владимиру былина о Даниле Ловчанине. Вероломство и неблагодарность мы видим в былинах о его ссоре с Ильей Муромцем.

В результате образ былинного князя получился весьма неоднозначный.

Мнения историков

Историк-медиевист и исследователь русского фольклора А.В. Марков высказал предположение, что былины ранее подразделялись на «богатырские» и «княжеские». Для княжеских былин, по его мнению, была характерна идеализация образа Владимира. А в богатырских былинах могли проявляться неприязнь и даже антагонизм между незнатными дружинниками и аристократическим окружением князя.


Итак, у былинного князя Владимира, который традиционно почитается воплощением народных представлений об идеальном князе – защитнике родной земли, имеются и темные стороны.

Известный российский этнограф В.Ф. Миллер писал:


Такую двойственность в характеристиках князя В. Миллер объяснял восточным влиянием на русский эпос:





А вот его однофамилец, Орест Миллер, профессор истории русской литературы (остзейский немец и славянофил) считал некоторые отрицательные черты былинного Владимира отголоском «германской дружинности во Владимире как князе-варяге». Отсюда, по его мнению, проистекает корыстолюбие этого князя. С этим доводом невозможно согласиться, так как скупость норманнами почиталась одним из самых страшных недостатков любого конунга. Именно из-за неё не стал идеальным героем саг Ярицлейв из Хольмгарда (Ярослав Мудрый): все скандинавские авторы отмечали, что конунг был хорошим правителем, но скупым, и это звучало почти как приговор. Норманны Эпохи викингов считали, что каждый свободный человек должен владеть только тем, что добыл сам. Всё, что отец не отдавал сыновьям в награду за их деяния, должно было уйти с ним в могилу. При этом не возбранялось раскапывать курганы, а оружие даже специально заворачивалось в промасленную ткань – чтобы герой, не убоявшийся гнева могильного жителя, мог извлечь его. Воспоминания о таких поисках легли в основу русских сказок о мечах-кладенцах (то есть из клада).

А. Никитин писал:


Еще один филолог и историк литературы, Ф. Буслаев (XIX век), обратив внимание на «тусклость и бесцветность» былинного Владимира, считал причиной этого сохранявшуюся в народе память о варяжском происхождении киевских князей, их чужеродность для основной массы населения Руси:


Этот же автор считал, что былинный эпос является отражением дохристианской Руси, а Владимир, по его мнению, лишь у поздних сказителей приобретает некоторые наносные черты христианского государя.

Теперь рассмотрим былины, в которых Владимир оказывается не таким уж «светлым» и совсем не ласковым «Солнышком».

Князь Владимир и Илья Муромец

Самая известная из них – «Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром». Эту былину часто неправомерно объединяют либо путают с другой песней, которая называется «Илья и голи кабацкие», в которой Владимир не позвал на свой пир постаревшего Муромца. Существуют два варианта этой былины. В первом, Илья сам идет было на княжеский пир, но уходит, оставшись недовольным предложенным ему местом. Во втором, обиженный Илья даже и не заходит в княжеский терем. В обоих вариантах он сшибает стрелами золотые «маковки» киевских церквей и на вырученные деньги устраивает свой собственный пир, на который приглашает всех бедняков, а потом – уходит из Киева.




В былине «Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром» конфликт богатыря с князем гораздо более глубокий и имеет весьма серьезные последствия. В тексте данной былины гости разделяются на две категории: бояре и купцы, за столом похваляющиеся «серебром, золотом, жемчугом, казной», и богатыри, «святорусские воины», которым в этом отношении похвастаться нечем. Далее следует традиционный ритуал княжеского награждения. Владимир заявляет гостям:


При этом он щедро одаривает именно бояр, богатырям достаются буквально крохи, а про Илью Владимир и вовсе забывает. Ситуация настолько скандальна, что даже жена князя – Апракса (или Евпраксия) вмешивается и напоминает мужу о богатыре. Владимир отвечает:


Казалось бы, ситуация благополучно разрешилась, но, как говорится далее в былине, «Илье-то шуба не в честь пришла».

Во-первых, это подарок по остаточному принципу, во-вторых – шуба татарская, в-третьих, в печорском варианте былины Владимир дарит Илье шубу, которая ранее была подарена им богатырю Дунаю, и осталась бесхозной после его смерти, то есть, обноски. На этом основании можно сделать вывод, что, на самом деле, Илья Муромец, вовсе не любим Владимиром и его ближайшим окружением: в княжеском тереме этого богатыря, несмотря на все его заслуги, по-прежнему считают «выскочкой» и «деревенщиной».

Дополнительный повод для недовольства Ильи состоит в том, что его, опять-таки, даже и не позвали на этот пир, а когда он пришел сам, посадили в конце стола – «с детьми боярскими». Некоторые сказители пытаются смягчить ситуацию и объясняют это тем, что Илья слишком долго отсутствовал в Киеве: когда богатырь явился к князю, его просто не узнали. Любимому народом и авторитетному в военных кругах Илье Муромцу невозможно сесть на такое место, и потому он скрывает имя, называя себя «Никитой Залешанином, пришедшим из-за леса», то есть рядовым дружинником (в былине о заставе богатырской упоминаются служившие на ней «мужики Залашаньи»). В знак протеста, он, якобы нечаянно, ломает перегородки на скамье, и «прижимает сидящих на другом конце бояр и купцов.




Увидев это, Владимир «стемнел, как темна ночь», «сревел, как будто лев то зверь» и приказал вывести невежу вон – на улицу. Но Илья легко разбрасывает дружинников, и, лишь продемонстрировав свою силу, выходит из княжеских палат. Здесь повторяются события былины про «голей кабацких»: Илья стреляет по золотым маковкам княжеского двора и церквей, и устраивает пир с беднотой. При этом он угрожает Владимиру:


А подаренную Владимиром шубу он «таскает по земле» со словами, что будет так же таскать и князя, топчет её ногами, заливает вином.

Владимир уже понимает, кто приходил в его терем. Тем выше его страх: он приказывает посадить Илью:


Захмелевшего Илью обманом заманивают в погреб, который закрывают решеткой и засыпают песком. Возмущенные богатыри во главе с Добрыней покидают Киев, который теперь остается беззащитным перед татарским вторжением. Дальнейшее всем известно: от голода Илья не умер потому, что еду в погреб приказала приносить жена (либо дочь) Владимира.




Примирился богатырь с Владимиром, только когда Киев едва не был взят осадившими его татарами.

Сухман-богатырь

Другая былина, в которой князь Владимир оказывается отрицательным героем –песня о богатыре Сухмане Одихмантьевиче (обратим внимание, что у этого богатыря такое же отчество, что и у Соловья-разбойника).

Отправленный князем за живой лебедью, Сухман встречает на берегу реки Непры татарское войско и в одиночку разбивает его.




Но Владимир не верит ему и, разгневанный невыполнением приказа, заточает в погреб. Чуть поостыв, он все же отправляет Добрыню проверить сообщение Сухмана. Убедившись в правдивости рассказа, выпускает богатыря, но тот отказывается от встречи, срывает повязки и умирает от кровотечения. Из его крови, по легенде, и образовалась река Сухман.

Б.А. Рыбаков полагал, что этот богатырь являлся представителем племени «черных клобуков». Более того, он считал прототипом героя князя торков Кунтувдея, который был оговорен врагами перед киевским князем Святославом Всеволодовичем в 1190 г. А вождя татарского воинства, с которым сражался Сухман – Азбяка Таврульевича, Рыбаков сопоставил с половецким ханом Кобяком Карлыевичем, убитым в 1183 году.

Впрочем, в других вариантах отчеством героя называется Дамантович, что, по мнению некоторых исследователей, может указывать на его литовское происхождение (предполагаются варианты Довмонтович и даже Гедиминович).

Некоторые исследователи обратили внимание на сходство былины с сообщениями Никоновской летописи: в 1148 г. воевода Демьян Куденевич разбил под Переяславлем союзные войска сына Юрия Долгорукого Глеба и союзных ему половцев. В следующем году Глеб снова осадил Переяславль, и Демьян вновь вышел победителем, но получил в бою множество ран, от которых и умер. Переяславский князь Мстислав Изяславович попытался наградить умирающего воеводу, но получил ответ: «Мертвому незачем желать тленных даров и преходящей власти».

Трагическая судьба Данилы Ловчанина

Ещё более неприглядно выглядит Владимир в довольно редкой былине о Даниле Ловчанине («Данило Ловчанин с женой»). Некоторые исследователи предположили, что в данном случае на образ Владимира наложились черты Ивана Грозного.




Жену Данилы, Василису Никуличну, некий подхалим по Мишатычка Путятнитин (Путятович) порекомендовал князю Владимиру в качестве невесты. Чтобы избавиться от Данилы, того отправляют добыть «льва лютого». Но это – лишь повод, не доверяя «лютости» какого-то там льва, Владимир посылает вслед за Данилой своих дружинников во главе с тем же Мишатычкой Путятнитным. Возмущенный Илья Муромец пытается вразумить князя («изведешь ты ясного сокола, но не поймать тебе белой лебеди»), за что его (опять!) сажают в погреб. Данила сражается с посланными убить его богатырями, и почти побеждает, но, увидев среди них родного брата Никиту и брата названного, Добрыню, он


По другой версии, у Данилы кончились стрелы, и изломалось оружие, и он был убит ударом в спину, спрятавшимся в кустах Мишатычкой.

Василиса, узнав о замысле князя, переодевшись в мужское платье, отправляется за Данилой, чтобы предупредить его, но опаздывает. А изнывающий от нетерпения Владимир выезжает из Киева, чтобы перехватить её и привезти назад. Принужденная идти под венец, Вассилиса прячет под свадебное платье нож, и убивает себя по дороге к церкви. Устыженный Владимир, выпускает из погреба Илью Муромца и приказывает казнить Мишатычку.

Многие исследователи обращали внимание на некоторое сходство сюжета былины с событиями, описанными в «Повести о разорении Рязани Батыем в 1237 году»: Евпраксия, жена рязанского князя Федора Юрьевича, погибшего в ставке Батыя после отказа «показать хану её красоту», также совершила самоубийство, бросившись на землю из окна своего терема. Исторический прототип может быть и Мишатычки Путятина: такое имя носил тысяцкий князя Святополка Изяславича, которого киевляне убили в 1113 г.

Литературные достоинства былины о Даниле Ловчанине были высоко оценены многими известными литераторами (в их числе – Л.Н. Толстой, который, по словам жены, собирался написать драму на этот сюжет) и критики. Н.Г .Чернышевский считал эту былину «лучшим образцом в народной поэзии единства формы и содержания, их совершенства».

"Женская" былина "Ставр Годинович"

Еще одна былина, в которой киевский князь Владимир выглядит не лучшим образом – знаменитая песня «Ставр Годинович» (или Гордятинович). В настоящее время известны свыше 80 записей этой былины.

Правда, следует сказать, что в этой былине не только Владимир и его придворные, но и сам Ставр не вызывают ни малейшего сочувствия. Эту песню можно назвать "былиной без героев" (мужского рода). Единственный положительный персонаж (героиня) — жена Ставра, которая вынуждена действовать не по своей воле, а из-за глупого хвастовства вздорного мужа.




Начинается былина описанием пира, на котором гости, а потом и сам князь Владимир, похваляются своим богатством – и князю, разумеется, никто перечить не смеет. Но вдруг «находит коса на камень»: видимо, уже изрядно захмелевший Ставр начинает оспаривать первенство князя, при этом явно провоцируя его. В.Ф. Миллер писал:


Но и этого Ставру мало – он еще и жену свою, Василису Микуличну, сюда приплетает. Разгневанный князь сажает его в поруб, издевательски предлагая ожидать помощи от «хитрой и разумной жены». Дальнейшие события всем хорошо известны, не будем тратить время на их описание. Поговорим лучше о возможной исторической подоплёке тех событий.

Новгородцы всегда настаивали на соблюдении киевскими князьями их старинных вольностей, в частности, отказывались ехать на суд в Киев. Но Владимир Мономах чувствовал себя достаточно сильным князем, чтобы попытаться сломать эту систему. Предполагают, что основным поводом для недовольства богатых новгородских купцов было положение «Устава» Владимира Мономаха, которое ограничивало срок уплаты процентов с долга двумя годами, затем этот долг должен был стать беспроцентным. А в 1188 г. Владимир и его сын Мстислав вызвали в Киев и привлекли к суду новгородских бояр, обвиненных в ограблении двух купцов (называются их имена — Даньслав и Ноздрьча). Тех из них, что заявили о своей непричастности, «привели к честному кресту», после чего отпустили домой. Но некоторые отказались присягать, апеллируя к старинному праву. Таковых князь задержал у себя.

Новгородская Первая летопись сообщает:


То есть некий новгородский сотский Ставр прогневал князя и был арестован им.

Б.А. Рыбаков отождествил этого сотского Ставра с неким Ставко Гордятиничем, который когда-то сопровождал Мономаха в Смоленск (1069-1070 гг.) а его сына Изяслава – в Берестье (в 1100 г.).

Следы этого человека имеются также в новгородской берестяной грамоте № 613 (предполагаемая датировка – конец XI-начало XII в.в.), запись на которой представляет собой начало письма к Ставру. Кроме того, известен автограф некоего Ставра на стене киевского Софийского собора, который также датируется XI-XII в.в.:


И далее – уже другим почерком:





В Никоновской летописи утверждается, что в Киеве, к северу от Десятинной церкви был двор отца Ставра Гордяты.

Разумеется, невозможно со стопроцентной вероятностью утверждать, что во всех случаях речь идет об одном и том же человеке. Однако новгородское происхождение данной былины под сомнение никем не ставится.

На этом мы закончим обзор «тёмных» сторон характера былинного князя Владимира, на всякий случай еще раз напомнив при этом, что в целом это всё же достаточно положительный персонаж.