После победы на Омовже весной 1234 г. Ярослав не поехал в Переяславль, а остался в Новгороде и, как выяснилось, не зря. Летом нападению литвы подверглась Руса (совр. Старая Русса, Новгородская обл.) – один из ближних пригородов Новгорода. Литва атаковала внезапно, однако рушане сумели дать серьезный отпор налетчикам. Нападавшие уже прорвались к городскому торгу, но защитники города сумели организоваться и оттеснить их сначала на посад, а затем и за пределы города. Летопись отмечает гибель в этом бою четырех рушан, первым из которых назван некий поп Петрила, вероятно, организатор отпора. Пограбив окрестности, в частности, разорив один из монастырей, литва отступила.

Узнав о нападении, Ярослав тут же бросился в погоню, не тратя много времени на сборы. Часть дружины вместе с князем двигалась вслед за литвой вверх по реке Ловать в насадах, часть осуществляла преследование в конном порядке по берегу. Спешка при подготовке похода все-таки сказалась и у «судовой рати» закончились припасы до того, как войску удалось догнать противника. Ярослав отослал воинов в насадах обратно в Новгород, а сам только с конной ратью продолжил погоню.


Догнать спешно двигавшийся отряд литвы удалось только у села «Дубровно Торопецкой волости», как указано в летописи. В произошедшем бою литва была разгромлена, хотя снова, как и в бою под Усвятом, победа далась Ярославу Всеволодовичу нелегко. Летопись отмечает гибель десяти человек: «Феда Якуновица тысячкого, Гаврила щитника, Нѣгутина с Лубяници, Нѣжилу серебряника, Гостилца с Кузмодемьянѣ улицѣ, Федора Ума княжь дѣчькои, другое городищанинъ, и иных 3 мужи».

В качестве приза победителям досталось 300 лошадей и весь товар побежденных.


Бой под Дубровной. Лицевой летописный свод

Список погибших весьма примечателен тем, что указывает на их социальное положение, причем в их числе только один, если не считать самого тысяцкого, профессиональный воин, – Федор Ум, княжеский детский (по всей видимости, из младшей дружины). Учитывая, что перед этим в летописи совершенно недвусмысленно говориться, что продолжившая поход часть отряда Ярослава была конной («а самъ поиде с коньникы по них»), можно сделать некоторые выводы о способах комплектации новгородского войска, в том числе конного, то есть, элиты вооруженных сил средневековой Европы и, соответственно, Руси. В источниках ничего не сказано о том, как именно сражались и погибли эти воины, вполне возможно, что они только прибыли к месту сражения на лошадях, а сражались пешими, как это делали их отцы, в общем смысле этого слова, на Липице в 1216 г. – тактика, доставшаяся новгородцам в наследство от поздних викингов – но то, что у «щитника», «серебряника», «Негутина с Лубяници» и «иных три мужи» были кони, на которых можно отправиться в военный поход, из этого отрывка следует с очевидностью. Как, впрочем, и то, что были такие кони все-таки далеко не у всех, способных и желающих воевать, поскольку часть войска, все-таки, ушла в поход на лодках.

Анализ имен погибших новгородцев может также дать определенное представление о соотношении боевых потерь между профессиональными воинами и «продвинутыми» ополченцами. Если считать тысяцкого профессиональным воином (а чаще всего так и было), то соотношение погибших воинов профессионалов и непрофессионалов в данном бою составила 2:8, то есть, непрофессионалов погибло в четыре раза больше. Для научного обобщения этих данных, безусловно недостаточно, но, возможно, стоит зафиксировать это соотношение в памяти.

Столь малое число погибших русских (напомню, десять человек) в этом бою никоим образом не свидетельствует о его незначительности или нерешительности. Общее число участников боя могло доходить до тысячи человек и даже значительно превосходить это число. Достаточно вспомнить, что в Невской битве 1240 г. в новгородской дружине погибло всего 20 человек. При этом, численное преимущество в бою под Дубровной, вероятно, было на стороне литвы.

Дело в том, что в средневековом сражении основные потери несет та сторона, которая проигрывает конкретную схватку. Собственно, в процессе «выяснения отношений», конечно бывают и убитые, и раненые, но их сравнительно немного, поскольку нанести тяжелую травму бойцу, который твердо стоит на ногах, наблюдает за противником, защищен с боков и спины товарищами, стоящими с ним в одном строю, и сам активно защищается, особенно, если он экипирован тяжелым защитным вооружением, крайне сложно. Но когда строй пятится или, тем более, ломается, когда начинается паника и бегство, у победителей появляется возможность наносить удары противнику в спину, фактически, не подвергая себя опасности – вот тогда и наносятся самые ощутимые потери, которые, как правило, кратно и даже на порядки превышают те, что понесли противники в первой стадии боя, когда еще обе стороны сражались на победу. Фраза «смерть скосила» дошла до нас именно с тех времен, когда отряды, обращенные противником в бегство, подвергались истреблению и мертвые тела на поле боя лежали, вытянувшись в одном направлении, как скошенная трава.

Вероятно, войско Ярослава Всеволодовича в бою под Дубровной состояло из двух тактических единиц – пешую часть составляли воины новгородской дружины, дружина же самого Ярослава сражалась в конном строю. Построенная в несколько шеренг тяжелая пехота атаковала противника, притягивая его к себе, в то время как конница, являющаяся средством маневра на поле боя, неприспособленная, к долгому утомительному бою с топтанием на одном месте, поскольку ее стихия — скорость и натиск, пыталась разрушить строй противника ударами с флангов или, если возможно, с тыла. Когда первый удар не достигал цели, конные воины разворачивались и отступали, после чего перестраивались и повторяли атаку в другом месте. Конница также осуществляла преследование и уничтожение отступающего противника.

Возможно, хоть и маловероятно, что войско Ярослава вело бой исключительно в конном строю. Тогда сражение представляло собой серию конных атак на литовский строй с разных сторон. Психологическое напряжение и физическая усталость обороняющихся, вынужденных находиться в постоянном напряжении, в конце концов давала себя знать и строй распадался, после чего следовал разгром.

Набеги литвы на новгородские земли начались в самом начале XIII в. (1200, 1213, 1217, 1223, 1225, 1229, 1234 гг.) и часто, поначалу, заканчивались успешно – нападавшим удавалось скрыться от ответного удара, однако, к середине XIII в. русские князья научились с таким набегами бороться. Быстро реагируя на известия о нападениях, зная маршруты возвращения литовских отрядов, русские дружины все чаще и все успешнее перехватывали их на обратном пути из набегов. Бой под Дубровной – яркий и типичный пример такого рода операции.

1235 г. на севере Руси прошел спокойно. Летописцами не отмечено ни голода, ни усобиц, ни военных походов. На северных и западных рубежах новгородского княжества католики, убедившись в способности новгородцев дать достойный отпор любой агрессии временно сменили векторы приложения собственных усилий. На востоке Волжская Булгария, вступив в прямое соприкосновение с монгольской империей, готовилась к неотвратимому вторжению, пытаясь заручиться поддержкой русских княжеств, и лишь на юге Руси жарким огнем полыхала княжеская междоусобица, в которой, взаимно истощая друг друга, ольговичи во главе с Михаилом Всеволодовичем Черниговским оспаривали у волынских изяславичей Галич, а у смоленских ростиславичей Киев. Обе стороны для решения своих вопросов привлекали к военным действиям поочередно то половцев, то венгров, то поляков.

Однако, именно этот год можно считать судьбоносным для Руси. Далеко-далеко на востоке в неприметном местечке Талан-даба состоялся Великий Курултай монгольской империи, на котором общим собранием ханов было принято решение об организации западного похода «к последнему морю». Главнокомандующим похода был назначен молодой хан Бату. Тишина 1235 г. была тем самым затишьем перед бурей.


До поры до времени Ярослав Всеволодович в политических и военных играх на юге Руси участия не принимал, занимаясь, вероятно, семейными делами. Ориентировочно в 1236 г. (точная дата неизвестна) у него родится очередной сын – Василий.

Приблизительно в начале марта 1236 г. летописи фиксируют следующее событие: «Поиде князь Ярославъ из Новаграда къ Киеву на столъ, понявши съ собою новгородцовъ болших муж (здесь перечисляются имена знатных новгородцев), а новоторжець 100 муж; а в Новеграде посади сына своего Александра; и пришедши, седе в Киеве на столе; и державъ новгородцовъ и новоторжанъ одину неделю и, одаривъ, отпусти прочь; и приидоша вси здрави».

Ни о каком масштабном походе, боевых действиях под Киевом, будь то осада или «изгон» речи нет. Ярослав даже не счел нужным брать с собой переяславскую дружину, во время похода на Киев с ним были только знатные новгородцы и сотня новоторжцев, которых он, к тому же, через неделю отпустил домой, оставшись в Киеве с одной лишь своей ближней дружиной.

Чтобы понять, что привело к такому течению событий, нужно немного разобраться в событиях, имевших место на юге Руси в предыдущие годы.

Как уже говорилось, яблоком раздора на юге Руси всегда были киевское и галицкое княжества, не имевшие, подобно Новгороду, собственных княжеских династий, но и не имевшие, в отличие от того же Новгорода, таких глубоких традиций народоправства. В большей степени это касалось Киева, жители которого вовсе не проявляли какой-либо политической воли, в меньшей степени Галича, с традиционно сильным боярством, временами составлявшим серьезную оппозицию княжеской власти.

К началу 1236 г. диспозиция в конфликте за Киев и Галич была следующей. В Киеве сидел, незадолго до этого вернувший себе киевский стол, князь Владимир Рюрикович из смоленских ростиславичей, старый знакомый Ярослава еще по походу 1204 г. и битве на Липице 1216 г., где Владимир, выступавший в союзе с Мстиславом Удатным, командовал смоленским полком. Главным союзником Владимира по коалиции были братья Даниил и Василько Романовичи, из клана волынских изяславичей, владевшие волынским княжеством. Галичем овладел и пытался в нем закрепиться черниговский князь Михаил Всеволодович – представитель рода черниговских ольговичей, Черниговом непосредственно управлял князь Мстислав Глебович, двоюродный брат Михаила из младшей ветви тех же черниговских ольговичей.

Ситуация складывалась патовая. Обе коалиции в активных компаниях предыдущих лет полностью истощили не только свои собственные силы, но и силы ближайших соседей – половцев, венгров и поляков. В таких случаях принято заключать мир, но сложившееся положение настолько не устраивало ни одного из участников конфликта, которые, к тому же, явно испытывали друг к другу острую личную ненависть, что какие-либо переговоры были просто невозможны. Даниил Романович не мог согласиться даже временно на то, чтобы Галичем владел Михаил, а Михаил не собирался уступать Галич ни при каких обстоятельствах.

Кому из двоих князей – Даниилу Романовичу или Владимиру Рюриковичу пришла в голову мысль подключить к выяснению отношений Ярослава Всеволодовича, как представителя клана суздальских юрьевичей, сказать сложно. Известно только, что Владимир добровольно уступил Ярославу Всеволодовичу золотой киевский стол, а сам удалился, как предполагается, в г. Овруч на границе киевских и смоленских земель в 150 км. к северо-западу от Киева, хотя есть мнение, что он оставался в Киеве все время пребывания там Ярослава, создавая некий дуумвират. Такая реконструкция событий кажется более обоснованной, поскольку Ярослав на юге был человек новый, большого воинского контингента он с собой не привел и без авторитета Владимира Рюриковича вряд ли сумел бы удерживать киевлян в повиновении. Следует также учитывать, что возможно, в 1236 г. Владимир был уже серьезно болен (он умер в 1239 г., а до этого времени, начиная как раз с 1236 г. какой-либо активности не проявлял), это обстоятельство могло бы отчасти объяснить мотивы принятия его такого неожиданного, можно сказать беспрецедентного решения.

Бескровное и быстрое вокняжение в Киеве Ярослава, который, кстати, по пути в Киев, памятуя о своей «любви» к Михаилу Черниговскому, прошелся по черниговским землям, разоряя округу и беря откупы с городов на своем пути, кардинально изменило соотношение сил в регионе. В случае начала военных действий против Волыни или Киева, Михаил Всеволодович неизбежно подвергал свои домениальные владения – черниговское княжество – сокрушительному удару с севера, со стороны суздальских юрьевичей, противопоставить которому он не мог буквально ничего. Даниил же, наоборот развил бурную активность, как военную, так и дипломатическую, в течение 1236 – 1237 гг. поочередно выводя из политической игры возможных союзников Михаила на западе (Польша, Венгрия). Досталось от него даже Тевтонскому ордену, который пытался укрепиться в замке Дрогичин, который Даниил считал своим. Осознав всю бесперспективность дальнейшей борьбы, Михаил пошел на заключение мира с Даниилом, которому вынужден был уступить город Перемышль с прилегающими областями.

Таким образом, к осени 1237 г. положение на юге Руси замерло в состоянии неустойчивого равновесия. Киевской землей управляли совместно Владимир Рюрикович и Ярослав Всеволодович, чувствовавший себя в незнакомой обстановке, вероятно, не очень уютно. Усилившиеся Перемышлем Даниил Романович с братом Васильком, готовились к новой войне за Галич, который они считали неотъемлемой частью наследства своего отца. Засевший в Галиче Михаил, приглашенный туда галицкими боярами, можно сказать, чисто номинальным властителем, оказался изолирован от своей отчины Чернигова, где хозяйничал его двоюродный брат Мстислав Глебович. Мстислав же Глебович жил с постоянной оглядкой на север, откуда над ним нависала вовсе не призрачная угроза в виде единого и сплоченного Владимиро-Суздальского княжества, фактически объединенного властной рукой Ярослава Всеволодовича с Великим Новгородом.

Ни одна из сторон-участников политического процесса на юге Руси не была довольна сложившимся положением ни в малейшей степени. Установленный шаткий и непрочный мир должен был разрушиться как только обстановка хоть незначительно изменится и такое изменение не заставило себя ждать.

В ноябре 1237 г. непосредственно на границах Руси появились монголы.