Тайна академика Келдыша

Тайна академика Келдыша

Многие, и не без основания, времена Келдыша называют «золотым веком» отечественной науки. Эпоха Келдыша останется на скрижалях истории эпохой самых выдающихся, самых дерзновенных, планетарного масштаба достижений. Чего стоит только одна космическая эпопея: полёт Гагарина, межпланетные и орбитальные станции, спутники. А ядерный паритет с США?! Ведь его невозможно было бы осуществить, не случись у нас мощного рывка в вычислительной математике, где мы не только сравнялись с США, но и во многом их превзошли.

Келдыш и его соратники создали поколение новых самолётов, они обеспечили научное сопровождение величайших советских строек. К этим и ещё многим другим достижениям Келдыш имел отношение не только как ор­ганизатор научного процесса, но и как высочайшего уровня мате­матик.

Он внёс личный существенный вклад в решение проблем атомной и космической отраслей, в развитие вычислительной техники, в становление экологической науки. Поэтому Мстислав Всеволодович стал трижды Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской и двух Сталинских премий, кавалером семи орденов Ленина и полторы десятка других государственных наград. Академии десяти государств мира избирали Келдыша почетным членом, а в своей стране он пятнадцать лет возглавлял Академию наук СССР. Это его главная заслуга в создании Института прикладной математики, где вы­полнялись самые головоломные расчеты.

Келдыш на пачке «Каз­бека» мог в пять минут решить за­дачу, над которой билась целая ла­боратория. Не зря он получил высокий титул «Теоретик космонавтики» и вошел в знаменитую «Тройку К» – Курчатов, Королев, Келдыш.

И всё же главным делом жизни Келдыша оставалась Академия наук СССР. Быть в продолжение стольких лет президентом этого уникального научного синклита – само по себе подвиг. Ведь в АН СССР состоял весь цвет отечественной науки, учёные с мировыми именами: А. Александров, П. Федосеев, П. Капица, С. Королев, А. Иоффе, И. Курчатов, А. Сахаров... Список можно продолжать. Так называемая тоталитарная система щедро взращивала ученые умы, обеспечивая их всеми благами, льготами и привилегиями. То есть высший ученый мир на фоне простого советского народа представлял собой «небожителей». Каково же было ими управлять?

Так, за год до смерти Мстислава Всеволодовича Келдыша травля его коллеги академика Андрея Дмитриевича Сахарова со стороны партгосверхушки достигла своего апогея. Ученого лишили звания трижды Героя Соцтруда, всех прочих государственных наград, лауреатских званий и выселили за пределы Москвы. Но академиком он оставался даже в изгнании при том, что могущественное Политбюро во главе с Л.И. Брежневым сделало всё возможное и даже невозможное для того, чтобы отнять у строптивца высшее ученое звание. «Небожители», однако, не допустили столь вопиющего произвола, и Андрей Дмитриевич в Горьком получал свои 400 академических рублей. Очень приличная сумма для тогда закрытого города.

Согласно молве, в 1973 году руководство Советского Союза решило всё-таки исключить Сахарова из Академии наук СССР. По поручению Политбюро ЦК КПСС, президент Академии Келдыш собрал узкий круг ведущих учёных и спросил, как бы они отнеслись к постановке на общем собрании Академии наук вопроса об исключении Сахарова. После долгого молчания академик Семенов произнёс: «Но ведь прецедента такого в обозримом прошлом не наблюдалось». На что Капица возразил: «Почему? Был такой прецедент. Гитлер исключил Альберта Эйнштейна из Берлинской академии наук». Келдыш на этом закончил совещание и поехал в Кремль доложить: исключим Сахарова – опозоримся на весь мир.

У капитана «научного атомохода социализма» судьба не могла быть безоблачной даже теоретически. На самом же деле она была в высшей степени трагической, потому что все годы своего правления академическим, специфически замкнутым миром Мстислав Келдыш находился между молотом идеологического принуждения и наковальней собственных представлений о добре и зле, которые вдобавок ещё и вынужден был глубоко прятать в тайниках своей души...

Мстислава Всеволодовича можно считать классическим интровертом – все тяготы и невзгоды окружающей действительности он перемалывал собственными душой и сердцем, а, значит, «рубцов», незаживающих ран на нём получил предостаточно.

Его отец, Всеволод Михайлович, прожил восемьдесят семь лет и был отцом семерых детей. Он тоже был крупным ученым, доктором технических наук только в области строительных конструкций. Участвовал в проектировании, экспертизе и приёмке канала имени Сталина, метрополитена, нескольких электростанций. Страстно желал, чтобы Мстислав, сын-любимец, пошёл по его строительным стопам, но тот «оказался слабохарактерным»: поддавшись на уговоры старшей сестры Людмилы, которая была аспиранткой отделения математики в МГУ, туда же и поступил. Доктором наук стал в 27, академиком в 35 лет.

Работоспособностью в продолжение всей жизни отличался поразительной. Поднимался всегда без четверти шесть. На работу приходил в девять и до обеда решал все организационные вопросы. Потом съедал бутерброд и выпивал стакан чая. Возвращался домой между десятью и одиннадцатью вечера. Мог послушать на сон классическую музыку, полистать художнические альбомы. В живописи имел очень обширные и глубокие познания. Как-то в Италии его спросили, что хотел бы он посмотреть из музейных коллекций. Он скромно ответил, что знает их все, а вот частного собрания картин Боттичелли ни разу в жизни не видел. Искусствоведы и сопровождающие лица ринулись на поиски и обнаружили-таки названную частную коллекцию! Её владелица оказалась не против, чтобы русский ученый приобщился к шедеврам.

Жена Келдыша, Станислава Валерьяновна, ласково считала его недотёпой. Домом и семьей (у Келдышей были дочь Светлана и сын Пётр) занималась только она. Мстислав Всеволодович мог изредка повозиться на даче с розами. Никаких излишеств себе не позволял: ни гастрономических, ни бытовых.

Он придерживался трёх главных жизненных принципов. 1. Не бороться со злом, а браться и делать добрые, хорошие дела. 2. Не слушать жалобы в отсутствие того, на кого жалоба. 3. Никому ничего не обещать, но уж если пообещал, то сделать, даже если обстоятельства ухудшились.

Если вдуматься, – целая философская планета!

Жесткость в характере Келдыша отсутствовала напрочь, он слыл очень выдержанным, корректным руководителем. И это во времена, когда нагоняи и разгоны подчиненным считались чуть ли не государственной доблестью. К тому же из-за каждой своей несдержанности Мстислав Всеволодович сильно переживал, что тоже здоровье его не укрепляло.

Тот же Чазов вспоминает:

«Надо сказать, что в это время у Келдыша произошел по каким-то причинам, которые я до конца не мог уяснить, определенный психологический срыв. Будучи человеком сдержанным, даже в определенной степени замкнутым, он не очень делился складывающимися взаимоотношениями. Но то, что в определенных вопросах он не соглашался с руководством страны и отстаивал свою точку зрения, это факт. Устинов сам рассказывал о "стычках", которые у них происходили с Келдышем. Помню, как и Брежнев после моего сообщения спросил: "Он действительно серьезно болен или это его нервы?" Когда я подробно описал тяжесть болезни и, главное, возможный исход заболевания, Брежнев сказал: "Знаешь, вы, доктора, все больше запугиваете. Делайте что хотите, но Келдыш нам нужен, нужны его знания, даже его характер. Он должен жить и работать. Это уж твоя забота". На протяжении 15 лет так резко он обращался ко мне только трижды: в 1972 году по поводу Келдыша, в день окончания ХХV съезда по поводу своего здоровья и в ноябре 1982 года, незадолго до смерти, по поводу Андропова».

Воспоминания Чазова, в данном контексте, ещё раз подтверждают, сколь невероятной тяжести ноша давила на интеллект, мозг и нервы Келдыша.

Правда, в случае, о котором вспоминает Евгений Чазов, всё как раз обошлось благополучно. Несмотря на сильнейшие атеросклеротические изменения в нижнем отделе аорты и сосудах нижних конечностей (Келдыш просто был не в состоянии передвигаться), врачи сумели, как говорится, поставить президента академии на твердые ноги. Решающую помощь тогда оказал известный по операции на сердце Б.Н. Ельцина американский профессор Майкл Дебейки. Он не только сам принял участие в операции, но и привёз с собой своего ассистента и операционную сестру.

Чазов вспоминал:

«В гостинице, куда мы приехали, произошел небольшой казус. Руководитель нашего международного отдела, как это и принято на Западе, решил передать де Бекки (так у Чазова – М.З.) гонорар за проведение операции. Возмущенный де Бекки подошел ко мне и начал выговаривать: "Знаешь, Юджин, я приехал сюда не за деньгами – я приехал по твоей просьбе оперировать академика Келдыша. Он столько сделал для развития мировой науки, что сегодня он принадлежит не только советскому народу". Я вынужден был смущенно извиниться.

Операция продолжалась около 6 часов, проводилась в Институте сердечно-сосудистой хирургии, где был накоплен наибольший в СССР опыт лечения таких больных. Вместе с американскими коллегами в операции участвовали и советские специалисты, в частности, профессор А. Покровский.

Вряд ли в этой книге надо описывать технические проблемы операции, во время которой был наложен тканевой дакроновый трансплантат, созданный де Бекки, обеспечивающий шунтирование из брюшной аорты в обе наружные подвздошные артерии. Меня удивляли спокойствие, уравновешенность и четкий ритм работы де Бекки. В ходе операции, когда у меня, по словам окружающих, волевого человека, нервы были напряжены до предела, он вдруг оборачивается ко мне и говорит, как будто бы о какой-то мелочи: "Знаешь, Юджин, у Келдыша калькулезный холецистит, и, наверное, чтобы не возникло послеоперационных осложнений, лучше желчный пузырь удалить. Ты не возражаешь?" Понятна была логика американского хирурга, с которой нельзя было не согласиться. Но я представил на его месте некоторых наших хирургов и подумал, сколько было бы шума, разговоров, споров, крепких выражений, прежде, чем они решились бы выполнить фактически вторую операцию».

Да Евгений Иванович тысячу раз прав. Мы, славяне, непревзойденные мастера сомнений там, где представители других народов предпочитают, обычно, действие политике рассуждений по поводу действий. Мы также великие виртуозы по части обеспечения несносных условий для жизни, работы и просто существования своим ближним. Причём прошлая тоталитарная система довела эту нашу национальную особенность до уровня чудовищной изощренности. Потому что на самом верху её пирамиды сидели люди с ограниченными интеллектуальными способностями, которые, к примеру, ядерную проблематику понимали на уровне: взорвется – не взорвется. Однако власть проявляли жестко, а порой и жестоко по той единственной причине, что она им была дана безальтернативно.

Конечно, жизнь учёного в жёстких рамках системы была не сахар. Взять того же Хрущёва, во время правления которого Келдыш и стал президентом Академии. Несть числа сумасбродным идеям, которые выдвигал перед учеными страны кукурузных дел мастер...

При этом даже самые благие его начинания, как, скажем, «руководство» освоением космоса, доводились в итоге до полного абсурда и карикатур. Чего стоила кардинальная «космическая» ошибка Никиты Сергеевича, когда только из-за его упрямства все космические исследования в самом зародыше были намертво привязаны к военному ведомству. Разумеется, в те времена оно располагало несметными средствами и не жалело их на освоение космоса. Однако Келдыш уже тогда понимал, что такой тандем чреват непредсказуемыми последствиями (чему мы были свидетелями в нулевые годы: вооруженные силы влачили жалкое существование, а космические дела вообще оказались в загоне) и предлагал поэтому по примеру американцев отдельно субсидировать космос.

Келдыш также был против уничтожения боевых кораблей и самолётов, против изготовления ракет «конвейерным способом», чем Хрущев особенно гордился.

Если внимательно читать выступления Келдыша, то без особого труда в них обнаруживаешь весьма конструктивные соображения по улучшению социализма – иного общественного устройства в нашей стране он не мыслил. Но всё это был глас вопиющего в пустыне. Келдыш прекрасно понимал это, понимал, что на Руси плетью обуха не перешибают и от того ещё больше страдал душевно и нравственно. А все его болячки физические уже являлись производными.

Сменивший Хрущева Брежнев сумасбродством предшественника не отличался и, как видим, ценил Келдыша. Только ведь не он, в конечном итоге, определял стратегические направления в развитии науки и техники, всего социалистического общества. Президенту Академии приходилось поэтому скрыто и явно сражаться с ведущими ортодоксами системы.

Вот в таких невыносимых условиях вынужден был работать и руководить Мстислав Всеволодович. И это просто наше счастье, что он ещё столько прожил, что в учёном воплотились тогда и компетентность, и ответственность, и власть. Какая богатейшая личность буквально сожгла себя во имя отечественной науки!

Закончу рассказ о Мстиславе Келдыше снова выдержкой из книги Чазова «Здоровье и власть»:

«К сожалению, его (Мстислава Всеволодовича – М.З.) дальнейшая судьба была трагична. С точки зрения заболевания, в связи с которым проводилась операция, он чувствовал себя превосходно. Однако начавшийся ещё до операции психологический срыв перерос в тяжелейшую депрессию с элементами самообвинения. Несмотря на просьбы и уговоры руководства страны, он категорически поставил вопрос об освобождении его от должности президента Академии наук. Не раз он говорил нам, врачам, что наделал много ошибок и в жизни, и в работе. Все эти самообвинения были плодом его тяжелого психологического срыва. Переговоры об отставке тянулись довольно долго, но, в конце концов, в мае 1975 года Келдыш оставил свой пост. После этого он стал спокойнее, жизнерадостнее, уменьшилась депрессия. Так продолжалось три года.

…Июнь 1978 года был необычно жарким в Москве. В воскресенье 24 июня, воспользовавшись свободным днем, я уехал к себе на дачу. Солнце пекло неимоверно, стояла духота, которая обычно бывает лишь на Черном море, в Сочи. К этому времени я уже привык к неожиданным телефонным звонкам, которые несли неприятности, сложнейшие ситуации, сложные вызовы и тяжелое нервное напряжение. Так было и тогда, 24 июня, когда дежурный позвонил и сообщил, что случайно в гараже, на даче, в своей автомашине обнаружен угоревший от выхлопных газов машины с работающим вхолостую мотором М.В. Келдыш. Известный в медицине феномен "калифорнийского" отравления угарным газом в собственном гараже. Келдыша случайно обнаружил его большой друг и сосед по даче академик В.А. Кириллин. При первой же встрече я спросил его: "Владимир Алексеевич, вы помните, двери гаража были открыты или закрыты?" Подумав, он ответил: "Они были прикрыты"».

Таким нетривиальным способом ушел в мир иной, унеся с собой тайну собственной смерти великий советский ученый Келдыш.