Столетие Великого Октября многим соотечественникам запомнится псевдоисторическими сериалами «Троцкий» и «Демон революции», еще более мифологизировавшими и без того смутные в массовом сознании представления о судьбоносных для страны и мира событиях. Революция имела множество взаимосвязанных причин – и объективных, и субъективных. Во вторую категорию, вне всяких сомнений, входит фактор личности.

Лавр Георгиевич Корнилов остался в истории фигурой противоречивой. Автор одной из наиболее полных биографий генерала Василий Цветков пишет: «Для одних Корнилов – опытный военный, незаурядный дипломат, искренний патриот. Для других – примитивный политик, крайне честолюбивый и грубый генерал». Разумеется, в статье можно коснуться лишь некоторых вех биографии незаурядного человека. Попытаюсь рассмотреть их в контексте эпохи или, как писал Лев Гумилев, с высоты птичьего полета.


Корнилов родился в один год с Лениным – в 1870-м. Его родина – станица Каракалинская, отец Георгий Николаевич – сибирский казак, без блата и протекций, собственным трудом дослужившийся до хорунжего. Несмотря на офицерский чин, сам пахал, сеял, убирал. Лавр сызмальства тянулся к знаниям. По словам другого его биографа – историка Евгения Комаровского, будущий военачальник «читает книги даже при свете костра, когда в ночном стережет лошадей», что было не просто развлечением, призванным скрасить бдение под звездным сибирским небом. Корнилов готовился к поступлению в элитный Императорский 1-й Сибирский Александра I кадетский корпус. И как показали дальнейшие события, выучился блестяще – окончил его по I разряду.

Следующий шаг Корнилова весьма амбициозен – Петербург. Поступив в Михайловское артиллерийское училище, молодой человек продемонстрировал не только врожденный бойцовский характер, но и строптивый нрав. «Начальник училища генерал Чернявский, – отмечает Комаровский, – помогает Лавру Корнилову окончить училище, встав на его защиту, когда юнкеру грозит увольнение за независимый нрав и острый язык».

Примечательно, что «за характер» едва не поплатился карьерой и другой незаурядный русский генерал – сын крепостного крестьянина, дослужившегося до майорского чина, Антон Деникин («Ни капли вождя»). После завершения учебы в Николаевской академии он не был причислен к Генеральному штабу именно «за характер». Таковым стало решение военного министра генерал-адъютанта Алексея Куропаткина, печально известного по Русско-японской войне. Правда, после личного письма тогда еще капитана Деникина министр разобрался в ситуации и Антона Ивановича причислили к Генеральному штабу.

Но для нас важно другое – сама возможность учебы для скромного сына хорунжего в престижном военном училище свидетельствует о том, что в Российской империи худо-бедно, с пробуксовкой, но работали социальные лифты. Если бы еще после отмены крепостного права власти предержащие соблаговолили ввести всеобщее начальное образование...

Знаток Туркестана

Выпустившись из училища с золотой медалью, Корнилов получил право выбирать полк для дальнейшей службы. И отправился в расквартированную в Средней Азии Туркестанскую артиллерийскую бригаду. Нет нужды говорить, что выбор молодым офицером далеко не престижного, недавно завоеванного региона удивил однокашников. Какие соображения двигали Корниловым? Понятно, что не карьерные. Дело в том, что в Корнилове, равно как и в Колчаке, следует видеть не только военного, но и ученого.

В Средней Азии он знакомится с местными обычаями, с языком и преуспевает на этом поприще, выучив фарси. Но не только на него находит время – усиленно занимается подготовкой к поступлению в Николаевскую академию Генерального штаба. Экзамен выдержал, учился блестяще, свидетельством чему серебряная медаль.

Многим сослуживцам Лавра, наверное, тогда казалось: теперь-то осядет в столице, где-нибудь при штабе. Но Корнилов снова удивил, отправившись на знакомый ему Восток уже не только ученым, но и разведчиком. «Понимая важность среднеазиатского направления для Российской империи, считал, что служба здесь даст новые возможности для изучения стратегического развертывания русских войск в случае вероятного конфликта с Персией, Афганистаном или даже с Великобританией» (Цветков).

Позволю себе отвлечься от биографии Корнилова и, дабы в полной мере оценить его деятельность, коснусь сложившейся на исходе XIX столетия в Средней Азии военно-политической обстановки, отмеченной жестким соперничеством Российской и Британской империй – столпов, как любит писать Александр Дугин, теллурократии и талассократии. Между ними шла настоящая холодная война в регионе, временами едва не перераставшая в горячую – единственный вооруженный конфликт в правление Александра III Миротворца спровоцировали именно англичане – у Кушки в 1885-м. Они с крайней тревогой относились к продвижению России на юг – к границам Британской Индии. На исходе столетия, несмотря на некоторое сближение Петербурга и Лондона, вызванного растущей германской угрозой (правда, в большей степени для Англии, нежели для России), обстановка в Средней Азии оставалась напряженной. И в 1898 году Корнилов – в Термезе. Его начальник – известный востоковед, генерал от инфантерии Михаил Ионов. Задача – исследование Афганистана, точнее – недавно построенной крепости Дейдади. Подчеркну: Корнилов отправляется добровольцем, прекрасно зная, что «все попытки разведчиков проникнуть в крепость кончались печально – их сажали на кол» (Комаровский).

Задание выполнено и, к удивлению Ионова, лазутчик вернулся живым, получив в мирное время боевую награду – орден Святого Владимира IV степени. Молодому офицеру помогло не только знание местного языка, но и не вызвавшие подозрений и унаследованные от предков по материнской линии монголоидные черты лица. Другой бы после столь опасного предприятия в отпуск отправился. Путь же Корнилова лежит в Кашгарию и снова с разведывательной миссией. Ее итогом стала книга «Кашгария или Восточный Туркестан», благодаря которой разведчик и этнограф проявил себя еще и как писатель, чей труд благожелательно приняло научное сообщество. Казалось, опасности только вдохновляют офицера, ибо следующая его поездка состоялась в 1901-м и пролегала, по словам Комаровского, через «неисследованную до него и остававшуюся белым пятном на карте Персии Степь Отчаяния – Дашти-Наумед. Ни один путешественник до той поры не вернулся оттуда». Корнилов прервал печальную статистику.

Между этими увлекательными, полными опасностей путешествиями он женился. А какая свадьба без медового месяца? Молодая чета проводит его в… пустыне.

От Мукдена до плена

Разумеется, в штабе Туркестанского военного округа обратили внимание на талантливого офицера и в 1903 году он отправляется в новую экспедицию, на этот раз в Индию, где его застает Русско-японская война. Корнилов, как и помянутый выше его соратник по Белому движению Деникин, идет добровольцем в действующую армию.

О том, как он сражался, свидетельствует приведенный в работе Комаровского приказ: «25 февраля 1905 года, получив приказание отвести от Мукдена собравшиеся к Мукденской станции из разных отрядов 1, 2 и 3-й стрелковые полки, понесшие в предшествовавшие дни большие потери в офицерских и нижних чинах, подполковник Корнилов, достигнув окрестностей деревни Вазые, около трех часов пополудни занял здесь позицию и в течение четырех часов удерживал натиск противника, обстреливавшего наше расположение сильнейшим артиллерийским, пулеметным и ружейным огнем; за это время выбыли из строя два командующих полками, а во 2-м стрелковом полку остались лишь три офицера. Выдерживая натиск противника, подполковник Корнилов собрал нижних чинов разных частей, отступавших кучками и поодиночке, отправляя их на север вдоль железной дороги. Им было принято под охрану знамя 10-го стрелкового полка, следовавшее с малым конвоем отдельно от полка, и забраны оставленные пулеметы. Около 7 часов вечера, пропустив значительную массу отходивших нижних чинов разных частей и обеспечив таким образом их отход, подполковник Корнилов приступил к очищению своей позиции. Деревня Вазые была в это время почти окружена противником. Усиленный огонь наших стрелков и атака в штыки 5-й роты 3-го стрелкового полка заставила японцев раздвинуться и открыть дорогу отряду подполковника Корнилова, вынесшему знамена, пулеметы и всех своих раненых и в порядке отступившему на север вдоль железной дороги».

За боевые отличия Корнилов произведен в полковники. Следующей вехой жизненного пути стал Китай. На новое место службы едет не на поезде в комфортабельном вагоне 1-го класса, а прямиком от Иркутска до Пекина на коне.

Начало XX века – переломная эпоха в истории Поднебесной. Незадолго до нее выдающийся русский философ и мистик Владимир Соловьев писал: «Китай пока спит, но горе будет, когда проснется». Заметил ли наблюдательный военный агент (военный атташе) – к слову сказать, познакомившийся с молодым тогда Чан Кайши – пробуждение огромной страны, только-только пережившей разгром восстания ихэтуаней – первой в XX веке войны между цивилизациями? Ощутил ли в неприветливых песках Средней Азии и заснеженных горах Афганистана, что именно там, а не в чуждой Европе будущее России? Попытаюсь ответить на этот вопрос ниже. Впрочем, в Китае Корнилов служил недолго и в 1910-м был отозван в Петербург. Разумеется, возвращается он верхом через монгольские степи. Далее – служба на различных штабных и командных должностях. В 1911-м произведен в генерал-майоры. Первая мировая застала его командиром расположенной во Владивостоке 1-й бригады 9-й Сибирской стрелковой дивизии. Корнилов спешит на фронт, где «временно принимает под свое командование 48-ю пехотную дивизию, в составе которой полки, носящие прославленные «суворовские» имена – 189-й Измаильский, 190-й Очаковский, 191-й Ларго-Кагульский и 192-й Рымникский» (Комаровский).

Проявив себя как талантливый ученый-этнограф и востоковед, разведчик и неутомимый путешественник Корнилов должен продемонстрировать умение решать сложные тактические задачи, причем в условиях, когда фронтовое и армейское командование было в большинстве своем не на высоте. И командирам, начиная с комкоров, приходилось расплачиваться и своей, и подчиненных кровью за грубейшие просчеты вышестоящего – часто титулованного – начальства. 48-я не раз оказывалась охваченной с флангов и попадала в окружение. Вопрос, по чьей вине, остается открытым: то ли командарма, генерала от кавалерии Алексея Брусилова, то ли собственно комдива. Однако известно точно: дивизия прорывалась из окружения, Корнилов всегда впереди, за что произведен в генерал-лейтенанты. Но в апреле 1915 года 48-я попала в очередное окружение, а ее командир – в плен, из которого бежал уже в следующем году, став в Первую мировую единственным генералом, сумевшим это сделать. В России его встречают как героя. И начинается головокружительная карьера: едва ли не за год он проходит путь от комкора до командующего Петроградским военным округом – именно это назначение стало последним приказом, подписанным императором Николаем II за несколько часов до отречения. Впрочем, взлет Корнилова был обусловлен отнюдь не проявленным им талантом полководца. Ведущее место в российской военной элите обеспечила популярность в экзальтированном обществе. К слову, то же можно сказать и о не раз помянутом соратнике Корнилова – Деникине: благодаря популярности в армейской среде и умеренным либеральным взглядам он в 1917-м превратился из комкора в начальника штаба русской армии.

Брусилов не разделял всех этих восторгов по поводу Корнилова и даже полагал, что после побега того следовало отдать под суд, и был невысокого мнения о полководческих способностях бывшего подчиненного, о чем подробно написал в воспоминаниях, отметив, что его приказов Корнилов часто не исполнял, из-за чего дивизия несла потери среди личного состава и в материальной части. Интересно, что глубоко уважавший Корнилова Деникин, напротив, довольно высоко оценивая полководческий дар соратника по Белому движению, не разбирает обстоятельств его пленения.

Последний слуга империи

Петроградский гарнизон Корнилов возглавлял по сути всего месяц. В круговерти хаоса и революционных событий, обусловленных крушением старого мира, он растерялся. Удивительного в этом нет – генерал не был политиком, как, собственно, не являлись ими в подлинном смысле этого слова и руководители Временного правительства, а позже – лидеры Белого движения. Корнилов уезжает из столицы и принимает 8-ю армию – главную ударную силу готовящегося летнего наступления Юго-Западного фронта. На мой взгляд, в этом шаге причины будущих неудач. Корнилов так и не понял, что народ не хочет воевать за экономические интересы кучки толстосумов, готовых гнать солдат на убой ради «проливов и Константинополя». И именно в весенние дни 1917-го со всей очевидностью была явлена трагедия некогда свершенных Петром I преобразований. Ведь их результатом стало рождение двух совершенно чуждых друг другу Россий: собственно дворянской – европеизированной и непонятной ей – народной. Быт, суеверия и менталитет последней блестяще отражены в работах таких исследователей, как Борис Успенский и Елена Левкиевская. И думаю, прочитай их книги помещики XIX века, они бы решили, что перед ними повествование о жителях другой, совершенно чуждой цивилизации.

Словом, к лету крестьянство (а оно, как известно, составляло ядро армии) меньше всего волновало наступление, предпринимаемое в интересах крупной буржуазии и союзников, прикрытое псевдопатриотической риторикой. Волновала Земля – именно с большой буквы, с сакральным характером и безусловной ценностью в народном сознании. И наступление провалилось, хотя 8-я армия сражалась достойно и даже добилась успехов, в значительной степени нивелированных Тарнопольским прорывом немцев. Но поскольку возглавляемые Корниловым войска проявили себя с наилучшей стороны и не бежали, именно он в июле 1917-го стал Верховным главнокомандующим. И при нем критерием назначений на ключевые должности в армии был не принцип компетентности, а лояльность непосредственно к главкому. Так, Юго-Западный фронт по настоянию Корнилова принял Деникин – храбрый и талантливый комдив, но не имевший никакого опыта принятия стратегических решений, никогда не то что фронтом – даже армией не командовавший.

Популярность же Корнилова в войсках, точнее, в офицерских кругах решила использовать в своих интересах крупная буржуазия – в лице Алексея Путилова прежде всего. А дальше последовали августовские события, требующие отдельной статьи, в результате которых генерал и его ближайшие соратники оказались в Быхове, Керенский – политическим банкротом, а большевики спустя несколько месяцев – правителями, вбившими последний гвоздь в гроб Российской империи. Мог ли смириться с этим Корнилов и некоторая – причем весьма незначительная часть офицерства. Вопрос риторический. Корнилов встал на путь Гражданской войны, который в конечном итоге привел его под стены Екатеринодара, где 13 апреля 1918 года опустился занавес земной жизни храброго генерала и талантливого ученого. И если бы не военный талант Деникина, погибла бы и Добровольческая армия, которую Корнилов, не считаясь с потерями, гнал на убой.

Трагедия даже не в том, что он был февралистом, не почувствовавшим, образно выражаясь, тектонических процессов, приведших в движение народные массы с их страшной для дворянства исторической памятью. Его, если угодно, метафизическая трагедия крылась в стремлении спасти детище Петра I – империю, пускай и под республиканским флагом, но единую и неделимую, ориентированную на Запад и призванную таскать каштаны то для одного, то для другого актора большой европейской игры, что она и делала начиная с XVIII века. Так русские солдаты проливали кровь ради интересов Франции на полях Семилетней войны, а прекративший эту совершенно бессмысленную для России бойню Петр III оказался едва ли не проклят потомками. Так гениальный Суворов освобождал Италию от революционной Франции для Австрии. Так Александр I ввязался в чуждые нам войны с Наполеоном, буквально спровоцировав вторжение последнего в 1812-м. Так верный принципам Священного союза Николай I позволил втянуть себя в Крымскую войну. Из той же серии была Первая мировая. Но терпение народа иссякло, он больше не хотел умирать за экономические и прочие интересы «союзников». Равно угас импульс, некогда заданный Петром созданной им империи. И занавес над ее историей опустился окончательно и бесповоротно. Хотя, как мне представляется, Провидение давало шанс генералу почувствовать вектор будущего геополитического развития России – на Востоке и в Средней Азии. Но, вероятно, он оказался глух к тому, что расслышали первые русские евразийцы, столь разные личности, как Павел Пестель, Николай Данилевский и Федор Достоевский, а из белых – барон Унгерн фон Штернберг: будущее России связано с Востоком в самом широком смысле этого слова. Это, кстати, прекрасно поняли большевики, уже в 1919 году установившие дипломатические отношения с Афганистаном. Корнилов не осознал того, что уже после Крымской войны прекрасно понял Петр Вяземский. Его слова процитировал в своей «Морфологии российской геополитики» Вадим Цымбурский: «Россия и Европа уже не одно, а два существа, два сообщества на отдельных пространствах, и в новую эпоху Россия будет присутствовать в жизни Европы «своим отсутствием». В этом трагедия и самого Корнилова, и Белого движения в целом.