Прежде чем войти, подумай, как будешь выходить. Эта восточная мудрость как никогда справедлива к тому положению, в котором оказалась нынешняя Франция. Предместья Парижа, неподражаемо воспетые в романах Дюма, Бальзака и Гюго, все более становятся вариациями Багдада на французский манер. Волнения в арабских кварталах при Саркози, все более усиливающаяся криминальная ситуация, недавние теракты не оставляют даже малейшего шанса парижским предместьям остаться тихим уголком провинции под боком шумного Парижа. Массовый наплыв выходцев из бывшей французской Северной Африки, начавшийся после предоставления независимости Алжиру и Тунису и лавинообразно поднявшийся в последние десятилетия, неизбежно создали то, что пока еще робко и негромко называют «арабским вопросом». Эмигранты, принесшие в бывшую метрополию свои обычаи и культуру, язык и вероисповедание, упорно не хотят становиться французами. Их анклавы живут своего рода рядом с местным сообществом, при этом не интегрируясь в него.

Когда взошли ростки нынешнего кризиса? Где начало долгого пути, который, возможно, (но вовсе не обязательно) может закончиться у входа в Мечеть Парижской Богоматери?

Старые долги

Чтобы понять это, придется отмотать стрелки истории почти на 180 лет назад. 20-е годы XIX века были сложным периодом в истории Франции. Восстанавливающаяся после долгих наполеоновских войн, униженная навязанными силой оружия мирными договорами с победителями, страна с отобранной славой пребывала во власти короля Карла X. Европейская политика Франции была далека от масштабов императора французов – наиболее значимой акцией было подавление восстания Риего в Испании. Поднакопившая подкожный жир, буржуазия и сотрудничавшие с ней финансовые круги начали постепенно склоняться к мысли о колониальной экспансии и в первую очередь в Северной Африке. Ведь в Европе все более или менее крупные процессы были регламентированы Священным союзом монархов России, Австрии и Пруссии.

На другом берегу Средиземного моря располагался Алжир, формально провинция Османской империи, фактически независимое государство. Турки установили контроль над Алжиром еще в XVI веке, но постепенно его автономия расширялась. Стамбул с падишахом были далеко, и алжирская верхушка дышала достаточно свободно. Страной управлял дей, который пожизненно избирался контингентом янычар, дислоцирующихся на территории Алжира. Основным занятием населения, особенно прибрежного, являлся морской разбой. Пиратство было настолько выгодным и распространенным занятием, что привело даже к кризису в других отраслях хозяйства. Фактически Алжир на протяжении нескольких сотен лет был средиземноморским Сомали. Неоднократно европейские государства предпринимали военные экспедиции против очагов пиратов, но проблема оставалась нерешенной. Армии и флоты уходили, а местному населению хотелось кушать, и поэтому в море они выходили, но не на рыбалку.

Наполеон, гораздо более спокойный в выборе методов, союзников и целей, торговал с Алжиром: во Францию экспортировалось продовольствие и кожи, столь необходимые для военной промышленности. Кроме того, алжирцы косвенно помогали французам, посильно тревожа английские морские коммуникации. Император вынашивал планы взятия под контроль Алжира, но эти проекты так и не были внятно сформулированы. Франции хватало забот и в Европе.

В период Реставрации североафриканское государство продолжало докучать уже окончательно вошедшим в привычку пиратством своим соседям, раздражая средневековым обращением с пленными и жесткостью. Алжир весьма подходил для места проведения маленькой победоносной войны для оздоровления экономики и настроения публики. Ну а если хочется повоевать, то повод находится весьма оперативно. Как уже говорилось, в 20-е годы XIX века французская экономика пребывала в отнюдь не блестящем состоянии. Настолько не блестящем, что была вынуждена часть товаров покупать в кредит у феодального, по сути, Алжира. При этом французские дипломаты вели себя так, как будто это алжирцы берут в долг у Франции. Ситуация, обозначенная немеркнущим во все времена словом «кредиты», постепенно накалялась. На публичном приеме 27 апреля 1827 года алжирский правитель дей Гуссейн Паша слегка ударил опахалом по лицу чрезмерно нагло державшегося французского посла Деваля. Вышел скандал, который с трудом удалось замять, однако формально повод для вторжения был найден. Оскорбление посла (пусть и ведущего себя по-хамски) считалось в Европе непростительным. Особенно оскорбление от каких-то полудикарей. Гуссейн Паша не стеснялся в выражениях по поводу того, что он думает о злостных неплательщиках, да и вообще выражал глубокие сомнения о целесообразности дальнейшего торгового сотрудничества. Это было бы сильным ударом по французской торговой буржуазии, давно окукливавшейся в Алжире. Под вопрос ставилось существование крупных торговых факторий в Ла-Кале, Аннабе и Колло, приносящих высокие прибыли. Решение напрашивалось простое: избавиться от дея как главной помехи французской экономической политики, ну, и заодно навести в Алжире порядок. Меркантильная цель ликвидировать столь неудобно и настойчиво твердящего о кредитах правителя, прибрать к рукам страну была облачена в красивую и благородную оболочку борьбы с пиратством. Это гарантированно обеспечивало поддержку международного общественного мнения.

Вторжение

Необходимые силы, средства и ресурсы были подготовлены к началу 1830 года. Франция все больше погружалась в политический кризис. Король Карл X и правительство графа Полиньяка никак не могли понять, что мир за окнами дворца Тюильри необратимо изменился и славные времена Короля-солнца прошли. Страна шла к очередной революции. В таких условиях подготовка к экспедиции в Алжир, лоббируемая обретающей все большую власть торговой буржуазией, продолжалась. В возможном успехе колониальной экспансии король и его фаворит Полиньяк видели шанс на увеличение стремительно падающего политического рейтинга Карла X. В мае 1830 года 35-тысячная армия и 4 тыс. лошадей на 98 военных и 352 транспортных судах (есть разные цифры) покинула Тулон и отправилась в Алжир. Командование экспедиционной армией король доверил генералу Бурмону – военному министру и графу, военно-морскими силами – вице-адмиралу Дюперре. Бурмон был старым солдатом, дослужившимся в армии Наполеона до дивизионного генерала, он одинаково ревностно служил как императору, так и сменившим его Бурбонам. Карл X высоко ценил его преданность престолу и жесткие методы работы. В воззвании к войскам не было прямых намеков на состоявшуюся при подобных обстоятельствах экспедицию Наполеона в Египет – упоминать императора при власти золотых лилий было дурным тоном, однако на кораблях и транспортах было много народу, помнящего славную наполеоновскую эпоху. Сам экспедиционный корпус состоял из трех пехотных дивизий, трех кавалерийских эскадронов, 15 артиллерийских батарей, причем преобладали осадные орудия.

Из-за свежей погоды переход затянулся на две недели – лишь 13 июня французский флот подошел к берегам Алжира. Уже 14 июня началась высадка в районе Сиди Феррух в 20 километрах западнее города Алжира. 11 линкоров, находящихся в составе сил вторжения, прикрывали высадку. Однако из-за отсутствия у противника боеспособного флота и кого-либо, похожего на Нельсона, Абукира-2 не произошло. Разношерстный набор мелких пиратских судов, имевшихся у алжирцев, трудно было отнести к чему-то, похожему на регулярный военно-морской флот.

К полудню 14 июня практически вся французская армия была высажена на берег вместе с десятидневным запасом продовольствия и боеприпасов. Кавалерия отогнала вертевшиеся поблизости небольшие силы алжирцев, и генерал Бурмон приказал начать укрепление места высадки. Всеми своими действиями агрессоры показывали, что это не краткосрочный карательный визит, а всерьез и надолго. Вооруженные силы Алжира насчитывали на тот момент около 16 тыс. человек и довольно многочисленное туземное ополчение. Вооружение и способность вести бой на равных в открытом поле против сильной европейской армии вызывали серьезные сомнения. Тем не менее в ночь на 19 июня зять дея Ага Ибрагим, собрав, по оценкам французов, не менее 30 тыс. войск, атаковал лагерь высадившихся, но был отбит с большими потерями. Французы перешли в контратаку и гнали противника до дальних подступов к столице – городу Алжиру. Ага Ибрагим потерял почти всю полевую артиллерию и обоз. Бурмон действовал оперативно, не теряя темпа. Уже 29 июня, овладев высотами Бузария, французы начали закладывать траншеи и подтягивать осадную артиллерию к форту Султан Каллеси, являвшемуся главным опорным пунктом в обороне Алжира. 4 июля после длительной бомбардировки, разрушив стены замка, французы пошли на штурм, и к 10 часам утра знамена с королевскими лилиями были подняты над Султан Каллеси.

Оборона Алжира становилась теперь более чем проблемной – на следующий день, 5 июля 1830 года, престарелый дей капитулировал, сдав столицу на милость Бурмону. В арсеналах Алжира захвачено около 2 тыс. орудий, среди которых было много старинных, другое вооружение и множество различных запасов. Дей также передал захватчикам всю свою казну – более 50 млн. франков. Хуссейну милостиво разрешили отправиться в политическую эмиграцию в Неаполь. Деморализованное ополчение большей частью разбежалось. Взятие Алжира обошлось французам в 400 убитых и 2 тыс. раненых. Потери алжирцев – не менее 10 тыс. человек. Впрочем, бумага терпелива везде. Король Карл X высоко оценил деятельность генерала Бурмона на начальном этапе экспедиции. Ему был пожалован маршальский жезл.

Пока победители осваивались на территории и считали трофеи, во Франции произошли значительные события, известные в истории как Июльская революция. Заигравшись в старый порядок, Карл X не замечал изменившейся реальности и поплатился за это троном. К власти пришел король баррикад Луи-Филипп, представитель младшей, Орлеанской ветви Бурбонов. Больше ассоциировавший себя с буржуазными кругами, нежели со все более деградирующей знатью старого порядка, новый король стал проводником идей модернизированной либеральной монархии. Государственная атрибутика сменилась, но политика в Алжире осталась захватнической.

Надо отдать должное Бурмону, теперь уже маршалу, который отказался присягать Июльской монархии. Он считал себя во многом обязанным Карлу X и даже вынашивал идеи вернуться во Францию с частью вверенных ему войск, чтобы вернуть трон отрекшемуся королю. Однако, не поддержанный своими офицерами, вынужден был уйти в отставку. Его место занял граф Бертран Клозель.

В тени триколора

Французы заняли все крупные города на побережье Алжира. Продвижение новой власти сопровождалось грабежами и разорением. Расстрелы и прочие карательные меры были нормой. Местное население очень быстро пришло к выводу, что пришельцы ничем не лучше ушедших турок, к тому же абсолютно пренебрежительно относятся к местным обычаям и традициям. Уже к концу 1830 года во многих регионах Алжира начало стихийно возникать вооруженное сопротивление захватчикам. Местная знать не смогла выдвинуть лидера из своего числа (удельные беи оспаривали друг у друга старшинство и лидерство), пока не нашелся настоящий вождь. Им стал эмир Абд-аль Кадер, потомок арабских правителей Алжира, вернувшийся из политической эмиграции из Египта после падения власти турок. Пока французы добивали последние остатки турецкой власти, Аль Кадер сумел объединить вокруг себя более 30 племен, наладить производство оружия и боеприпасов. Им было создано фактически независимое государство – эмират со столицей в Маскаре. Продвижение французов вглубь территории Алжира было столь затруднительным и кровопролитным, что в 1834 году они были вынуждены заключить с ним перемирие.

За свои действия, с самого начала не имеющие ничего общего с «цивилизованной миссией», колонизаторы получили такую же беспощадную партизанскую войну, с которой уже сталкивались в период Наполеоновских войн в Испании и России. Действия французского военного руководства имели мало общего с методами ведения боевых действий, принятых даже в пресытившейся кровью Европе. Особенно «отличился» в этой сфере один из череды французских главнокомандующих – герцог Рене Савари, чья бурная и целенаправленная деятельность в деле покорения Алжира была столь энергичной, что его пришлось отозвать во Францию. Массовые казни со сжиганием заживо мирного населения в запертых домах было чрезмерным напряжением для нервной системы тогдашней общественности, не знавшей еще таких слов, как «Хатынь» или «Сонгми».

Вместе с военной шла рука об руку и экономическая экспансия. Французы начали использовать земли Алжира для выращивания различных сельскохозяйственных культур: зерна, винограда и дорогостоящего тогда хлопка. При почти даровой и многочисленной рабочей силе капиталовложения в земледелие давали хорошие прибыли. Ясно было, что захватчики не остановятся только лишь на прибрежных регионах. Мирным договоренностям с Аль Кадером ценители изысканных вин и афоризмов Вольтера особого значения не придавали. В 1835 году боевые действия возобновились. Однако эмир был очень талантливым полководцем и государственным деятелем – его методы по истощению сил противника в глубине алжирской территории давали хорошие результаты, и в 1837 году обессиленные французы заключили с ним новое перемирие. Орешек оказался крепким. Франция признала власть Абд-аль Кадера над большей частью западного Алжира.

Обе стороны отдавали себе отчет, что это лишь очередная передышка. Нерешенный «алжирский вопрос» негативно влиял на общественное и внешнеполитическое мнение, портил имидж. 18 октября 1838 года французские войска, нарушив договор, атаковали силы эмира. В этот раз было решено действовать наверняка – из метрополии прибыли крупные подкрепления. Крупные буржуа, являющиеся идеологами покорения Алжира, торопили и сетовали на большие расходы. Умело используя грызню между полевыми командирами эмирата и сосредоточив почти 100-тысячную армию под командованием генерала Бюжо, колонизаторы овладели к 1843 году большей частью эмирата. То, что долго не удавалось взять при помощи пороха и стали, удалось прибрать к рукам благодаря золоту, лжи и пустым обещаниям. Аль Кадер вынужден был бежать в соседнее Марокко, заручившись поддержкой тамошнего султана Абд-аль Рахмана. Справедливо рассуждая о том, что «сегодня Алжир – завтра вы», эмир договорился с марокканцами о военном альянсе. Войска султана двинулись к алжирской границе, однако в битве при реке Исли возле города Уджды потерпели сокрушительное поражение. Абд-аль Рахман был вынужден подписать Танжерский мирный договор, по которому обязывался не оказывать помощь Аль Кадеру. 22 декабря 1847 года ведущий отчаянную партизанскую борьбу и окруженный со всех сторон эмир попал в плен к генералу Ламорисьеру и был отправлен во Францию. Французам потребовался еще не один военный поход, чтобы в течение двух лет взять под контроль районы крайнего юга, населенные племенами кабилов. В 1848 году Алжир был официально объявлен французской территорией.

Эмир Абд-аль Кадер был столь выдающейся и популярной личностью, что французы не посмели тронуть его. До 1852 года он жил со своей семьей под фактически номинальным надзором, пока император Наполеон III не освободил его. Бывший вождь уехал в Дамаск, где прожил долгую, насыщенную событиями жизнь и умер в 1883 году.

Выгодное приобретение




Алжир оказался выгодным приобретением. За время войны французская армия получила большой военный опыт, в ее составе появились новые разновидности пехоты – алжирские зуавы и Иностранный легион. Его штаб-квартира с 1843 года располагалась в Сидди-бель Абессе вплоть до 1962 года. Целая плеяда талантливых генералов, прошедшая суровую школу африканских походов, участвовала и в Крымской войне. Фамилии Боске, Канробера и Мак-Магона звучали в боевых донесениях из-под Севастополя. Зуавы соперничали в доблести с легендарными казаками, а знамена 1-го и 2-го полков Иностранного легиона украсила надпись «Севастополь 1855». Ряд историков утверждают, что победа одержанная союзниками в Крыму, была достигнута благодаря качествам французской армии, закаленной в алжирской кампании. Но более справедливо считать, что успеху противника больше всего способствовали деятели вроде фаворита Николая I князя Меншикова, чье руководство можно было смело приравнять к нескольким пехотным дивизиям у противника. А простые русские солдаты и офицеры традиционно были на высоте.

1858–1860 Алжир находился под прямым управлением министра по делам колоний в Париже, затем был передан в ведение военной администрации. В 1870 алжирские мусульмане были лицемерно объявлены французскими подданными, но не получили политических прав. В том же году было восстановлено гражданское управление, и в период 1881–1896 отдельные административные службы курировались соответствующими министерствами из Парижа. Алжир не был спокойным райским уголком, впрочем, как и вся Северная Африка. Ее лихорадило бессильной яростью против колонизаторов, чужих по вере и по духу. Под тонкой кожурой стремительно разраставшихся европейских кварталов Алжира, Орана и Константины скрывалась перманентная нищета и грязь арабских районов, лоск и блестящая мишура запада с издевкой и презрением взирали на бородатый восток.

Обе мировые войны не оставили в стороне «французскую Индию», как называли Алжир сами французы. Более 200 тыс. алжирцев было мобилизовано, 30 тыс. из них погибли. Во Вторую мировую территория страны пережила высадку армий союзников в рамках операции «Торч». Тут же в 1943 году сформирована 1-я французская армия, участвовавшая в боях в Европе. Так завоеванной стране по иронии пришлось стать одним из плацдармов для освобождения своей метрополии.

Но алжирцы в большинстве своем остались алжирцами, а не стали французами. И они ничего не забыли. Струи пара, вырывавшиеся из алжирского котла, после 1945 года стали густыми и концентрированными, пока, наконец, котел не закипел.

Войну за независимость Алжира 1954–1962 годов во Франции до самых недавних пор предпочитали называть как угодно, но только не войной. Долгие годы она была своеобразным белым пятном, неудобной темой, о которой говорили кривясь и сквозь зубы. Только в 1999 году события того времени официально стали называть войной. Но если не говорить о проблеме, то вовсе не значит, что она исчезнет. Когда в 1962 году обретение независимости Алжиром стало неизбежным, Франция пережила еще одну драму, о которой в отличие от алжирской войны не принято вспоминать до сих пор. Почти 800 тыс. французов и более 40 тыс. алжирцев были вынуждены бросить практически все и выехать во Францию. Пожилые жители метрополии, помнящие еще Великий русский исход, после Гражданской войны сокрушенно смотрели на трагедию уже своих современников. В портах и на аэродромах разыгрывались драмы и трагедии, которые ныне преданы забвению. Самые старые долги истории неизменно оплачиваются. Кровь на штыках егерей Бурмона приумножили парашютисты Салана и Моссю. А оплатили те, для кого Алжир был родным домом. И теперь, уже перебравшись во Францию, алжирцы так или иначе представляют счета к оплате снова и снова. Легкомысленное решение устроить поход для поднятия рейтинга деградировавшей монархии в конце концов обернулось пожарами в парижских предместьях. И очевидно, что только пожарами дело не ограничится.




Есть один интересный памятник, как бы символизирующий отношения Франции и Алжира. Всему миру известна статуя Христа, возвышающаяся над Рио-де-Жанейро. Ее автор Поль-Максимилиан Ландовски создал еще один ныне забытый монумент. Его воздвигли в 20-х годах прошлого века в Алжире в память о погибших алжирцах на фронтах Первой мировой войны. Три конные фигуры – Франция, солдат-француз и солдат-араб – держат щит с телом убитого героя. Единство и скорбное величие империи. В 1978 году памятник превратили в бетонный куб. На его фронтальной части сжатые в кулаки руки, разрывающие оковы. Руки сжаты от гнева, долги не уплачены, счета еще будут преподнесены. Кровь не прощается. Наверное, эстетика бетонного куба проигрывает имперскому пафосному монументу. Но жизнь и история окрашены не только в черное или белое. С одной стороны, алжирцы залили в бетон часть своего связанного с Францией прошлого, с другой – едут во Францию, чтобы стать ее гражданами. Может, история решила устроить проверку арабско-французских уроков. А помнить о том, что прежде, чем войти, надо подумать, как будешь выходить, – хорошо бы помнить об этом всем участникам исторического процесса.