Невская битва. Как Владимир Креститель стал святым

875 лет назад на берегах Невы произошла битва со шведами. Она имела не только политические и военные, а еще и духовные последствия.

Отметим, что каждая национальная церковь имеет своих святых покровителей. Однако на Руси долгое время таковых не было. Хотя усилия в данном направлении предпринимались. Еще св. Ярослав Мудрый и его духовные советники во главе с митрополитом Иларионом принялись готовить материалы для канонизации русских святых. В первую очередь, св. Владимира Крестителя. Это выглядело закономерным и само собой разумеющимся. Властитель любой страны, приведший ее к христианству, вскоре после кончины обычно признавался святым. Прочие его земные дела даже в расчет не принимались. Потому что обращение целого народа к Христу перевешивало и прошлые языческие заблуждения, и частные прегрешения. «Ибо дерево познается по плоду» (Матф., 12, 33), а в таких случаях плоды говорили сами за себя.

Появились и страстотерпцы, свв. Борис и Глеб, духовенство исследовало обстоятельства их мученичества, было составлено «Сказание», заготовка для Жития. Но… Константинопольская патриархия в прославлении русских угодников упорно отказывала. Нужно ли было «варварам» иметь собственных святых? Существует предостаточно греческих святых, пусть молятся им. Заодно «варвары» будут оглядываться на греков, как на образец для подражания, перенимать греческие обычаи. Считать их избранным народом, более близким к Господу.

Ну а св. Владимир, вдобавок ко всему, слишком уж насолил Византии. Взять хотя бы знаменитую историю, как он взял Херсонес. Заставил царей Василия и Константина выдать за себя замуж их сестру, царевну Анну – а там самым поставил «варварскую» Русь на равную ногу с Византийской империей. Св. Ольга тоже вела себя очень не лояльно к Константинополю.

Но и называть истинные причины отказа было нельзя. Отказ — официальный документ. Византийцы в собственных хрониках тщательно обошли стороной историю взятия Херсонеса, крещения св. Владимира, его женитьбы. Разве можно было расписаться в том, как русский князь обставил их империю? Такие страницы вымарали из константинопольских летописей, будто и не было этих событий. А отказ округло мотивировали всего лишь тем, что св. Владимира «Бог не прославил» посмертными чудесами.

В защиту св. Владимира загремел голос митрополита Илариона.

В Киеве как раз завершили строительство Золотых ворот, их венчал храм Благовещения, и на его освящении перед всем государевым двором, столичной знатью и митрополичьим клиром Иларион прочел написанное им «Слово о законе и благодати». Ясное дело, оно создавалось с ведома и одобрения Ярослава Мудрого. Это было и блестящее богословское произведение, и шедевр литературы, и взрывной политический трактат. Иларион разобрал суть иудаизма, основанного на законе, и противопоставил ему христианство — закон властвовал до Христа, а дальше в мир пришла Благодать Божья. Но ведь и византийцы, как прежде евреи, вообразили себя «народом избранным», пытаются регламентировать Веру собственными мертвыми законами. А она дается по Благодати — тому, кому сочтет нужным Господь. Да и Русь приняла крещение не от греков — приняла от собственного великого князя, на которого снизошла Благодать.

«Слово» было гимном св. Владимиру, гимном всей Руси. Иларион указывал, что Русская земля «не худая, не неведомая», а «известна и слышима во всех четырех концах земли», воспевал Киев, «величием сияющий», «церкви процветающие», «христианство возрастающее». А св. Владимира сравнивал с апостолами, со св. равноапостольным императором Константином, принесшим свет Веры Римскому царству. Это был хлесткий и откровенный ответ на греческие притязания «исключительности». Что же касается мотивации Константинопольской патриархии, о посмертных чудесах, то Иларион и другие русские богословы весьма квалифицированно возражали, что чудеса творят и бесы, а многие святые их не творили. Нет, патриархия оставалась будто глухой.

Впоследствии вопрос о русских святых удалось сдвинуть с мертвой точки. Добиться канонизации св. страстотерпцев Бориса и Глеба, основателей Киево-Печерского монастыря – преподобных Феодосия и Антония. Однако насчет прославления св. Владимира в Константинополе даже слышать не хотели. В отговорках повторяли одни и те же аргументы – нет посмертных чудес.

В начале XIII в. худо пришлось самому Константинополю. Его захватили западные крестоносцы. Основали на месте Византийской Латинскую империю. Страну круто грабили, население обращали в крепостных и рабов, громили православные храмы, изгоняя или убивая священников. На Афоне приняли мученические венцы монахи, отказавшиеся перейти в латинство. Правда, греческие патриоты смогли удержаться в Малой Азии. Там возникла Никейская империя. Возродилась православная патриархия, и Русская церковь переориентировалась на нее.

Но католическая экспансия нацелилась и на Русь. Крестоносцы захватили Прибалтику. На севере Эстонии угнездились датчане. На землях нынешней Латвии и южной Эстонии – орден Меченосцев. В Пруссию, по неосмотрительному приглашению поляков, перебрался из Палестины Тевтонский орден. Первые атаки рыцарей удалось отразить. В 1235 г. князь Ярослав Всеволодович нанес ордену Меченосцев сокрушительное поражение на р. Эмайыги, а в следующем году крестоносцев наголову разгромил литовский князь Миндовг. Но подключились епископы, богатые города и олигархи Ганзы. Обратились к папе Григорию IX и германскому императору Фридриху II. Между собой император и первосвященник враждовали, но в данном вопросе оба откликнулись дружно и незамедлительно. Удар на восток начали организовывать сообща.

Был объявлен новый набор добровольцев в Прибалтику, а орден Меченосцев объединили с Тевтонским. Это была куда более грозная сила. К меченосцам стекался всякий сброд, в Латвии и Эстонии рыцари устраивались сами по себе, своевольничали, обрастали гаремами подневольных девок. Тевтонские крестоносцы сохранили боевые традиции, выработанные на Ближнем Востоке. Они прочно овладели Пруссией, приобрели огромное влияние в Польше. Тевтонский великий магистр Герман фон Зальц пообещал, что отныне его новые подчиненные могут не опасаться литовцев и русских. Назначил к меченосцам нового магистра Андрея Вельвена, ввел устав тевтонских рыцарей, строго подтягивал дисциплину, вливал пополнения. Обновленный орден переоделся в тевтонскую форму с черным крестом и получил название Ливонского.

Между тем, положение на Руси оставалось сложным. На юге закипела очередная усобица. Князь Ярослав Всеволодович увел лучшие полки Владимирской державы туда, драться за Киев и Галич. В Новогороде он оставил княжить 16-летнего сына Александра. И как раз в это время на нашу страну обрушился чудовищный удар с востока. В 1237 г. по Рязанщине и Владимирщине хлынули орды Батыя. Армия великого князя Юрия Всеволодовича оставалась далеко – на юге, под Киевом. Полыхали города, рушились княжества.

Юный Александр в Новгороде получал отчаянные призывы о помощи от своего дяди Юрия, призывы из осажденного Торжка. Рвался на выручку, убеждал, доказывал, но осторожные бояре тормозили его — с какими ратями лезть в мешанину, на явную погибель? А вече постановило только обороняться. Князь вооружал горожан, рассылал их ремонтировать обветшалые укрепления. И вместе с ними не верил своему счастью, узнав, что Батый, не дойдя до Новгорода сотню верст, повернул прочь. Славили Господа, служили благодарственные молебны…

За себя-то благодарили, но добредали ошалевшие люди, изнемогшие и надорвавшиеся воины, состарившиеся от горя молодухи, поседевшие дети. Приносили известия одно страшнее другого. Можно ли было свыкнуться с мыслью, что привычной и уютной Руси больше нет? Нет ни красавца Владимира, ни родного Переяславля, нет родственников, друзей, знакомых… К счастью, уцелел отец Ярослав. Он благоразумно разминулся с возвращавшейся татарской ордой, прибыл во Владимир, принял осиротевший престол государя. «И бысть радость велика христианам, и их избави Бог от великая татар». Еще бы не радоваться! С подданными снова был великий князь! Причем как раз такой, какой требовался в критической ситуации — энергичный, решительный, волевой. Народ выползал из укрытий, стекался к нему.

Первым делом, еще с дороги, он разослал приказы погребать мертвецов, чтобы не допустить эпидемии. Пресек разбои и мародерство, восстанавливал администрацию. Очень пригодилось и сильное войско, вернувшееся с князем из Поднепровья. Литовцы катастрофу Руси оценили по-своему. Почему бы не попользоваться тем, что убереглось от татар? Двинулись на Смоленское княжество прибрать его к рукам. Легко овладели пограничными городками, захватили и сам Смоленск. Но оказалось, что русских воинов списали со счетов слишком рано. Ярослав с сохраненными полками двинулся на помощь смолянам, разметал и вышиб врага.

Хотя катастрофой Руси решили воспользоваться не только литовцы. Вслед за бурей с востока на нашу страну надвигалась не менее страшная — с запада. В ставке Батыя и в азиатских городах имелись католические агенты. О планах и передвижениях монголов на западе знали заблаговременно, и в декабре 1237 г., одновременно с татарским вторжением, папа Григорий IX провозгласил новый крестовый поход – против язычников и русских…

За организацию взялись и Ватикан, и германский император, и ганзейские торговцы,

Реформированный Ливонский орден собирал в Эстонии бронированный кулак. До сих пор немцы отчаянно соперничали и враждовали с датчанами. Даже обманом, на охоте, захватили в плен датского короля Вольдемара – чтобы уступил Ордену свои завоевания. Но папа требовал, чтобы они помирились. Орден противился, не желал делиться добычей, но Рим нажал и настоял на своем. В 1238 г. в Стэнби было подписано соглашение, крестоносцы возвратили датскому королю часть Эстонии, а он выделял Ордену войска.

Кроме того, Григорий IX подключил к крестовому походу Швецию. Королем там был слабенький Эрик Эриксон, а реальную власть при нем захватил ярл Биргер. Он охотно откликнулся, папские и епископские проповедники, королевские чиновники принялись вербовать шведских воинов, гарантируя им на том свете отпущение грехов, а на этом — русские земли и богатства.

Успех выглядел очевидным и бесспорным. Русь обескровлена татарами, неужели она посмеет и сумеет сопротивляться? Ко всему прочему, у западных завоевателей хватало сторонников среди русской знати. Князь-перебежчик Ярослав Владимирович уже пытался вместе с немцами овладеть Изборском и Псковом, успел за это посидеть в переяславской тюрьме, был прощен и снова очутился у немцев. У него, как и раньше, находили пристанище русские изгнанники и изменники. Через них крестоносцы установили связи с некоторыми псковскими боярами, подкупали их, и в городе составилась сильная прогерманская группировка во главе с Твердилой Иванковичем. Такая же партия действовала в Новгороде. А нашествие Батыя давало западникам отличный повод для агитации. Теперь они доказывали согражданам, что надо отдаться под власть Ордена или шведского короля, которые защитят от татар.

У князя Александра имелась своя разведка, он получал известия о нарастающей опасности. Заранее начал предпринимать меры, чтобы достойно встретить ее. В 1239 г. он поставил несколько укрепленных городков по реке Шелони, а на берегах Финского залива и Невы учредил «морскую стражу». Наблюдение за подступами с моря несло местное племя ижорян. По численности оно было маленьким, но во все времена отличалось прочной дружбой с русскими. Предосторожности князя вполне оправдали себя. Причем западный удар опять был подкорректирован к планам монголов. Батый двинул орду на Южную Русь, на Киев – и тогда же скомандовала наступление католическая коалиция. Первыми оказались шведы.

7 июля 1240 г. старейшина ижорян Пелгусий (в крещении Филипп) заметил огромный шведский флот, приближавшийся к устью Невы. Он сразу же выслал гонца в Новгород. Сменяя лошадей, тот сумел к вечеру доскакать до Александра и доложил о вторжении. В подобных случаях предусматривалось поднимать городское ополчение, дружины новгородских бояр. Но для этого, по законам Новгородской республики, требовалось постановление веча. Оно, как обычно, будет спорить, вооружаться или нет? Обсуждать, какую тактику выбрать, идти навстречу врагу или отсиживаться в Новгороде? Князь отлично представлял расклад сил на вече. Учитывал, что не все «золотые пояса» выскажутся за решительные действия. Придется преодолевать их сопротивление. Не было никакой гарантии, что получится протащить нужное решение. Если же получится, бояре вызовут своих воинов, разъехавшихся по деревням, начнут вооружаться городские ратники…

Все это займет немало времени, а неприятель займет Ладогу, засядет в ней, получит в свое распоряжение укрепленный плацдарм. Нет, князь распорядился иначе. В его личной дружине насчитывалось всего 300 витязей, зато они были готовы выступить немедленно. Александр кликнул добровольцев-новгородцев, их набралось около тысячи. Архиепископ Спиридон отслужил молебен, благословил бойцов, и князь произнес свои знаменитые слова: «Братья! Не в силе Бог, а в правде!» На рассвете 8 июля отряд был уже на марше.

А Биргер со своим воинством не спешил. Куда спешить? Он знал, что Александр все равно не успеет получить подмогу от отца. Знал и особенности новгородского правления, горожане будут долго толковать и взвешивать. Тем временем немцы начнут наступление на Псков, и русские совсем растеряются — в какую сторону разворачиваться. Если и выйдут против шведов, тем лучше. Проще разбить их в поле, тогда богатые города достанутся завоевателям без особого труда. Шведы выбрали на берегу Невы хорошую поляну, причалили. Расположились лагерем, поставили шатры и отдыхали после морского путешествия, выгуливали привезенных лошадей. Александру Биргер направил высокомерное послание: «Выходи против меня, если можешь! Я уже здесь и пленяю землю твою».

Гонцы ярла были удивлены, что ехать им довелось совсем недалеко. Русские дозоры перехватили их посреди дороги, и князь оказался тут же. Его пехота быстро двигалась на лодках, конница поспешала берегом. 11 июля прибыли в Ладогу. Александр по пути собирал хоть какие-то подкрепления для своего маленького войска, присоединил 150 воинов ладожского гарнизона, 50 ижорян. Через три дня добрались до Невы. Шведы не ожидали новгородцев и вели себя беспечно. Выставили охрану только со стороны реки. Были уверены, что с тыла их надежно прикрывает непроходимый лес и болото.

Но Александр имел доскональные сведения о неприятеле, и наметил напасть именно «с поля», со стороны берега. Ижоряне провели его отряды через чащобы неприметными тропинками, известными только им. А Пелгусий, дежуривший ночью, рассказал о своем видении — в тумане мимо него прошла лодка, гребцы были окутаны мглой, а в лодке стояли святые Борис и Глеб, говорили между собой, что надо помочь родичу Александру. Князь велел Пелгусию, чтобы он пока никому не сообщал об этом.

15 июля полторы тысячи русских с двух сторон ринулись на врага. У шведов начался переполох. Но они быстро разобрались, что атакующих мало, цепляли на себя доспехи, ожесточенно зазвенели мечи. Однако Александр не давал противнику опомниться и построиться в боевой порядок, нажимал, давил. Его воины там и тут вклинивались в перемешавшиеся шведские толпы. Новгородцы прорвались к кораблям, крушили сходни, мешая соединиться врагам, оставшимся на кораблях и дерущимся на поле. Сам Александр пробился к ставке Биргера, схлестнулся с ним в поединке и нанес ему точный удар копьем в лицо. Удалец Савва подрубил и обрушил шатер шведского предводителя.

Это усилило неразбериху в стане противника, а русские продолжали наседать. В рубке один за другим погибли несколько неприятельских начальников, свалился мертвым епископ, приехавший обращать наш народ в католицизм. Шведы начали отступать к кораблям. Сплотившись у берега, некоторое время держались, но к вечеру начали грузиться на суда и отчаливать. Сесть на корабли удалось не всем, некоторые были отрезаны, откатились в лес, но оттуда не вышел никто. Ижоряне свободно ориентировались в родных болотах, легко выслеживали врагов и истребили до единого. Шведы понесли огромный урон. Только трупами знатных воинов нагрузили два корабля, а на простых махнули рукой, бросили так. Под покровом темноты флот предпочел уйти восвояси…

В княжеском войске потери оказались ничтожными, погибло лишь 20 человек. А на Русской земле в этот день появился новый великий полководец. Александра, вернувшегося с победой, славил Новгород. Ему исполнилось всего 20 лет, но его имя загремело по стране, и молва присвоила ему прозвище, звучавшее, как титул — Александр Невский.

Но молодой князь уже тогда проявил себя мудрым государственным деятелем и убежденным борцом за русское православие. Он был человеком очень образованным, начитанным, и обратил внимание, что битва состоялась 15 (22) июля. В день преставления Владимира Крестителя. Это был весомый аргумент, опровергавший греческие доводы – будто Господь не прославил государя Владимира посмертными чудесами. Разве победа малой столь кровью над многократно превосходящим врагом не была чудом?

Правда, греческая патриархия все равно искала отговорки. Но Александр хорошо знал церковные правила. Он указал, что Владимир был в свое время новгородским князем и добился его признания хотя бы местночтимым новгородским святым. Общерусскую канонизацию св. равноапостольного Владимира сумел осуществить лишь далекий потомок св. Александра Невского — благоверный царь Иван Грозный. Но тогда уже и Русская держава стала другой, а от Византии остались одни воспоминания…

Валерий Шамбаров