Национализм на Украине возник как леводемократическое движение, но со временем эволюционировал в «третий путь»

Советская пропаганда приучила нас к тому, что социалистическому интернационализму в СССР противостояли буржуазные национализмы. Так, Сталин писал в одной из своих работ об этом противостоянии в годы Гражданской войны: «Борьба окраинных "правительств" была и остается борьбой буржуазной контрреволюции против социализма. Национальный флаг пристегивается к делу лишь для обмана масс, как популярный флаг, удобный для прикрытия контрреволюционных замыслов национальной буржуазии».

Некоторые противостоявшие большевикам национальные движения, действительно, были правоконсервативными, но далеко не все. Грузинское государство, например, возглавляли социал-демократы, только не большевики, а меньшевики, которые, как теперь понятно, были не меньшими, а то и большими марксистами. Левой, близкой по программе к эсерам была и Армянская революционная федерация «Дашнакцутюн», боровшаяся с коммунистами.

Но особый интерес представляет собой Украина, которая в отличие от других национальных окраин бывшей империи все еще продолжает восприниматься значительной частью россиян как часть «русского мира». В этом смысле в отношении украинского национализма существуют сразу два взаимосвязанных мифа.

Первый, что он представлял собой искусственный проект, созданный иностранными спецслужбами и не имеющий поддержки у народа — «малороссов», считающих себя исключительно частью «триединого русского народа». Второй, что это был «реакционный буржуазный национализм», враждебный чаяниям и интересам украинского «трудового народа». Собственно, два этих клише во многом определяют восприятие украинского национализма и поныне, что позволяет некоторым надеяться на то, что в один прекрасный день он испарится, как дым.

Левые корни украинского национализма

Что же на самом деле представляет собой украинский национализм и как ему всего за один век удалось стать силой, вызвавшей к жизни одно из крупнейших и по территории, и по численности населения государств Европы?

Вопреки советским пропагандистским мифам украинский национализм изначально был левым и народническим. Русская общественная мысль XIX и начала XX века, как известно, распалась на три основных направления: консервативное, либеральное и леводемократическое. У украинцев тоже были представители собственной либеральной (Драгоманов) и консервативной (Липинский) мысли, но для их развития не было серьезных объективных предпосылок, потому что и дворянство и буржуазия в этих землях были малорусскими, то есть не имели украинского национального самосознания или и вовсе были ему враждебны. Показательно в этом смысле, что малороссы составляли большую часть членов Союза русского народа и других русских правоконсервативных организаций, а с 1905 года именно Киев был столицей русского черносотенства и национализма.

Поэтому украинское национальное самосознание развивалось в рамках третьего, социал-демократического направления или в неразрывной связи с ним. Однако в отличие от русской социал-демократии на Украине, которая делала ставку на городской — русский, смешанный и русифицированный пролетариат, украинская социал-демократия опиралась на моноэтническое украинское село.

Певцом украинского села и первым ярким провозвестником украинского национализма был, безусловно, левый Тарас Шевченко. Социалисткой национального направления была вторая по значимости для украинской литературы того времени Леся Украинка. Эсером был основатель украинской национальной исторической школы Михаил Грушевский, который после капитуляции перед советской властью продолжил свою работу в структурах коммунистической Украины. Первый политический идеолог украинского национализма Николай Михновский студентом начинал свою политическую деятельность в социал-демократическом кружке, но пришел к выводу, что украинцам нужна организация, сочетающая социалистические и национальные идеи, основав Братство тарасовцев (в честь Тараса Шевченко). Наконец, основатель первой независимой Украины Симон Петлюра был активным участником Революционной украинской партии, чья программа за вычетом национальных требований была почти идентична программе российских меньшевиков и эсеров.

Симон Петлюра, 1926 год.

Впрочем, есть ли смысл «вычитывать» эти требования? Ведь российские левые партии признавали право народов на защиту своих национальных интересов в рамках федеративного государства, в которое должна была быть превращена после революции Россия. Интересно, что Петлюра, являющийся в России олицетворением сепаратизма, и не претендовал на большее. После Февральской революции образованная его Революционной украинской партией Украинская центральная рада настаивала на предоставлении Украине автономии, а ее председатель Грушевский был избран в российское Учредительное собрание, что никак не свидетельствует о непримиримом сепаратизме. И только после разгона большевиками Учредительного собрания, в котором, напомним, большинство депутатов также были левыми (эсерами и меньшевиками) Рада объявила о создании независимой Украины.

Штрихом к той же картине является и то обстоятельство, что во время Первой мировой войны Симон Петлюра в отличие от украинских националистов-эмигрантов под кураторством Австро-Венгерского генштаба выступил не с антироссийских, а с пророссийских позиций, считая, что украинцы должны защищать общую родину, но Россия при этом должна признать их национальные права.

Таким образом, политический украинский национализм не просто был левым, но изначально рождался как часть идейно единого для всей имперской России революционно-демократического движения. Лишь со временем он вступает в конфликт даже не со всеми своими русскими коллегами, а лишь с одной из их фракций — большевиками, и после их победы встает на однозначно сепаратистские позиции.

Однако, что интересно, первыми серьезными врагами для украинских левых националистов стали не московские большевики, которые для этого были еще слишком слабы, а украинские правые — консерваторы во главе с гетманом Скоропадским. Его проект, под который так романтично была подведена идейная база (украинского гетманизма) одним из немногих украинских консерваторов Липинским, был весьма интересной задумкой, аналогом проекта другого российского офицера — Карла Густава Маннергейма, не изменившего присяге государю императору.

Маннергейм, видя, что большая страна скатывается в хаос и тиранию, создал эффективное государство благодаря альянсу финляндской шведской аристократии и финской интеллигенции и буржуазии. Нечто подобное пытался сделать на Украине и Скоропадский, объединив вокруг сильной власти гетмана украинцев и русских. Однако проект Скоропадского подвис в воздухе — великодержавно настроенному русскому офицерству, на которое он рассчитывал как на костяк своей армии, проект претил как «самостийнический», для украинских же крестьянских масс он был в первую очередь социально чуждым.

Социальные чаяния украинских крестьянских масс выражали украинские левые, левые националисты во главе с Петлюрой, создавшим Украинскую Народную Республику. Однако украинских левых погубили даже не столько русские левые — это было уже следствием, а не причиной. Украинских левых погубило появление украинских крайне левых: махновцев и боротьбистов, которые раскололи их силы, когда им приходилось воевать — причем долгое время успешно — на два фронта: с русскими правыми имперцами (деникинцами) и русскими левыми имперцами (большевиками). Дело в том, что Махно опирался ровно на те же социальные слои, что и основные украинские левые революционеры (петлюровцы), оттягивая их на себя.

Есть теория, согласно которой, наиболее ожесточенная борьба разгорается между самыми близкородственными видами — никак иначе нельзя объяснить ту ненависть, которую Махно испытывал к таким же народно-украинским силам петлюровцев, клеймя их буржуазными. Петлюровцы, конечно, никакими буржуазными не были, но они были националистами, боровшимися за единую Украину, тогда как Махно, действовавший на ее юге, был анархическим регионалистом, не признававшим власть ни Киева, ни Москвы. Тем не менее в их схватке он фактически невольно поддержал большевиков, что закономерно закончилось разгромом обоих украинских левых проектов: и национального, и анархо-регионалистского.

Правый поворот

Победа большевиков повлекла за собой начало идейной эволюции многих людей и сил не только в России, но и во всей Европе. Показательна в этом смысле судьба русского революционера Бориса Савинкова, который большую часть своей жизни был эсером, но в ее конце стал симпатизировать итальянскому фашизму. Впрочем, не будем забывать и того, что самый первый фашизм — итальянский — возник на основе социалистической газеты «Avanti» и был создан ее редактором, членом социалистической партии Италии Бенито Муссолини.

Фашизм принято рассматривать как отдельное политическое направление, «третий путь», отличающийся рядом самостоятельных признаков вроде активизма, корпоративизма, вождизма, национализма и милитаризма. В этом смысле он складывается из двух источников: правого и левого, становясь продуктом их радикализации и синтеза. Правым был присущ милитаризм и национализм, но не массовый активизм и социализм. Левые, напротив, традиционно апеллировали к массам, но им не был присущ, по крайней мере, идейный милитаризм и авторитаризм — они повсеместно возникали по факту, но везде их пытались закамуфлировать и оправдать как вынужденные и временные явления.

Дмитро Донцов.

Украинский национализм, как уже было сказано, изначально был левым — ничему правому, консервативному там было просто неоткуда взяться, особенно после разгрома Скоропадского силами украинских же левых националистов. Однако после поражения от своих левых российских коллег он начинает эволюционировать в том же направлении, в котором эволюционировали изначально левые Савинков и Муссолини — к фашизму. Ключевой фигурой этой эволюции становится яркий политический мыслитель, публицист, философ, идеолог украинского интегрального национализма Дмитро Донцов.

Интерес представляет уже сам генезис этого человека, как политический, так и этнический. Донцов начинает свою деятельность как классический социал-демократ, причем не национальной направленности как РПУ, но членом Украинской социал-демократической рабочей партии, отколовшейся от нее. Этот факт вкупе с русской фамилией (рос он в немецко-итальяно-украинско-русской таврической семье) позволял некоторым на тот момент клясть как «москаля» человека, который через какое-то время станет самым воинствующим идеологом украинского национализма.

Как и в случае с российскими социал-демократами и лидером их радикального крыла Лениным толчком к радикализации Донцова стала его политическая эмиграция. Петлюра и на фоне репрессий остался в Империи и, как мы помним, во время Первой мировой войны выступил с оборонческих позиций. Для Донцова же отрыв в эмиграцию означает ставку на формирование воинствующего украинского национализма под эгидой врага России — Австро-Венгрии. Он становится националистом, для которого в отличие от того же Петлюры партийные и идеологические пристрастия уже не имеют принципиального значения — этим, по-видимому, объясняется тот факт, что он равно успешно работает сперва на гетманскую Украину Скоропадского, в которую возвращается вместе с немецкими войсками, а потом на петлюровскую УНР.

Такая надпартийность остается присущей Донцову и в дальнейшем, когда он, то сближаясь с теми или иными организациями, то отдаляясь от них, становится сам себе величиной — идеологом, влияющим на весь украинский национализм. Последний формируется и заново реорганизуется после разгрома УНР, что важно — не на Украине, где он рос из левой идеи, а в украинской эмиграции, которая формировалась на принципах радикального, всеподчиняющего национализма.

ОУН — УПА: левый реванш

Донцов был голосом своего времени, эстетом, украинским ницшеанцем и в этом смысле его влияние на умонастроения украинских националистов было эпохальным. Однако все же это влияние, подобно переменчивой моде, было, скорее, эстетическим, культурным, но неспособным изменить «политического ДНК» украинского национализма. Донцовский «интегральный национализм», вождизм и мистицизм были движущей силой легендарной Организации украинских националистов, хотя, по воспоминаниям его сестры, сам Бандера до того, как случился Голодомор, считал своим политическим идеалом Ленина.

Однако очень быстро романтическо-фашистская идеология ОУН начинает размываться под воздействием левых настроений масс. Этому способствовали два обстоятельства.

Во-первых, ОУН, не будучи политически лидирующей силой Западной Украины, сумела завоевать это лидерство своей отчаянной и эффективной революционной борьбой, притянувшей к ней наиболее радикальные силы украинцев. А среди них немалую часть составляли бывшие коммунисты и другие левые, разочаровавшиеся в людоедской (Голодомор) и империалистической (пакт Молотова — Риббентропа) политике красной Москвы.

Агитационный плакат УПА, 1948 год

Во-вторых, с вторжением немцев в СССР, которое ОУН пыталась использоваться для разворачивания национально-освободительной борьбы, в последующем на два фронта (так потом и получилось), ее эмиссары стремительно продвигались на восток Украины, где им приходилось на ходу корректировать свою идеологию. С исчезновением безальтернативных в однопартийном обществе коммунистов, заполнявшая этот вакуум ОУН была по факту единственной украинской политической и национальной силой. Однако настроения вчерашнего подсоветского населения существенно отличались от романтическо-фашистских идей ОУН, взращенных в эмиграции, и — надо отдать должное их стратегической прозорливости — лидеры ОУН, имевшей мощную контрразведку, сумели оценить этот факт и сделать из него выводы.

Руководство бандеровской ОУН (а была еще конкурирующая «меньшевистская» ОУН Мельника) проводит организационную и теоретическую реформу, итогом которой становится проведение Третьего чрезвычайного Великого Сбора ОУН в августе 1943 года. На нем принимаются программные заявления и требования, возвращающие украинское движение к идейным истокам левого национализма Петлюры. Изначально лево-демократической по идейным установкам была самая первая УПА (Украинская повстанческая армия), чей исток — армия «Полесская сечь» была создана Боровцом, сторонником петлюровских идей — их последователи «интегрального национализма» Донцова, вождисты и корпоративисты фашистского типа, считали «провансализмом», то есть мещанством.

И несмотря на то что ОУН сумела поглотить УПА, причем жестоко устранив ее старое руководство, этот процесс не мог происходить без идейной трансформации. Одним из ее проявлений было то, что в некоторых местах бандеровцы предпочитали действовать не под брендом ОУН, а под брендом специально созданной для аккумулирования левых симпатий Народно-освободительной революционной организации.

Нейтральное название Украинской повстанческой армии в ряде случаев было более эффективным, чем национал-фундаменталистское ОУН. Более того, в условиях тяжелой борьбы на два фронта с немцами и советами и сталкиваясь с реалиями большой Украины, а не ее западной части, ортодоксальные националисты идут на интернационалистские маневры. Так, через несколько месяцев после третьего съезда ОУН украинские националисты проводят Первую конференцию угнетенных народов Восточной Европы и Азии. Если донцовским идеям был присущ имперский пафос по аналогии с вдохновлявшим его итальянским фашизмом, то теперь украинскому национализму придается антиимпериалистический характер и провозглашается курс на интернационал-националистов всех народов, противостоящих угнетению.

В УПА создаются инонациональные подразделения, в том числе русские («российские»). В этом смысле характерна и еще одна идейная корректировка — если донцовские идеи были русофобскими в полном смысле этого слова, то новый курс УПА разделяет русских и российский империализм, признавая за русскими, как и за любой другой нацией право на самоопределение в национальных границах, а также их права как национального меньшинства Украины.

Вторая мировая война закончилась в 1945 году, но, как известно, очаговое партизанское сопротивление бандеровцев продолжалось почти до середины пятидесятых годов. Однако в эти послевоенные годы происходит фактический раскол между политическим руководством ОУН во главе с Бандерой, перенесшим свою деятельность в эмиграцию, и теми лидерами УПА, которые сдвинулись еще левее резолюций 1943 года. Левое крыло УПА, оставшееся на Украине, фактически перешло на национал-марксистские позиции, провозгласив своей целью построение в независимой Украине бесклассового общества.

Остатки ОУН, которые в отличие от УПА уцелели от разгрома в эмиграции, отвергли такую «ересь», благо теперь снова можно было вернуться к рафинированному национализму, не оглядываясь на настроения подсоветских масс. Тем не менее, хотя полевению украинского национализма в эмиграции пришел конец, идеологические основы полевевшего украинского национализма, заложенные в 1943 году, делающие его продолжателем дела Петлюры, уже не пересматривались.

Постсоветский этап: от национал-демократии к социал-национализму

Третья волна украинского национализма, на этот раз вылившаяся в создание наиболее долговечного на данный момент независимого Украинского государства, пришлась на постсоветские годы. Справедливости ради, однако, надо сказать, что независимая Украина была создана украинской партноменклатурой, а не идейными националистами, чьи заслуги в этом деле были признаны чисто символически.

При этом идейные украинские националисты в постсоветский период были представлены правыми — национал-либералами и национал-демократами от движения «РУХ» до Виктора Ющенко. Левый же, социалистический вектор стал достоянием антинационалистических, ориентированных на союз с Россией сил.

Так продолжалось до поражения Оранжевой революции, которое одновременно стало и поражением ветхих постсоветских националистов — национал-демократов вроде Ющенко. Однако правление Януковича вызвало к жизни новый украинский национализм, более радикальный и продолжающий социальную линию петлюровцев, бандеровцев и даже позднего УПА, пошедшего на раскол с ОУН. Представителями последней стали «автономные националисты», стоящие на позициях бесклассового общества и отрицания государства, то есть, по сути национал-анархизма, мода на которых пришла в СНГ именно через Украину (не секрет, что русская «Вольница» была по сути дочерним проектом украинских «автономов»).

Таких радикальных социал-националистов можно было бы считать абсолютно маргинальным явлением, если бы не тот факт, что в скором времени их представитель Юрий Михальчишин становится одним из лидеров «Свободы», стремительно ворвавшейся в украинскую политику уже в десятых годах наступившего века.

Это неслучайно, потому что одиозная «Свобода» есть не что иное, как новый бренд еще более одиозной Социал-националистической партии Украины, существующей в общей сложности двадцать лет. Эта партия унаследовала донцовскую эстетику 1920—30-х, считая себя, впрочем, продолжателем дела всего ОУН-УПА. Однако выход из ниши маргинального неофашистского движения, локализованного в Западной Украине, в большую общеукраинскую политику для украинских националистов в очередной раз был связан с полевением, а именно ставкой на социал-популизм и социалистический национализм.

Впрочем, несмотря на все успехи, радикальные украинские националисты вряд ли имеют шансы придти к власти в стране, почти половина населения которой имеет постсоветскую ментальность и мировоззрение. Новые бандеровцы имели бы шансы только в компактной Украине, без советского Востока и Юга, уже не говоря о Крыме, однако, как и их коллеги — русские националисты-державники они не готовы жертвовать «единой-неделимой» ради «национальной чистоты». А раз так, значит, для завершения дела украинского национально-государственного строительства нужен скорее новый гетман Скоропадский, чем Петлюра или Бандера. Впрочем, он вполне сможет опираться и на образы и идеи последних, вписанные в более широкий государственный контекст.