Что делать сильным державам, когда малые страны все хуже справляются с самоуправлением
Сегодня на мировой политической арене действует слишком много государств. И это настоящая трагедия, поскольку решить эту проблему совершенно невозможно. Только на окружающем Россию пространстве мы видим несколько стран, способность которых быть участниками международного сообщества вызывает вопросы. Африка, Ближний Восток и Латинская Америка, где самый яркий пример – это несчастное Гаити, также предлагают широкий выбор территорий, за формальным суверенитетом которых ничего, кроме проблем, не просматривается.
Несколько десятков стран мира, в силу обстоятельств, не могут принимать ответственных решений по поводу своего выживания либо не располагают для этого необходимыми ресурсами. И речь не только о самых безнадежных. Даже вполне состоявшиеся страны Центральной Азии не могут себе представить успешную оборону от афганских разбойников без помощи одной из великих держав.
Но сократить количество игроков нельзя, точно так же, как невозможно избавиться от другой нагрузки, унаследованной нами от прошлого века, – международных институтов. И дело не в том, что у потенциальных объединителей нет для этого правовых оснований. Отсутствует этическая потребность в том, чтобы брать на себя ответственность за судьбу других народов. С тех пор, как международная политика начала жить по заветам Вудро Вильсона, все стали исключительно эгоистичны.
Такое невообразимое количество государств возникло в рамках достаточно простого международного порядка второй половины ХХ века. Тогда в мировых делах доминировали две действительно мощных державы, а спустя полтора десятилетия после холодной войны – вообще одна. До последнего времени у великих держав были иллюзии, что они могут тем или иным образом управлять получившимся хаосом. Это так и было на протяжении всей холодной войны – СССР и США достаточно эффективно правили своими сателлитами. На это у них были ресурсы и политический задор, хотя для СССР история закончилась драматически.
Сейчас великим державам гораздо больше сил приходится тратить на решение своих внутренних проблем. Даже Китай, не говоря о России, США или Европе, думает о том, как примирить с действительностью собственных граждан. В результате все больше государств становятся безнадзорными. Они не просто сами не играют роли в международной политике баланса сил, но даже не рассматриваются крупными державами как актив, за который имеет смысл бороться. А другой смысл контроля над территориями и народами, кроме как получение от этого выгоды, окончательно утерян.
Даже Россия с тоской смотрит на некоторых своих соседей, понимая, что у них самих получается не очень, но совершенно не горя желанием брать на себя ответственность за их судьбу. Сохранив свои колоссальные территории и ресурсы, Россия тоже рискует стать обычным национальным государством. Проблески имперского сознания еще случаются у Европы и Китая, однако и они не идут дальше пустых разговоров.
Между тем империя представляет собой гораздо более прогрессивную форму политической организации общества, чем национальное государство. Хотя бы потому, что заставляет более сильные народы вести себя благоразумно и ответственно по отношению к меньшим по численности группам. Заставляет потому, что в условиях империи это связано с их собственной безопасностью. Представители метрополии понимают, что справедливость для остальных народов является обязательным условием выживания их государств. В то время как мир национальных государств эгоистичен по своей природе – слабые не могут рассчитывать на что-то кроме побочных последствий реализации сильными своих корыстных устремлений.
По воле исторических и геополитических обстоятельств Россия окружена странами, которые – все, кроме Китая – меньше и слабее, чем она. Им всем без исключения будет очень трудно в новом международном порядке. Кто-то справится лучше, а некоторые уже не справляются. Уже в ближайшие годы, если не месяцы, Россия окажется перед необходимостью найти компромисс между восстановлением прямого контроля над некоторыми соседями и бегством от них в скорлупу национального эгоизма.