Многие сторонники левых идей полагают, будто советская экономика была неэффективна из-за отсутствия свободы частного предпринимательства. Поклонники товарища Сталина утверждают, что в его время никакого дефицита не было, работали артели и снабжали население всем необходимым. Если почитать сталинистов, складывается впечатление, будто при Сталине малый и средний бизнес был в СССР абсолютно легален, а потом пришёл нехороший Хрущёв и всё запретил, пустив экономику под откос в болото дефицита и низких темпов роста.
Сталинистов можно понять: жизнь без малого бизнеса, когда единственным работодателем, единственным поставщиком товаров и услуг является монополист-государство, в наше время выглядит явно некомфортной. Кроме того, многие сталинисты сами являются сейчас малыми бизнесменами, и им хочется думать, будто при Сталине их жизнь была бы такой же, как сейчас: что у них не отобрали бы бизнес и имущество, что они не были бы понижены в должности до простых служащих, что над ними не висела бы постоянно угроза расстрела или лагерей.
Эта надежда довольно наивна, так как мы можем не гадать, «что было бы если», а просто открыть учебник по истории и посмотреть, что было на самом деле. В 1921 году эпоха военного коммунизма сменилась НЭПом, «Новой экономической политикой». Большевики снова разрешили людям вести бизнес, благодаря чему голод отступил, а экономика страны смогла быстро восстановиться после войн.
Проводя аналогию с нашим временем — бурные девяностые с их «малиновыми пиджаками» (нэпманами) в СССР прошли примерно с 1921 по 1928 год, а вот нулевые, когда бизнес начал после периода начального хаоса цивилизовываться, уже не наступили. Если у нас в 2000 году президентом стал Путин, то тогда в конце двадцатых году набрал силу Сталин, который принялся жёстко сворачивать бизнес.
Как это происходило, можно узнать из дневника следовательницы Раисы Кузнецовой, которая проходила практику в московской прокуратуре в 1930 году. Выдержки приводит monetam:
https://monetam.livejournal.co...
«Мне дали для следствия пухлое дело инженера Зеленко. В начале НЭПа он изобрел небольшой станочек, во много раз повышавший производительность труда рабочих инструментальных цехов. Пришел на приём к товарищу Орджоникидзе с предложением построить завод для выпуска таких станочков, но тот объяснил, что пока таких возможностей у государства нет. И посоветовал Зеленко расширить мастерскую, заключив договора с госпредприятиями, нуждающимися в таких станках, на их производство и поставку. Зеленко последовал совету, и его мастерская процветала, пока не началась ликвидация частного предпринимательства. Как правило, она проводилась через налоговый пресс. На Зеленко, как и на других, несмотря на то, что снабжал он только госпредприятия, наложили огромный налог; уплатить его он не смог, и мастерскую отобрали. Но ее себестоимость не покрывала суммы налога. За неуплату в срок росли пени. В общем, когда дело Зеленко попало ко мне, за ним числилась огромная сумма тысяч в тридцать. За уклонение от уплаты налога его не раз сажали, предъявляя обвинение по 169 статье — мошенничество. Он был арестован и в этот раз, когда дело попало в мои руки.
Вызвала его на допрос. Привели ко мне стройного, высокого старика с огромной белой бородой. Усталым голосом он повторил свою «историю», знакомую мне по протоколам прежних допросов, вновь подтвердил, что средств для уплаты нужной суммы не имеет.
Я освободила его под расписку о невыезде и стала раздумывать, что же с ним делать. Советуюсь со старшими, опытными коллегами. Один и говорит:
— По существу, дело надо бы давно прекратить, но едва ли кто-то возьмет это на себя. Уж больно большая сумма наросла. Нанести такой урон государству? Не поймут!
— Но ведь сумма-то безнадежная!? — воскликнула я. — Старика заслуженного мучаем, а ведь он пользу приносил госпредприятиям!
— Ну, вот вы и рискните, — посоветовал он, — тем более вы студентка, юрист еще неопытный, если ошибетесь, вас-то простят.
И я решилась. Написала подробное заключение о прекращении дела с мотивировкой, что у гражданина Зеленко все имущество конфисковано, средств для уплаты нарастающих с каждым месяцем пеней у него нет и не предвидится, мошеннических действий он не совершал, поэтому состава преступления по 169-й статье нет. Прочла свое заключение руководителю нашей юридической практики старшему следователю Трофимчуку. Он задумался на некоторое время, придвинул бумагу к себе, взял перо в руки и, сказал:
— Нет, согласуйте это заключение вначале с прокурором. А я организую вам срочный прием. Доложите, что документ я читал, но попросил посоветоваться с ним.
Прокурор города Москвы товарищ Липкин очень внимательно выслушал мои соображения, улыбнулся и сказал:
— А хитрец все же наш Трофимчук! Осторожный малый! Пусть, мол, прокурор и практикантка решают. Ну, мы с вами люди смелые! Тем более что со старика ничего больше не выжмешь.
И размашисто наложил резолюцию, выражающую согласие с моим заключением.
— Хоть и не полагается делать это до подписи старшего следователя, ну, да так и быть! Не приходить же вам сюда второй раз. Несите заключение на подпись Трофимчуку.
Тот, увидев резолюцию прокурора, немедленно подписался и сам:
— Как гора с плеч свалилась, спасибо вам за решительность!
Отдала распоряжение вызвать Зеленко. Старик явился утром с узелком в руках.
— Садитесь, — предложила я и показала на стул.
— Спасибо, насижусь еще, успею, — горько усмехнулся он.
— А вы, я вижу, предусмотрительно и белье, и еду с собой захватили?
— А как же! Я привык! Если вчера допросили и взяли подписку о невыезде, то сегодня допросят — и в камеру.
— На этот раз, — несколько торжественно начала я, — ни в камеру, ни подписки. Читайте! — и подаю ему копию заключения.
Трясущимися руками он надел очки и впился в строчки постановления о прекращении дела. Я видела, что он не верит своим глазам и перечитывает постановление неоднократно. Наконец прошептал:
— А как же тридцать тысяч? Неужели государство простило их мне? Нет, не может быть!
— Как видите, все может быть! В отношении вас была допущена несправедливость, а теперь она исправлена, — сказала я, вставая из-за стола и подавая руку на прощание. — Простите и нам эту грубую ошибку.
Он привстал со стула и вдруг рухнул на колени, прижимая мою руку к губам, целуя ее, шепча:
— Спасибо, спасибо!
Я страшно смутилась, и у меня даже слезы навернулись на глаза. Я стала поспешно вырывать руку. Но он цепко держал ее и продолжал целовать. Следователи, сидевшие в комнате, посмеивались, наблюдая эту сцену. Наконец я вырвала руку и, помогая старику подняться с колен, пробормотала:
— Ну, зачем же так, зачем? Ведь я сделала только то, что следовало!
Уходя, старик все оборачивался и говорил «спасибо, спасибо», пока за ним не захлопнулась дверь.
Я страшно боялась, что мои товарищи поднимут меня на смех после его ухода. Но нет, они все как один опустили головы над своими бумагами, и в комнате воцарилась мёртвая тишина».
В этой истории всё закончилось (по тем временам) благополучно. Хоть в награду за помощь государству Советская Власть и отобрала у старика-инженера всё, чем он владел, однако он всё же сохранил жизнь и даже умудрился избежать тюрьмы. Далеко не все истории следовательницы могут похвастаться хэппи-эндом. Расстрел предпринимателей был в те годы самым обычным делом.
Сейчас, конечно, свёртывание НЭПа кажется нам глупостью. Пример Китая, который после 1978 года начал свою Новую экономическую политику, сняв ограничения на частное предпринимательство, довольно убедителен. Как и в СССР 1920-х, большинство имевшихся крупных предприятий осталось в руках китайского правительства. В дальнейшем государственный и частный секторы развивались рука об руку, и результаты мы можем видеть сами: Китай стал сильнейшей индустриальной державой, самой крупной экономикой мира.