|
А было то во время оно!
И сказывают ужо Боян пел славу Орею и его сыновьям: Кию, Хореву и Шеку.
А предание то слыхивал Боян еще дитем малым от слепца кощунника, что по градам ходил с гуслями. Пел гусляр, а потом Боян о походе Орея от тучных степей к лесу Великому, от Полудня к Полуночи, в землю неведомую.
Ропщут люди, к Орею взывая: — Почто ты, Орей, ведешь нас в земли далекие, чрез степи буйные, чрез реки бурные, озеры сытые, холмы высокие? Нечто Боги оставили нас, и нет нам пристанища достойного — в степях широких, травами богатых и водою ключевою обильных. Или ты, Орей, уже стар и не в силах узреть начертания Богов наших? Или ты, Орей, слеп и глух и не видишь беду нашу: скот изнурен, люди устали от быстроного бега, и нет нам покоя. Мы оставим повозки, стреножим коней, и волов отпустим на волю, как Кисек, брат твой, что отстал от нас по дороге, дав племенам своим отдых.
И поднялся Орей, что по воле Богов племенами славян воеводит, обратив к небесам свои очи, вещая:
— Небо глядит на тебя, мой народ неуемный! Что сказать я могу, если Боги молчат, а Навь отторгнула души. Раз Невера пошла и смущает Веру Орея, требуя Знак Божества, я готов удалиться от неправого вашего гнева, от великих и малых забот. Боги видят, что все не напрасно! И пути, что я выбрал, ведут к вашей воле. Но мои сыновья, да и вы, потеряли в пути свою Веру, забыли деянья Богов и заветы великого Рода. Я снимаю с себя тот венец многозубый, что надели вы мне в далекой земле. Отдаю вам и корзно, и рог звонкозвучный, оставляю лишь Веру в душе и разбитое сердце свое.
— Только дайте мне волю, свободу желаний. И коня, что пасется на тучных полях, цвета облака, легкого дыма и бегущего вслед уходящего дня.
— Дайте женщину мне, чтобы юной была и послушной, как прохладный родник, как цветок полевой, что живет и колышется с буйной травой.
— Дайте меч острогривый, копье и шелом, чтобы мог я пройти на дорогу небес, охраняемой Навью.
А они хохотали, смеялись до слез. И кричали:
— Дайте старцу все, что не попросит! Он лишился ума, да и силы его на исходе. Пусть покружит в степи и потешит заблудшую душу.
Мы ж останемся здесь, подождем, что подскажут великие Боги!
Зрит Орей на беспутно-веселое войско и осколком звезды заблудилась слеза в бороде. Но осилив себя, молвил слово, что горше полыни:
— Вашу душу смутил Кисек благородный, что раскинул шатры в благодатной степи? Стерегитесь! То шаг безрассудный! Да, Кисек величав, благороден и вой знаменитый! В небе пташку заметит и сразит налету. Но упрям, глух к чужому совету и слеп, коли надо глядеть далеко и раскинуть умом, что грозит нам за дальним холмом. Сзади мчат колесницы языгов, а в степи костоломы устроят нам огненный пир.
— Вы — Хорев, Кий и Шек, сыновья! Что случится, на то Божья воля. Но покуда Орей воеводит, вам вручаю народ и дружину мою. Сам уйду. Не спешите справлять по мне тризну. И вернусь! На небесном коне в свете яркого дня с предсказаньем Дажьбога.
И покинул Орей свой народ неуемный. И умчал на коне вместе с девой, что спокойна была, как прохладный родник, как цветок полевой, что колышется с буйной травой.
А они, эти славные вои, расседлали коней и оружие бросили наземь. И ласкали детей, жен, наложниц своих обнимали, потому как Великий поход разделил их на долгое время. — Боги! — пели они, — вы, Сварог и Велес, и Перун — охраните заблудшее племя! Сохраните детей, чтоб достойнее были отцов!
И несли им дары: и Велесу, и Снопу, и Макошь — всем богам — и великим, и малым. Хороводили, песни слагали и плясали под звуки рожков.
А Орей? Он умчал. На коне, что воспитан на тучных полях, цвета облака, легкого дыма и бегущего вслед уходящего дня.
Быстро. Долго ль скакал конь Орея, но примчал к той земле, что неведома людям была. И узрел тут Орей берега несравненной реки, величавой. И, омывшись водой, по обычаю предков, раскинул шатер и сказал юной деве:
— Вот твой дом, вот отчина твоя: и земля, и вода, и небес глубина, и подруги твои гуси-лебеди.
Ночь одна, на другую же ночь овладела тревога Ореем и вещал он:
— Прости, мне пора! До рассвета осталось немного, но лишь с первым лучом я седлаю коня. Ухожу по призыву Дажьбога.
И как только Дажьбог протянул до земли свои длани, конь, робея, поставил копыта на них. И Орея понес в храм Дажьбога.
Он ходил по стране и по тверди небесной, что неведома нам и незрима обычному взгляду. Где проотцы живут, мед-сурицу пьют и в народе легендами славны.
— Здравствуй, внук! — услыхал тут Орей голос Божий.
Вздрогнул и колени согнул вождь славян, не решаясь взглянуть на Святое.
Молвил Бог:
— Я все знаю, Орей! Ты пришел за советом? Так и время не надо терять. Возвращайся назад. И туда, на Непру, где раскинул шатер одинокий, неуемное племя свое приведи. И постройте там град величавый. Я же свет ему дам, долголетье и славу!
Молвил Бог:
— Так ступай, чем скорее вернешься, тем целее останется племя. И о брате своем не забудь. Гибнут в этой степи мои внуки!
Но хотелось Орею хоть слово спросить у Владыки, и отверз он уста:
— Боже правый! Дай же Знак мне державный, чтобы Навь отогнать, ведь Невера отторгла людей.
Молвил Бог:
— Не заботься о том, что поверят тебе — не поверят. Возвращайся назад и узришь ликованье сердец.
Вот сварожич Стрибог разгоняет бесшумное стадо — белых нежных овец, что по небу бредут. Освещает Дажьбог поднебесную твердь, по которой одинокий всадник спешит. На коне — цвета облака, легкого дыма и бегущего вслед уходящего дня.
— То Орей! — восклицают восторженно дети.
— То Орей! — изумленные люди твердят.
— То Орей! — надевают оружья седовласые вои.
— Значит, в путь нам пора. Это Знак Божества!
Вот Орей на холме, а пред ним многолюдное племя: и шумит, и гудит, как моря прибой. Все хотят услыхать, что решили великие Боги, что вещают они устами вождя.
— Брате мои! — изрек Орей величаво, — ежедневно вы славите Бога, омываете тело свое и жертву несете ему. Потому не забыл, не покинул он доблестных внуков и вручил вам наказ, и пути указал.
— Погасите костры, снаряжайтесь в дорогу. Кий, мой сын, поведешь их на Полночь, на Непру-реку. Нет там эллинов, нет там языгов, нет сарматов-злодеев, а княжет там Правь. И постройте там град величавый, озаряемый светом славянских Богов.
— Я ж уйду, поспешаю к родимому брату, что не слушал меня и народ разделил. Но беда не одна, а за ней и другая: там языги кругом обступили Кисека, выжигая огнем. Гибнет скот, голодают детишки, вои бьются насмерть, а мы держим себя? Иль не родичи мы? Не Дажьбога ли внуки? Помогите Кисеку, седлайте коня!
— И еще. На великой Непре углядите шалаш — то жилище Орея. Там и дева-краса, что покорна и сладка была, как прохладный родник, как цветок голубой, что колышется с буйной травой. То седин... То седин моих поздних отрада! Если будет дитё, назовите его — ЛЕБЕДЫНЬ.
* * *
Вернуться назад
|