Либерализм — это учение, выступающее за гарантии частной собственности, гражданских прав и верховенство права, реализуемого многопартийной системой. Так на бумаге. На деле, особенно в эпоху революции, между этими принципами могут возникать противоречия. И тогда защита частной собственности может вылиться в социальный элитаризм, требующий диктатуры.

Пока либералы — а в России 1917 года в партийном отношении это прежде всего конституционные демократы — боролись за власть с самодержавием, они выступали за правительство, ответственное перед парламентом. Однако, получив власть, либеральное Временное правительство первым делом лишило власти Думу. Как при самодержавии, законодательная и исполнительная власть оказалась в одних руках.


Весной 1917 года авторитет Думы в стране был всё ещё высок. Хотя политические лидеры в большинстве своём выступали против возобновления её деятельности как монархического органа, избранного по авторитарному «третьеиюньскому» закону. В то же время и Советы не могли восприниматься как представительство народа, поскольку часть общества в них никак не была представлена. В итоге правительство решило вообще ни перед кем пока не отчитываться. Но ведь ненадолго — всего-то до выборов в Учредительное собрание. Правда, шла дискуссия, когда его собирать. Кадеты выступали за чистоту выборов, а в России это означало длительную подготовку. Желательно вообще до конца мировой войны. Народ тем временем успокоится, перестанет увлекаться социалистическими идейками. При этом народ, напротив, в условиях обострявшегося социально-экономического кризиса и усталости от войны становился всё радикальнее. А левые требовали скорейшего созыва Учредительного собрания, которое могло бы закрепить итоги революции.

Когда дело дошло до социально-экономических преобразований, либералам было сложнее действовать. Ситуация предполагала государственное регулирование экономики. 25 марта Временное правительство постановило передать хлеб в распоряжение государства. Что характерно, это «социалистическое» решение было принято хоть и под давлением Совета, но по предложению министра-кадета Андрея Шингарёва. Такой ответ на потребу дня страна восприняла с пониманием. Однако он требовал продолжения, выстраивания более широкой системы регулирования, иначе ограничение торговли хлебом могло вызвать прежде всего рост дефицита.

При этом либералы оказались не готовы углублять преобразования. Либеральная программа, основанная на защите частной собственности и продолжении войны до победы, противостояла настроениям широких масс и могла быть навязана им только силой. Хотя силы у либералов не было, потому что солдаты стремились к скорейшему миру, не доверяли офицерам и не готовы были участвовать в военном перевороте. Это показали события апрельского кризиса.

На Константинополь!

Кадеты во главе с министром иностранных дел Павлом Милюковым оказались настроены весьма воинственно, надеясь «получить своё» — поучаствовать в разделе Австро-Венгрии и Османской империи, поиметь компенсацию и с Германии за издержки войны. А пока продолжалась политика, нацеленная на аннексии и получение контрибуции с противника, достичь мирного компромисса было невозможно, что не устраивало социалистов — в большинстве своём сторонников мира без аннексий и контрибуций — скорейшего мира «вничью».
Мнение Милюкова разделяло большинство кадетов. При бурных рукоплесканиях Фёдор Родичев говорил на съезде партии 26 марта: «Где же аннексии? А Константинополь? У кого мы собираемся его аннексировать? У турок?». Зал затих в недоумении. Действительно — у кого, если не у турок? «Господа, вы знаете, что Константинополь — город не вполне турецкий. Вы знаете, что там, если память мне не изменяет, 140 тыс. турок, остальные — христиане-греки и евреи». Ну, понятно: сотня тысяч турок — не в счёт. А грекам сам Бог велел жить в России, а не в Турции или какой-нибудь Греции. Не говоря о евреях. Какие уж тут аннексии!

Циничная логика либералов-шовинистов наткнулась на сопротивление миротворцев из Совета. Чтобы сохранить влияние на Советы, за которыми стояли массы столичных солдат и рабочих, Временное правительство маневрировало и приняло миротворческую декларацию. Союзники по Антанте требовали определённости: собирается ли Россия воевать в полную силу за прежние цели?

20 апреля была опубликована нота союзникам, подготовленная Милюковым и после обсуждения принятая правительством. В ней говорилось о войне до победы (что исключало быстрый компромиссный мир), после которой «демократические государства» (то есть Антанта) введут «санкции», способные предотвратить новую войну. Социалисты почувствовали себя обманутыми и не позволили поставить себя перед фактом изменения внешнеполитической линии правительства в сторону империализма. Они вывели на улицы Петрограда солдат и рабочих.
В правительстве шли жаркие споры, можно ли воспользоваться случаем и захватить всю власть, подавив Совет. 21 апреля командующий Петроградским военным округом Лавр Корнилов по приказу Александра Гучкова попытался вызвать на Дворцовую площадь две батареи Михайловского артиллерийского училища, но собрание солдат и офицеров постановило не давать ему орудий. Новое 9 января не состоялось, и Корнилов подал в отставку.

Раз оказалось невозможным подавить левых, следовало направить их энергию на пользу правительству. А это было исполнимо только при условии исключения из кабинета «ястреба» Милюкова.

Напрасно Павел Милюков убеждал премьера Георгия Львова установить твёрдую власть, готовую подавить левых. В обстановке весны 1917 года эти предложения являлись совершенно неадекватными. Милюков сначала утверждал, что не останется в правительстве в случае коалиции с левыми, но затем всё же принялся делить портфели, испытав новое унижение: ему предложили пост министра просвещения. Просвещать граждан в таких условиях Милюков отказался и покинул правительство.

Сам же Милюков склонялся теперь к тактике «чем хуже — тем лучше». Он говорил в кругу соратников: «Чем скорее революция исчерпает себя, тем лучше для России, ибо в тем менее искалеченном виде она выйдет из революции». Осознав свою контрреволюционную миссию в сложившихся условиях, кадеты и дальше колебались между «попытаться остановить» и «уйти в сторону — не наше дело». Однако, как бы они ни действовали, революция ещё долго продолжала углубляться. И она не могла не углубляться, пока не оказались так или иначе, полностью или частично решены вызвавшие её социальные проблемы.

В ожидании Бонапарта

5 мая правительство Львова было реорганизовано: в него вошли не только кадеты и другие либералы (девять министров), но и шесть социалистов. Кадеты и социалисты имели разный взгляд на стратегию социальных преобразований. При этом влияние кадетов в массах стремительно падало, так что у них отсутствовал шанс в этих условиях настоять на своём проекте преобразования России. А раз так, следовало «заморозить» революцию, отложить преобразования до лучших времён.

Поэтому кадеты и правые социалисты, такие как Александр Керенский, видели выход в том, чтобы по крайней мере до Учредительного собрания, а желательно до конца войны тормозить социальные преобразования.

Для того чтобы не просто заморозить кризис, а начать его лечить, нужны социальные преобразования — хотя бы умеренные. Чтобы люди поняли: что-то делается. А в условиях коалиции либералы стояли насмерть: никаких социальных преобразований до Учредительного собрания, нельзя предвосхищать волю народа. В действительности они легко «предвосхитили» эту волю, проведя серию преобразований в марте-апреле, когда правительство было либеральным. Но теперь встал вопрос о собственности на землю, и тогда кадеты «проявили принципиальность». Они отвергали и аграрные предложения земельного министра эсера Виктора Чернова, и предложения меньшевиков по регулированию промышленности.

2 июля они вовсе вышли из правительства и с большим трудом лишь 24 июля позволили уговорить себя возвратиться — теперь уже в правительство правого социалиста Керенского. И в этот момент у них появилась новая надежда вернуть себе лидерство. 24 июля в Ставку выехал новый главнокомандующий Корнилов.

Корнилов сразу же стал вмешиваться в политику, высказывая взгляды, близкие к кадетским. Он требовал ликвидации Советов и армейских комитетов, частичной милитаризации тыла. Особенно генерал настаивал на введении смертной казни в тылу, и было очевидно, что речь пойдёт о казнях не только уголовников.

Кадеты обеспечили ему политическую поддержку. Когда 13 августа Корнилов торжественно прибыл в Москву, чтобы принять участие в Государственном совещании, его встречала толпа поклонников, от имени которой кадет Фёдор Родичев патетически произнёс: «Гряди, вождь, и спасай Россию».

Однако в это же время один из лидеров кадетов Василий Маклаков сказал лидеру Союза офицеров полковнику Ардалиону Новосильцеву: «Передайте генералу Корнилову, что ведь мы его провоцируем». Кадеты «провоцировали» не одного Корнилова. В июне 1917 года Милюков негласно вёл через Союз офицеров армии и флота зондирующие переговоры с адмиралом Александром Колчаком (недавно ушедшим с Черноморского флота) о возможности передачи временной власти военным. Правда, 20 августа большинство ЦК кадетов всё же высказалось против установления военной диктатуры. Хотя это была официальная политическая позиция.

Попытка установить правую диктатуру натолкнётся на ожесточённое сопротивление, и 27–31 августа, во время выступления Корнилова, и позднее, когда эту диктатуру будут устанавливать белые генералы. Уже в августе перед кадетами встала проблема отношения к правой диктатуре: сохранить себя в политике и отказаться от демократических лозунгов или остаться идеалистами вне реальной политики. Милюков так ответил на этот вопрос: «Жизнь толкает общество и население к мысли о неизбежности хирургической операции. Процесс этот совершается без нас, но мы по отношению к нему не в нейтральном положении: мы призываем его и сочувствуем ему в известной мере». Однако было бы хорошо, чтобы грязную работу введения репрессий и разгрома Советов проделали другие, после чего кадеты могли бы унаследовать власть, не запачкав белых перчаток.

При этом выступление Корнилова провалилось. Ну что же, пришлось на время возвращаться к демократическим лозунгам в преддверии выборов в Учредительное собрание. Но это мало кого убедило. За кадетов голосовали сторонники правого «порядка», и таковых оказалось 4,5%.

Впрочем, ситуация к моменту выборов радикально изменилась — к власти пришли большевики. Кадеты стали активными и организованными борцами против Советской власти. Большевики отвечали им взаимностью. Уже 28 ноября 1917 года они приняли Декрет об аресте «вождей гражданской войны», к которым отнесли членов руководящих учреждений кадетов. Позже кадеты активно поддерживали Белое движение, которое материализовало либеральную мечту об установлении военной диктатуры для усмирения разбушевавшихся масс. Однако мечта продлилась недолго.