Базарная Россия

255 лет назад, в 1755 году, императрица Елизавета Петровна совершила акт государственного рейдерства: сделала казенной собственностью самую крупную торговую площадку России — Макарьевскую ярмарку, огромные доходы с которой до этого получал Макарьевский монастырь, у чьих стен шли торги. // Евгений Жирнов, Журнал "Деньги", № 10 (765), 15 марта 2010 года

Кроме того, по ее приказу на берегу Волги возвели дополнительно 830 купеческих балаганов, что увеличило поступающую в казну выручку втрое. Со временем русские ярмарки превратились не только в главные места оптовой торговли, но и в самый точный показатель состояния экономики страны. А для купцов и их приказчиков в ярмарочный сезон наступало время разгула и не самых пристойных развлечений. Однако с развитием железных дорог и появлением телеграфа и телефона роль ярмарок в русской торговле начала резко снижаться, пока не сошла на нет в конце 1920-х годов.

Божественное начало

Во времена, когда о грядущем явлении Христа народу еще никто и не подозревал, торгующих из храмов не только не изгоняли, но делали все, чтобы привлечь их к капищам и иным местам поклонения богам в самые важные и значимые для верующих дни. Скопление людей приносило отличный доход торговцам, которые не забывали отдавать необходимую и вовсе не всегда малую толику жрецам, чтобы те не забыли о щедром торговце и обеспечили его лучшим местом во время следующего праздника.

"Остались исторические свидетельства о ярмарках в Древней Греции,— писал профессор-экономист и знаток ярмарочного дела Г. Н. Черданцев,— приурочивавшихся к большим национальным и религиозным празднествам. Таковы были ярмарки на острове Делосе, в Олимпии, в Дельфах и т. д. Существовали и городские ярмарки — как рынки жизненных припасов и мелочного торга. И в античном мире были ярмарки, устраиваемые под охраной "божьего мира" религиозных празднеств (mercatus), наряду с которыми существовали еженедельные ярмарки (nundinae) как рынки, объединявшие городское и сельское население".

Именно на ярмарках, как считали историки, где в древности производители товаров и продуктов лишь вели натуральный обмен, появились первые профессиональные торговцы. И именно ярмарки сыграли огромную роль в появлении товарообмена между государствами, находившимися на огромном расстоянии друг от друга. Одновременно закладывались и многие другие полезные и не слишком традиции ярмарочной торговли.

"В Средневековье,— писал Черданцев,— ярмарочные площади перед церквами Западной Европы становятся местом народных увеселений, где развиваются самые разнообразные стороны духовного творчества народа, где народ не только торгует, бражничает и веселится, но и запасается новыми идеями, творит новое хозяйственное право, создает новые хозяйственные ценности, вырабатывает новый язык и новую светскую литературу. На ярмарках сосредоточивается оживающий международный обмен. Ярмарки в графстве Шампань (XII-XIV ст.), Женеве (XIV-XV ст.), Лионе (XV ст.) и ряде других крупнейших центров Западной Европы представляют собою в полном смысле слова международные торжища, происходящие в некоторых из этих пунктов по несколько раз в год".

Не стояла в стороне от общемирового пути и Россия. Французский путешественник и исследователь русской истории Г. Лекоент де Лаво в 1829 году констатировал: "Чтобы найти происхождение ярмарок в России, должно б было обратиться к отдаленнейшим временам идолопоклонства, ибо уже в это время существовали временные торги подле храмов, которые воздвигали язычники в Биармии или в Великой Перми, в честь златой Бабы или Святовида на острове Рюген, что на Балтийском море. Должно полагать, что сии ярмарки еще тогда были учреждены в разных местах России, т. е. везде, где только торговля имела дорогу, а идолопоклонство — храм; когда в последствие времени свет Христианского учения просветил северные страны, тогда сила привычек поддерживала первые заведения торговли и к обществу людей, собравшихся праздновать день какого-либо святого, вскоре присоединялась толпа торгашей, которые старались удовлетворить нуждам еще мало просвещенного народа".

Однако на Руси крупные ярмарки появились позже, чем в западноевропейских государствах. Как считал директор крупнейшей из русских ярмарок — Нижегородской — А. Зубов, так случилось из-за татаро-монгольского нашествия, а затем постоянных военных стычек с недружелюбными соседями. О занимательной истории своей ярмарки он в 1839 году писал:

"Арское поле — пространная равнина, образуемая течением реки Казанки и речки Булака и прилежащая с северной стороны к древней столице Царства Казанского,— славилось своею ярмонкою еще в половине XIV столетия. Каждый год в июне месяце стекались туда купцы из внутренней Азии, Сибири, Китая, даже Индии; также из Москвы, Великого Новгорода, Пскова и других городов, славившихся в то время своею торговлею. Обширное Арское поле было тогда местом соединения людей, враждебных по отношениям, чуждых по вере и наречиям, различных по обычаям и происхождению. В известное время оно представляло самую любопытную картину: там пестрились кибитки и разноцветные шатры с Азиатскими и Европейскими товарами, толпились многочисленные караваны верблюдов, табуны лошадей и стада разного скота; произведения роскошной Азии и скудной тогда еще Европы, взаимно промениваемые, развозились оттуда по двум частям света. Великий Князь Московский Василий IV Иоаннович, испытав вероломство Татар Казанских, которые неоднократно грабили Русских купцов, приезжавших туда для промена своих товаров, и, желая ослабить могущество сего кичливого народа, умножавшееся вместе с распространением его промышленности, решился наконец нанести сильный удар Казанцам, подорвав их торговлю, отняв у них многочисленные ярмоночные сборы. С этой целью он запретил в 1524 году Русским купцам ездить на Арскую ярмонку и построил на высоком мысу при слиянии рек Суры и Волги новый город Василь, названный по его имени, укрепил оный земляными окопами, учредил там торговую факторию и успел привлечь в пределы Московского Княжества Азиатских торговцев, которые искали Русских товаров и всегда дорожили ими".

Но, как оказалось, новый торговый город располагался недалеко от озера Желтые Воды, на берегу которого находилась обитель почитаемого праведника — святого Макария. И многочисленные паломники, которые могли бы весьма помочь становлению Васильевской ярмарки, шли мимо — на богомолье. Возле обители их ожидали русские и иные торговцы, не желавшие водворяться в Василе — по всей видимости, чтобы не платить дани великому князю. Новый торговый город окончательно добили нападения обиженных трюком Василия IV татар.

"Набеги Татар,— сетовал Зубов,— продолжавшиеся до покорения Казани Царем Иоанном Васильевичем Грозным в 1552 году, и смутные обстоятельства России, предшествовавшие вступлению на престол Царя Михаила Федоровича, не только препятствовали дальнейшим успехам сей торговли, но и совершенно ее остановили".

Несвободная конкуренция

Своим восстановлением во времена первого царя из дома Романовых — Михаила Федоровича — крупнейший поволжский торг обязан монаху Авраамию, решившему восстановить обитель святого Макария и проявившему при этом недюжинную деловую хватку и смелость.

"В 1624 году,— писал ярмарочный директор Зубов,— Муромский уроженец Авраамий, живший дотоле в неизвестности в селе Мурашкине, предпринял попытку возобновить прежнюю Желтоводскую обитель Св. Макария, разоренную Татарами в 1439 году во время нашествия на Россию Казанского Царя Улу-Махмета при Великом Князе Василии Васильевиче Темном. С сим благочестивым намерением он отправился за посольством Персидского Шаха Аббасса, названного Великим, которое чрез Нижний Новгород следовало в Москву с ризою Христа Спасителя; достиг до престола Царя Михаила Федоровича и с соизволением его получил также благословение Царского родителя, Патриарха Филарета, исполнить предпринятое намерение. Возвратясь из Москвы, Авраамий возобновил с помощью Нижегородских граждан прежнюю обитель Св. Макария и перенес туда образ сего чудотворца, для поклонения которому в день преставления его, 25 июля, начали стекаться во множестве окрестные жители. Нет сомнения, что с сего времени возобновилась и Макарьевская ярмонка, о существовании которой оставалось одно темное предание. Стечение благочестивых поклонников оживило торговлю сперва крестьянскими изделиями: Лысковское полотно, Керженецкая деревянная посуда, Заволжские шляпы и валенки, Мурашкинские рукавицы, тулупы и шапки были первыми товарами, привозимыми в избытке на это торжище. Но продажа сих незначительных местных изделий привлекла мало-помалу иногородних купцов и обратила на себя внимание Правительства".

Дальнейший рост значения и богатства Макарьевского монастыря и одноименной ярмарки происходил за счет постоянного притока паломников и не менее постоянного внимания царствующих особ, от которых монастырь регулярно получал разного рода льготы и послабления для расширения торговли:

"В 1648 году Указом Царя Алексия Михайловича,— писал Зубов,— повелено было торговать на Макарьевской ярмонке пять дней без пошлины, по прошествии же сего срока вносить пошлину по положению. В кроткое правление Царя Феодора Алексеевича торговля значительно усилилась и Указами 1679 и 1680 годов предоставлено было Макарьевскому монастырю производить на церковные расходы сбор таможенных пошлин с привозимых товаров по три, а в Казани по Макарьевским выписям — еще по две копейки с рубля. В 1681 году, 25 августа, монастырю назначено взимать пошлину против Уставной Грамоты 1654 и Торгового Устава 1667 годов, пользоваться доходами со своих кладовых, но не делать никаких дальнейших сборов".

Однако благоденствие монастыря не могло продолжаться бесконечно. В особенности когда казна испытывала острую нужду в деньгах. Как только царствовавший вместе с братом Иоанном Петр I освободился от опеки старшей сестры и регентши Софьи Алексеевны, он обратил внимание на доходное ярмарочное дело. Царь Петр первым делом взялся за борьбу с неуплатой налогов и пошлин на Макарьевской ярмарке, а также приказал изымать контрабандные, или, как они тогда именовались, неявленные, товары:

"Во время соцарствия Иоанна и Петра Алексеевичей,— говорилось в той же истории ярмарки,— в 1691 году последовал Указ о сборе в Нижегородскую таможню пошлин с соли и рыбы, привозимых на Макарьевскую ярмонку; также — о взятии у иноземцев неявленных товаров на Великих Государей и неделании иностранцам никаких притеснений".

Но на общем благосостоянии монастыря и ярмарки подобное сужение возможностей практически не сказалось. Как считал А. Зубов, главным образом благодаря исключительно удачному расположению у Волги: "Успехам ее много способствовали: счастливое местоположение для торжища в богатейшем краю, на берегу царицы реки Волги, которая системою вод сообщает 32 губернии, и благоприятное летнее время, удобное к доставлению товаров водным путем из разных краев России, особенно из Сибири".

Обороты Макарьевской ярмарки продолжали увеличиваться, и Петр I приказал благоустроить ярмарку и подъезды к ней, а также ввел суровый надзор за пошлинами и сборами:

"Петр Великий Указами 1720 и 1721 годов повелел собирать таможенные пошлины и учредил браковщиков; предоставил монастырю право содержать перевозы через Волгу и извозы по дорогам, обязав его для безопасности торгующих составить сберегательную стражу из трехсот монастырских служек, предписал также Государственной Коммерц-Коллегии командировать Асессора Мякинина для описания Макарьевской ярмонки".

Значение Макарьевской ярмарки в те годы выросло настолько, что на нее стали перетекать товары с других, менее крупных и значительных, русских ярмарок, которые начали прозябать и хиреть. Немало страдала от первенства Макарьевской основная ярмарка для торговли с Сибирью — в Ирбитской слободе. Началась она, как и ее конкурентка, с церковного праздника. "Первым поводом к образованию ярмарки,— писал историк А. Хитров,— без сомнения, был местный праздник 6 января в день Богоявления Господня. К этому дню, по русскому обычаю, народ приезжал попраздновать из соседних деревень и слобод; последних же было немало, и Ирбитская слобода была центральной между ними. А известно уже: где появляется народ, тут образуется и обмен, торг. Так было и в Ирбитской слободе. Сначала здесь обменивались сельские люди между собою своими произведениями; к ним вскоре пристали коренные жители — местные инородцы, богатые произведениями своих лесов, пушниной, для обмена ее на русские произведения. К этому присоединилось новое благоприятствующее обстоятельство. Русские промышленники, приплавив товары до Соликамска водой, оттоль везли их по зимнему пути на Тюмень и Тобольск чрез Верхотурье и далее по ближайшим населенным местам на Ирбитскую слободу, которая, между прочим, оказалась на половине пути из Верхотурья в Тобольск. Здесь промышленники останавливались сначала на неопределенное время, но, случайно ли побывавши в слободе в январе месяце или наслышавшись о местном торжке, они не могли не замечать здесь значительного стечения народа. Местные зверопромышленники рады были случаю сдать свои произведения, a российские промышленники — купить их и сбыть свой товар. Денежных знаков тогда не требовалось. Дело было просто: меняли товар на товар. Год от году число промышленников и торговцев стало быстро увеличиваться. Причина развития ярмарки в Ирбитской слободе — безопасность ярмарки. Почти все то, что было сказано о местоположении и естественных богатствах Ирбитской слободы с окрестностями, можно отнести к Тюмени, Туринску и Тобольску; но эти города, находясь пограничными с поселениями только лишь покоренных инородцев, которых они со своими подьяческими порядками не могли расположить к себе, и имея пути к себе, почти исключительно населенные инородцами, очевидно, не могли дать той безопасности как во время пути, так и на месте торга, какую давали русскому и сибирскому купечеству так называемый слободской путь и Ирбитская слобода со своим русским населением".

Так что с середины XVII века развивавшаяся Ирбитская ярмарка постепенно отбирала продавцов и покупателей у ярмарок в Верхотурье, Тобольске и Тюмени. Однако в начале следующего столетия у нее точно так же начала отнимать товары Макарьевская ярмарка.

Не меньше страдали от конкуренции торга на Волге и ярмарки в Малороссии. Украинские торги и торжки, как именовались однодневные регулярные ярмарки, специализировались главным образом на продаже скота, обмениваемого на промышленные товары, которые привозили русские и иностранные купцы. Однако, учитывая масштабы торговли у Макарьевского монастыря, там и покупать, и продавать даже с учетом затрат на дорогу оказывалось несравненно выгоднее. К тому же Макарьевская ярмарка становилась все продолжительнее по времени.

И конкуренты начали бить челом, жалуясь на жестокие и несправедливые притеснения и убытки, так что в дело, как писал ярмарочный директор Зубов, пришлось вмешаться самодержцам:

"Император Петр II для сохранения выгод других Русских ярмонок повелел начинать Макарьевскую с 29 Июня и оканчивать 8 Июля, чтоб торгующие здесь могли поспевать к 1-му Августа на Севскую, иначе Свинскую, ярмонку в Орловской губернии, а оттуда — на Малороссийскую Кролевецкую к 15 Сентября. Императрица Елизавета Петровна в 1749 году отдалила Кролевецкую ярмонку до 15 Октября, чтобы Макарьевской и Севской дать большую свободу".

Но Елизавету Петровну не зря именовали дщерью Петровой: она вслед за отцом принялась увеличивать сборы с Макарьевской ярмарки, пока наконец не решила отнять у монашествующих "базар России", как именовали главный торг страны.

"Указом 1751 года Июня 18,— писал Зубов о новшествах Елизаветы Петровны,— определила на Макарьевскую ярмонку смотрителей за верностью сборов из статских чинов и из Московского купечества; в 1755 году, видя большие выгоды, получаемые монастырем от своих лавок и кладовых, приказала принять ярмонку в гражданское ведомство и выстроить на казенный счет по берегу Волги 830 балаганов, от чего в течение семи лет казенный сбор увеличился от 300 до 1000 рублей".

Праздник, который всегда на ярмарке

В чьей бы собственности ни находились ярмарки, их отличительной чертой практически всегда, за исключением самых тяжелых голодных или кризисных лет, оставалась атмосфера праздника и веселья. Купцы развлекались как могли и во время торга, и после него.

Г. Лекоент де Лаво так описывал атмосферу на Нижегородской ярмарке, которую построили вместо сгоревшей в 1816 году Макарьевской:

"Остановясь у одного балагана, я видел тут человека, который, заключая торг, с чрезвычайным жаром защищал свои выгоды: правда, это такое происшествие, которое случается здесь каждую минуту и на каждом шагу, который сделаешь от одной лавки к другой; но необыкновенным в сем роде размолвок показалось мне то чрезвычайное упрямство, с которым покупщик старался оградить себя ложными доказательствами, и едва продавец успел их опровергнуть, как он составляет новые. Этот купец был Армянин из Тифлиса. Дело шло о покупке вина; торг был кончен; условились в цене, и однако ж на лице покупщика изобразился страх быть обманутым и вместе боязнь упустишь выгодную покупку. Со своей стороны, продавец прибегнул ко всем общим местам торгового языка, выхваляя отличные качества своего товара и уверяя в умеренности своего барыша. По несчастью, он не догадывался, что следовал совершенно не той дорогой, которую ему надлежало избрать, чтоб убедить Грузинца. Эта дорога, единственная к достижению его цели, была наконец ему указана подошедшим маклером его нации. Наклонясь к уху продавца: "Вы никогда не кончите торга,— сказал он ему,— если ты не рассердишься и не заменишь свои учтивости оскорблениями". Сей совет не остался без пользы: едва продавец возвысил свой голос, как выражение удовольствия оживило лицо Армянина, который тотчас начал уменьшать свои чрезвычайные притязания. Продавец, видя, что он близок к убытку, воспользовался своим новым положением, разгорячился более прежнего и наконец отказывается от всякого рода сделок и приказывает своим приказчикам внести опять в магазин товары, которые были проданы Армянину. При сем происшествии покупатель переменяет свою недоверчивость на беспредельную дружбу, и они оба тотчас соглашаются во всем в ту минуту, в которую весь торг казался быть разрушенным. "В Грузии,— сказал Маклер,— мы иначе не поступаем, и за самую безделку мы всегда готовы схватить друг друга за волосы". Тифлисский купец, имея дело с человеком, ему совершенно незнакомым, измерял свою доверенность к его словам тою горячностью, с которою он ему говорил, и он ожидал только, чтобы сей заговорил с ним с жаром, дабы таким образом совершенно увериться в его чистосердечии. Когда надлежало подписывать векселя, то поднялась новая ссора, которая кончилась взятием под караул Грузинца; почему сей последний тотчас подписался и не сохранял ни малейшей вражды к своему покупщику, с точностью заплатил все деньги по истечении срока".

Современники писали, что в подобных случаях на ярмарках случались и убийства. Но куда чаще после крупной сделки покупатель и продавец отправлялись вместе перекусить с шампанским — как тогда говорилось, "пригласить в компанию "Вдову Клико"". На почве общей любви к этой особе на ярмарках образовывались тесные компании, отношения в которых были не менее прочными, чем отношения офицеров в каком-нибудь полку. К примеру, члены одной компании не позволяли себе в отношении друг друга излюбленного трюка ярмарочных купцов. Они поджидали продавцов, прибывавших на ярмарку вечером, после окончания торгов, и "от чистого сердца" вели их в трактир на ужин. А выяснив, что новичок не знает реальных цен, подпоив, заключали выгодный для себя контракт. В целом же приемов обмана, процветавшего на торгах и торжках, существовало великое множество. И потому торговлю там нередко называли плутовской.

Закончив дела, купцы и приказчики отправлялись развлекаться, благо на каждую более или менее значимую ярмарку обязательно приезжали театры, цирки, простонародные балаганы, а также огромное количество жриц любви, из-за чего время от времени случались разного рода конфузы. Чтобы, к примеру, уберечь посетителей Нижегородской ярмарки от стыдных болезней, рядом с торговыми павильонами работала сифилитическая больница, в обязанность главного врача которой входил осмотр всех прибывавших на ярмарку проституток. Во время одной из ярмарок врач Г. Родзевич, имевший большой опыт, но плохое зрение, не разглядел признаки сифилиса у двух проституток, в результате чего дурной болезнью заразились около 50 купцов и приказчиков, а врач был отдан под суд.

Развлечениям предавались и прибывавшие на ярмарки непрофессиональные покупатели — окрестное дворянство, военные и чиновники. Они, как отмечали современники, являлись на ярмарки для того, чтобы за несколько дней спустить все то, что тяжело и упорно собирали весь год с предыдущего торжища. Дворянство, правда, не предавалось разгулу в той же степени, что и купечество,— главным образом потому, что недоставало средств. Однако действовал и другой надежный сдерживающий фактор: на ярмарки, как правило, отправлялись всей семьей, исключая маленьких детей, снимали надолго дом или комнаты, так что обстановка получалась хотя и праздничной, но вполне семейной. К тому же кроме закупок всего необходимого решались и другие не менее важные задачи. Как водится, посещение любой ярмарки начиналось с церковного праздника, к которому она и приурочивалась. И только затем начиналась собственно ярмарка.

"После обедни,— вспоминал о посещении ярмарки в Коренной Пустыне поэт А. Фет,— мы с братом пустились осматривать ярмарку. Конечно, внимание наше главным образом было привлечено конною площадью, по которой тянулся ряд невысоких столбов, обозначавших отдельные станки для приводных лошадей. Бесконечный ряд лоснящихся на солнце крупов всевозможных лошадей обращен был к дороге, на которую продавцы то и дело выводили напоказ лошадей. По другую сторону дороги в громадных загородях из крепких жердей находились степные, дикие лошади... Ярмарочная площадь кончалась полуверстным бегом с ярмарочным павильоном посредине. Каждый вечер здесь происходили состязания рысаков, а иногда и лошадей, возящих тяжести. На следующее утро имена победителей становились общим предметом разговоров. Исключение из оглушающего шума представляли только каменные ряды, напоминавшие наружностью и устройством московский гостиный двор. Не буду говорить о рыбном и бакалейном отделениях, в которых сельские хозяева закупали годовые запасы. Зато о красных и галантерейных рядах Коренной ярмарки нельзя не упомянуть. Все переходы в них застилались ежедневно свежею травою, по которой, подъезжая в многочисленных экипажах, с утра до вечера разгуливали разодетые дамы, между которыми то и дело мелькали кавалерийские офицеры, преимущественно гусары, в полной форме, с волочащимися саблями. Словом, это была знаменитая выставка невест, подкрепляемая балами в дворянском собрании. К вечеру ярмарка затихала и проезд экипажей становился реже. Все покоилось сном, за исключением дома собрания, большого каменного трактира и широкой, в сторону от ярмарки протянувшейся слободы, окаймленной с двух сторон самыми лучшими, иногда двухэтажными домами. Тем не менее в этих домах никто из приезжих покупателей не останавливался. Но когда ярмарка темнела и засыпала, слобода озарялась яркими огнями окон, за которыми громогласно звучала музыка и велись бесконечные танцы".

Казалось, этому празднику жизни не будет конца. Но уже в 1830-х годах иностранцы стали отмечать, что обилием ярмарок Российская империя заметно отличается от Европы. Там они начали выходить из употребления. А в начале XX века ярмарочная жизнь постепенно затихала и в России.

"Ярмарки,— писал в 1914 году экономист И. Канделаки,— служили прямо и косвенно тем большим зеркалом, в котором в значительной степени отражалась наша культурно-экономическая действительность. Это были своего рода учетные камеры и статистические бюро по торговле и промышленности как по отдельным районам и целым областям, так и в масштабе всероссийском. На ярмарках можно было видеть и наши успехи, и наши недостатки в сфере хозяйственной деятельности. Правда, указанные познания приобретались только на глаз, только, так сказать, осязанием, так как цифрового освещения дела почти не было; тем не менее больших ошибок не делалось — ярмарки были правдивыми выразительницами экономического положения. Но так было в прошлом, хотя и в недавнем прошлом, когда наши пути сообщения и сношения были слабо развиты. В настоящее же время, когда Россия покрылась (и продолжает покрываться) густой сетью железных дорог, когда принимаются меры к широкому использованию наших водных путей и обращено серьезное внимание на шоссейные пути, когда к услугам населения имеются почта, телеграф и телефон, роль ярмарок по необходимости должна сузиться. И за последнее время все чаще раздаются голоса, что ярмарки представляют из себя простой пережиток старины и держатся лишь по простой традиции".

Никакой необходимости тащить запас товара в Нижний Новгород или иное место уже просто не существовало. Торговые фирмы рассылали каталоги и образцы товара, а покупатели могли по телеграфу сделать заказ, перевести деньги в банк и получить на близлежащей железнодорожной станции все заказанное. Так что ярмарки постепенно превращались в городские рынки, обладающие богатой и славной историей.

Последняя попытка реанимировать их предпринималась после Гражданской войны, и поскольку в стране наблюдались транспортный коллапс и полная разруха, организаторы восстановленной Нижегородской ярмарки рассчитывали на успех. Но сначала не хватало товаров, а потом партия и правительство ликвидировали рыночные отношения. А без них никаких ярмарок не бывает. Так, утлый базар.