Отголосок той самой войны: обычное дело

В данном материале (в художественной форме) говорится об эпизоде Великой Отечественной войны.

Событие имело место в действительности: советский воин, получивший приказ расстрелять пленного немца, впервые в жизни был готов нарушить присягу.

Но все наши переживания по поводу «нестыковки» возрастов оказались напрасными. Спустя два дня, мы уже считали новичка своим ровесником, потому что дед много шутил и искренне смеялся, когда мы наперебой рассказывали анекдоты. Да, так бывает достаточно часто, когда в учреждении, не предполагающем веселье, звучит смех. Но запомнились мне не веселые дни, а один единственный вечер, когда старик впервые заговорил о войне.

Однажды после ужина Юрка собрал остатки хлеба и одну из корок бросил в окно.

- Если бы ты это сделал во время войны, - сказал ему дед, - тебя бы свои же убили.

Юрка растерялся, положил оставшиеся куски на подоконник и, не проронив ни слова, сел на кровать.

- Дед, а расскажи нам про войну, - обратился к старейшине палаты Максим.

- Что я могу рассказать? - почти шепотом сказал старик.

- Как «что»? Ты же воевал? – не унимался Макс.

- Воевал. И до Берлина дошел.

- Да ну! И убивал? – решил включиться в разговор Юрка.

- Без этого на войне никак.

- Страшно убивать? – спросил я у старика.

- Страшно, когда тебя убивают, - ответил он.

- А тебя убивали? – робко поинтересовался Юрка, собирая с подоконника хлеб и кладя его на свою тумбочку.

- Нас всех каждый день убивали. А мы продолжали жить. Не все, конечно…

- А что ты чувствовал, когда стрелял в людей? – снова обратился я к старику.

- Я стрелял не в людей.

- Да мы понимаем, – пришел мне на помощь Максим. - Дед, нам просто интересно, что ты чувствовал, когда убивал фашистов.

- Когда как.

- Когда как? Не понял, – удивился Юрка.

Старик не ответил. Он лежал и, как нам казалось, о чем-то думал.

- Дед, тебе что, жалко тех, в кого ты стрелял? – прервал я паузу.

- Ну что ты пристал к человеку, - тихо сказал мне Макс.

- Я вам расскажу один случай, - начал дед, переваливаясь со спины на бок, - Слушайте… Было это под Цоссеном. Тогда уже все понимали, что скоро войне конец. Но фриц никак не хотел пускать нас в город. Однажды вечером разведка вернулась с «языком». Это потом выяснили, что немец этот ничего не знал ни о расположении войск, ни о количестве солдат. Сам он был обыкновенным рядовым, к тому же инвалидом. Левая рука у него почти не двигалась и была короче правой. В сорок пятом Гитлер уже не брезговал такими немцами и брал в армию всех подряд. В общем, ничего этот «язык» не смог рассказать.

- А на хрена тогда его брали? – удивился Юрка.

- Юрок, - почти крикнул на соседа Максим, - если бы ты брал «языка», то стал бы в этот момент у него выяснять, чего он знает, а чего нет? Связывают, а потом разбираются, чего он стОит.

- Молодец, - улыбнулся одними глазами дед и продолжил:

- На следующее утро мой командир вызвал меня и говорит: «Отведи того немца в лесок и пусти в расход». Мне приходилось много убивать и в атаке, и в рукопашном, но чтобы так, один на один с пленным… Многие из наших ребят расстреливали пленных. Это было обычным делом. Но лично я… Короче, командир заметил моё замешательство, и спрашивает: «Сержант, тебе что-то не понятно?» Я ему говорю: «Никак нет, товарищ майор, всё понятно. Разрешите исполнять?» Командир говорит: «Исполняй», и сразу стал кричать конвоиру, чтобы тот передал немца мне.

Старик обвел нас взглядом и продолжил рассказ:

- Пленный шел передо мной и все время оглядывался. Автомат я повесил на плечо и держал палец на курке. Когда мы отошли от расположения на приличное расстояние и оказались на опушке леса, немец повернулся ко мне и достал из кармана фотокарточку. Этот немецкий мужик с русским лицом буквально уперся животом в дуло автомата и начал протягивать мне фото. Я взглянул и увидел двух смеющихся мальчишек. И тут немец заговорил: «Das sind meine Kinder. Sie warten zu Hause auf mich. Ich bitte Dich, t;te mich nicht!» Он тряс фотографию единственной «рабочей» рукой и…

Старик снова замолчал. Он почему-то посмотрел на свои руки и поправил повязку на голове.

- Слушай, - сказал Юрка, - ты так хорошо знаешь немецкий? А что означают эти слова?

- Из немецкого я знаю десятка два слов, - ответил бывший сержант, - но то, что говорил мне этот немец, я запомнил на всю жизнь. А что означают эти слова? По-моему не надо знать язык, чтобы понять это.

- А дальше что было? – спросил Максим.

- Дальше?.. – дед погладил спинку кровати и продолжил. - Вы знаете, ребята, передо мной был не враг, а несчастный мужик. Да, он пришел к нам с оружием. Но его заставил это сделать Гитлер. А дома немца ждали его мальчишки. Вот я это говорю сейчас вам, а в тот момент я всё это говорил себе. Я уже был готов отпустить его. Загнать немца в лес, дать в воздух очередь и забыть об этом дне. Но тут я почувствовал на себе взгляд. Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто именно за мной наблюдает. Я был уверен, что в кустах стоит мой командир, и боёк в его нагане уже взведен. Мне стало понятно, что если я не убью немца, то майор убьет меня. Я смотрел на фотографию ребятишек, которую мне подносил к лицу пленный. Похоже, что он понял моё состояние, и в его глазах появилась надежда на жизнь. Но взгляд командира как будто прожигал мой затылок. Я спросил себя: «Ты хочешь умереть за этого пленного? А он стал бы тебя жалеть и подставлять свою голову под пулю, чтобы отпустить тебя?»

Дед сел на край кровати, и в палате воцарилась тишина.

- Я оттолкнул немца дулом автомата, - вскоре нарушил молчание дед, - и прицелился в пленного. Он продолжал протягивать руку с фотокарточкой, а в кустах послышался шорох. «Или сейчас, или никогда», - сказал я себе.

Старик снова замолчал. Молчали и мы. Так продолжалось минуты две. Наконец дед тяжело вздохнул и продолжил…

- Пуля задела по касательной шею немца. Он не упал, а только попятился назад и при этом прижимал руку с фотографией к окровавленному месту. Немец пытался мне что-то сказать, но я приблизился к нему на шаг и прошил его длинной очередью. Одна из пуль угодила в фотографию. Немец упал, а я еще минут пять стоял около его тела.

В этот вечер старик больше не сказал ни слова. Он снова улегся на кровать и закрыл глаза. Мы сидели молча и смотрели, как из под его ресниц две тонкие влажные «дорожки» уходили в морщины на щеках… и еще долго-долго не высыхали.

Алексей Котельников