Василий Шукшин появился на свет 25 июля 1929 г. в деревне Сростки Старо-Бардинского района (в настоящее время Бийского района) Алтайского края. Его мать звали Марией Сергеевной Поповой, а отца — Макаром Леонтьевичем. Родился Шукшин-старший в 1912 г., и на момент появления Васи юному отцу шел всего семнадцатый год. Оба родителя были из крестьянских семей, уроженцами Сросток. Василию еще не исполнилось четырех лет, как его отца заключили в тюрьму. Обвинение было серьезным — участник и, мало того, организатор контрреволюционной повстанческой группировки. Судила Макара Леонтьевича особая тройка ОГПУ и, несмотря на то, что семейство Шукшиных в числе первых вступило в колхоз, приговорила к расстрелу. 26 марта 1933 г. отца Шукшина арестовали, а уже 27 апреля приговор был приведен в исполнение. В годы хрущевской «оттепели» (в 1956 году) Макара Леонтьевича посмертно реабилитировали.



Уже перед самой войной Мария Сергеевна во второй раз вышла замуж. Выбор ее пал на односельчанина Павла Николаевича Куксина. Вася с первых дней невзлюбил отчима и всяческими способами пытался «довести» его. В своих воспоминаниях Шукшин признавался, что очень хотел, чтобы отчим выпорол его или ударил, чтобы мама осознала, кого привела в избу, и свою ошибку исправила. Однако Павел Николаевич оказался добрейшим человеком и на провокации подростка не поддавался. Когда началась война, отчим был призван на фронт, и в 1942 геройски погиб. Мария Сергеевна в это время вместе с ребятишками находилась в Бийске. В город семья перебралась еще в 1940, где мечтавшая получить профессию мать Шукшина записалась на годичные курсы шитья. Тем не менее, получив похоронку, семейство вернулось в родные Сростки.



В годы войны вся тяжелая крестьянская работа легла на женщин и ребятишек. Наравне со всеми трудился в колхозе и Вася вместе со своей младшей сестрой Наташей. У Шукшиных имелся небольшой огородик, который они засаживали овощами и картошкой. Выручала семью и единственная корова Райка. Мария Сергеевна стригла односельчан и шила на людей, но все равно жило маленькое семейство холодно и голодно. Спасала русская печь, недаром, когда выросшие дети уезжали, мать попросила их трижды поцеловать ее, сказав: «Матушка-печка, как согревала ты меня, кормила и поила, так благослови в дальнюю дорогу».

Среди деревенских подростков двенадцатилетний Василий ходил в верховодах. Обиды молодой Шукшин никому, даже взрослым, не прощал и запросто мог выбить глаз свинье соседа. Был он угрюм и молчалив, учился плохо, уроки пропускал, предпочитая играть с товарищами в бабки. Сросткинская родня в одном из писем сообщала о нем: «От рук совсем отбился. Марья прямо и не знает, что с ним, лоботрясом этаким, делать, — ничего не слушает». В какой-то момент своего взросления Василий, забросив любимые бабки, увлекся чтением. Читал он все подряд, мать рассказывала: «Бывало, залезет ночью на стожок сена и читает там при лунном свете». Прочитанное, к слову, не шло впрок — учился Шукшин так же плохо. На помощь пришла соседка-учительница, беженка из Ленинграда, составившая мальчику список литературы. После этого оценки в школе у Шукшина стали лучше, и Мария Сергеевна наконец-то успокоилась. В долгие зимние вечера Василий вслух читал матери и сестре Диккенса, а те лишь ахали и охали. В сорок лет режиссер скажет об этих годах: «Лучше времени пока не было». Детские впечатления Шукшина легли в основу его автобиографического цикла рассказов «Из детских лет Ивана Попова».

Осенью 1943 после окончания семи классов Шукшин вместе с другими ребятами отправился в Бийск и поступил в автомобильный техникум. На всем готовом (и питании, и обмундировании) в городе было легче жить. Однако городские ребята к деревенским относились с презрением. Василий Макарович вспоминал: «Нас они почему-то называли «рогалями» или «чертями». Хотя выращенный «чертями» хлебушек, бийские «ангелы» лопали за милую душу. Мы пораженные и подавленные столь открытой враждебностью молчали». Домой Шукшин приезжал каждые выходные, а также на время каникул. Однако проучился Василий всего два года — на третьем курсе из-за неладов с англичанкой вспыльчивый юноша бросил техникум. Односельчане смеялись над ним, а родные переживали. Однако сам Шукшин говорил матери: «Я все равно по этой специальности не стал бы работать».

В начале 1946 шестнадцатилетний Шукшин уехал из дома и пропал — писем он никому не слал. Его сестра вспоминала: «Мама втиснула в деревянный чемоданчик все нужное для Васи, сверху он положил тетради, книги, и мы его проводили в никуда». Объявился Василий лишь весной 1947 в Калуге, и в биографии его до сих пор имеется многомесячный пробел. Среди биографов существует даже маловразумительная версия о том, что Василий Макарович, подобно Егору Прокудину из «Калины красной», являлся членом воровской шайки. Так это или нет — неизвестно, однако в 1947 в Калуге молодой парень от московского треста «Союзпроммеханизация» был направлен на строительство нового турбинного завода. В этом городе Василий Макарович проработал до января 1948. Впоследствии он говорил: «Был разнорабочим, гоняли меня туда-сюда, часто обижали. Почему-то особенно всех возбуждало, что я — только из деревни...». Жил Шукшин в рабочем бараке, однако приходил туда лишь ночевать. В свободное время он, ища уединения, бродил по улицам городам.

С начала 1948 по апрель этого же года Василий Макарович слесарем-авторемонтником работал на тракторном заводе во Владимире. В это время он загорелся стать летчиком. Получив от военкомата необходимое направление, юноша повез документы в Тамбовскую область в авиационное училище. К несчастью, по дороге важные бумаги оказались потеряны. В училище Шукшин не посмел явиться, во Владимир он также не вернулся: «В военкомате сидели очень добрые люди, и мне больно было огорчать их, что я этакая «шляпа». Уже в Рязани молодой человек предпринял попытку поступить в военное автомобильное училище. Однако это стремление получить образование окончилось неудачей, Василий Макарович провалился на экзаменах.



С апреля 1948 по август 1949 Шукшин был разнорабочим Головного ремонтно-восстановительного поезда номер пять. Он участвовал в постройке электростанции на станции Московско-Курской железной дороги Щербинка, а затем строил железнодорожный мост на станции Белорусской железной дороги Голицыно. Летчиком Василий Макарович так и не стал, зато стал моряком или, точнее, морским радистом. Его призвали осенью 1949 на Балтийский флот, а в следующем году перевели на Черноморский. Командир отделения вспоминал о старшем матросе Шукшине: «Читал много, бывал в Севастопольской морской библиотеке, а вот писал что-нибудь — сказать не могу. Может быть, пробовал, но об этом никто не знал. Василий Макарович, вообще, был задумчив, замкнут». В увольнения будущий актер не ходил и с девушками на севастопольских набережных не встречался, проводя все свободное время за учебниками и мечтая получить аттестат о среднем образовании. Более всего Шукшин любил в тот период роман Лондона «Мартин Иден» — произведение, ставшее для него чем-то наподобие «писательского самоучителя». Любопытно, что домой Василий Макарович отправлял «романтические» письма — мол, попадаю в бури, мол, моряка смыло с вахты, так и не сумели спасти... Однако, увы, все это было пробой пера и мифотворчеством — служил Шукшин береговым матросом и на дежурстве держал с боевыми кораблями наземную радиосвязь. В январе 1953 согласно заключению медкомиссии юношу досрочно демобилизовали — причиной стала обострившаяся язвенная болезнь желудка.



Спустя семь долгих лет Шукшин объявился на своей малой родине. В это время один из сросткинцев писал дальней родне: «Васька, Марьин сын, опять в Сростках появился! Ходит в тельняшке! Форсит! Хулиганит и всех задирает...». Однако после недельного загула, Василий Макарович взялся за ум. Бывший матрос экстерном сдал экзамены за среднюю школу и получил вожделенный аттестат зрелости. После этого будущий писатель остался в Сростках, устроившись на работу не кем-нибудь, а директором вечерней школы. Помимо прочего он преподавал литературу и русский язык, а также писал в районную газету заметки, в которых призывал учиться сельскую молодежь. Позже Шукшин признавался: «Честно говоря, учителем я был неважнецким — без опыта, без специального образования, — однако и теперь не могу забыть с какой благодарностью смотрели на меня уставшие за рабочий день девушки и парни, когда у меня получалось рассказать им что-нибудь интересное и важное». В это же время в его жизни появилась Мария Шумская, которую Шукшин приглядел еще четырнадцатилетним подростком, когда приезжал из Бийского техникума на выходные.

В 1954 молодой специалист был приглашен на работу в райком комсомола, однако к тому времени у него появилась новая мечта — поступить в столичный Литературный институт им. Горького. И летом 1954 Василий Макарович отправился в Москву. Прибыв в огромный город, Шукшин понял, что допустил промашку — необходимо было заранее отправить на творческий конкурс свою работу. Тех, кто проходил конкурс, приглашали на экзамены, однако алтайский юноша об этом не знал, и, разумеется, документы его не приняли. Согласно устоявшейся легенде, к пареньку странноватого вида в тельняшке и гимнастерке, галифе и кирзовых сапогах, понуро сидевшему на лавке в сквере института, подошел сибиряк Евгений Евтушенко. Звезда его в то время еще не взошла, однако была уже на подъеме. Они разговорились, и поэт посоветовал Василию Макаровичу идти во ВГИК, на режиссерский факультет в мастерскую легендарного Ромма. И Шукшин пошел... Позже он, усмехаясь, говорил: «Приемную комиссию, очевидно, изумило, кого Михаил Ильич набирает. Все-таки я видимо отличался от окружающих своею неотесанностью и дремучестью». Приемная комиссия, к слову, не пожелала взять двоих — Василия Шукшина и Андрея Тарковского. Первый, согласно заключению, был настолько темен, что не читал Толстого и вообще не знал практически ничего... Второй же, напротив, слишком много знал. Но Ромм все-таки настоял, чтобы молодых людей зачислили. Это событие стало в судьбе Василия Макаровича поворотным. Позднее он писал по этому поводу: «Мне всегда везло на добрых и умных людей».

Поселился Василий Макарович в общежитии ВГИКа, расположенном на Трифоновской улице. К тому времени Мария Шумская окончила педагогический институт в Новосибирске, вернулась в родное село, и в августе 1955 вышла за Шукшина замуж. После свадьбы муж-студент возвратился в Москву, молодая супруга же в столицу ехать наотрез отказалась и осталась с родителями. Спустя год Шукшин написал матери, что жить с Марией не будет. Согласия на развод Шумская не дала, и этот брак Василию Макаровичу удалось «нейтрализовать», только потеряв паспорт. Сросткинцы дружно осудили «непутевого Ваську», а сам он в это время полным ходом постигал азы киноискусства. Монтажное (специфически киношное) видение напористый студент напрочь отрицал, ассистентка Ромма отмечала: «В несколько упрощенном варианте его взгляд на съемку можно было определить так — достаточно поставить аппарат, актерам хорошо перед ним играть, а все прочее от лукавого. Он выслушивал Ромма, Ромм выслушивал его, и каждый оставался при своем». К слову, большинство этюдов с воображаемыми предметами Василий Макарович выполнял, используя свой богатый жизненный опыт — показывал, как матрос раскуривает трубочку, как косит косарь.

Отношения с однокурсниками у Шукшина также складывались путаные. Одни считали его забиякой и сумасбродом, другие — неотесанной деревенщиной, третьи — баловнем судьбы и карьеристом, четвертые — отчаянным спорщиком, пятые — нелюдимым и угрюмым, шестые — чутким и душевным... Шукшин мог быть всяким. В конце пятидесятых наступила «оттепель». Вгиковцы слушали джаз и смотрели западное кино, читали Хемингуэя, Ремарка и Сэлинджера. Вместе с остальными слушал, смотрел и читал Шукшин, однако многое «модное» просто проходило мимо его души. Известно, что в качестве протеста «узким брюкам» Василий Макарович разгуливал по ВГИКу в кирзовых сапогах. Сам он писал по этому поводу: «Рассуждал я так: они копируют Запад, а я тогда «возвращусь» назад, в Русь».

В 1956 советский кинорежиссер Сергей Герасимов начал снимать «Тихий Дон». В этой ленте Шукшин впервые появился, как актер. Достался ему крохотный эпизод, выглядывающего из-за плетня матроса. А летом 1957 студент-третьекурсник был отправлен на Одесскую киностудию на практику. Там его заметил известный режиссер Марлен Хуциев, готовящийся снимать картину «Два Федора» и наслышанный уже об «алтайском крестьянине в кирзачах». Он позвал Василия Макаровича на главную роль. Шукшин, уже примерившийся к режиссерской профессии, внезапно понял, что может одновременно быть и актером. Картина имела успех, а Шукшина заметили. В это же самое время Василий Макарович написал свои первые рассказы. По рекомендации Ромма он рассылал их веером по различным столичным журналам. Первой откликнулась «Смена», напечатав в пятнадцатом номере за 1958 год еще довольно неказистый рассказец Василия «Двое на телеге».

В 1960 Шукшин окончил ВГИК, а за год до этого снялся в приключенческой ленте «Золотой эшелон», где исполнил роль большевика-подпольщика. В 1960 он сыграл с Нонной Мордюковой в «Простой истории», а в 1962 на экраны страны вышли сразу три картины с его участием: «Аленка» (Барнета), «Когда деревья были большими» (Кулиджанова) и «Мишка, Серега и я» (Победоносцева). По окончании учебы Михаил Ромм со своего курса взял на «Мосфильм» Александра Гордона, Александра Митту и Андрея Тарковского. Увы, нигде не прописанный Василий Макарович остался за бортом, Михаил Ильич ему сказал: «Отныне — сам. Парень ты крепкий». Какое-то время Шукшин «на птичьих правах» жил во вгиковском общежитии, однако затем ему пришлось оттуда уйти. В начале шестидесятых годов он скитался по столице, нередко ночуя на вокзалах. Вечера молодой режиссер проводил вместе со знакомыми и полузнакомыми людьми, мотаясь из одного дома в другой. Бывал Василий Макарович и в доме Левона Кочаряна в Большом Каретном переулке, где в то время собирались многошумные компании, а среди гостей были Юлиан Семенов, Илья Глазунов, Владимир Высоцкий. А в 1961 Шукшин посетил Новосибирск. Скончался его зять Александр Зиновьев, а сестра осталась вдовой в двадцать семь лет с двумя ребятишками-близнецами на руках. На похоронах Шукшин сказал ей: «Хочу, чтобы и меня так же по-русски похоронили — с причитаниями, с отпеванием. И чтобы жива была мама и ты с детишками…».



Все это время Шукшин не переставал сочинять новые рассказы, а также разносить написанное по редакциям столичных журналов. На вопрос: «Где и когда ты успеваешь писать?», Василий Макарович неизменно отвечал: «В гостиницах. В общежитиях. В больницах». В редакции «Октября» в 1962 Шукшин появился в тяжелых сапогах, в грубом бобриковом пальто и в огромной рыжей шапке. Глядя с мрачным недоверием, с неохотой протягивая свернутую трубкой рукопись, он произнес: «Все равно не напечатаете, только время проведете!». Но вышло иначе — напечатали. А затем дело пошло, рассказы Шукшина сразу стали публиковать в «Молодой гвардии», в «Москве», в «Новом мире». В 1963 в книжных магазинах появилась его первая книга «Сельские жители». В том же счастливом году Василий Макарович снял свой первый фильм «Живет такой парень». Пробы Куравлева на главную роль оказались неудачными, однако Шукшин, идя наперекор решению худсовета, настоял на своем выборе. Владимир Высоцкий рассказывал: «Я хотел играть у него, однако Вася уже обещал Куравлеву». Слово Шукшина было законом, и он никогда не проводил актерских проб (разве что для проформы), заранее прекрасно зная, кого будет снимать. В первую очередь Василий Макарович интересовался человеком, и лишь потом актером. Именно потому в его фильмах так много непрофессионалов. Когда лента «Живет такой парень» появилась на экранах, ни зрители, ни критики не могли понять — отрицательный или положительный герой Колокольников. Шукшин в ответ язвительно отмечал: «Пашка Колокольников, конечно, не поражает интеллектом. Однако фильм не о докторе искусствоведческих наук. Это фильм о шофере с Чуйского тракта на Алтае». На Всесоюзном кинофестивале, прошедшем в Ленинграде, картина была удостоена приза как лучшая кинокомедия. Василия Макаровича это не обрадовало, он и не мыслил делать комедию: «Я был уверен, что выйдет серьезный фильм. Мы хотели насытить его жизненной правдой. И хотели, чтобы она (правда), легко понималась...».



Осенью 1963 началась «причудливая» дружба Беллы Ахмадулиной и Шукшина. О первой встрече она писала: «Меня потрясло устройство его глаз, сумрачно-светлых, вдвинутых вглубь ума и лица, возглавляющих облик человека...». Каждый из них скитался, причем, если Шукшин не от хорошей жизни, то Ахмадулина, наоборот, от хорошей, спасаясь от благоденствия, которое за ней гналось по пятам. Позднее Шукшин рассказывал, как некий переводчик говорил поэтессе: «Вы, такая изящная и интеллигентная, как можете водиться с этим сибирским сапогом». Белла же водила молодого режиссера по лучшим домам столицы, однако он это не очень-то ценил. Они страшно ссорились из-за Пастернака, Шукшин уверял, что Ахмадулина должна отправиться в деревню, что она обязательно полюбит людей, которые живут там, «что все это чище и выше той поэтической интеллигентской зауми, которую она так чтит». Был это роман или лишь дружба — неизвестно. В воспоминаниях Ахмадулина отмечала: «Дальнейшее я обозначаю безмолвием. Пусть знаю только я».

В 1964 Шукшин встретил тридцатитрехлетнюю Викторию Софронову, работавшую редактором журнала «Москва» и являвшуюся дочерью писателя Анатолия Софронова. Их знакомство случилось в ресторане Центрального дома литераторов, куда Василий Макарович заглянул вместе с Тарковским и Ахмадулиной. Возле Софроновой имелись свободные места, впоследствии она писала: «Мы с ним оказались лицом к лицу, и весь вечер смотрели в глаза друг другу. Мне такая смелость, в общем-то, несвойственна. А потом он нашел меня...». Они стали жить вместе, однако отношений не оформляли. А вскоре Шукшин повез невесту на родину — знакомить с родными. Перед отлетом они посетили редакцию «Огонька», так как девушке очень хотелось представить любимого человека отцу. Однако встреча не задалась, мужчины были скованы и молчали. Не сложилось и в Сростках — Мария Сергеевна беременную невесту встретила настороженно. Позднее отношение родных поменялось, однако судьба уже сделала новый виток.



В середине февраля 1965 у Софроновой и Шукшина родилась дочка Катя, но к этому времени у актера появилась другая любимая. Все началось со съемок картины «Какое оно, море?». Они проходили в Судаке, куда Василий Макарович всеми правдами и неправдами вытащил сестру с племянниками, никогда не бывшими на юге. Здесь же судьба его свела с двадцатишестилетней актрисой Лидией Федосеевой. Изначальна она, узнав о том, что ей придется сниматься с Шукшиным, попросила режиссера подыскать Василию Макаровичу замену. Но уже в поезде по дороге в Судак неприятие перешло в интерес. Впоследствии она рассказывала: «Я наблюдала за ним потихоньку: глаза у него были зеленые, веселые и озорные. Компания вышла на редкость приятной, я даже запела. Он странно на меня посмотрел и подхватил...». Какое-то время Шукшин метался между двумя женщинами, однако, в конце концов, ушел к Федосеевой. А в конце 1965 Василий Макарович, спустя пять лет скитаний по чужим углам, наконец-то, получил жилье в Москве — двухкомнатную кооперативную квартиру в Свиблово. В 1967 и 1969 у него одна за другой родились еще две дочки — Мария и Ольга.



Летом 1965 «Сибирские огни» напечатали роман Шукшина под названием «Любавины», повествующий о жизни крестьянской семьи в глухой сибирской деревне в переломные годы. Сам Шукшин сообщал: «Отдавая книгу на суровый и праведный читательский суд, испытываю страх. Наверное, я не одинок в этом качестве, однако подобное чувство овладело мной впервые, и у меня не хватило мужества не признаться в этом». Суд был и впрямь суровым, однако праведным ли — вопрос. Практически единогласно критики и литературоведы решили, что Шукшину не далась крупная форма. А в начале 1966 на экраны вышел очередной фильм Василия Макаровича «Ваш сын и брат». Натурные съемки шли на Алтае, а сам режиссер после завершения работы угодил в пятое отделение клиники им. Корсакова, где лечили от алкоголизма. По словам Федосеевой-Шукшиной: «Вася мог пить две-три недели. Когда же появилась Маша... он на время бросил». Последней каплей — в прямом смысле — стал трагикомический случай. Василий Макарович, встретив приятеля в забегаловке, забыл про оставленную у входа дочку. Когда вспомнил, то девочки уже не было на месте. В панике он обежал весь район. Пока искал Машу, дал себе слово, если дочь найдется, не выпьет больше ни капли спиртного. Слово свое он сдержал, и не пил до конца своей жизни — ни на дни рождения, ни на праздники, ни в Чехословакии, где к огромному удивлению друзей, так и не попробовал чешского пива.

Выйдя из больницы весной 1966, Шукшин занялся исследованием исторических материалов, связанных со Степаном Разиным. Вместе со своим оператором Шукшин проехал по разинским местам, посетил музеи и архивы Астрахани, Новочеркасска, Ростова-на-Дону, вел активную переписку с музейщиками, скупал редкие книжки по истории семнадцатого века. О самом крестьянском вожаке Василий Макарович мог говорить часами. Журнал «Искусство кино» напечатал сценарий «Я пришел дать вам волю» в 1968. Прежде чем опубликовать его, редакция показала работу Шукшина известному историку Шмидту, пришедшему от нее в восторг и указавшему, что автор не только серьезнейшим образом изучил тему, но и смог выразить дух той далекой эпохи. Фильм о Степане Разине должен был сниматься на киностудии им. Горького, но ленту решили отложить. Аргументы приводились разные — нет денег на историческое полотно, очень уж жесток был казак, надобно снимать фильмы о современниках...

В 1966-1967 годах из-под пера Василия Макаровича вышли и сразу же были напечатаны около двух дюжин рассказов, нынче ставших классикой («Чудик», «Раскас» и другие). А в 1968 в издательстве «Советский писатель» был издан сборник Шукшина «Там, вдали». Зазор между автором и лирическими героями его произведений был минимален, известно, что многие эпизоды рассказов Шукшина автобиографичны. Сам Василий Макарович писал: «Простой, нормальный, средний, положительный человек не устраивает меня. Скучно. Тошно. Мне интереснее исследовать характер человека, не посаженного на науку поведения, человека-недогматика. Такой человек поддается порывам, импульсивен, а стало быть, крайне естествен. У него неизменно разумная душа». В таких несуразных людях, по мнению Шукшина, и была выражена правда эпохи.

В 1968 Василий Макарович решил снять фильм на современную тематику. Времени, чтобы написать отдельный сценарий, не было, и режиссер взял за основу собственные рассказы, которые не объединялись сюжетно — лента оказалась составлена из короткометражек. Хотя действие рассказов проходило на Алтае, Шукшин работал над картиной в Суздале и Владимире, приглядывая попутно площадки для своего «Степана Разина». Снимавшихся в «Странных людях» актеров он собирался задействовать и в «Разине» — это касалось писателя Юрия Скопа, Всеволода Санаева, Евгения Лебедева, с которыми Шукшин обсуждал детали будущей ленты. На съемках режиссер получил воспаление легких и снова очутился в больнице. Доснимать фильм по требованию врачей пришлось в Ялте, срочно переделав сюжет одной из новелл.



В ноябре 1970 Шукшин поехал на премьеру фильма «Странные люди» в Париж. Вместе с ним представлять картину «Начало» отправился Глеб Панфилов. По словам последнего, путешествовал Шукшин «в бороде Степана Разина, в плаще неизвестного происхождения и в кепочке массового пошива». После просмотра в киноцентре Парижа советских режиссеров повели в престижный ресторан есть устриц. Со слов Панфилова: «Вася, прикасался к прославленному деликатесу с отвращением, похожим на брезгливый ужас ребенка перед опостылевшей ему манной кашей». В одном из кафе у Василия Макаровича загорелся оставленный в гардеробе плащ. Взамен погорелого плаща встревоженные хозяева заведения предложили ему — на зависть прочим участникам мероприятия — дорогую дубленку. Однако режиссер от дубленки решительно отказался, так и проходив по улицам Парижа в плаще с подвернутым прогоревшим воротником.



В 1969 Шукшин снялся в ленте Герасимова «У озера», а в 1970 снова подал заявку на съемки картины о Степане Разине. Пока шло разбирательство, Василий Макарович совершил еще одно путешествие по разинским местам. В следующем году Шукшин был удостоен Государственной премии. Получая награду, писатель сумел добиться встречи с Геннадием Вороновым, бывшим председателем Совета Министров РСФСР, пообещавшим поддержку картины о Разине. Однако когда состоялся худсовет, Воронов уже занимал другой пост. На этом худсовете, прошедшем в феврале 1971, было принято единодушное решение о закрытии ленты на неопределенный срок. Был еще и третий дубль — попытка снять «Степана Разина» на «Мосфильме». Но и она не удалась.

В утешение режиссеру дали добро на ленту «Печки-лавочки», сценарий которого ранее яростно критиковали. Василий Макарович иронизировал: «От великого до смешного всего один шаг... Ладно, буду снимать комедию». В роли Ивана Василий Макарович хотел снять Куравлева, но у актера имелись свои планы. Согласно воспоминаниям оператора Заболоцкого, Шукшин отказ воспринял с болью и сам сыграл Расторгуева. В «семейной картине», как позже Шукшин называл «Печки-лавочки», снялась Лидия Федосеева-Шукшина, дочери Оля и Маша. Снимали фильм в Москве, в Бийске, а также в Сростках — в сцене проводов Расторгуевых участвовали земляки и дальняя родня Шукшина. Премьера «Печек-лавочек» состоялась в 1972 и прошла незаметно. Василий Макарович же многие сцены фильма считал своим достижением.



В это время Шукшин продолжал плодотворно трудиться как писатель — с 1970 по 1972 он написал двадцать семь новых рассказов, семнадцать из которых появились в «Нашем современнике», где автор числился членом редколлегии. А в 1973 в издательстве «Современник» был выпущен сборник рассказов «Характеры». В начале 1972 известному режиссеру предложили взять курс недавно скончавшегося Михаила Ромма. Несмотря на общее желание студентов и ректората, Василий Макарович, подумав, отказался, объяснив учащимся: «Мастер — это тот человек, который не даст тебе пропасть и после защиты дипломной работы. Он обязан поддержать тебя, помочь устроиться и пробиться на студии. Таким мастером был Ромм. А я пока что не тот человек, который смог бы вам помочь за стенами ВГИКа».

Весной 1973 начались съемки картины «Калина красная». И вновь Шукшин одновременно выступил в качестве режиссера, сценариста и актера. Сюжет «Калины красной» появился после выступления Василия Макаровича в Бийской колонии для малолетних. По словам очевидцев три дня после этого Шукшин не мог прийти в себя. Сценарий он написал осенью 1972 в московской больнице. Сам фильм снимался на «Мосфильме», куда Шукшин перешел работать. Съемочная группа, прибывшая с киностудии Горького, для мосфильмовцев была чужой. Им выдали плохонькую аппаратуру и определили нерадивых ассистентов, поглядывавших на шукшинцев свысока. На фильм было выделено 3600 метров дефицитной пленки «Кодак», вместо требуемых двадцати тысяч. В связи с этим первые дубли снимались на отечественной «Свеме», и только затем заправлялся «Кодак Иванович», как его называли киношники. В картине снималось много непрофессионалов — Вера Марецкая не захотела играть маму Егора, и в этой роли была снята крестьянская старушка Ефимья Быстрова, которая в следующем году до смерти замерзла в своей одинокой избе. В роли уголовника Бульди снимался писатель Артур Макаров, песню Есенина исполнил настоящий заключенный, стихи Некрасова «Школьник» потрясающе спел кинооператор Александр Саранцев. Несмотря на трудности, вместо положенных по плану пяти месяцев фильм был готов за два с половиной. Редакционная коллегия Госкино была настроена против картины, но «Калину красную» показали на правительственных дачах. Посмотрев ее, Брежнев заплакал, что решило судьбу ленты. Картину ждал беспрецедентный успех — «Калина красная» стала поистине народным фильмом. Оператор Заболоцкий как-то сказал: «Калина красная» — это душа Василия Макаровича, пропечатанная в пленке».



Летом 1974 к Шукшину обратились итальянские кинематографисты, задумавшие снять сериал о Достоевском. Василию Макаровичу было сделано предложение, от которого не отказываются, а именно — стать сценаристом фильма и более того сыграть самого Федора Михайловича. К слову, Шукшин любил этого писателя, именно ему принадлежит фраза: «Чтобы появился один Достоевский, тысячи должны писать». Однако дать ответ Василий Макарович не успел. Не получив акта приемки за «Калину красную», он принял предложение Бондарчука сняться в роли Лопахина в его ленте по роману Шолохова. Кроме того, соглашаясь поработать с имеющим влияние Бондарчуком, Шукшин рассчитывал на его дальнейшую поддержку.

Жили актеры на арендованном теплоходе. Съемки «Они сражались за Родину» уже подходили к концу, Василию Макаровичу оставалась последняя сцена, и 4 октября он хотел вернуться к родным. 1 октября 1974 Шукшин позвонил домой и поинтересовался, как живут дочки (Мария пошла в первый класс, а он так и не сумел вырваться в Москву). Позднее Василий Макарович вместе с Бурковым, с которым актер крепко сдружился, побывал в бане, а затем до полуночи на теплоходе смотрел хоккейный матч. К вечеру у Шукшина разболелось сердце, о чем он, перед тем как разойтись по каютам, сообщил Георгию Ивановичу. На следующий день Бурков проснулся поздно, заглянул к приятелю (дверь в каюту не была заперта) и окликнул его, но тот не ответил. Входить Георгий Иванович не стал и, встретив в коридоре Николая Губенко, попросил напомнить Шукшину, что пора вставать. Губенко потрогал актера за плечо, пощупал пульс, но его не было… Василию Макаровичу шел всего сорок пятый год. За несколько дней до его смерти было получено разрешение на запуск фильма «Степан Разин», а на столе в каюте Шукшина нашли рукопись последней повести «А поутру они проснулись».



Вскрытие проводилось в областной больнице Волгограда. В заключении было написано «сердечная недостаточность». Лидия Федосеева-Шукшина впоследствии рассказывала, что всю жизнь Шукшин мучился только язвой желудка, а как раз перед съемками картины полностью обследовался — никаких проблем с сердцем доктора у него не нашли. Похоронили Василия Макаровича на Новодевичьем кладбище. Провожать его в последний путь собралось множество народу, и почти у всех алели в руках гроздья калины.



По материалам сайта http://www.host2k.ru/ и еженедельного издания «Наша история. 100 великих имен»