Происхождение мировой войны

1 сентября 2009 г. исполнилось 70 лет с начала Второй мировой войны. Дата — достаточно круглая, чтобы в очередной раз стать предметом публицистического обсуждения. Поскольку вопрос «Что делать?», очевидно, не актуален, мировой либеральной интеллигенции остается порассуждать на тему «Кто виноват?».

Кто развязал войну?

Сразу после войны державы-победительницы создали в Нюрнберге официальную версию, согласно которой единственным виновником войны является гитлеровская Германия. Собственно, «заговор против мира» был одной из основных статей, по которым обвинялись германские военные преступники.

К Нюрнбергскому процессу можно предъявить задним числом немало содержательных и юридических претензий. Это, несомненно, было «правосудие победителей», и как раз в отношении «заговора против мира» позиции обвинения выглядят наименее убедительными. Тем не менее, в отличие, скажем, от симметричного Токийского процесса, при подробном изучении материалов Нюрнберга ощущения «судебной расправы» не возникает. Да, местами доказательства собраны наспех и могут быть интерпретированы в пользу обвиняемых. Да, ряд обвинений: подводная война, бомбардировки городов, массовые депортации, — можно было бы предъявить победителям с тем же основанием, что и проигравшим, но сути дела это не меняет. Вина подсудимых, контролировавших военную, политическую и экономическую сферу Третьего рейха, сомнений у вдумчивого читателя не вызывает. С момента прихода к власти в 1933 году Гитлер вел политику, чреватую военным конфликтом в Европе. Не то, чтобы он ставил своей целью крупномасштабную войну, но он определенно считал ее возможной, а в ряде ситуаций — и желательной.

С этим никто не спорит. Особенно сейчас, когда нацизм и неонацизм во всех его формах юридически запрещен, а историки-ревизионисты вроде Д.Ирвинга поставлены вне закона и лишены трибуны — даже в мировой Сети.

Но вот беда: «молодой Европе», в особенности прибалтийским государствам и Польше, не пристало педалировать вину Германии в чем бы то ни было. Гораздо приятнее лягнуть бывшего сюзерена. И оплачивается это не в пример лучше.

И пошла гулять по СМИ версия, согласно которой Советский Союз «делит с гитлеровской Германией ответственность за начало войны», что именно пакт Молотова-Риббентропа сделал войну неизбежной, что заключение этого Договора было преступным деянием. Если бы это не противоречило их же собственным законам, восточноевропейские публицисты с удовольствием возложили бы на Союз и всю полноту ответственности за Вторую мировую.

Я отнюдь не склонен выставлять сталинский Союз миролюбивой державой.

Но правда состоит в том, что, во-первых, войну начал все-таки германский Рейх, во-вторых, свою немалую долю ответственности за развитие событий в Европе с СССР по праву делят Франция, Великобритания и США, а также, кстати говоря, Польша. Наконец, втретьих: так уж сложилось, что весной-летом 1939 года Советский Союз был меньше всего заинтересован в крупной войне и предпочел бы без нее обойтись.

Разберем события по порядку.

Война в двух частях с антрактом

Вторая мировая война настолько глубоко связана с Первой, что ряд исследователей склоняется к тому, чтобы считать оба мировых кризиса — 1914–1918 гг. и 1939–1945 годов — одной большой войной с «антрактом» посередине. Связь прослеживается и в политическом реконфигурировании, и даже в рисунке военных операций. В сущности, при Гитлере Германия хотела сделать ровно то же самое, что и при Вильгельме II. Разница заключается в том, что в Первую мировую войну немцы пытались реализовать консервативный проект объединения Европы под своим руководством в рамках легитимных государственных образований, а при Гитлере отдали предпочтение проекту революционному, разрушающему привычные европейские организованности и выстраивающему на европейском пространстве совершенно новый порядок. Иными словами, при кайзере они старались (правда, не очень удачно) играть по правилам, а в 1939 году махнули на все правила рукой. За что и были наказаны в Нюрнберге — и справедливо.

Первая мировая война связана со Второй не только через геополитические реалии, но и через систему мирных договоров в Версале, Сен-Жермене, Нейе, Трианоне и Севре-Лозанне. В. И. Ленин погрешил против истины, назвав эту систему «грабительской», но был совершенно прав, когда охарактеризовал ее как непрочную. Эту непрочность осознавали и творцы Версальского мира Ж.Клемансо и Д.Ллойд-Джордж: в окончательном тексте Соглашений осталось множество условий, за которые великие державы воевать были не готовы. Это означает, что по мере послевоенного усиления Германии с неизбежностью вставал вопрос о ревизии условий мирных договоров. Иными словами, падение Версальской системы было изначально предрешено.

Дело, конечно, не в злонамеренности Клемансо, ЛлойдДжорджа или Вильсона. Политическое пространство Европы более двух тысяч лет структурировалось наднациональными империями. Превратить эти империи в жизнеспособные государства, построенные на принципе национального самоопределения, не было никакой возможности.

Еще хорошо, что творцы Версальской системы регулярно отступали от национального принципа в пользу обыкновенной мести проигравшим. Как-то мне пришлось в среде молодых политиков вести ролевую игру по Версальской и Генуэзской конференциям. Ребята были настроены очень демократично, ставили национальный принцип и справедливость превыше всего и, вообще, имели намерение к середине 1920-х годов устроить объединенную Европу. Как-то само собой получилось, что вместо всеобщего мира и «благорастворения воздухов» к 1925 году дело дошло до всеевропейской войны с использованием химического оружия.

Реальная Европа оказалась построенной менее «справедливо», но более рационально, поэтому Версальский миропорядок, изрядно трансформированный в 1921–1922 годах в Вашингтоне, дожил до экономического кризиса 1929 года. Но, конечно, не дальше.

Война как проект

К началу 1930-х годов все поняли, что из «Великой депрессии» не может быть никакого выхода, кроме проектного. Тем более что один успешный и на тот момент очень притягательный проект заявлен: Советский Союз использует мировой экономический кризис для того, чтобы сократить экономическое и технологическое отставание от развитых стран — его промышленность на подъеме, уровень жизни растет. Между 1931 и 1933 годами капиталистические державы создают свои альтернативные проекты развития, в Версальскую систему не вписывающиеся.

Для нас особое значение имеет позиция Соединенных Штатов Америки. При Ф.Рузвельте США начинает активное военно-морское строительство (проще говоря, приступает к производству всех боевых кораблей, на которые страна имела право в рамках Вашингтонских договоренностей 1922 года). Гораздо менее известно, что именно на 1932 год приходится перелом графика производства самолетов в США. Теперь Америка вкладывается в производство военной техники, причем масштаб этого производства значительно превосходит потребности доктрины Монро, предусматривающей оборону Западного полушария. С 1932 года США заинтересованы в большой европейской войне как соразмерном своему производству рынке вооружений.

Эту войну надо подготовить и, прежде всего, определить ее цели. Речь может идти о замене Британской классической колониальной империи либеральной империей нового типа, построенной на присвоении геоэкономической ренты, а не на прямом управлении.

1930-е годы — мировой конкурс неоимперских проектов.

К 1934 году заявлены три империи: • Советская, построенная на праве наций на самоопределение и социалистической идеологии. Инструментом этого проекта является Коминтерн, бенефициаром — Советский Союз;

• Германский Рейх, декларирующий на данном этапе всего лишь концепцию собирания всех этнических немцев в одном государстве («Один народ, одна Германия, один фюрер»). Ввиду особенностей Европы как онтологически наднационального пространства концепция «самоопределения немцев» органически развивается в идеологию «народа-господина» и далее — в общеевропейскую интеграцию под руководством Германии;

• Американская геоэкономическая империя, сверхдержава нового типа. «Общество потребления» как подлинная альтернатива советскому социалистическому проекту.

Кроме этого, существует обособленный неоимперский проект на Дальнем Востоке. Бенефициаром является Япония, а инструментов два — армия, которая строит «пять углов мира под одной крышей» в Китае, и флот, чьи интересы направлены в Юго-Восточную Азию, прежде всего на Малайзию и Индонезию.

И есть еще Британская Империя, за счет которой все вышеперечисленное и предполагается осуществить. Но пока что она жива и даже имеет собственный геополитический инструмент — Лигу Наций.

Само по себе «картирование проектов» делает общеевропейскую войну неизбежной. В той или иной форме, на том или ином горизонте в ней были заинтересованы все. Конечно, горизонт очень разный: Ф.Рузвельт видит перед собой весь мир, а, например, И.Мостицкий, президент Польши, — только Тешинскую область. Соответственно, Ф.Рузвельт обязан был планировать глобальную войну, а И.Мостицкий тешил себя надеждой получить свое в рамках локального конфликта, может быть, даже не вооруженного.

Здесь необходимо заметить, что проектировать войну — это одно, идти к ней — другое, а непосредственно начать ее — совершенно третье. Заинтересованы в войне были все, но начала ее Германия.

Выполнение обещаний

Гитлер был одним из тех немногих политиков, которые выполняют свои предвыборные обещания. Национал-социалисты пришли к власти под лозунгом ревизии Версальского договора и сразу приступили к этой ревизии. Уже в октябре 1933 года Германия вышла из Лиги Наций и покинула европейскую конференцию по разоружению. В январе 1935 года «фюрер и рейхсканцлер германского народа» на совершенно законных основаниях — через плебисцит — вернул себе Саар.

На следующий год, 7 марта, Германия заняла Рейнскую демилитаризованную зону.

В Версале ЛлойдДжордж и Клемансо считали, что уж такой-то шаг Германии станет несомненным поводом к войне — Франция будет воевать за Рейнскую область. В 1936 году французское правительство ограничилось невнятным протестом. Первый и важнейший шаг к войне сделан.

Руководство германских вооруженных сил отдало себе в этом отчет и начало разрабатывать директиву «О единой подготовке вермахта к войне» (подписана 24 июня 1937 года).

На мой взгляд, решающие события произошли в 1938 году. 12 марта осуществлен аншлюс Австрии.

Несколькими месяцами раньше, в ноябре 1937 года, лорд Галифакс от имени своего правительства дал согласие на поглощение Австрии Германией.

Чуть позднее, 22 февраля 1938 года, британский премьер Невилл Чемберлен заявил в парламенте, что Австрия не может рассчитывать на защиту Лиги Наций: «Мы не должны обманывать, а тем более не должны обнадёживать малые слабые государства, обещая им защиту со стороны Лиги Наций и соответствующие шаги с нашей стороны, поскольку мы знаем, что ничего подобного нельзя будет предпринять».

12 февраля 1938 года австрийский канцлер К.Шушниг был вызван в гитлеровскую резиденцию Берхтесгаден, где под угрозой немедленного военного вторжения был вынужден подписать предъявленный ему ультиматум.

Шушниг попытался было настоять на плебисците, но 11 марта вынужден был подать в отставку. 13 марта Гитлер торжественно въехал в Вену в сопровождении шефа Верховного главнокомандования вооружёнными силами Германии Вильгельма Кейтеля. Гитлер заявил: «Я объявляю германскому народу о выполнении самой важной миссии в моей жизни».

Сразу же после аншлюса начинается первый Судетский кризис.

Мюнхен: игра против СССР

«Судетский козырь», конечно, был разыгран Гитлером виртуозно, но усилия «фюрера и рейхсканцлера» были всемерно поддержаны западными демократиями. И по букве, и по духу международных законов Великобритания, Франция и Германия выступили в Мюнхене единым фронтом, ультимативно потребовав от Чехословакии принять все германские условия.

Поскольку президент Чехословакии Э.Бенеш проявил несговорчивость и обратился за помощью к Советскому Союзу, с которым его правительство имело договор о взаимопомощи, английский и французский посланники прозрачно намекнули: «Если чехи объединятся с русскими, война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне. Что же касается Договора между Францией и Чехословакией, то французское правительство ставит право судетских немцев на самоопределение выше условий этого договора».

Надо сказать, что Бенеш проявил твердость, в результате чего в конце сентября 1938 года сложилась реальная угроза войны. В этой войне шансы на победу были, конечно, на стороне вермахта, но Чехословакия, даже в одиночку, могла оказать длительное и небезуспешное сопротивление, тем более что ее армия успела провести мобилизацию. Руководство Главного командования сухопутных войск, Бек и Гальдер, считали войну смертельно опасной для Германии и даже организовали что-то вроде антигитлеровского заговора на этот случай. Но Н.Чемберлен выступил 27 сентября со своей оценкой положения в Европе: «Сколь ужасной, фантастичной и неправдоподобной представляется сама мысль о том, что мы должны здесь, у себя, рыть траншеи и примерять противогазы лишь потому, что в одной далекой стране поссорились между собой люди, о которых нам ничего не известно». Гитлер намек понял, и 29 числа в Мюнхене собралась конференция глав правительств Германии, Италии, Великобритании и Франции. Обсуждалась судьба Чехословакии, но она на эту конференцию допущена не была, равно как и Советский Союз.

В час ночи 30 сентября 1938 года Чемберлен, Даладье, Муссолини и Гитлер подписали Мюнхенское соглашение. Лишь после этого в зал была допущена чехословацкая делегация. Бенешу показали, где он должен поставить свою подпись. По ходу дела Чемберлен подписал с Гитлером декларацию о ненападении: «Мы, германский фюрер, имперский канцлер и британский премьер-министр… согласились в том, что вопрос об англо-германских отношениях имеет первостепенную важность для обеих стран и для всей Европы. Мы считаем, что соглашение, подписанное вчера вечером, равно как и англо-германское морское соглашение, символизируют волю обоих наших народов никогда впредь не воевать друг с другом».

Чемберлен заявил в Лондоне: «Я привез мир нашему поколению».

Формально по Мюнхенскому соглашению Франция и Англия гарантировали новые границы Чехословакии. В реальности, никто выполнять это обещание и не собирался.

1 октября Польша предъявила Чехословакии ультиматум с требованием отдать Тешинскую область. 7 октября Словакия объявила о своей автономии. 2 ноября свои претензии на Южную Словакию и Подкарпатскую Русь заявила Венгрия. А в марте 1939 года Гитлер превратил остатки Чехословакии в протекторат Богемия и Моравия. Дипломатический протест по этому поводу заявил только Советский Союз.

Лорд Галифакс прокомментировал расчленение Чехословакии следующим образом: «Чехословакия может достичь более благоприятных результатов путем непосредственных переговоров с Германией, чем взывая к нашей помощи». Реакция Б.Муссолини была более здравой: «То, что произошло в Мюнхене, просто колоссально.

Это конец большевизма в Европе, конец коммунизма в Европе, конец политического влияния России в Европе». Что, собственно, с самого начала и имелось в виду.

«Давайте договариваться!»

Весной 1939 года всем стало ясно, что «межвоенный антракт» заканчивается. Война назревала и на западе, и на востоке. Было предельно ясно, что одним из акторов войны неизбежно станет Германия, но, в отличие от 1914 года, конфигурация участников не была предопределена, и все варианты оставались возможными.

В этих условиях Германия откровенно провоцирует западные демократии, развязывая Данцигский кризис. Гитлер определенно исходил из того, что Великобритания и Франция, спокойно отдавшие ему преданного союзника, не станут воевать за интересы Польши, которая до лета 1939 года поддерживала с Германией наилучшие отношения, вплоть до строительства концлагерей на своей территории с привлечением немецких специалистов. В 1938 году Польша не только полностью поддержала Германию в Судетском вопросе, но и сама поживилась за счет Чехословакии. Если при этом учесть, что геополитическое положение Восточной Пруссии как эксклава было действительно нетерпимо, и в этом отношении требования Германии были даже более оправданны, нежели в отношении Австрии и Судет, надежды фюрера были вполне обоснованы. Он не учел одного: Чемберлен, как и многие слабые люди, сплошь и рядом действовал, исходя не из политических реалий, а из сиюминутной истерики. Действия Гитлера он оценил как обман доверия, и 29 марта 1939 года направил Польше предложение поддержать ее против «любой акции, которая угрожает независимости Польши и сопротивление которой польское правительство считает жизненно необходимым». По букве и духу этого документа вопрос о вступлении Великобритании в войну отныне решало польское правительство!

Лучше поздно, чем никогда. В возникшей ситуации были шансы на создание системы коллективной безопасности в Европе. Вопреки заявлениям о природной агрессивности Советского Союза не подлежит сомнению, что эту систему руководство СССР пыталось выстроить и в 1930-е годы, и много позже. В 1975 году его многолетние усилия завершились крупным дипломатическим успехом в Хельсинки, и примечательно, что в 1980-е и в 1990-е годы западные страны потратили немало усилий на демонтаж Хельсинской системы соглашений, хотя это сразу же лишило современные европейские границы легитимности и создало базу для грядущих военных конфликтов.

В 1939 году, в разгар Данцигского кризиса, система коллективной безопасности могла быть направлена только против Германии.

Следовательно, эту систему можно было создать только вместе с Францией и Великобританией. Но все лето переговоры с ними шли ни шатко ни валко (сравним с Мюнхеном, когда все было решено в один «день и бедственную ночь»), да и вели их со стороны западных держав фигуры, не имеющие ни веса, ни места в политике.

Для Германии система коллективной безопасности означала войну на два фронта. Отступать фюрер не хотел, да уже и не мог.

Предпочтительнее всего — новый Мюнхен, затем — война с Польшей при нейтралитете западных держав и благожелательной позиции Советского Союза. В самом крайнем случае — война с Польшей и Западом, но тогда при поддержке Советского Союза, хотя бы дипломатической.

Для Советского Союза расклад был аналогичный. Предпочтительнее всего европейский мир.

Недопустима война с Германией за интересы Великобритании и Франции в Польше. Особенно в той вполне вероятной версии, что сами западные демократии остаются при этом невоюющими державами. Кроме того, нельзя забывать и интересы СССР в рамках советского неоимперского проекта.

Вряд ли можно оспаривать, что Сталин ставил своей целью собирание бывших территорий Российской империи. Это означает, что СССР был заинтересован в Прибалтике, Финляндии, Бессарабии, Украине и восточной части Польши.

Эти задачи можно было решить более или менее мирными методами при поддержке Германии и нейтралитете западных держав.

Таким образом, к началу войны Советскому Союзу был нужен либо договор с западными державами (причем договор равный, с выделением сфер влияния), либо аналогичный договор с Германией. Германия находилась в том же положении, с той лишь разницей, что для нее соглашение было жизненно необходимо.

Не удивительно, что Молотов и Риббентроп договорились.

Такого не прощают

Не совсем понятно, на каком основании поныне утверждается, что Советский Союз был не вправе заключать это соглашение. Нельзя заключать договоры с Гитлером? Но, помилуйте, Договор о ненападении с Германией Польша заключила в 1934 году, а Великобритания приняла соответствующую декларацию в 1938 году. Нельзя разговаривать с «антихристом»? Но до войны гитлеровский режим не выделялся в Европе особой жестокостью. Ни в сравнении со Сталинским Союзом, ни в сравнении с той же Польшей или, например, Венгрией. Правительства Великобритании, Франции, США, несомненно, рассматривали Гитлера как «персону грата» и договаривались с ним по самым разным вопросам (морские вооружения, статус Саара и т. п.). Нельзя делить Польшу? Но чем Польша лучше, нежели Чехословакия или, скажем, Австрия?

Я неоднократно проводил стратегические игры по начальному периоду Второй мировой войны — с разными граничными условиями и с разным составом игроков. Пакт Молотова-Риббентропа возникал всегда, хотя и в различных редакциях.

Войны в Европе и на Дальнем Востоке были неизбежным следствием столкновения неоимперских проектностей мира конца 1930-х годов. Разница между Мюнхеном и Пактом лишь в одном: в 1938 году вопросы войны и мира решали западные державы, а в 1939 году инициативу на время перехватил Сталин.

Такого не прощают.

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН