Нет в русской истории «трудных вопросов». Навигатор, часть 2: древнерусская народность

Мы продолжаем отвечать на «трудные вопросы», которые встали на пути создания единого учебника истории. На этот раз нам предстоит поделить наследство Киевской Руси. Существовала ли древнерусская народность? Является ли Русь колыбелью сразу трёх восточнославянских народов? Как согласовать различные мнения по этому поводу и что сказать детям в школе?

Наша позиция остается прежней: нет «трудных вопросов», есть важные, эпохальные события и явления. Если мы хотим, чтобы школьник получил целостную и непротиворечивую картину русской истории, эти темы должны быть разобраны в учебнике с особой тщательностью.   

На самом деле трудность вопроса о древнерусской народности имеет в большей степени педагогическую, нежели научную природу. Этногенез народа — тема глубокая, интересная, важная, но, увы, вряд ли доступная среднему шестикласснику. Этот нюанс учитывают в некоторых странах при формировании структуры школьного курса истории. Поскольку историческая дисциплина изучается в хронологической последовательности, ранние её периоды дети вынуждены проходить в таком возрасте, когда мировоззрения просто не хватает для понимания сложных процессов. Новая и новейшая история находятся в намного более выигрышном положении. Её штудируют уже повзрослевшие и поумневшие учащиеся.

Поэтому имеет смысл в старших классах или вернуться к ранним хронологическим стадиям, или же повторить самые важные вопросы всех предыдущих столетий на возросшем концептуальном уровне. Возврат назад тем более обоснован, что именно истоки родной истории закладывают цивилизационную идентичность гражданина. Т.е. данный курс в каком-то смысле важнее, чем история недавнего времени.

Возможно, данные пожелания когда-нибудь будут учтены в структуре школьного курса истории России. Пока же наметим общие рамки разрешения «трудного» вопроса о древнерусской народности. Тем более, что авторы концепции единого учебника истории всерьёз предполагают существование такой проблемы.

Восточные славяне: дезинтеграция или этническое единство?

 

Начнём издалека, причём пока преднамеренно не будем привязываться к строгой датировке, которая и является предметом дискуссии историков. По данным целого ряда наук, от лингвистики до археологии, на определённом этапе из конгломерата индоевропейских племён выделяется праславянская общность. Которая практически сразу же с момента возникновения начинает успешную экспансию по всем географическим направлениям. По мере диффузного распространения славян, племена отдаляются друг от друга на тысячи километров. И развиваются, фактически, изолированно друг от друга. Они ассимилируют местные племена, смешиваются с ними, что-то заимствуют, а потому общая славянская основа на разной почве делится на несколько рукавов — южный, западный и восточный.

 

Впоследствии подобные процессы запускаются и по отношению к восточным славянам, которых раскидало на обширных пространствах от Карпат до Ладоги. Выделяется как минимум пять довольно крупных диалектных групп. Забегая вперёд — ни одна из них географически не совпадала с расселением позднее появившихся народов: русских, белорусов и украинцев. Постепенно развитие данных тенденций должно было привести к распаду восточнославянского единства. Однако в IX веке в процесс этногенеза вмешивается следующий фактор — возникает единое восточнославянское государство.

 

Вместе с государством возникает целый ряд связей, которые работают на интеграцию восточнославянской общности. Одна династия, высокая мобильность правящего и военно-служилого класса, государственная религия, общий письменный язык на основе кириллицы — всё это перевешивает ранее начавшиеся процессы распада.

 

Интересно, что даже раздробленность Руси на полтора десятка суверенных княжеств не отразилась на формировании единой народности. В отличие от Западной Европы, где феодал любого ранга сидел на одних и тех же владениях, как правило, до конца своих дней (а также с большой долей вероятности передавал недвижимое имущество детям), на Руси правящий класс всю жизнь проводил в перемещениях между престолами. Например, Владимир Мономах был князем в Ростовской, Смоленской, Владимир-Волынской, снова Смоленской, Черниговской, Переяславской, а затем Киевской земель. Его старший сын Мстислав был князем в Новгороде, Ростове, Смоленске, снова Новгороде, Белгороде и, наконец, в Киеве. Другой сын Мономаха, Юрий Долгорукий, был ростово-суздальским князем четыре раза, киевским — три, переяславским — два, городецко-острецким — единожды.

 

Вместе с князьями кочевало их ближайшее окружение. Кроме того, сами дружинники тоже не были привязаны к земле. Князь с ними расплачивался не служебным наделом (феодом), а денежным или натуральным вознаграждением. Что дополнительно способствовало миграции. Простой дружинник мог, как и перечисленные выше князья, за свою жизнь неоднократно менять города и службы, выбирая себе более престижное и оплачиваемое место. Это не исключает, конечно, того, что отдельные семьи могли сидеть на одной земле из поколения в поколение. Однако принадлежность к одному народу и те, и другие, конечно, осознавали.

Таким образом, восточнославянская (древнерусская) общность на протяжении четырёх столетий существования Киевской Руси была безусловной реальностью. Во всяком случае, для элиты общества. Понимали при этом смерды из каких-то волынских и муромских погостов своё государственное и этническое единство или нет — вопрос абсурдный. Такого понимания в народе не было даже в XIX веке, что с удивлением обнаружили разошедшиеся по всей Российской империи экспедиции любопытных этнографов. Люди чаще всего называют себя «тутейшими» (т.е., местными), выделяют какие-то региональные признаки или самоопределяются через религиозную конфессию.

 

Чёткая этническая и государственная самоидентификация у тотального большинства населения появляется лишь с внедрением обязательного школьного образования, а потом и обязательного телевизора в каждой семье. Поэтому древнерусская народность существовала безотносительно её осознания или неосознания простыми людьми из глухой провинции. Она была по факту, что доказывает общий язык (с диалектическими особенностями) и родственная природа памятников материальной культуры. Плюс однозначное восприятие этого населения иностранцами, как единого народа.

Народность или народ?

Теперь перейдем, собственно, к проблеме. Ряд историков, которые ранее спокойно пользовались определением «древнерусская народность», после распада Советского Союза слишком буквально восприняли заказ на создание государственных традиций для новосозданных держав. В наибольшей степени эта пошесть поразила украинскую науку, однако Россия и Беларусь тоже не остались в стороне (хотя насчёт белорусов нужно отметить, что их это коснулось меньше всего). Возраст наших народов был искусственно состарен. Иногда до таких глубин, что крайние даты выходили за пределы христианской концепции о сотворении мира.

 

Для школьной версии истории, априори упрощённой, подобная концепция кажется притягательной, но, с другой стороны, и губительной. Украинская ситуация тут может быть характерным примером. Основная часть киевских историков сегодня рассматривает творчество Михаила Грушевского с большим скепсисом, однако школьный учебник выдержан строго в его схеме. В частности, украинцы в ней появились задолго до Киевской Руси. Соответственно, древнерусская народность в такой хронологии идёт густым древлянским лесом, потому что её место на берегах Днепра «занято» уже давно существующим этносом, выделившимся, наверное, напрямую из праславянской или даже индоевропейской общности. И учёные не хотят видеть в этом принципиальной проблемы. Мол, вот у нас история как наука, а вот у нас история, как воспитательная дисциплина. В одной мы пользуемся научной методологией, а во второй — патриотичными наработками Грушевского. И ничего страшного, что на выходе получается шизофрения.

 

Стоит ли идти на поводу подобных соображений мифотворчества уже ради истории русской? В этом нет никакого смысла. Спорить с белорусами и украинцами за свою долю в наследстве Киевской Руси, когда оно всем нам принадлежит целиком и полностью, кажется глупым.

 

Однако один упрёк к «древнерусской народности» всё же есть. Историки, которые вводили это понятие в оборот, заботились о его терминологической точности — и мы не собираемся её оспаривать. Пускай наука использует и дальше. Однако давайте пожалеем школьников и хоть немного упростим им задачу понимания такой сложной темы. Во-первых, зачем нам в школе слово «народность»? Мы собираемся рассказывать ученикам разницу между «народом» и «народностью» — весьма, кстати, условную и важную только для учёных соответствующего профиля? Давайте просто скажем: «народ».

 

Это не большое преступление перед наукой.

 

Теперь что касается «древнерусской». Ну, криво ведь звучит, люди себя не называли древними русами. По существу верно. Древнерусский — это не русский, а тот, кто был до него. До того, как монгольская сабля разрубила мир восточнославянского единства на части, в которых и сформировались три известных нам народа. Это, кстати, очень важный момент этногенеза, в учебнике он обязательно должен быть отражён. Именно монгольское вторжение, в конечном итоге, создало условия для раздельного развития русских, украинцев и белорусов. Однако до этого момента на наших землях тоже жили не такие уж древние люди – и нам хорошо известно, как они себя называли. «Руский народ». Через одну букву «с», как это записано в «Повести временных лет».

Продолжение следует.