В 1962 году список сбежавших на Запад предателей пополнил сотрудник Второго главного управления КГБ Юрий Иванович Носенко. Правда, в отличие от других перебежчиков ему пришлось очень долго доказывать искренность своих намерений.

Его отец, Носенко Иван Исидорович, любимец Сталина, беззаветно преданный вождю министр судостроения, скончался от сердечного приступа в 1954 году, когда узнал о решении Хрущева сократить ассигнования на Военно-морской флот страны, в частности, отказаться от строительства двух авианосцев.

ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ

Юрий Носенко, как и положено отпрыску номенклатурного родителя, ни в чем не испытывал затруднений. В 1942 году он поступил в нахимовское училище, а в 1944-м – в Военно-морскую академию. После того как он нечаянно прострелил себе левую руку, его комиссовали и уволили на гражданку. Немедля он поступает в МГИМО и после окончания института приступает к службе в ГРУ, а в 1953 году переводится в МГБ и начинает службу в 1-м отделе Второго главного управления, который осуществляет контрразведывательное противодействие операциям спецслужб США.

Покровительство со стороны первого заместителя Хрущева и председателя Высшего совета народного хозяйства Совета Министров СССР Дмитрия Устинова, высшее образование, полученное в самом престижном вузе страны, помогли Юрию быстро продвинуться по служебной лестнице (в 1950-х – начале 1960-х годов только 30% сотрудников Второго главка имели высшее образование, а иностранными языками вообще владели единицы) и бывать за рубежом. В 1957–1962 годах он выезжал в краткосрочные командировки в Англию, на Кубу, в Швейцарию, что по тем временам было немыслимой удачей и даже роскошью для сотрудников советских спецслужб.

Отношение сослуживцев к Носенко было отрицательным. Полковник Ефремов, выражая мнение коллектива одного из подразделений Второго главка КГБ, в 1961 году отзывался о нем так: «Юрий Носенко – избалованный условиями жизни человек, ведущий себя с сослуживцами высокомерно и грубо, игнорирующий начальника отделения, к тому же склонный к употреблению спиртных напитков. Дружбу Носенко стремится водить с людьми, занимающими высокое положение. Вербовку иностранцев проводил на компрометирующих материалах, ибо для осуществления ее на идеологической основе он недостаточно подготовлен».

Находясь в Женеве в составе советской делегации по разоружению в качестве «кирпича» (оперработник в составе делегаций и туристических групп для так называемого контрразведывательного обеспечения, но чаще – для предотвращения попыток советских граждан остаться за границей; название происходит от запрещающего дорожного знака), капитан КГБ Юрий Носенко обратился к американскому дипломату с просьбой о конфиденциальной беседе. Дипломат известил об этом резидента ЦРУ в Берне, и проситель был принят Джорджем Кайзвальтером, знаменитым «охотником за скальпами» из ЦРУ – вербовщиком потенциальных предателей из числа сотрудников советских спецслужб. К тому времени в его активе уже были вербовки военных разведчиков полковников Петра Попова и Олега Пеньковского, а также будущего генерал-майора ГРУ Дмитрия Полякова.

«Кирпич», чтобы вернуть растраченные в публичном доме казенные деньги, изъявил готовность передать ЦРУ некую секретную информацию за 900 швейцарских франков. Он также попросил достать ему лекарство для дочери, находившейся на излечении в больнице по поводу бронхиальной астмы.

На все условия Кайзвальтер ответил согласием, и тут «инициативника» понесло. Носенко передал Кайзвальтеру сведения о вербовочных подходах КГБ, как состоявшихся, так и намечаемых, к нескольким дипломатам-англосаксам с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Среди названных лиц был Джозеф Олсоп, обозреватель газеты «Нью-Йорк геральд трибюн», близкий друг президента США Джона Кеннеди, посол Канады в СССР Джон Уоткинс и сотрудник разведуправления Адмиралтейства (ВМС) Великобритании Джон Вассал. «Инициативник» также снабдил Кайзвальтера развернутой информацией о прослушивающих устройствах в здании американского посольства на Садовом кольце. Всего их было 42, и находились они в бамбуковых трубках за обогревательными батареями. Таким же способом прослушивалась и дипмиссия ФРГ, где посол, намереваясь издать свои мемуары, каждый вечер диктовал секретарю отчет о событиях дня, включая переписку с Бонном, НАТО и послами других стран, не подозревая, что вещает прямо в микрофоны звукозаписывающей студии КГБ.

Предатель рассказал Кайзвальтеру и о системе использования «шпионской пыли» – порошка, наносимого на одежду или почтовую корреспонденцию с целью отследить их перемещения. Помимо этого Носенко подробно сообщил об операциях КГБ в Женеве, что было весьма важно для американцев с разведывательной точки зрения, так как там постоянно проводились всякого рода международные форумы.

В заключение с добровольным «кротом» был выработан план будущих встреч. Носенко согласился на дальнейшие контакты при одном условии: они не должны происходить на территории СССР, где, по его мнению, это чрезвычайно опасно. Было решено, что, оказавшись за рубежом, он пошлет телеграмму на контролируемый ЦРУ адрес. О переходе к противнику он не заикался, наоборот – стремился вернуться в СССР к больной дочери.

На прощание предателю в качестве вознаграждения был вручен отрез ткани на платье для жены. Он также был удостоен дружеского похлопывания по плечу легкой (во всех отношениях!) руки Кайзвальтера, после чего благополучно отбыл в Москву.

ПОБЕГ ИЗ РАЯ

20 февраля 1964 года Носенко вновь прибыл в Женеву все в том же амплуа «кирпича» в составе советской делегации по разоружению. По обусловленному адресу в Нью-Йорке он отправил телеграмму и вскоре встретился со своим куратором из ЦРУ, все с тем же Джорджем Кайзвальтером.
Поскольку убийство президента Кеннеди 22 ноября 1963 года было по-прежнему у всех на слуху, а комиссия Уоррена по его расследованию только начала работу, то первые вопросы Кайзвальтера, разумеется, касались Ли Харви Освальда, подозреваемого в совершении покушения.

Носенко убедил своего визави, что лично вел оперативную разработку Освальда, когда тот в октябре 1959 года вдруг оказался в Москве и попросил политического убежища. При этом Юрий утверждал, что коль скоро Освальд был признан психически неуравновешенной личностью, то он не мог быть использован в качестве агента и поэтому не представлял интереса для КГБ. Ему отказали в предоставлении статуса политического беженца, однако уступили его домогательствам остаться в СССР лишь потому, что он попытался свести счеты с жизнью. Вскоре Освальд женился на советской гражданке по имени Марина, и они обосновались в Минске. Со слов Носенко, Марина глупа, некультурна, настроена антисоветски. Все это вместе взятое ускорило принятие Комитетом положительного решения выпустить их из СССР, когда они подали ходатайство о выезде в США.

Носенко имел возможность изучить дело оперативного наблюдения за американцем, так как после убийства Кеннеди начальник Второго главка генерал-лейтенант Грибанов затребовал все материалы из Минска в Москву. Предатель клятвенно заверил Кайзвальтера, что КГБ никогда не делал к Освальду подходов с целью его оперативного использования: «При всей моей ненависти к нему, я не могу свидетельствовать против собственной совести. Я знаю суть дела и подтверждаю, что Советский Союз никоим образом не причастен к убийству президента США и ко всей этой истории!»

После нескольких встреч Носенко стал намекать Кайзвальтеру, что был бы не прочь остаться на Западе. Поинтересовался своими перспективами в случае положительного решения вопроса. Куратор ответил, что по указанию директора ЦРУ в банке открыт счет на имя Носенко, куда уже внесены 50 тыс. долл. В случае продления контракта ежегодно на него будут добавлять по 25 тыс. долл. А за помощь в разоблачении каждого «крота» в недрах ЦРУ и СИС к первоначальной сумме будут всякий раз приплюсовываться еще 10 тыс. долл.

Джеймс Джезус Энглтон

4 февраля 1964 года Носенко вызвал Кайзвальтера на экстренную встречу и сообщил, что его срочно вызывают в Москву. Пояснил, что это может означать одно – он разоблачен и его ждет арест и расстрел. В связи с этим он просит защиты у ЦРУ. Спустя много лет перебежчик признается, что все это выдумал, чтобы подтолкнуть американцев к более решительным действиям.

Кайзвальтер сообщил о сложившейся ситуации в штаб-квартиру ЦРУ, и оттуда немедленно пришел ответ: «Согласны!» В тот же день Юрию вручили американские документы, в цивильном платье его перевезли через швейцарскую границу в ФРГ и поселили на конспиративной квартире ЦРУ в пригороде Франкфурта-на-Майне. Там с ним встретился начальник советского отдела ЦРУ Дэвид Мэрфи, который подтвердил денежные обязательства Управления и предупредил Носенко, что тот должен будет пройти проверку на полиграфе, чтобы доказать свою искренность. Через неделю, 11 февраля 1964 года, Носенко вышел из самолета на базе «Эндрюс» ВВС США, что близ Вашингтона.

В СССР по факту бегства Носенко было заведено уголовное дело под кодовым названием «Ирод». 22 июня 1964 года обвинительное заключение против Носенко, подготовленное в результате проведенных следственных действий, было утверждено заместителем Главного военного прокурора и направлено в Военную коллегию Верховного суда СССР, которая вынесла следующий приговор:

«Носенко Юрия Ивановича признать виновным в измене Родине и на основании пункта «а» статьи 64 УК РСФСР подвергнуть смертной казни – расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества. На основании статьи 36 УК РСФСР лишить Носенко воинского звания «капитан» и внести предложение в Президиум Верховного Совета СССР о лишении его правительственных наград. Внести представление председателю Комитета государственной безопасности при СМ СССР о лишении Носенко медали «За безупречную службу III степени». Приговор обжалованию и опротестованию в кассационном порядке не подлежит».

В результате проведенного в КГБ служебного расследования многие сослуживцы перебежчика понесли наказание. Начальник Второго главного управления генерал-лейтенант Олег Грибанов был отстранен от должности, а больше сотни сотрудников отозваны из зарубежных командировок и стали невыездными.

ЧЕТЫРЕ ГОДА БЕЗ ПРАВА ПЕРЕПИСКИ

Опасаясь, что ЦРУ не выполнит своих обещаний до конца, Носенко занервничал и стал топить свои переживания в алкоголе, что вскоре перешло в беспрерывный запой, и новая жизнь в Америке превратилась в кошмар.

Джеймс Джезус Энглтон, начальник контрразведки ЦРУ, считал, что побег Носенко служил нескольким целям КГБ. Во-первых, чтобы отвлечь внимание от информации, предоставленной истинным перебежчиком Анатолием Голициным, о «кротах» в ЦРУ. Во-вторых, чтобы довести до Запада информацию о том, что КГБ не имеет никакого отношения ни к Освальду, ни к убийству Кеннеди. Эти подозрения на первый взгляд казались обоснованными. Действительно, было весьма странно слышать, что КГБ не проявил внимания к Освальду, бывшему морскому пехотинцу, да еще и служившему оператором радара на военной базе самолетов-разведчиков У-2 в Ацуги в Японии. К тому же если Освальд убил президента по собственной инициативе, то вполне вероятно, что советское руководство могло «подкинуть» ЦРУ перебежчика в лице Носенко, чтобы убедить администрацию США в своей непричастности к убийству.

По указанию Энглтона 4 апреля 1964 года сотрудники ЦРУ провели допрос с пристрастием. Носенко был подвергнут проверке на детекторе лжи. А чтобы заставить его говорить правду, было решено независимо от фактических результатов проверки сказать ему, что ее он не прошел, то есть уличен во лжи.

«Сотрудники ЦРУ стали кричать, что я вру, и в комнату немедленно ворвались несколько охранников, – вспоминал Носенко. – Они приказали мне встать к стене, раздеться и обыскали меня. После этого повели наверх, в одну из комнат на чердаке. Там была только металлическая кровать, прикрепленная к полу. Мне не сказали, для чего меня поместили сюда и на какой срок. Через несколько дней сотрудники ЦРУ начали допрос. Я старался сотрудничать добросовестно и вечерами даже записывал все, что мог вспомнить о КГБ. Допросы длились два месяца и были очень грубы и враждебны. Затем они вообще перестали приходить».

В изоляции Носенко находился с апреля 1964 года по декабрь 1968 года. Особенно тяжелыми условия заключения были в учебном центре ЦРУ, на так называемой «Ферме», где Носенко содержался с августа 1965 года по октябрь 1967 года.

Носенко доставили туда в наручниках, с завязанными глазами и поместили в бетонную камеру с решетками на дверях. В камере была только узкая железная кровать с матрацем, а постельное белье отсутствовало. Днем и ночью за ним наблюдали охранники. Чтобы чем-то занять себя, Носенко тайно из ниток разного цвета смастерил шахматы, но во время регулярно проводившегося обыска они были конфискованы.

Только спустя год с лишним ему разрешили 30-минутные прогулки на свежем воздухе в огороженном бетонным забором дворике и занятия физическими упражнениями. Все это время Носенко интенсивно допрашивали, зачастую с применением все того же детектора лжи. Надо сказать, что все допросы ничего, кроме ничтожных деталей, не добавляли нового к уже сказанному. Руководство ЦРУ между тем требовало от Энглтона окончательного разрешения сложившейся ситуации.

В 1967 году новый директор ЦРУ Ричард Хелмс поручил сотруднику управления безопасности Брюсу Соли вернуться к рассмотрению вопроса о причинах ухода Носенко на Запад. В то же время Энглтон дал поручение своим подчиненным представить план решения проблемы
.
Пит Бегли, сотрудник, специализировавшийся на операциях против СССР и принимавший непосредственное участие в судьбе Носенко, к тому же разделявший точку зрения Энглтона, что данный перебежчик не кто иной, как подстава КГБ, не замедлил с ответом. В своем письме Энглтону он изложил свое видение возможных путей разрешения проблемы. Так, пунктом 5-м в перечне возможных акций значилась «ликвидация перебежчика»; под 6-м – «сделать его неспособным связно излагать свои мысли» (для этого предлагался набор психотропных препаратов); под 7-м – «помещение в дом для душевнобольных, не ввергая его самого в беспамятство».

Победила точка зрения Брюса Соли. В октябре 1968 года он представил директору ЦРУ доклад, в котором оправдывал Носенко. Энглтон и приверженцы его точки зрения немедленно подвергли доклад острейшей критике. Однако заместитель директора ЦРУ Руфус Тейлор согласился с выводами Соли: «Я убежден теперь, что нет никаких оснований считать Носенко не тем человеком, за которого он себя выдает».

Ричард Хелмс положил конец спорам (и страданиям перебежчика), наградив Соли медалью за работу по реабилитации Носенко и предоставив последнему двухнедельный отпуск во Флориде, но под охраной двух гориллоподобных сотрудников ФБР. По возвращении из Флориды Носенко получил документы на новое имя, его зачислили в штат ЦРУ на должность консультанта и выплатили компенсацию за вынужденный прогул в размере 137 052 долл.

В должности консультанта Носенко проработал до конца 1980-х годов, и все это время ему, как считали его хозяева в Лэнгли, грозила смертельная опасность, но уже со стороны КГБ, якобы занесших его в список предателей, подлежащих ликвидации. Но на дворе начался ХХI век. Появилось немало новых перебежчиков из числа сотрудников спецслужб бывшего Советского Союза. До Носенко, бежавшего в начале 60-х годов прошлого века, уже никому не было дела.