Правда о Французской революции

Великая французская революция многое дала миру. «Марсельеза» до сих пор является гимном Франции, а лозунг «Свобода, равенство, братство» популярен, как и 220 лет назад. Но принесла ли эта революция счастье крупнейшей европейской стране? И кто стоял за величайшим потрясением в ее истории? Был ли Робеспьер маньяком-садистом, а Людовик XVI – самодовольным и бездарным эксплуататором, как их представляет традиционная историография? Попробуем разобраться.

Накануне событий 1789 года Франция была едва ли не самой богатой страной Европы. Колониальная торговля привлекла в страну огромные капиталы. Повсеместно возникали крупные предприятия.
На протяжении XVIII века наблюдался экономический рост: развивались металлургия и судостроение, применялись паровые машины. За государственный счет строились дороги, мосты, каналы.
Глава правительства Бриенн насаждал капиталистические порядки.
Неплохо обстояли дела в сфере прав человека. К услугам французских преступников были толпы адвокатов. Накануне революции Людовик подписал указы о запрещении пыток во время уголовного следствия и телесных наказаний в армии и на флоте.
Не слишком «зажимала» монархия и свободу слова, иначе французские просветители вряд ли смогли бы издать свои труды. Никто не преследовал ни антиклерикалов, ни представителей сексуальных меньшинств (того же Руссо). А вольных экономических, культурных, просветительских обществ к революции расплодилось столько, что они образовали разветвленную сеть.

Но что же тогда привело к революционной вспышке, породившей волну террора и приведшей на эшафот Людовика XVI?
Во-первых, реформы Бриенна стоили бюджету огромных денег, что повлекло за собой образование внешнего и внутреннего долга. В либеральных кружках заседали полные бездари, ухватившиеся за такие показатели, и волна необоснованной критики подорвала авторитет короля и его министров.
Во-вторых, 1787 и 1788 годы выдались неурожайными. Стихийные бедствия уничтожили до четверти посевов. Цены на хлеб и сырье подскочили. Массовый забой овец привел к сокращению поставок сырья текстильщикам. Выросла безработица. В довершение всего с подачи герцога Орлеанского короля уговорили напечатать ассигнации на 35 миллионов франков, что привело к чудовищной инфляции.
Под давлением общественного мнения монарх согласился собрать Генеральные штаты (высшее сословно-представительское учреждение). Объявили выборы. Людовик решил изменить систему представительства: дворяне и духовенство в новых штатах получали по четверти мест, а третье сословие (верхушка горожан) – половину.
По всей стране начались голодные бунты. Спекулянты скупали продовольствие и взвинчивали цены. Патриотическая партия провоцировала волнения среди рабочих. Особый резонанс получило «дело Ревельона». Уже после выборов в Генеральные штаты по Сент-Антуанскому предместью Парижа разнесся слух, что на одном из заводов собираются урезать зарплату. Вспыхнуло восстание, рабочие разгромили мануфактуру. Правительственные войска справились с мятежом, но затем следствие установило, что среди погромщиков не было ни одного рабочего с фабрики Ревельона, а верховодили всем какие-то монахи. Та же картина наблюдалась и во время других волнений.

Официальная версия событий достоверна, но некоторые детали как будто заретушированы. Зачем, спрашивается, депутаты Генеральных штатов от духовенства и почти треть депутатов от дворян примкнули к взбунтовавшимся коллегам из низов?
Они либо не понимали, что камень преткновения – сословные привилегии, либо наплевали на это.
Зачем было провоцировать на конфликт Людовика, который и без того шел на немыслимые уступки? Формальным поводом для демарша 9 июля – Национальное собрание (бывшие Генеральные штаты) объявило себя Учредительным – послужило то, что утром того дня депутаты обнаружили, что ратуша закрыта на ремонт. Именно представители дворян – Мирабо, герцог Орлеанский и кое-кто из их окружения – стали кричать, что это признак готовящегося разгона штатов. Между тем Людовику было не до парламентов – у него только что скончался сын. Впрочем, он не мешал аристократам стягивать к Парижу войска, а горожанам громить полицейские участки.
Однако в итоге ни один из 30 тысяч солдат не сделал ни одного выстрела, а все оружие перекочевало в стан восставших.
Самая большая бессмыслица – штурм Бастилии, ставший по официальной версии отправной точкой Французской революции. 14 июля 1789 года там находились всего семь узников: двое умалишенных, уличенных в серийных убийствах, четверо фальшивомонетчиков и полоумный аристократ, упрятанный в застенок за садистские выходки. Зато там были пороховые склады и много оружия. Охраняли «символ кровавого режима» около сотни ветеранов и инвалидов. Они сдались после первых залпов.
Между тем многие эмигранты впоследствии отмечали, что вспышка насилия летом 1789 года не была похожа на бунты, случавшиеся раньше. Восстания в разных уголках Франции как будто кто-то направлял. Но кто? Робеспьер и другие вожди якобинской диктатуры тогда не только не верховодили восстанием, но даже не были на слуху. Заводилы менялись стремительно. Стоило одной группировке захватить власть, как она тут же раскалывалась и сходила со сцены.
Все шло к уничтожению монархии. Пока одни дворяне покидали страну, другие за бесценок скупали их конфискованное имущество и подстрекали депутатов Учредительного собрания, при этом решения революционных властей чаще всего попахивали вредительством. Вместо укрепления собственной власти в стране Комитет национального спасения объявляет войну одновременно Пруссии, Англии, Голландии и Испании. Наплевав на декларированные свободы и дехристианизацию, якобинцы запрещают атеистические кружки, в то же время поощряя разграбление церквей.
В период обострения продовольственного кризиса вдруг следует декрет о свободе ценообразования. Едва голод начинает стихать – вводится нормированный отпуск продуктов. Рабочим запрещают стачки.
Идейно близкие друг другу Робеспьер и Дантон вдруг сцепляются насмерть. В итоге свергнуть кровавого тирана Робеспьера оказывается делом пары часов. Революцию 1789 года как будто сознательно увели в узкие переулки, где она захлебнулась в крови.

Очень быстро во главе революции оказались совершенно не те люди, которые весной и летом 1789 года положили ей начало. Планы большинства депутатов Учредительного собрания никогда дальше конституционного ограничения монархии не шли.
Однако многие уцелевшие в революционных передрягах депутаты говорили, что к краю пропасти их подталкивали не якобинцы, а представители духовенства и дворян.
При этом герцог Орлеанский, разглагольствовавший о том, что голод спровоцирован неумелыми действиями правительства, скупил огромное количество зерна.
Правда, и он отправился в ноябре 1793 года на гильотину. А сельские кюре (составлявшие основную часть депутатов от духовенства) открыто проповедовали, что все беды Франции происходят от Людовика.
Когда ситуация в 1791 году стабилизировалась, начали происходить странные события. Депутат Монжайяр (кюре из Баржола, первым примкнувший к третьему сословию в 1789 году) пригрозил некими разоблачениями, но в тот же вечер выбросился из окна. Потом смерти в депутатской среде стали множиться, стоило только кому-то выдвинуться и завоевать популярность.
Всего по разным причинам до термидорианского переворота (27 июля 1794 года – 9 термидора II года по республиканскому календарю) погибли 112 депутатов (считая Робеспьера с якобинцами). Лишь 17 из них погибли на гильотине во время якобинского террора. Остальные расстались с жизнью в 1791 и 1792 годах. Вообще, из 49 лидеров Учредительного собрания, избранных в комитеты, не своей смертью умерли 31, причем 26 – до прихода к власти Робеспьера. Нелепой была и смерть обретавшего всю большую популярность Марата – его заколола ярая республиканка Шарлотта Корде, как поговаривали, не без попустительства доверенных лиц Робеспьера.

Все происходило так, как будто кто-то все время направлял революционную машину, пожиравшую не только государство, но и саму себя, пока не появилась Директория, опиравшаяся на «новых» военных, в первую очередь на Бонапарта, и способная ввергнуть в хаос войны всю Европу.
Подозреваемые были найдены спустя сто с лишним лет. Исследователи феномена масонства обратили внимание на то, что очень многие из тех, кто способствовал вспышкам насилия или пришел к власти через Директорию, были воспитаны иезуитами.
Этот орден, руководивший католическим миром два столетия, был распущен папой римским в 1773 году по настоянию испанского, португальского и французского королей. Идеологом антииезуитской кампании стал как раз Людовик XVI, возмущенный постоянным вмешательством церковников в государственные дела.
По уверению известных масонов начала XX века, иезуиты не простили своего низвержения. Профессор церковного права Адам Вайсгаупт даже создал тайный орден иллюминатов, члены которого поклялись бороться до окончательной победы над любой стабильной властью, в том числе Католической церковью. Для осуществления своих планов они якобы заключили договор о взаимопомощи с наиболее богатыми плебейскими семьями Европы, и в первую очередь с Ротшильдами. Одни раскачивали ситуацию, вторые наживались и вкладывали деньги в новые смуты.
Первой целью были выбраны Франция и ее король. А Мирабо, Робеспьер и прочие революционеры стали лишь орудиями осуществления мести.
Так это было в действительности или склонные к конспирологии масоны придумали красивую легенду, судить трудно.
Действительно важно лишь то, что после падения монархии во Франции классовая борьба и террор как способы достижения власти прочно вошли в арсенал революционеров всех мастей.