Настало время делать выводы. Пока не поздно

Александр Анисимов

Нужно срочно отказаться от обанкротившейся неолиберальной модели в пользу экономики развития

Сначала коротко, очень коротко о «наших достижениях». Нашим главным соседом, если посмотреть на карту, является Китай, а не США. Промышленность этого соседа, который еще 20 лет назад был сирым и убогим, произвела за май 2011 года 60 млн тонн стали и 196 млн тонн цемента, который, как известно, является «хлебом» строительства, и около 20 млн микрокомпьютеров. Промышленность России за весь 2010 год произвела 66 млн тонн стали, 50 млн тонн цемента и практически ноль микрокомпьютеров. Причем всего этого в 2010 году произведено в России много меньше, чем в 1990 году.

Ни ракет, ни мяса

С момента начала реформ в России прошло больше двадцати лет. Время немалое. Теперь можно подвести некоторые итоги и сделать выводы.

Прежде всего имеет смысл вспомнить, что потребность в «рынофикации» экономики в свое время мотивировалась именно необходимостью ликвидировать технологическое отставание СССР — России от развитых стран. Считалось, что «рынок» сделает это автоматически. Не сделал. Более того, если в 1990 году Россия была способна производить в значительных объемах высокотехнологичное оборудование, то в настоящее время она утратила эту способность. Утрачено и огромное количество технологий. Реформы по идее должны были повысить эффективность российской экономики. Произошло же нечто обратное. В реальном секторе она, несомненно, сильно понизилась. Признавая факт существования потребности в модернизации экономики России после 20 лет реформ, предпринятых именно с целью модернизации экономики, мы тем самым признаем, что реформы полностью провалились.

Реформы полностью провалились, поскольку российская экономика даже в предкризисном 2007 г. почти по всем позициям отнюдь не превысила уровень предкризисного 1990 года (таблица 1). А в 2010 году все еще положение в ней было не лучше, чем в 2007 году (выплавка стали — 66 млн тонн против 72 млн тонн, производство цемента 50 млн тонн против 60 млн тонн и т. д.). Общая закономерность такова: в 2007 году (а затем в 2010 году) к уровню 1990 года приблизились отрасли, производящие низкотехнологичную и отчасти среднетехнологичную продукцию, на которую значительный спрос предъявляет мировой рынок. Экономика России расщепилась на экономику внешнего рынка и экономику внутреннего рынка. Обнаружилась еще одна прискорбная закономерность: чем выше уровень приватизации отрасли или чем раньше отрасль вышла из-под государственной опеки, тем хуже обстоят в ней дела. Характерна в этом отношении ситуация в нефтедобывающей и газодобывающей промышленности. Первая из этих отраслей довольно рано была в основном приватизирована.

Вторая же, как известно, все еще работает под государственным контролем. В 2001 году, несмотря на то что цены на нефть после 1999 года стали быстро расти, было добыто всего лишь 348 млн тонн нефти против 516 млн тонн в 1990 году, а газа 581 млрд кубометров против 641 млрд кубометров. Падение производства в первом случае — 33%, во втором — 9%. А, согласно легенде о пользе приватизации, дело должно было бы обстоять наоборот. В дальнейшем нефтедобывающая промышленность всего лишь подтянулась к уровню 1990 года, но и то исключительно благодаря действию фактора запредельного роста мировых цен.

В ключевой отрасли промышленности, машиностроении, по состоянию которого обычно измеряют степень модернизированности и успешности экономики, дела откровенно плохи. Ныне в машиностроении работает только 3 млн человек, тогда как еще в 1992 году в одном оборонном комплексе было занято больше 4 млн человек («Красная звезда», 11.06.1992, с. 2). Налицо рекорд, заслуживающий занесения в Книгу Гиннесса. Впрочем, и в ряде других отраслей промышленности России есть такого рода рекорды. Так, в легкой промышленности России дела еще хуже, чем в машиностроении.

Немодернизируемая экономика сверхприбыли

Материальные издержки реформ, то есть, в сущности, затраты на реформы (аналог издержек производства), даже если не брать в расчет феномен ускоренного вымирания населения, огромны.

По состоянию на 2007 год ВВП России, согласно американским оценкам, считая по паритету покупательной способности рубля, составлял 2,5 трлн долларов. Это примерно верная оценка. Если исходить из официальных данных о динамике ВВП России и считать, что он в 2007 году был равным 2,5 трлн долларов, то суммарный недобор ВВП России за 20 лет реформ против уровня 1990 года, — примерно 12 трлн долларов, что сопоставимо с госдолгом США в 2007 году, а суммарный недобор потребительской компоненты ВВП, с услугами, конечно, — 7—8 трлн долларов. Каждому россиянину, если считать только по потребительской корзине, реформы обошлись примерно в 50 тыс. долларов. Все это при счете по паритету покупательной способности и в ценах 2007 года. Недешево обошлись реформы «дорогим россиянам».

Реформы не оправдали надежд не только потому, что в ходе их экономика России понесла чудовищные потери, но и прежде всего потому, что за 20 лет в России так и не создано эффективное рыночное хозяйство, хотя не только за 20 лет, а даже за пять лет это вполне можно сделать. Рыночный механизм в российском варианте после 20 лет реформ как инструмент развития экономики менее эффективен, чем тот же советско-российский вариант административно-командной системы управления экономикой. Но зато он весьма эффективен в качестве инструмента генерации долларовых миллионеров и миллиардеров. Из всех элементов рыночного хозяйства в стране есть в развитом варианте только те, без которых оно отлично может обойтись, — паразитическое приватизационное квазипредпринимательство, криминальный сектор и система вывоза капитала из страны. Нет ни эффективного фондового рынка, ни даже кредитной системы, способной эффективно обслуживать реальный сектор экономики, ни эффективного предпринимательского сообщества, а в машиностроении — и сколько-нибудь крупных компаний, способных конкурировать на мировом рынке.

Что же касается зависимости экономики России от нефтегазовой иглы, то она около 1990 года была втрое меньше, чем сегодня.

Созданная в России экономика — это экономика генерации сверхприбыли, как это отмечал еще покойный академик Дмитрий Семенович Львов. При такой норме прибыли, да еще при наличии приватизационной сверхприбыли никакая модернизация предпринимателям не нужна. Они и не занимаются модернизацией.

Чтобы сдвинуть с мертвой точки воз модернизации, нужна не компания по модернизации сознания (звучит, кстати, совершенно в духе времен «культурной революции» в Китае), а для начала повышение доли оплаты труда в ВВП и прекращение дешевых распродаж государственной собственности, создающих возможность получения грандиозных прибылей без всякой модернизации. И много чего еще. Например, использование противокоррупционных схем организации административных структур.

Много или мало государства в экономике России?

Наиболее распространенное среди российских рыночных фундаменталистов и их зарубежных (особенно американских) единомышленников объяснение дефектности российского «рынка» состоит в том, что экономика России якобы недостаточно рыночная, что она слишком этатизирована, что государство своими постоянными вмешательствами парализует работу рынка. Такого рода утверждение лишено каких бы то ни было рациональных оснований уже потому, что российская экономика в течение всего периода реформ (по крайней мере с 1992 года) являлась одной из наименее управляемых экономик в мире.

Экономика России была предоставлена сама себе. Будет расти — хорошо. Не будет расти — на то воля божья. Именно поэтому вплоть по 2007 год включительно экономика России как целое так и не вышла на уровень 1990 года, а в большинстве секторов экономики далеко не вышла на уровень 1990 года.

Но вот наступил момент истины в виде мирового кризиса, и что он показал, помимо того, что есть страны, подвластные кризису и кризису неподвластные? Он показал, что чувствительность России к мировому кризису, несмотря на наличие в ее распоряжении такого замечательного экспортного товара, как нефть и газ, гораздо выше, чем у развитых стран, не говоря уже о таких странах с сильно этатизированными экономиками, как Китай, Индия, Вьетнам, Иран. В самом деле, если, например, в Бразилии в 2009 году ВВП уменьшился на 0,2%, в США — на 2,6%, по миру в целом — на 0,6%, а в России — на 7,9%, то нельзя уклониться от вывода, что экономика России является одной из наименее управляемых и одной из наиболее плохо поддающихся управлению экономик, и говорить, что избыточная управляющая активность государства мешает в России работе рыночных сил, смешно.

В экономике РФ в 2004 году доля вместе взятых государственных и государственно-частных предприятий в общем объеме производства электроэнергетики составляла 58,6%, в общем объеме производства черной металлургии — 20,5%. Соответствующие показатели для вместе взятых чисто государственных предприятий и предприятий, контролируемых государством, будут ощутимо меньше. Нетрудно сопоставить.

В Рос сии мощности основательно приватизированной электроэнергетики растут черепашьими темпами. В Китае мощности практически нацело государственной электроэнергетики растут стремительными темпами, как это было и есть почти во всех странах с государственной электроэнергетикой. Игнорировать подобные факты невозможно. К сожалению, учитывая российские реалии (неэффективное предпринимательское сообщество, насыщенное криминальными элементами, насыщенная коррупционерами администрация, неспособная обслуживать реальный сектор кредитная система, неэффективный фондовый рынок), размеры государственного присутствия в экономике оказались гораздо ниже экономически целесообразного уровня.

Подмена модели

В основу реформирования экономики России с самого начала был положен тот посыл, что существует один-единственный тип подлинно рыночной экономики, который и должен быть незамедлительно в авральном порядке воспроизведен в российских условиях. Именно — тип высокоприватизированного и высоколиберализованного открытого рыночного хозяйства. Соответственно, какие бы то ни было меры для согласования режимов работы российского рынка и мирового рынка не должны предприниматься.

Фактически, однако, дело обстоит так, что модель рыночной экономики, которую российские рыночные фундаменталисты рекламировали как «рыночную истину» в последней инстанции и которую они в основном воспроизвели, известная как неолиберальная экономическая модель, — это новообразование, продукт своего рода «рыночной генной инженерии», сконструированный в конце 60-х — начале 70-х годов прошлого столетия для решения совершенно определенных задач. Именно увеличения в ВВП развитых стран доли 1—3% самых богатых людей примерно вдвое (что в США, где ее конструировали, и было проделано) и создания системных предпосылок для переформатирования мировой экономики из экономики, характеризующихся существенной степенью независимости рыночных модулей, в единое экономическое пространство, управляемое из одной точки. То есть в некий аналог экономики Британской Империи, в том виде, какой она имела в конце XIX века, или аналог современной экономики США. Вот в такую игру нас заставили играть. Впервые в соответствии с этой моделью была переформатирована экономика Великобритании в период премьерства Тэтчер, затем экономика США в период первого президентства Рейгана, затем — экономика остальных развитых стран, затем части развивающихся стран, причем этим последним, например Аргентине, она буквально навязывалась под дулом «финансового пистолета». А что же было до начала процесса переформатирования существовавших вне советского блока рыночных экономик в соответствии с неолиберальной моделью рыночного хозяйства? До того как начался этот процесс, в мировой экономике доминировал тип рыночной экономики, оптимизированной по критериям либерализованности и приватизированности для решения задачи развития и социального умиротворения (таблица 2). Соответственно, до 1980 года, а еще точнее — до 1985 года, типичная средняя рыночная экономика представляла собой тот или иной вариант регулируемого смешанного (государственно-частного) хозяйства, степень либерализованности и приватизированности которого определялась в соответствии с условиями обстановки. Любая экономика такого типа стоит на трех китах.

Первый «кит» — частный и государственный сектор не конкурируют, а дополняют друг друга. Есть вещи, которые при данных условиях лучше делает госсектор (и это действительно так). Есть вещи, которые при данных условиях лучше делает частный сектор. Если функциональные возможности частного сектора расширяются (что обычно имеет место по мере экономического развития), экономически сфера целесообразной деятельности госсектора сужается. Чем ниже эффективность предпринимательского сообщества, тем, при прочих равных условиях, больше экономически обосновано присутствие государства в экономике.

«Кит» второй. Поскольку рыночный механизм работает неидеально, экономически целесообразна компенсация государством дефицита эффективности рыночного механизма. Чем менее эффективен при данных условиях рыночный механизм, тем более активным должно быть государство в качестве регулятора экономических процессов. Во всех случаях государство должно тем или иным способом компенсировать дефицит способности рыночного механизма обеспечивать финансирование инвестиций в основные фонды экономики.

«Кит» третий. Характеристики протекающих в данном рыночном модуле процессов должны согласовываться с процессами, протекающими на мировом рынке (посредством тарифов, налогов, валютной политики и т. д.), что предполагает соответствующую активность государства по адаптации отечественной экономики к мировой.

Экономическое соревнование у СССР и советского блока выиграли именно экономики смешанного типа, а вовсе не либерализованные и приватизированные до предела экономики. Сейчас экономика смешанного типа уже в китайском варианте выигрывает экономическое соревнование у США и ЕС.

Параметры и пределы эффективности рынка

Эффективность рыночного механизма определяется огромным количеством параметров. Так, она напрямую зависит от эффективности предпринимательского сообщества, от эффективности обслуживающего экономику административного сообщества, от структуры системы хозяйственных субъектов и конкурентной эффективности более или менее крупных компаний, составляющих ядро любой экономики, от соответствия наличной массы «денег для сделок» потребностям экономики, от способности банковской системы кредитовать реальный сектор экономики, от эффективности системы законодательного обеспечения функционирования экономики и ряда других факторов.

Именно потому, что эффективность рыночного механизма определяется огромным количеством параметров, связь между вариациями параметров либерализованности и приватизированности, с одной стороны, и эффективности хозяйственного механизма — с другой, не имеет однозначного характера. А в России, приступая к реформам, вообразили, правда, не без подсказок из-за бугра, что эффективность рыночного механизма тем выше, чем выше степень либерализованности и приватизированности экономики. Игнорировали все. И вызванный избытком экономического либерализма мировой кризис 1929—1935 годов. И делиберализацию управления экономикой почти всех развитых стран в период этого кризиса и по его окончании. И последовавшие в большинстве стран с рыночными экономиками по окончании Второй мировой войны национализации, с тем чтобы радикально решить проблему инвестирования в капиталоемкие отрасли экономики. И опыт успешного экономического развития практически всех смешанных регулируемых экономик, пока они сохраняли свое системное качество, и в том числе экономик Великобритании, Франции, ФРГ, Италии, Японии, Индии, Турции, Южной Кореи, Тайваня.

Особенно серьезные последствия имело и имеет игнорирование зависимости эффективности рыночного хозяйства от эффективности обслуживающего его предпринимательского сообщества (относя сюда и выполняющих предпринимательские функции менеджеров). Судя по тому, что архитекторы российских реформ не обращают внимания на этот фактор и сегодня, считалось и считается, видимо, что он вообще не имеет значения. Между тем игнорировать фактор эффективности предпринимательского сообщества нельзя. Общее правило таково: чем ниже эффективность предпринимательского сообщества, тем выше его склонность к ориентации на инфляционные модели ценообразования (тем больше, соответственно, немонетарная компонента инфляционного роста цен), тем ниже склонность предпринимательского сообщества к инвестированию в основные фонды экономики вообще и в капиталоемкие проекты в частности, тем сильнее выражена избирательность этой склонности и тем ниже конкурентная эффективность как отдельных субъектов рынка, так и данной рыночной экономики в целом. Криминализированные предпринимательские сообщества всегда неэффективны. Не приходится удивляться, что в период младенчества нашего предпринимательского сообщества цены росли на сотни процентов в год, а капиталовложения в промышленность за пять лет (с 1990 по 1995 год) уменьшились в четыре раза, а за восемь лет, по 1998 год, в шесть раз. Как только отрасль переходила в руки «эффективных» частных инвесторов, так тут же, как правило, следовал обвал инвестиций. К 1995 году в большинство приватизированных предприятий практически перестали производить и амортизационные капиталовложения.

Сменить парадигму — вернуть управляемость

В силу перечисленных обстоятельств реализация программы шоковой терапии автоматически должна была вызвать в России экономическую катастрофу, даже если игнорировать такие «пустяки», как невозможность одномоментно создать на месте административно-командной экономики эффективную систему финансовых рынков, без чего успешная работа рыночной экономики в сильно либерализованном режиме в принципе невозможна. Создание госкорпораций отчасти повысило управляемость экономики России. Но в незначительной степени. Как показал мировой кризис, с управляемостью экономики России дела по-прежнему обстоят плохо.

На воздействия средствами бюджетной политики она реагирует весьма слабо, отчасти из-за феномена «распила бюджета». На обычные воздействия средствами кредитно-денежной политики она также не реагирует, да и не может должным образом реагировать из-за отсутствия эффективных финансовых рынков и эффективных предпринимателей.

Что же остается? Поскольку экономика России сверхлиберализована и государство связано по рукам и ногам, остается только так называемое ручное управление. Но оно по определению носит внесистемный характер.

Реально экономика России как целое находится в состоянии, не поддающемся управлению и, соответственно, не позволяющем ее модернизировать — без радикального изменения экономической парадигмы на началах перехода от стратегии максимизации степени либерализованности и приватизированности экономики к стратегии оптимизации степени либерализованности и приватизированности экономики в соответствии с наличными условиями. Как в Китае или как в послевоенной Западной Европе. С точки зрения «идеологов рынка» дело обстоит, конечно, иначе. Но с точки зрения практики оно обстоит именно так.

Александр Анисимов, главный научный сотрудник Центрального экономико-математического института РАН, д. э. н.