Немецкий эксперт полагает, что у России есть хорошие перспективы сотрудничества с ЕС.

Не секрет, что в отношениях России и Евросоюза, как экономических, так и политических, существует немало проблемных точек. Будущее этого диалога зависит от того, способны ли обе стороны честно обсуждать свои позиции, даже если они порой кажутся противоположными. О проблемах и перспективах сотрудничества России и Европы обозреватель «Однако» Маринэ Восканян побеседовала в Берлине с профессором доктором Эберхардом ШНАЙДЕРОМ, политологом, членом консультативного совета независимого Центра европейско-российского сотрудничества «ЕС — Россия» в Брюсселе.

Россия — ЕС: улица с двусторонним движением

Г-н Шнайдер, вы уже много лет являетесь экспертом по российско-европейским отношениям. Как вы видите прогресс этих отношений за годы, произошедшие с распада СССР, динамику и перспективы взаимодействия России и ЕС?

— Я бы хотел отметить сразу несколько проблемных точек в этих отношениях. Во-первых, мне кажется, что и России, и раньше СССР было сложно признать и понять саму идею Евросоюза. Действительно, ЕС — это новое явление в мире, такой формат, основанный на межгосударственных соглашениях, стал новым образованием в мировой геополитике. ЕС един, но при этом не является суверенным государством. И мы никогда не будем единым государством. Должен отметить, что сложности с восприятием идеи Евросоюза есть и у американцев.

Во-вторых, для России и других стран, смотрящих со стороны, сложно понять, какую роль в политике ЕС играет Брюссель, а какую сами государства — члены ЕС. Существует так много институтов — Еврокомиссия, Европарламент и так далее. Вся эта инфраструктура принимает решения и двигается очень медленно, почти незаметно. Это происходит шаг за шагом, 27 государств ЕС бесконечно все обсуждают, ищут компромисс, часто не могут между собой согласиться и порой действительно сами теряют терпение. Но по-другому быть не может.

В отношениях ЕС — Россия ЕС является довольно негибкой стороной. И России обычно это довольно трудно понять. В традиционном переговорном процессе у обеих сторон есть «коридор», в рамках которого возможны уступки. Но не в случае с ЕС. Переговорная позиция ЕС часто такая жесткая потому, что она является результатом договоренности 27 участников и ее нельзя просто так менять.

Тем не менее прогресс в области нашего сотрудничества налицо, и нам нужны дальнейшие новые соглашения о сотрудничестве ЕС и России, эволюция уже существующих договоренностей.

Что могло бы способствовать этому развитию, с вашей точки зрения?

— Я считаю, многие инициативы тормозит тот факт, что Россия не является членом ВТО. Вступив в ВТО, Россия имела бы определенные и понятные для нас стандарты во многих отраслях народного хозяйства. Это был бы тот фундамент, на котором мы могли бы усиливать экономическое сотрудничество.

В России отношение к вступлению в ВТО не столь однозначно. В результате такого членства, как вы понимаете, произойдет ухудшение положения ряда российских отраслей. Многие российские эксперты полагают, что здесь необходим крайне взвешенный и аккуратный подход, чтобы от вступления в ВТО не проиграли российские компании.

— Да, я знаю позицию критиков вступления России в ВТО. Мы видим, что позиция России здесь не всегда ясна. С одной стороны, и от Путина, и от Медведева есть постоянные подтверждения, что Россия хочет вступить в ВТО.

С другой стороны, Россия образовала Таможенный союз и обозначила приоритетным для себя это направление. Но я не считаю, что в вопросе с ВТО нужно оказывать на Россию давление и торопить события. Важнее, чтобы эта ситуация решалась максимально проработанно.

Видит ли Евросоюз Россию частью Европы?

— Это еще одна проблемная точка. Ваши лидеры, и Путин, и Медведев, неоднократно заявляли, что Россия — европейская страна. В то же время вы активно развиваете отношения с Азией. Как мне кажется, те люди в России, которые призывают к «переориентации» вашей страны на азиатское направление, такие «евразийцы» не хотят, чтобы Россия была европейской страной. Понятно, что со многими странами того региона вам легче строить отношения: так, ни Китай, ни другие азиатские страны не критикуют Россию, например, за несоблюдение прав человека, как это делает ЕС.

Я уверен, что Россия — это часть Европы. И мы должны показать России перспективы в Европе и в отношениях с ЕС. Да, вы не можете вступить в Евросоюз. Но возможна какая-то особая конструкция отношений ЕС и России. Это понимает и Берлин, и Еврокомиссия, но, конечно, есть ряд членов ЕС, у которых другая позиция.

Могу заметить, что ориентация на Европу является для России исторической традицией, насчитывающей уже не одно столетие. Это ориентация на европейскую культуру, науку, образование. В России живет множество народов, но вряд ли кто-то даже среди них всерьез считает ее азиатским государством. И даже не евразийским, как вы упомянули, — такая точка зрения существует, но ее разделяет не так много россиян. Скорее главенствующим является восприятие России как государства с особой культурой, и российские традиционалисты отстаивают именно это своеобразие, благодаря которому Россия и может быть интегративным мостом между Европой и Азией, тяготея при этом все же больше к Европе.

— Могу вам сказать, что многие политики и чиновники в органах ЕС тоже считают, что Россия — страна очень близкая Европе и Евросоюзу в самом широком смысле. Но официальная позиция ЕС зависит не от них, а от мнений стран — членов ЕС, и, как вы понимаете, среди них уже далеко не все разделяют идеи тесного сотрудничества и «родства» с Россией.

Какова в этом отношении позиция Германии как отдельного государства и видение российско-германских отношений?

— Безусловно, у Германии есть свои отношения с Россией, но вы должны иметь в виду, что сейчас 80% политических решений в Германии уже связано с позицией ЕС.

Из тех трудностей в отношениях ЕС и России, о которых мы говорили, следует и логика вашего руководства. Россия думает: ну что ж, если с ЕС целиком так сложно договориться, давайте посмотрим, может быть, у нас получится выстроить более продуктивные отношения с отдельными европейскими странами. Очевидно, что на первом месте здесь Германия — самое большое и экономически сильное государство ЕС, также перспективной является ось Москва — Париж, возможно, отдельное сотрудничество с Италией.

Отношения Москва — Берлин сегодня, как я думаю, — это лучшие из всех отношений России со странами ЕС, причем это взаимно. И немецкие компании, банки и концерны оказывают очень большое давление на наших политиков, поскольку хотят еще больше иметь возможностей для работы в России и им очень нужны максимально доверительные и партнерские отношения между нашими странами. Так, Германия является активным сторонником отмены визового режима с Россией, но вы понимаете, что это нельзя сделать без согласия всех стран шенгенской зоны.

Какими вы видите дальнейшие перспективы российско-германских отношений?

— Я уверен, что Германия может помочь России в процессе модернизации. Еще несколько лет назад министр иностранных дел Германии Франк-Вальтер Штайнмайер предложил России такое партнерство. Я был одним из тех экспертов, которые разрабатывали эту концепцию. Это партнерство должно быть не только экономическим и технологическим, а может распространяться на социальную и политическую сферу. Есть много наработок, которые могут быть полезны в России. Почему важно сотрудничество в таком широком спектре? Потому что мы понимаем модернизацию России как европеизацию. Эту концепцию мы предложили уже для всего ЕС Брюсселю, и она была принята. Евросоюз готов помогать России в модернизации в широком смысле.

Но эта улица с двухсторонним движением. Россия тоже должна помочь Евросоюзу с его модернизацией.

Какой опыт России, с вашей точки зрения, мог бы быть интересен Европе?

— Думаю, есть много вопросов, по которым у России есть определенный опыт, технологии в широком понимании, которые могут быть интересны ЕС. Хочу еще раз подчеркнуть, что восприятие взаимоотношений ЕС и России как некоего одностороннего движения ошибочно. Такое искажение происходит в европейских СМИ, которые видят, что ЕС делает и предлагает России, но не видят обратного процесса.

Энергобезопасность без взаимных угроз

Несмотря на декларации дружбы и сотрудничества, в вопросе энергобезопасности Россия все же не воспринимается как полностью надежный партнер. С чем это связано?

— Это взаимная зависимость. Так, Германия зависит в поставках газа от России только на 30%, но у России 80% газа идет в Европу. Россия хочет гарантий, что мы будем покупать этот газ и дальше, это важно для российского бюджета. Я уверен, что Россия совершила очень большую политическую и экономическую ошибку, когда первый раз «закрыла кран» в конфликте с Украиной. Насколько я понимаю, в Москве не ожидали такой реакции от Европы. Масштаб отключений газа позволил людям в Европе понять, до какой степени мы зависим от российского газа. Этот конфликт породил размышления у всех европейцев: если такое в принципе возможно, то надо защитить себя от подобного риска.

Российская сторона должна была нас предупредить заранее. Вот главные причины того, что активизировался вопрос диверсификации. Какие альтернативные варианты рассматривает Европа? Это увеличение поставок газа из Норвегии, до недавнего времени рассматривалась как серьезный резерв Ливия — кстати, именно русские предупреждали нас о том, что Ливия может оказаться очень нестабильным вариантом.

Кроме того, ваша ошибка в том, что вы продаете сырые газ и нефть, а не переработанные продукты. Смотрите, что делает Белоруссия: покупают по низкой цене газ у России, но у них хорошие нефте- и газоперерабатывающие мощности, и они продают в Европу уже переработанные продукты, что позволяет иметь серьезный доход для бюджета.

Ближний Восток, регион Закавказья, Северная Африка — все это территории, которые становятся все более нестабильными. Конечно, Россия может о чем-то не договориться с Украиной, но неужели это видится европейцам более опасной ситуацией, нежели революции или массовые беспорядки там, где проходят «альтернативные» газопроводы?

— Я думаю, что в решении этой дилеммы сыграет свою роль и третий параметр — сланцевый газ. Возможно, это вообще изменит всю мировую картину экспорта и импорта природного газа, хотя сегодня это еще дорогая и не очень распространенная технология.

Но, конечно, все эти взаимные угрозы — мы будем искать альтернативные пути поставок, а мы будем продавать газ не Европе, а Китаю, — все это крайне неприятно для всех.

Как вы знаете, необходимость уходить от сырьевой модели и развивать другие отрасли промышленности была недавно объявлена в программе новой индустриализации премьером Владимиром Путиным.

— Я уверен, что программу новой индустриализации в нынешних условиях Россия вряд ли сможет осуществить полностью самостоятельно. Вам обязательно понадобится партнерство с крупными европейскими компаниями.

Помимо России, ЕС активно развивает экономические отношения с Китаем. Но в то же время таких претензий к Китаю, как к России, у ЕС нет. С чем связаны такие «двойные стандарты»?

— Да, сегодня растет объем бизнеса с Китаем, растет интерес к Китаю, это миллиарды населения и хороший рынок. Внутренняя политика Китая здесь действительно не так сильно волнует Европу, хотя все же ЕС обращает внимание на проблемы в отношении прав человека и контроля за СМИ. Я согласен, что на многое, что мы критикуем в России, в Китае мы закрываем глаза. Но Китай далеко, это другая культура. И мы не ждем, что эта культура может быть похожей на нашу. Россия ближе к Европе, от нее выше ожидания, к ней больше требований, поскольку мы видим Россию страной, которая способна жить по европейским стандартам.

Нестабильность и многополярность

Сейчас в связи с событиями на Ближнем Востоке и в Северной Африке вокруг Европы возникает зона нестабильности. Как эти события влияют на Евросоюз?

— Я читаю лекции в центре для мигрантов. Еще несколько лет назад я разговаривал там с молодым человеком из Марокко и спросил его, какая главная проблема у них в стране. Он сказал: очень много молодежи, и у нее нет работы. Я ответил ему, что это ваша бомба замедленного действия. И мы действительно видим, что именно такая молодежь, образованная, но не имеющая работы, стала двигателем событий, например, в Тунисе.

Несомненно, это создает проблемы для ЕС. Нам надо помогать этим странам, где произошли такие события. Чтобы все эти люди смогли найти работу, необходимо что-то вроде плана Маршалла, потому что иначе все они приедут к нам, и будет так: раз в вашей стране уже нет диктатуры, то экономические причины по правилам ЕС — это не повод для разрешения остаться. Эти люди должны будут уехать. Все это проблемно с учетом того, что они уже будут здесь.

Мы видим, что в мире в целом нарастает нестабильность. Пусть к режимам в Тунисе, Египте или Ливии были определенные претензии, но это были предсказуемые в политическом отношении территории. Разве даже европейским компаниям и европейскому бизнесу не выгоднее работать там, где есть контроль государства, а не хаос?

— Я согласен с вами, что для экономического сотрудничества и европейских компаний стабильная политическая ситуация является крайне важной. Но я думаю, в указанных случаях это была иллюзорная стабильность. Нынешние события стали следствием нарастания внутренних проблем, особенно в отношении молодежи. Возможно, новые правительства смогут восстановить определенную стабильность в этих регионах.

Очевидно, что нынешняя ситуация, когда у одного мирового лидера нет противовеса, приводит к самым непредсказуемым последствиям. Как вы смотрите на перспективы многополярного мира? Какова роль ЕС как одного из полюсов такого мира и его отношения с другими полюсами?

— Многополярный мир уже существует, и США это уже поняли, что они одни не могут контролировать весь мир.

Для усиления своей роли в мире ЕС нужно решить ряд проблем. Сейчас мы имеем проблемы с евро, но это проблемы долгов отдельных стран ЕС, и на них сейчас оказывается серьезное давление, эти страны получат деньги, только если они проведут реформы и приведут свои экономики в соответствие требованиям ЕС. Определенная положительная динамика видна уже сейчас. Кроме того, слабостью ЕС во внешней политике является необходимость согласованного принятия единого решения всеми членами ЕС, что не всегда возможно. Помимо этого, у ЕС нет общей армии. Возможно, со временем развитие в этом направлении будет, но речь идет об очень отдаленной перспективе.

Многополярность — это хорошо. И я уверен, что и ЕС, и Россия, и Индия, и Китай будут важными полюсами будущего мира.

 

odnako.org

 

Является ли Россия частью Европы?

На самом деле дилемма «Россия и Европа» не изжита вовсе не Россией, а именно Западом. Европа построила свой рай на земле, но так и не избавилась от нигилизма к русской истории, неуверенности перед громадностью, потенциальной самодостаточностью России, а главное, перед ее вечно самостоятельным поиском универсального смысла бытия.

 

Является ли Россия частью Европы? Конечно. Россия и Европа были более всего едины дважды: изначально до Просвещения и в ХХ веке – в период коммунизма. И это не парадокс.

 

На чем зиждется общеевропейское единство, ведь мы почему-то не задумываемся о родстве с Востоком? Где впервые дана идея универсальных целей и ценностей личного и всеобщего бытия? В американской конституции? Нет, в христианском Откровении. Что прежде всех конституций объединяло немцев и сербов, французов, англичан и русских в одну цивилизацию? Опыт последнего столетия скорее разъединяет, как и природные условия и уровень быта. Но объединяют «Отче наш», Нагорная проповедь, – вот общий фундамент нашей культуры и истории. А в нем – отношение к земной жизни как испытанию для жизни вечной, в нем – свобода воли (христианская, а вовсе не либеральная категория), дарованная вместе со способностью различить добро и зло, а, значит, дать нравственную оценку своему свободному выбору. Прямо из христианства родилась и сама идея этического равенства людей, ибо впервые царь и раб были судимы по одним критериям в отличие от языческого «что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку».

 

Спор о первенстве в обладании христовой истины разделил Европу и Россию, но отнюдь не сделал их разными цивилизациями. Романо-германская и русская православная культура стали двумя опытами и дали разный ответ на главный вопрос христианской истории: преодоление искушения плоти хлебом и гордыни – властью. Разделил их вольтерьянский хохот. И на пороге ХХ века, когда персонажи Золя уже теснили героев Шиллера, когда Европа, по выражению К. Леонтьева, «сама в себе уничтожила все великое, изящное и святое», Россия не была частью цивилизации, что выросла из декартова рационализма, идейного багажа Французской революции и протестантской этики мотиваций к труду и богатству.

 

Революционная интеллигенция бросилась догонять. Россия опять по-иному выразила даже отступление от Бога: гетевский Фауст – воплощение скепсиса горделивого западного ума, не терпящего над собой никакого судии, а Иван Карамазов – дерзкий вызов Богу русской гордыни, не желающей терпеть попущение зла на земле. Демоны индивидуализма и бесы социальности – вот кто яростно столкнулся в ХХ веке, при этом равно унаследовав извечные западные фобии в отношении Православия и России, рядившиеся в разные одежды, но единые для папства и безбожника Вольтера, для маркиза А. де Кюстина и К. Маркса, для В.Ленина и для постсоветских западников – “царизм”, “русский империализм”, «филофейство», «византизм», варварство варягов.

 

Так дилемма «Россия и Европа» органично вошла в новую «великую схизму» эпохи постмодерна, в которой соперничали идеи опять из одного родового гнезда – на сей раз Просвещения. Коммунизму и либерализму – кузенам, детищам философии прогресса, равно свойственны универсализм, отождествление с вселенскими идеалами. Да и общность цели при разнице средств налицо: униформное глобальное сверхобщество на безрелигиозных безнациональных стандартах. «Идеологическая борьба» уподобилась религиозной войне католиков и протестантов, ибо применение западного коммунизма на русской православной почве сделало его в глазах Запада куда более опасной идеей, чем любой гипотетический коммунистический эксперимент на самом Западе (А.Тойнби).

 

Острота холодной войны была подстегнута восстановлением территории Российской империи и плебейской грубостью третьесословной liberte и пролетарской egalite. Техасские президенты и генсеки, воспитанные не на Моцарте, а на вестерне и на «Шурике», очень далеки от князя Меттерниха и князя Горчакова и вместо «la Russie se recueille» показывали «кузькину мать» и стиль Рэмбо. В остальном ни американское вторжение на Кубу, ни – советское в Венгрию и Чехословакию не явили ничего нового, но отождествление себя с морально-этическими канонами универсума делало соперника врагом света.

 

Что же сегодняшние Европа и Россия?

 

Грустно ощущать себя в Совете Европы единственной, еще знающей баллады Шиллера наизусть, и слушать истматовское доктринерство комических лордов про троцкистские «соединенные штаты Европы» и мира. Это ли не нигилистическая пародия на Европу Петра, которая возрастала и являла миру великие державы и культуру, когда вера, отечество, честь, долг, любовь были выше жизни. И каково же историческое чутье Пушкина, который «познал истину», «сделавшую его свободным» (Ин, 8, 32), и который почти двести лет назад опознал пустоту свободы внешней при утрате свободы внутренней: «Недорого ценю я многие права, от коих не одна кружится голова». Ныне “суверенным” в плену плоти и гордыни индивидам чужды декартовы “страсти души”, их удел – «гедонизм и нарциссизм». Кариес зубов и выбор пасты – вот что сегодня смысл жизни «демоса», слепо уверенного в своей мнимой «кратии», хотя за спиной охлоса судьбами мира вершит всесильная олигархия. Ее же родина там, где ниже налоги…

 

Поистине, русский интеллигент прошлого, околдованный улыбкой Джоконды и шекспировскими страстями, блеском картезианской логики и жаждой познания Гете и павший перед заклинанием “свободы, равенства и братства”, увидел бы в III Тысячелетии лишь кабалистические столбики Internet и всесилие банковского процента – вот подлинный хозяин “liberte”, крушитель цивилизаций и могильщик великой европейской культуры.

 

На фоне впечатляющих перспектив территориального роста Евросоюза «Старая» Европа утрачивает себя как исторический проект. Мир в сознании сегодняшнего европейца – не более, чем гигантское хозяйственное предприятие для удовлетворения плоти индивидов, напоминающих E из антиутопии О. Хаксли. Европейская конституция – скучнейший образчик творчества либерального «Госплана» – своим сугубым материализмом подтверждает сарказм философа К.Шмитта о единстве марксового и либерального экономического демонизма: «Картины мира промышленного предпринимателя и пролетария похожи как братья-близнецы – это тот же идеал, что у Ленина – «электрификация» всей земли. Спор между ними ведется только о методе».

 

В разделе «ценности» вообще не перечислены оные – лишь функциональные условия для них – только этим и являются «священные коровы» либерализма ХХI века – «права человека», «свобода» и «демократия». Вне ценностей они остаются лишь провозглашением кредо не иметь никакого нравственного целеполагания жизни и истории. Так для чего же Европе нужна Свобода? Чтобы «гнать перед собой врагов и грабить их имущество”, как определил высшее благо Чингисхан? Или, чтобы спастись «алчущим и жаждущим правды» (Нагорная проповедь)? Но в европейских институциях вольтерьянцы освистывают редких, готовых «быть изгнанными правды ради». Свобода совести ограничена исключительно правом объявлять порок и добродетель, добро и зло равночестными.

 

Ценностный нигилизм – и есть конец истории. Поэтому для Европы заканчивается эпоха культуры как порождения духа. Остается технократическая цивилизация. Это уже не метафизический «Рим» – незримый центр, где свершается всемирно-историческое, это Рим языческий с его паническим страхом перед физическим несовершенством, старением и смертью. Но такой Рим со всем его материальным превосходством – водопроводом, термами, Колизеем и Форумом – уже был сметен Аларихом вестготским. Сегодня технократия бессильна перед мигрантами вовсе не потому, что тех много и они иные, а потому, что у нее нет святынь – одни компьютеры и «права», которые мигранты заполнят своими святынями.

 

Что же Россия? Мир все еще ждет, что скажет страна Достоевского на вызовы XXI столетия. Между тем, идейные гуру перестройки прорыдали: «Рынок, PEPSI». Незамысловатость их «исторического» проекта объяснима: цель привычно материалистична, тезис о «переходе от тоталитаризма к демократии» – копия постулата научного коммунизма: «главное содержание нашей эпохи – переход от капитализма к социализму». Но кто же спорит о достоинствах рынка и необходимости демократии? Просто это всего лишь инструмент, а не историческая перспектива.

 

Хотя в 1917 году православие в России попытались без хохота распять и заковать в цепи, оковы рухнули, и оскудевший, но живой его дух высвободился. Вот и идет все еще в России – единственной во всей Европе – подлинно исторический спор, живем ли для того, чтобы есть, или едим, чтобы жить, и зачем живем… Пока это волнует, не будет конца истории. А будущее России – это будущее Европы. Но, похоже, Европа, как и во времена Пушкина, «в отношении России столь же невежественна, как неблагодарна».

 

Источник: сайт «Перспективы»