Одним из ключевых понятий в научной литературе по международным отношениям является «мягкая сила». Независимо от того, идет ли речь о потенциале влияния, имеющемся в распоряжении государств или о контекстуальных отношениях, в которых один из субъектов способен оказывать влияние на личность, интересы и поведение других субъектов посредством применения ненасильственных методов, консенсус заключается в том, что «мягкая сила» имеет своим источником привлекательность ценностей, политики и институтов одного из субъектов международной политики в глазах других.

Будь то позиционная, контекстная или относительная мягкая сила, она возникает из непреднамеренных действий на уровне государства или общества и действует снизу вверх. В отличие от острой силы, которую можно увидеть и измерить, мягкая сила нелегко поддается обнаружению и вычислению. В то время как острая сила целенаправленно используется государственной властью, мягкая сила – это нечто, существующее в воздухе, и в этом смысле она намного ближе к латентной, институциональной или структурной власти».

Так было прежде. А сейчас, когда мы быстро переходим в пост-коронавирусную эпоху, мягкая сила теряет свою былую невинность и все чаще входит в число инструментов из арсенала великих держав. Чем больше осознание того, что мягкую силу следует создавать и наращивать для достижения стратегических целей, тем ближе она становится к агрессивному доминированию. Я полагаю, что уже в ближайшие годы мягкая сила утратит свое прежнее значение и станет оружием в руках государств, особенно великих держав, которые станут использовать ее в геополитических играх.

В эпоху конкуренции великих держав мягкая сила не может оставаться таковой. Она неизбежно должна превратиться в острую силу. В то время как в основе мягкой силы находится привлекательность, острая сила подразумевает целенаправленное культивирование позитивного представления о себе, а также манипуляции и дезинформацию, направленные на внешнюю аудиторию.

Сама по себе попытка целенаправленно создать собственный позитивный образ не является чем-то заслуживающим порицания, но если вы делаете это с целью укрепить свои позиции в противостоянии с соперниками, и при этом мягкая сила прокладывает путь для манипуляций и дезинформации, грань между мягкой и острой силой размывается и мягкая сила все больше становится лишь предпоследней стадией превращения в свою противоположность. Когда она становится инструментом для использования в межгосударственной конкуренции, мягкая сила больше не может считаться таковой. Она перестает быть результатом добросовестных усилий в сфере «странового брендинга».

Я думаю, именно эту трансформацию мы все чаще наблюдаем в течение последнего десятилетия, и в ближайшие годы она лишь ускорится. Чтобы понять, как это происходит, достаточно рассмотреть, как Россия ведет политическую войну против либеральных демократий после крымского кризиса 2014 года. Между Россией и западными державами идет война, но эта война ведется скорее политическими, чем военными средствами. Наряду с продолжающимися гибридными войнами в Сирии, Ливии и других разоренных вооруженными конфликтами странах, растущее соперничество за влияние между Россией и либеральными демократиями разворачивается по большей части в политической, а не военной сфере.

Оказание поддержки пророссийским партиям и политическим движениям в Европе и Соединенных Штатах, содействие формированию позитивного образа России и ее политики за счет использования всех доступных медийных платформ, а также проведение дезинформационных кампаний с целью запятнать имидж Запада во всем мире – все это примеры того, как острая сила занимает все большее место в государственной политике России.

Усилия по формированию альтернативных истин и оспаривание традиционного понимания социальных реалий также являются проявлениями острой силы. По мере того как универсализм уступает место релятивизму, а политика глобализации все чаще сменяется в последние годы политикой протекционизма и национализма, соперничество за доминирование и пропагандистские войны между странами неизбежны. Несомненно, этому процессу способствует и переход от однополярности во главе с Соединенными Штатами к многополярному мировому порядку.

Я придерживаюсь мнения, что этот процесс ускорится в пост-коронавирусную эпоху. Конкуренция между Соединенными Штатами и Китаем усилится, и результаты этого нарастающего соперничества во многом будут зависеть от того, сколько сторонников привлекут на свою сторону обе державы в ближайшие годы. Они уже сегодня ведут ожесточенную пропагандистскую войну, темой которой является успешность мер, принятых Пекином и Вашингтоном для победы над пандемией.

Печальная правда заключается в том, что ни у кого из нас нет возможности проверить подлинность интерпретаций, которые правительства обеих стран распространяют по всему миру. Должны ли мы считать коронавирус китайским, как того хотел бы американский президент Дональд Трамп? Помогает ли Китай на самом деле другим странам победить этот вирус как добропорядочный сосед по планете, или китайская тайная дипломатия и финансовая помощь имеют целью спасение имиджа страны, пострадавшего в первые дни пандемии коронавируса? Какая модель государственного управления, китайская или американская, работает более эффективно? Как насчет Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ)? На самом ли деле она превратилась в Китайскую организацию здравоохранения, как хотели бы заставить нас всех думать недоброжелатели Китая? Или, напротив, растущий вклад Китая в глобальное управление, особенно в области усилий по борьбе с эпидемиями – именно то, что нам нужно, поскольку Америка при Трампе отрекается от своего статуса глобального лидера и с каждым днем становится все более замкнутой на своих собственных проблемах?

Как ученого и специалиста по международным отношениям, меня поражает, что с каждым днем становится все труднее объективно оценить степень законности претензий того или иного участника конкурентной борьбы и степень правдивости его утверждений. Объективность становится все более спорной. Многополярность мира также усугубляет эту проблему. Дело в том, что по мере того как материальная сила распределяется среди многих субъектов, число альтернативных истин также увеличивается. В такой среде становится все труднее отличить мягкую силу от острой. Поскольку мягкая сила привлекательности считается более важным фактором, определяющим конечный результат соперничества за влияние во всем мире, многие субъекты все чаще будут видеть в ней лишь инструмент, промежуточный этап на пути к подчинению и манипулированию окружающими.