Из всех свидетелей, выступавших прошлой осенью на слушаниях по импичменту в Палате представителей, самое трогательное заявление сделал подполковник Александр Виндман (Alexander Vindman) из Совета национальной безопасности. Он начал свои показания со слов благодарности и утешения в адрес своего отца, который привез свою семью в США ради «спасения от авторитарного притеснения» в Советском Союзе.

«Моего простого появления, как здесь сегодня, во многих странах мира не допустили бы. В России мое выражение обеспокоенности с соблюдением субординации в служебном порядке по частным каналам имело бы серьезные последствия личного и профессионального характера, а публичное выступление с показаниями, имеющими отношение к президенту, несомненно, стоило бы мне жизни.

«Я благодарен своему отцу за совершенный 40 лет назад смелый поступок, вселивший надежду, и за честь быть гражданином и государственным служащим США, страны, в которой я могу жить, не опасаясь за свою безопасность и безопасность моей семьи. Папа, то, что я нахожусь сегодня в Капитолии США и выступаю перед нашими избранными специалистами, является доказательством того, что 40 лет назад ты принял правильное решение покинуть Советский Союз и приехать сюда, в Соединенные Штаты Америки, в поисках лучшей жизни для нашей семьи. Не переживай. Если я скажу правду, со мной все будет в порядке».

Неужели подполковник Виндман ошибался и неверно воспринимал свою вторую родину?

После вызова в качестве свидетеля и дачи показаний под присягой о «неподобающем» телефонном разговоре президента Трампа с украинским президентом Владимиром Зеленским в адрес Виндмана начали поступать настолько настораживающие угрозы физической расправы, что армия и местная полиция были вынуждены позаботиться о его безопасности. Военные чиновники рассматривали возможность переезда его семьи в безопасное место на военную базу. А на прошлой неделе, после того как Трампа оправдали на слушаниях по его импичменту, разгневанный президент приказал уволить Виндмана из Белого дома, а затем пригрозил ему (в «Твиттере») дисциплинарным взысканием, не указав, каким именно. Это происходило в рамках разворачивающейся кампании «возмездия» со стороны аппарата Трампа против свидетелей, участвовавших в слушаниях по импичменту, и других независимых в своих суждениях госчиновников.

США — это, конечно же, не Советский Союз, и с уверенностью можно сказать, что Виндман никогда и не считал, что это одно и то же. Кроме того, некорректные сравнения президентства Трампа с различными формами авторитаризма (фашизмом, нацизмом, диктатурами в странах третьего мира) настолько распространены, что они утратили свою остроту. Поэтому важно признать, что хотя американская конституционная система находится под огромным давлением со стороны республиканцев, которых раздражают предусмотренные этой системой неприятные ограничения их власти, эти ограничения еще не нарушены.

 

Тем не менее, тот, кто жил в Москве с 1975 по 1979 год, в мотивации и импульсивных действиях Трампа и его сторонников-республиканцев ощущает тошнотворный привкус чего-то уже знакомого. Существует определенный тип политического деятеля, будь то советского или американского, который не выносит инакомыслия и полемики, который отвергает факты и истину, который смотрит на все действия людей сквозь призму личной или идеологической лояльности, и чьи ценности простираются не дальше сиюминутной победы и расширения власти. По мнению таких людей, те, кто говорит правду — это «враги народа», если цитировать Сталина и Трампа. Такие люди считают, что политические разногласия — это война, в которой аргументов и контраргументов недостаточно: оппонентов надо уничтожать с помощью клеветы, пропаганды и возмездия.

 

У этих деятелей нет сдерживающего начала. Они используют любое оружие, которое допускает система.

В постсталинской советской системе, которую я наблюдал, для тех, кого подозревали в неуважении к политическому строю, предусматривались разные наказания — от мягких до суровых: формальное порицание со стороны коллег, отказ в продвижении по службе, запрет на желанную поездку за границу, увольнение с работы, отключение телефона и даже тюремное заключение или ссылка в Сибирь, если политическое инакомыслие было постоянным и выражалось публично. Для того чтобы занимать определенные должности — журналиста, преподавателя истории, директора завода, главврача и тому подобное — требовалось быть членом коммунистической партии, в которую принимали не всех — кандидаты должны были доказать свою политическую благонадежность.

В США республиканцы при Трампе (а раньше — при Джордже Буше-младшем) навязали свой собственный политический догматизм, проверяя благонадежность кандидатов на правительственные должности в Министерстве юстиции и других ведомствах, которые, по идее, не являются политическими. Как я писал в последней главе книги «Права народа» (The Rights of the People), «кандидатам от администрации Буша задавали идеологизированные вопросы: „Что есть такого в Джордже Буше, что вызывает у вас желание служить ему?", „Расскажите нам о своей политической философии", независимо от того, являетесь ли вы „консерватором в сфере социальной политики, консерватором в финансовой сфере, [или] республиканцем в сфере обеспечения законности и порядка"». Некоторых сотрудников федеральных правоохранительных органов расспрашивали об их отношении к абортам, о том, как они голосовали, и о том, кто из судей Верховного суда им больше нравится. И все это не имело никакого отношения к их работе. Членство в консервативном Обществе федералистов имело почти такое же принципиальное значение для получения работы в Министерстве юстиции в Вашингтоне, как членство в коммунистической партии в Москве.

Так что импульсивное влечение к идеологической чистоте началось не с администрации Трампа. Как и пренебрежительное отношение к верховенству закона. Советская власть создавала видимость законности процедур для суда над диссидентами в условиях крайне политизированной судебной системы. Американские власти после терактов 11 сентября устраивали «спектакли», приводя юридические обоснования, чтобы разрешить пытки, необоснованную слежку и тюремное заключение без постановления суда. Республиканцы, особенно при Трампе, выполняют определенную задачу — политизировать федеральные суды, и Трамп глумится над их независимостью. У советских политиков и республиканцев одна и та же цель: обеспечить работу государственного аппарата.

Одно из различий между Москвой и Вашингтоном состоит в том, что советские лидеры были осторожными и закрытыми, а Трамп бестактен и откровенен. Он не скрывал своего желания арестовать своих противников: осведомителя по Украине за «измену», Виндмана за «невыполнение распоряжений», Хиллари Клинтон — практически за все подряд. Это грубое очернительство еще не превратилось в судебные нападки, но что будет, если его переизберут на второй срок? Он постепенно убирает из Белого дома и Министерства юстиции чиновников, являющихся приверженцами принципов конституционного права и разделения властей. Собирая коллекцию обожающих его подхалимов, он превращает свое ближнее окружение в концентрированный токсин.

Трамп стал самым «заметным» среди президентов в том, что касается резкой критики судей, препятствования расследованию (см. доклад Мюллера) и вмешательства в работу прокуроров. Как, например, на этой неделе, когда он добился от Министерства юстиции отмены для своего друга Роджера Стоуна (Roger Stone) своей же рекомендации по вынесению суровых приговоров. Советские власти часто выносили приговоры за закрытыми дверями, пользуясь тем, что русские язвительно называли «телефонным правом» — телефонным разговором между судьей и функционером коммунистической партии. В отличие от этого, американский судья по делу Стоуна, Эми Берман Джексон (Amy Berman Jackson), назначенная Обамой, может позволить себе быть независимой. Ей не нужно было ни перед кем заискивать, поскольку она весьма немолода (65 лет), чтобы претендовать на место в суде более высокой инстанции.

Манипулируют не только законом, но и историей. Советские архивы были закрыты и засекречены, а описание истории было искажено, чтобы скрыть злодеяния и чтобы она соответствовала существовавшей идеологии. Администрация Трампа нарушает федеральный закон, уничтожая документы, которые должны быть сданы в Национальный архив. Так что американские архивы теперь будут неполными, что повредит работе историков. Однако, в отличие от централизованного Советского Союза, плюрализм Америки предполагает сохранение различных центров власти, чтобы никто не мог единолично диктовать, что гражданам следует знать о прошлом своей страны.

В некоторых отношениях уроки истории, кажется, действуют в обратном направлении — по крайней мере, для этого московского «стреляного воробья». Обычно считается, что история оказывает влияние на настоящее, позволяет понять текущие события в контексте того, что было раньше. Теперь же настоящее оказывает влияние на прошлое, поскольку эра Трампа позволяет понять мотивы авторитарных лидеров в Советском Союзе и в других странах.

Раньше бытовало мнение, согласно которому в основе симпатии русских к такому авторитарному лидеру, как Сталин (а теперь Путин) и способности советских граждан поддаваться манипуляциями в виде мифов, лжи и несправедливости лежит давняя русская культура — от царской эпохи до эпохи коммунистической. Но в американской культуре такой традиции нет. Глядя на нынешнее преклонение республиканцев перед Трампом, культ личности которого был бы почти так же опасен, как культ Сталина, если бы США не были конституционной демократией, мы, вероятно, наблюдаем у человечества более универсальные черты, чем считалось раньше.

В эпоху либерализации при Михаиле Горбачеве я услышал в Кремле такой анекдот:

Первый член парламента: «Нам нужна демократия, подобная шведской».

Второй член парламента: «Здесь это никогда не сработает»

Первый член парламента: «Это почему же?».

Второй член парламента: «У нас недостаточно шведов».

Раньше я думал, что вместо «шведов» можно было бы сказать «американцев». Теперь я уже не так уверен.