О политической модели выборов 18 марта, ее причинах и следствиях рассуждает в интервью «Эксперт online» политолог Алексей Зудин. В каких именно чертах развитие России, будучи оригинальным, повторяет сегодня траектории ряда успешных стран мира, почему необходимо скрывать свои конкурентные преимущества, в чем был корень некоторых наших ошибок в XX веке и к какой именно цели мы начали движение
Новый политический союз Владимира Путина
— Я бы хотел начать с важного момента, на который мало обращают внимание на фоне сокрушительной победы Владимира Путина. В 18-м году Владимир Путин подтвердил свою репутацию совершенно уникального политического лидера. Обычно, по мере пребывания у власти любого лидера в любой стране происходит неизбежное сокращение поддержки. Люди устают и даже если есть успехи, то сказывается фактор морального износа. В нашем нынешнем случае это универсальная закономерность абсолютно не работает. Путин по мере пребывания у власти лишь наращивал авторитет и в российском обществе, и в элитах. Это первый и самый главный тезис, с которого следует начинать обсуждение итогов избирательной кампании 2018 года. Второй тезис: выборы показали, что посткрымский консенсус это реальная политическая величина. Мы с 14-го по 18-й год очень часто слышали от комментаторов, от социологов, в том числе очень уважаемых и авторитетных, что данный консенсус это эмоции, и что в дуэли между телевизором и холодильником победит холодильник. И была явная тенденция вынести посткрымский консенсус за скобки российской политики, как уходящий.
При этом, та высокая поддержка президента с 14-года, о которой всем было известно, объясняет Алексей Зудин, была рейтинговой поддержкой, а она качественно отличается от электоральных показателей. Выборы показали, что Путину удалось конвертировать рейтинг в реальные электоральные показатели. На выборах удалась преимущественная мобилизация путинского электората, кандидата услышали и старые, и новые сторонники и произошло расширение путинского большинства уже в электоральном смысле.
— Ярким знаком этого расширения стало то, — продолжает политолог, — что Владимир Путин вернул себе обе столицы. Здесь можно говорить об электоральном реванше, но точнее было бы — о новом порыве. Средний класс на выборах 18-го года своим поведением у избирательных урн показал, что увидел перспективу в образе будущего, который показал Пути. И можно также говорить о новом политическом союзе Владимира Путина с молодежью и городами. Далее. Получил дальнейшее подтверждение тренд в развитии политической системы России, который выразить в виде формулы: безусловный фаворит плюс нишевые политические величины.
Плебисцитарно-конкурентные
— Мы и на президентских, и на парламентских выборах видим, что архитектура этих выборов выстраивается по единой логике. При этом, выборы 18-го года по типу можно оценить как плебисцитарно-конкурентные, и они, как и предыдущие выборы показывают, что плебисцитарность совершенно не исключает предвыборную конкуренцию и интригу. Вряд ли кто-нибудь будет утверждать, что не было конкурентной ситуации для Грудинина, или что не было ее для Жириновского и Собчак. Эти все кандидаты «второй лиги», безусловно, находились в конкурентной ситуации и реально боролись за свои показатели. Точно также за свои показатели боролись и кандидаты «третьей лиги», те, которые получили в районе одного процента или меньше того. И конечно же, конкурентная ситуация была абсолютно реальной и для безусловного фаворита президентских выборов, который был просто обречен на соревнование с собственными результатами на президентских выборах 12-го года. Поэтому разговоры о том, что президентские выборы с победителем, который был, в общем-то. ясен и до выборов, лишены мотивации и интриги для избирателей, эти комментарии беспочвенны и бессодержательны.
Предвыборная программа Владимира Путина, говорит Зудин, оказалась всеобъемлющей и поглотила программы соперников. Им оставалось заниматься, во-многом, лишь конкретизацией программы политического фаворита, при всех разночтениях с ней. Впрочем, это обстоятельство создает основы для поствыборной консолидации всех конструктивных политических сил. О ней победитель сразу заговорил после окончания голосования в воскресенье. При этом Алексей Зудин отмечает «сильнейший кризис оппозиционного лагеря» и в левой, и в правой частях.
А еще на этих выборах, замечает политолог, совместились две традиции. Восстанавливаемая — советская, когда голосуют семьями, когда выборы это и гражданский долг, и голосование «за страну» — встретилась с новой традицией, проявившейся в частности в карнавальной стилистике: люди приходили в театрализованных костюмах, прилетали на дельтаплане.
Но — что дальше?
— Созданы политические предпосылки для суверенного развития и окончательного превращения нашей страны в самостоятельный центр меняющегося миропорядка. И главным для понимания особенностей этой траектории суверенного развития являются обе характеристики: и суверенитет, и развитие. Обе важны для решения национальных задач. Владимир Путин это уже подтвердил: им было сказано, и сказано внятно, что главной в новом президентском сроке станет внутренняя повестка. И здесь на мой взгляд важно вспомнить те акценты, и тот порядок, в котором Владимир Путин в своем послании перечислил приоритетные задачи. Основное внимание закономерно привлекла демонстрация новейших образцов российского вооружения. Но в первую-то очередь было сказано о социальном развитии. И логика послания говорила о том, что все остальные задачи при всей их важности, включая и решение оборонных задач, и развитие экономики, будут так или иначе подчинены решению социальных задач и повышению качества жизни российских граждан.
— Путин говорил о необходимости рывка. Но столкновения с бюрократией или с монополистами часто отбивают и всякое желание что-то делать, и саму эту возможность. Не погасит ли такая проза жизни ту мобилизацию, которая явно произошла перед выборами и которую можно было использовать и для этого рывка?
— Да, исключительно важен тезис о прорывной модели развития, который прозвучал в послании президента Федеральному собранию. И логика прорыва безусловно предполагает мобилизацию, и политическую, и по широкому фронту, и совместное участие государства и гражданского общества в решении национальных задач.
Инструменты для этого, полагает Алексей Зудин. таковы. ОНФ — раз. Два — на местах идет обновление общественных палат. При всем несколько снисходительном отношении к этим институтам ОНФ, своими предшествующими действиями, по мнению политолога, его уже преодолел, теперь то же предстоит сделать общественным палатам. Три — будет повышаться число и влияние гражданских активистов. Для прорывного развития нужны компетенции активных людей: это свобода и способность к творчеству, к порождению нового.
— Но могут ли и должны ли при этом возникнуть новые институты?
— Ключевую роль будут играть институты низового участия: референдумы, гражданские инициативы, и различные формы прямой и электронной демократии, в том числе те, которые предстоит еще изобрести. Но фундамент этого низовой, это гражданская активность, связанная с решением практических вопросов.
— А можно ли сказать, какова будет идеология нового президентского срока Путина? При том, что политика у нас внеидеологична и формулируется больше в терминах решения хозяйственных задач.
— Естественной идеологией для прорывного развития является патриотизм, понимаемый как признание России высшей ценностью. А это предполагает безусловное признание ценности российских граждан. Суверенитет, развитие и качество жизни, такова суть современной патриотической платформы.
Переход к самостоятельному целеполаганию
— Нет ли тут конфликта? 30 лет назад мы начинали двигаться, что называется, по пути реформ, преимущественно под лозунгами вхождения в западное общество, принятия западных ценностей. Но где-то произошел поворот и теперь мы живем уже в других идеологемах?
— Я бы сказал даже больше, сильнее и больнее. Трагедия России в XX веке во многом определялась тем, что каждый новый уровень в развитии страны мы начинали с заимствованными идеями. И каждый раз, постепенно, в различной форме, ценой исключительно больших утрат приходило понимание, что полноценное развитие возможно только на основе самостоятельного целеполагания. Это произошло в 1917-м, это произошло и в 1991-м. Каждый раз идеологическая повестка была заимствованной. Задача перехода России на нетравматический, неразрушительный путь развития во многом определяется нашей способностью поставить это развитие на фундамент самостоятельного целеполагания, которое определяется рефлексией над прошлым опытом и теми задачами, которые стоят перед страной. И что самое главное, Россия теперь обладает всеми необходимыми ресурсами для движения на такой основе. Мы накопили общий большой, очень драматический и абсолютно реальный опыт развития в XX веке. У нас есть исключительно богатая историческая традиция. Есть очень богатые интеллектуальные и культурные ресурсы. Решение задачи выхода на такое развитие это реальный вызов и для российского политического класса, и для интеллектуальных элит. Наличие культурных ресурсов, научных ресурсов позволяют предположить, что мы с этой задачей справимся. Собственно говоря, мы с ней стали справляться в последние 18 лет.
Наряду с прорывом, говорит Алексей Зудин, задача начавшегося президентского срока — сделать развития именно по такой модели необратимой. Учеба у других необходима, но свои задачи мы обязаны формулировать сами и сами определять стратегии их решения. Тем самым надо пройти тест на взрослость, политическую и цивилизационную.
На вопрос, на каких мыслителей следует опираться в самостоятельном целеполагании, если смотреть на него с точки зрения политической философии, он отвечает, что это прежде всего те фигуры начала ХХ века, которые пережили увлечение марксизмом и творчески отвергли его. Это целое созвездие имен, можно назвать конечно Бердяева, нужно упомянуть и евразийцев, но «приговаривать» себя к определенным именам и группам именно того круга тоже стоит. Нужно смотреть шире и опереться, в том числе, на достижения мысли советского периода.
— А в современности?
— Переход на траекторию суверенного развития предполагает важную и самостоятельную роль российских аналитических центров, но только тех из них, которые отнесутся к модели суверенного развития всерьез. А не — имитационным образом.
— Как не брезгуют идеологией суверенного развития и, например, американские аналитические центры?
— Американские аналитические центры, при всей их увлеченности глобализацией, как раз и являются проводниками этой идеологии суверенного развития, не называя его по имени. Я рискну в этом контексте сказать больше: известна и исключительно важна в развитии такая вещь, как конкурентное преимущество. Известно также, что оно является исключительно ценным активом и этот ценный актив его носители не склонны афишировать. Наоборот, они склонны его скрывать. Возможно, поэтому реальный патриотизм американских аналитических центров никогда и не афишируется. На переднем плане глобализация, либерализм и демократия в американском понимании. А реальным содержанием является американская гегемония, продвижение американских интересов. В Соединенных Штатах, безусловно, существует разница между патриотами в стиле Трампа, с одной стороны, и сторонниками американского мира в версии глобализации, и между ними есть важные противоречия. Но аналитические центры, по-своему и по-разному, все проводят линию патриотизма, так, как они ее понимают. Но, очень часто, не называя вещи своими именами. Это и есть сохранение конкурентных преимуществ и использование скрытого потенциала, которое приобретает особую актуальность в условиях открытого мира.
— Может быть, тут уместно вернуться к теме выборов, приняв во внимание характер вызовов и предположив такую вещь, как переход от внутренней конкуренции к внешней конкуренции? Которая предполагает, что для стран, находящихся в определенной ситуации, важнее обеспечит не внутреннюю соревновательность, а свою сплоченность в соревновании с международными акторами?
— Есть такой момент, но я бы хотел обратить внимание, что нам следует выстроить такой формат, который бы обеспечивал внешнюю соревновательность не за счет подавления внутренней соревновательности, а за счет подчинения внутренней соревновательности успехам во внешней конкуренции. И, возвращаясь к императиву сохранения конкурентных преимуществ в открытом глобальном мире, нужно сказать, что это сохранение предполагает ставку на уникальное. На то, что скопировать нельзя по определению. А скопировать нельзя две вещи: географическое положение и историческую традицию. «Не надо бороться с тропой» — услышал я как-то от Виталия Найшуля — а надо научиться ее использовать.
Западные хитрости
— А модель, при которой общество выдвигает консолидирующую фигуру, получающую свою легитимацию на плебисцитарно-конкурентных выборах, про эту модель можно сказать, что она вполне демократична и альтернативна той модели выборов, которую мы привыкли видеть в западных странах, где, как правило, есть два кандидата, которые конкурируют между собой с шансами примерно 50 на 50?
— Я именно это имел в виду и очень рад, что услышан. При этом нужно понимать, что мы здесь никаких велосипедов не изобретаем. И в политической истории Запада можно обнаружить большие куски времени, когда именно такая модель и бралась на вооружение. Например, Де Голль и его период. Эта модель связана с таким историческим феноменом, на Западе и не только, как «государство развития». Тогда элиты сталкивались с решением сложных национальных задач и происходила долговременная консолидация элит. Дальше решалось по-разному. Либо это была консолидация вокруг конкретного лидера и когда он уходил, консолидация нарушалась, либо это была более долговременная консолидация вокруг доминирующей партии. Не только, скажем, в Японии, которая может ходить под подозрением, что там было слишком много консолидации, я имею в виду в 50-е — 60-е годы, и слишком мало демократии. А в Швеции-то что происходило?
— Социал-демократы у власти почти что век.
— Совершенно верно. И хитрые западные политические классификации разделили на отдельные кусочки Францию, Японию, Швецию. Чтобы не происходило восприятия этого феномена как целостного. И все же я с удовольствием наблюдал в научной литературе, не часто, но иногда, что Швеция квалифицируется как особая разновидность государства развития. И слава Богу, задним числом, в научной литературе признается, что Японию и Францию можно относить к одному типу — государства развития. Так что, плебисцитарно-конкурентная модель для нас является, судя по всему, оптимальной, мы решаем свои собственные задачи, самое главное это не подавлять соревновательность внутри страны, при всем том, что президентские выборы на обозримое будущее должны быть плебисцитарными, но с конкурентной составляющей. Все другие люди, в других странах, в аналогичных обстоятельствах использовали именно этот рецепт.