ОКО ПЛАНЕТЫ > Первая полоса > Приручить вертикаль. Карта сообществ. На стороне неудобных контрагентов. Мнение
Приручить вертикаль. Карта сообществ. На стороне неудобных контрагентов. Мнение25-06-2017, 07:24. Разместил: Редакция ОКО ПЛАНЕТЫ |
Приручить вертикаль
Виталий Лейбин,
Ольга Тимофеева-Глазунова,
Наталья Малыхина,
Вера Петухова,
Татьяна Струкова,
Мария Антонова,
Регина Поливан,
Наталья Наумова
2017
С начала этого года произошло несколько событий, говорящих о том, что государство всерьез заинтересовано в участии общества в делах государства. Вступил в силу закон (ФЗ № 287), разрешающий делегировать НКО исполнение некоторых публичных услуг; упрощен порядок получения и увеличен бюджет президентских грантов для НКО (до 4,3 млрд рублей), обновлен состав Общественной палаты, руководство которой (см. интервью на стр. 12) планирует интенсифицировать диалог чиновников и граждан. Может ли это всерьез улучшить управление в стране и нормализовать отношения чиновников и активных граждан? Отношения государства с общественными организациями и активными гражданами противоречивы. С одной стороны, как минимум со времени принятия закона об иностранных агентах в 2012 году власти всех уровней демонстрируют подозрительное отношение к старейшим организациям гражданского общества, получающим иностранные гранты и выступающим с резкой критикой чиновников. Пострадали и совсем аполитичные НКО, лишившись иностранных грантов из-за того, что зарубежных доноров стало значительно меньше, и из-за опасения попасть в реестр иностранных агентов. С другой стороны, государство пытается заместить исход иностранных грантодателей своими грантами и субсидиями. Это имеет как политический, так и управленческий смысл. С точки зрения политики, если активные граждане не вовлечены в дела страны, в позитивную работу, то действенный и самый простой путь общественной активности для них — протест. Но еще более важно другое: в стране, где большинство граждан имеют высшее образование и независимый критичный взгляд на мир, эффективно управлять только административными мерами невозможно. Британский социолог и политический деятель Джулиан Ле Гранд выделяет четыре механизма управления: вертикально-административное, управление посредством доверия профессионалам, управление с опорой на общественное мнение и оценку гражданами качества госуслуг и управление с помощью выбора и конкуренции. В разных ситуациях бывают полезными различные сочетания этих подходов, но у нас традиционно сильнее административный с обилием бюрократических бумаг (уничтожающих и доверие, и конкуренцию), который редко реагирует на общественное мнение. До революции в управлении страной еще далеко, но одну из попыток его улучшить, сделать государство ближе гражданам мы сейчас и наблюдем. Проблема управления— Мы в самом начале пути, — говорит Елена Альшанская, глава организации «Волонтеры в помощь детям-сиротам». — Не думаю, что произойдет революция и все социальные функции станет выполнять НКО в один момент. Но даже просто равное положение таких организаций с государственным сектором позволит человеку выбирать, к кому обратиться. — Государство — большой и неповоротливый механизм. Для каких-то функций оно, возможно, исключительно хорошо, но для тонкой работы не годится, — считает Светлана Казачинская, инициатор проекта «Свободный уличный книгообмен» в Благовещенске. — Не всегда же строчить, как на швейной машинке, — иногда нужно и крестиком вышивать. — Я ратовала бы за то, чтобы отдать все что возможно некоммерческим организациям, — говорит Светлана Баженова, руководитель ресурсного центра для социально ориентированных НКО Приморья. — На мой взгляд, необходим более высокий темп передачи социальных функций. Даже на данном этапе существуют организации, которые работают более эффективно, чем госсектор. Конечно, невозможно передать все и сразу. Оказывать соцуслуги многие организации могут уже сейчас, но в силу ограничений они не могут встать в реестр организаций, и весь процесс тормозится. — Нас спрашивают о том, почему мы не входим в реестр поставщиков социальных услуг, — рассказывает Юлиана Никитина, руководитель петербургского Центра социальной адаптации святителя Василия Великого, который занимается «трудными подростками». — А дело в том, что мы туда вошли, но потом нам объяснили, что к нам по совершенно иному принципу направляются люди — против своей воли. Социальные же услуги оказываются только по заявительному принципу, добровольно. И это только один из многих примеров социально важных НКО, не подпадающий под действие нового закона. Так, в воронежской региональной благотворительной общественной организации «Рассвет», которая занимается помощью бездомным, утверждают, что данный вид социальной помощи не входит в список общественно полезных услуг. — ФЗ № 287 касается установления статуса некоммерческой организации и определяет порядок признания социально ориентированных некоммерческих организаций исполнителями общественно полезных услуг, — поясняет Светлана Анохина из фонда социальной поддержки граждан, находящихся в трудной жизненной ситуации «Безопасный дом». — Речь не идет о прямой передаче некоммерческим организациям каких-либо услуг и тем более функций, выполняемых сейчас государством. Более того, изначально многие НКО занимаются именно тем, чем не занимается государство — но хорошо бы, чтобы занялось. В частности, деятельность нашего фонда направлена на предотвращение насилия и торговли людьми и оказание помощи пострадавшим. Некоторые организации, впрочем, уже взаимодействуют с государственным управлением, что, правда, не компенсирует весь объем стоимости услуг. — Наша организация — единственная в Амурской области, которая уже не первый год помогает людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию, — говорит Виталий Михайлов, руководитель региональной общественной организации «Покров». — Опираясь на ФЗ № 287, можно создать результативный институт взаимодействия между НКО и властью. К примеру, нам соцзащита на каждого находящегося в приюте выделяет около девяти тысяч рублей в месяц. Немного, но хорошо, что есть хотя бы это. Зато все НКО отмечают улучшение процедуры подачи заявок на президентские гранты. — Мы в этом году уже подавали на президентский грант. Сегодня подача этих заявок стала более прозрачной, более эффективной и простой с точки зрения заполнения документов, — рассказывает Елена Рыдалевская, исполнительный директор благотворительного фонда «Диакония» (Санкт-Петербург). — Не могу не отметить улучшения ситуации. Нам очень важно получить этот грант, чтобы просто хотя бы сводить концы с концами. Сейчас будем ждать результатов первого тура — если там ничего не получится, будем пытаться во второй раз подавать документы. — Мы надеемся получить президентский грант, — вторит Екатерина Милова, директор по развитию фонда «Орби». — Сейчас сменилась команда, занимающаяся грантами. Очень важно, чтобы распределением средств занимались компетентные люди. Бывают случаи, когда деньги достаются организациям-однодневкам, а до реальных деятелей ничего не доходит. И это важная тема: очевидно легче взаимодействовать с «карманными» НКО, чем с теми, кто работает. Кроме того, проблема с государственной грантовой поддержкой в том, что это нестабильные деньги, а грантодающих организаций немного. В православном центре «Милосердие» только 5% работы разных проектов — это гранты. Гранты — полезное дополнение, а не гарантия стабильной работы. Поэтому так важно ожидание новых регулярных форм взаимодействия государства и общества. — Как выживаем мы — этого врагу не пожелаешь! Ждем с нетерпением субсидии для социально ориентированных НКО, конкурс на которую объявили только сейчас, — рассказывает Юлиана Никитина. — Я неоднократно говорила и у нас в Петербурге, и в комитете по социальной политике, что это очень серьезная история для тех организаций, которые ведут не просветительскую работу, а реализуют проекты круглогодично и круглосуточно. Мы же не можем сказать детям: «Вы знаете, сейчас у нас нет денег, поэтому вы идите, поживите дома, а потом вместе с вами будем выполнять приговор суда». Не
думаю, что произойдет революция. Но даже просто равное положение таких
организаций с государственным сектором позволит человеку выбирать, к
кому обратиться
— Не думаю, что здесь вопрос стоит о том, кто лучше, а кто хуже — государство или НКО, — говорит Владлена Калашникова, руководитель благотворительных программ православной службы помощи «Милосердие». — Вопрос, наверное, в том, что некоммерческие организации способны успешно выполнять функции поддержки нуждающихся граждан. Я считаю, что у нас в России при должной финансовой поддержке и процедуре хорошо налаженной проверки некоммерческих организаций можно сделать же самое, что в Германии, где многие госфункции выполняют НКО. Мы, например, ведем в основном стационарные проекты, у нас есть свои детские дома, богадельня, своя паллиативная служба для умирающих детей и их родителей. У нас есть экспертизы по каждому из этих направлений, и проблема зачастую стоит только в финансировании. Это касается не только нашей организации — есть много других очень хороших фондов, например «Даунсайд Ап», который является признанным экспертом в сфере поддержки семей с детьми с синдромом Дауна. Они тоже могли бы взять на себя государственную функцию поддержки семей. «РР» опросил множество НКО в разных регионах страны, с тем чтобы понять, где точно в социальной политике можно было бы смело делегировать функции обществу. Лечебная педагогика и образование— Какие из государственных функций фонд «Даунсайд Ап» мог бы выполнять? — В первую очередь — оказывать педагогическую и психологическую поддержку детям и подросткам с синдромом Дауна, а также их родителям, — говорит Анна Португалова, директор фонда. — Сила некоммерческих организаций, по сравнению с государственными учреждениями, в большей гибкости, креативности, свободе принятия решений. Мы можем быстрее реагировать на насущные потребности людей. «Даунсайд Ап» уже 20 лет оказывает услуги ранней помощи детям с синдромом Дауна, а государство только в 2016 году приняло концепцию ранней помощи детям с нарушениями в развитии и детям-инвалидам. И так во многих регионах. В Московской области в деревне Карасино благотворительным фондом помощи тяжелобольным людям «Гольфстрим» создан детский инклюзивный центр «Вместе весело шагать». — Мы очень хорошо понимаем специфику наших подопечных: например, устраиваем не инклюзивные пока, но «эксклюзивные» лагеря для детей и подростков с несовершенным остеогенезом, а также для их родителей, которые могут присутствовать в нашем лагере, — рассказывает Елена Мещерякова из благотворительного фонда помощи больным несовершенным остеогенезом и другой костной патологией «Хрупкие люди». — Ребята получают возможность социальной реабилитации и социализации среди своих сверстников. Это пока уникальный проект, такого больше нет в нашей стране; государство своих функций здесь не исполняет и пока, видимо, не планирует. Дети не чувствуют себя «особенными», если вокруг находятся такие же, как они. Помощь детям-сиротамСтране хорошо известны федеральные организации помощи детям сиротам и их лидеры, такие как Александр Гезалов и Елена Альшанская. Но и в регионах таких организаций очень много. — НКО могут осуществлять помощь детям-сиротам, но нельзя сказать, что только НКО должны выполнять эту функцию, — объясняет Марина Трубецкая, консультант горячей линии «Волонтеры в помощь детям сиротам», организатор Сообщества взрослых усыновленных в Приморье. — Думаю, совместными усилиями с госсектором можно добиться хороших результатов. Законодательство еще обсуждается — думаю, надо слушать экспертов в этом вопросе. Например, фонд волонтеров «Помощь детям сиротам» занимается профилактикой вторичного сиротства, а приморская организация «Владмама» — социализацией сирот. Помощь в трудных ситуациях— Организации некоммерческие как более подвижные, более гибкие, более самостоятельные, в конце концов, обычно подхватывают те сферы, где есть провал, — считает Владлена Калашникова, руководитель благотворительных программ православной службы помощи «Милосердие». — Вот у нас такой опыт связан в первую очередь с одним из знаменитых проектов — автобус «Милосердия». Он курсировал по зимней Москве в течение десяти лет, подбирал замерзающих бездомных людей и не давал им умереть. Их обогревали, оказывали доврачебную медицинскую помощь. На тот момент эта ниша государством еще не была освоена, но с какого-то момента оно — в частности, Департамент социальной защиты населения правительства Москвы — достаточно активно начало нас поддерживать. Светлана Баженова, руководитель ресурсного центра для социально ориентированных НКО Приморья, говорит: «Центр помощи пережившим сексуальное насилие "Сестры” — уникальный феномен для нашей страны. Они единственные, кто помогает таким девушкам. У них есть телефон доверия, через который психологическую помощь может получить любая, не раскрывая своих данных». — «Ковчег надежды» имеет несколько жилых помещений во Владивостоке, в которых молодые мамы с детьми могут жить, пока не встанут на ноги, — рассказывает Майя Шалунова, руководитель общественного проекта «Детство в радости без опасности». Реабилитация и права осужденных— Наш центр занимается социальной реабилитацией подростков, совершивших уголовное преступление, — продолжает Юлиана Никитина. — Мы уже более тринадцати лет работаем в тесном сотрудничестве с судами города Санкт-Петербурга, которые направляют на реабилитацию подростков, совершивших в основном преступления средней степени тяжести, к нам на обязательное проживание на срок от девяти месяцев до трех лет. Такая правоприменительная практика реализуется только у нас, в Петербурге, многие приезжают к нам из регионов. Мы являемся единственным в стране негосударственным открытым социальным центром, реабилитирующим детей по приговору суда с обязательным проживанием. Когда дети у нас живут, они по-прежнему посещают свои учебные заведения, обязательно занимаются с психологами, соблюдают строгие правила — у нас нет охраны, это центр, из которого можно сбежать или уйти. Но со стороны ребенка важно осознание: ты не хочешь здесь оставаться, не хочешь соблюдать правила, но понимаешь последствия и не хочешь уходить в закрытое учреждение. Именно такие размышления и воспитывают самоконтроль, передают ответственность за поступки самим ребятам. — А как вы начали заниматься такой деятельностью? — В качестве волонтера я побывала в Колпинской воспитательной колонии в конце 90-х, у нас в Петербурге. То, что я там увидела, не то чтобы возмутило, но сильно впечатлило, врезалось в память. Я поняла, что нужно что-то менять. Там не было непригодных условий, нет… Это дыхание ада. Это концентрация такой жестокости, такого зла, такой нелюбви, которая может сломать даже взрослого человека. Помощь старикам и инвалидамИ сейчас уход за стариками и пациентами государство может отдавать на аутсорс и этим пользуется. Но взаимодействие с НКО могло бы повысить качество услуг. — Например, бабушки и дедушки не могут выбрать себе организацию, предоставляющую соцработника, — отмечает Елена Альшанская. — На данный момент есть только соцзащита. Если старики жалуются, у них просто забирают соцработника и они остаются без ничего. Поэтому, когда проводят опросы, хорошо ли справляется соцработник, старики отвечают, что все прекрасно. На самом деле может оказаться, что он приходит, небрежно кидает продукты и уходит. Если бы НКО могли предоставлять своих соцработников наравне с госсектором, у бабушек и дедушек появился бы выбор, они могли бы при необходимости высказать свое недовольство и не бояться остаться без помощи. Там
не было непригодных условий, нет. Это дыхание ада. Это концентрация
такой жестокости, такого зла, такой нелюбви, которая может сломать даже
взрослого человека
Благотворительный фонд «Ангел» в Пятигорске уже включен в реестр организаций по оказанию социальных услуг в области ухода за пожилыми людьми. — Мы надеемся, что ФЗ № 287 скоро уже заработает в полную силу, — говорит руководитель фонда Любовь Хенкина. — Сейчас мы занимаемся оказанием медико-социальных услуг, то есть осуществляем первичный уход за пожилыми людьми, которые находятся дома, — иными словами, предоставляем патронажные услуги. В общем-то тем же самым занимаются центры социального обслуживания, которые работают с клиентами на дому. Мы это делаем большей частью на безвозмездной основе. Сейчас надеемся в крае получить возмещение наших расходов, но, честно говоря, еще ни разу не получали. — У нас есть программа «уход на дому», типа собеса — в принципе, его функции мы и выполняем, — говорит Регина Равская из Фонда социальной поддержки «Семейный центр» (Ростов-на-Дону). — Мы оказываем услуги людям, которые не могут обходиться без помощи. Наша организация одной из первых вступила в реестр поставщиков социальных услуг. Попробовали подавать на возмещение затрат, но это оказалось недейственным: затрачиваем мы пять тысяч, а нам возвращают тысячу. ЭкологияПочти во всех регионах есть активные экологические организации, но всегда стоит задача отделения громких пустышек, организаций, занимающихся «экологическим шантажом» бизнеса, от дельных общественников. Это реально, если есть репутация, известная коллегам из других общественных сфер. — У нас в природоохранной сфере активно работают общественная экологическая организация «АмурСоЭС», некоммерческое учреждение «Муравьевский парк», экологический клуб «Улукиткан», — рассказывают в Благовещенске. — Экологическое просвещение среди горожан — то, с чем госсектор не вполне справляется, — признается Агата Мурашева, организатор экологического проекта «Остров мечты». — Поясню на примере Владивостока: у администрации есть программа, связанная с экологическим воспитанием. Но она будет запущена только в 2019 году — и только для детей. Хотя взрослые тоже многого не знают. Темой моей магистерской работы было экологическое просвещение. Тогда я, наверное, и поняла, насколько все запущено… Народ готов, например, селекционно выбрасывать мусор, но не знает, как. Участники проекта «Остров мечты» прилагают все усилия для просвещения населения, но у той же администрации больше возможностей по распространению информации. Поэтому здесь нужна их поддержка. Например, у нас есть организация, которая занимается переработкой пластиковых бутылок. Компания ставит специальные контейнеры, но люди видят их — и не понимают, что с ними делать! Когда объясняешь, говорят: «Видели, но не знали, для чего все это». Реабилитация наркозависимыхВ этой области уже кое-где работает механизм делегирования государственных функций. — Мы работаем с Псковским регионом и Ленинградской областью. Направление на социальную реабилитацию граждан, больных наркоманией, прошедших курс медицинской реабилитации, осуществляется врачами — наркологами межрайонных больниц, — рассказывает Елена Рыдалевская. — Человеку, собравшему все эти справки, выдают сертификат на лечение — на один день лечения выделяется тысяча рублей. Так что, например, через тридцать дней его проживания после подписания всех документов мы можем предъявить к оплате акт о выполнении услуг на тысячу рублей в сутки, то есть на 30 тысяч рублей в месяц. И в этом году правительство Ленинградской области приняло решение обеспечить сертификатами жителей Ленинградской области на 1,8 млн рублей. Фонд «Диакония» при этом оказывает существенно более качественные услуги, чем частники и государство, и практикует не только физиологическую, но и психологическую помощь, проявляя гуманное отношение к пациентам, которые живут не в казенном помещении, а на специальных квартирах. — Достаточно ли государственных инвестиций в такой форме или денег все равно не хватает? — Денег, конечно, не хватает, потому что мы работаем на всю страну и принимаем граждан из разных областей. У нас одновременно проходят реабилитацию жители Тюмени, Воронежа, Подмосковья… в общем, регионов, где нет помощи с сертификацией. Поэтому, с одной стороны, мы заинтересованы в том, чтобы принимать людей с сертификатами, чтобы сводить концы с концами; с другой стороны, мы все-таки стараемся никому не отказывать, поэтому все равно в нашем финансировании всегда существуют пробелы. Желательно, чтобы государственные программы поддержки некоммерческих организаций, которые оказывают помощь гражданам России, страдающим наркологическими заболеваниями, развивались. — Нравится ли вам такой способ сотрудничества с государством или вы хотели бы что-то в нем изменить, расширить, дополнить? — Я бы хотела изменить условия, при которых выдаются эти сертификаты. Потому что когда человек поступает в больницу, ему фактически достаточно полиса, паспорта, в лучшем случае еще и флюорографии, а так даже она может не понадобиться… А чтобы после больницы человеку поступить в реабилитационный центр, надо справок в три раза больше! Кроме того, наши программы реабилитации не очень хорошо известны. У некоторых пациентов есть негативный опыт реабилитации в недобросовестных организациях, где применяется насилие к клиентам, возникает вопрос конкуренции — платные центры имеют большую возможность пиара, донесения до населения информации о своих услугах. Медицина и паллиативная помощьДетский хоспис «Дом с маяком» — частное медицинское благотворительное учреждение. Стационар детского хосписа на улице Долгоруковская находится в процессе строительства. — Это стало возможным после того, как 16 июня 2013 года правительство Москвы передало нам в безвозмездное пользование здание школы на земельном участке 0,44 га под устройство нашего «Дома с маяком», — рассказывает Лидия Мониава. — К идее создания «Дома с маяком» мы, фонд помощи хосписам «Вера» и фонд «Подари жизнь», шли долго. Идейными вдохновителями были две удивительные женщины — основатель Первого московского хосписа для взрослых Вера Миллионщикова и основатель фонда «Подари жизнь» Галина Чаликова. — Как вы считаете, что могли бы взять на себя НКО из государственной жизни? — К примеру, если неизлечимо больной ребенок лежит в клинике в реанимации, то порой он не видит даже своих родителей. В реанимацию не могут прийти братья и сестры, друзья, нельзя принести любимую игрушку или любимого питомца. Как правило, в России дети с трахеостомами и аппаратами ИВЛ (искусственной вентиляции легких) — в большинстве случаев пожизненные заложники реанимации. По подсчетам Минздрава, нахождение пациента дома на ИВЛ обходится в среднем в пять тысяч рублей в сутки, а нахождение такого пациента в стационаре — около 28 тысяч рублей в сутки. Перевод детей, находящихся на ИВЛ, из реанимации домой экономит бюджету огромные деньги. Благодаря помощи фонда «Вера» и Детского хосписа «Дом с маяком» 130 детей получили возможность жить дома, а не в реанимации. Детский хоспис — это про любовь, про заботу друг о друге, это про то, чтобы добавить жизнь к тем годам, которые остались. Благотворительные фонды сейчас точно эффективнее не только в оказании паллиативной помощи, но и в помощи больным с редкими заболеваниями. — Есть, например, очень редкое и очень страшное заболевание — боковой амиотрофический склероз, — рассказывает Владлена Калашникова, руководитель благотворительных программ православной службы помощи «Милосердие». — Как известно, имеется список заболеваний и тех услуг — даже не услуг, а той поддержки, которую государство обязано оказывать таким людям, но болезни БАС в этом списке до сих пор нет. В каких-то случаях она диагностируется плохо, потому что она довольно редкая и для диагностики нужны специфические знания, иногда даже специфическое оборудование. И вот сначала годами болезнь диагностируется, а потом человеку могут сказать: «Извините, это не лечится. Вы умрете. Умирать будете долго и мучительно, но мы ничем помочь не можем. Все». На данный момент мы занимаем эту нишу, и государство либо может дать нам достаточное финансирование, чтобы мы развивали ее на своей базе, либо может забрать ее себе и заниматься ей самостоятельно. Но я все-таки верю, что аутсорс в данном случае будет эффективнее. Конечно, это не все значимые сферы, где НКО очень эффективны и при передаче им государственного заказа могли бы масштабировать свой опыт. Но первый шаг — это доверие. Вряд ли государство внезапно полюбит суперэффективных правозащитников с западными грантами, таких как «Гражданское содействие» или нижегородский «Комитет по предотвращению пыток». Но по крайней мере в социальной сфере остро нужны примеры взаимодействия с живыми НКО, сообществами и волонтерами. Попытка заформализовать, утопить в бюрократии и подставить однодневки не только не улучшит общественную атмосферу в стране, но и погубит еще один шанс «вернуть эту землю себе». Фонд Президентских грантов Заявку можно подать в электронном виде. Вторая волна 2017 года. Прием заявок — 16 августа – 29 сентября. Результаты — 24 ноября. Заключение договоров до 15 декабря. Лимита гранта для крупных фондов нет, для больших региональных проектов рекомендуемый запрос до 3 млн рублей. Сумма грантов на 2017 год — 4,3 млрд рублей. Фонд «Соработничество» «В добром крае — добрые дела!» Прием заявок — 17 апреля – 1 сентября 2017 года. Результаты — 17 апреля 2018 года. Микрогранты: до 300 тыс. рублей. Фонд Владимир Потанина В 2017–2019 годах образовательная программа для сотрудников некоммерческих организаций под названием «Стратегия создания и развития фондов целевого капитала» будет реализована на базе Московской школы управления СКОЛКОВО. Прием заявок — 22 мая – 23 июня 2017 года. Результаты — до 15 сентября 2017 года. Образовательная программа — октябрь 2017 – февраль 2019. Сумма взносов — 30 млн рублей. Ассоциация грантодающих организаций «Форум доноров» «Точка отсчета» — конкурс на лучший отчет о деятельности НКО. Эксперты оценят образцы отчетов и сформулируют стандарты работы НКО. Прием заявок — 1 мая — 31 июля 2017 года. Результаты — 20 сентября 2017 года. Медиаполигон «Дальний Восток. Созидатели». Как принять участие С 3 по 8 июля в девяти регионах Дальнего Востока в рамках программы «В добром крае — добрые дела» фонда «Соработничество» и при поддержке общественного совета Минвостокразвития «Русский репортер» и другие участники проекта расскажут о «созидателях» — людях, которые своей деятельностью развивают и улучшают все вокруг: волонтерах, основателях благотворительных фондов, социально ответственных предпринимателях. Финалом проекта станет мультимедийная трансляция «Дальний Восток. Созидатели-24», которая пройдет с 6:00 7 июля до 6:00 8 июля 2017 года. Это один из способов наладить контакт медиа и НКО, для журналистов — возможность поучиться друг у друга, а кроме того, увидеть неформальную сторону жизни, помочь развиться важным инициативам. «Русский репортер» приглашает к участию студентов, журналистов и НКО. Запись до 30 июня на сайте mediapolygon.ru. Там же — контакты для всех видов партнерств.
Карта сообществВ разных регионах России люди создают благотворительные фонды, приюты для бездомных, воплощают всевозможные социальные и образовательные проекты. «Русский репортер» вместе с Агентством социальной информации следит за жизнью прогрессивных сообществ и делится новостями некоммерческих организаций за последние две недели МоскваМосковские библиотеки создали каталог списанных книг, которые можно бесплатно забрать. По новым нормативам учета документов, от библиотекарей не требуют уничтожать списанные книги, и теперь у каждой книги есть шанс обрести постоянного хозяина. На специальном портале можно ознакомиться со всем списком и забронировать понравившуюся книгу. В каталоге существует удобная система поиска: можно искать по автору, названию, теме или выбрать библиотеку на карте. Среди 200 тыс. книг помимо художественной литературы можно найти и специализированную. ЧелябинскОбщественное движение помощи онкобольным детям «Искорка Фонд» проводит массовое анкетирование населения на фактор риска заболевания раком. Анкету разработала доктор медицинских наук, онколог Алла Доможирова. Такой мониторинг позволяет выявить болезнь на ранней стадии, что значительно продлевает жизнь больным. Программа рассчитана особенно на тех, кто проживает в маленьких населенных пунктах, где недостаточно информируют население об онкологии. ЯрославльФонд «Белый ирис» и Ярославский пленэрный центр организуют благотворительную акцию для восстановления Казанской церкви в селе Курба. Храм является уникальным сооружением XVIII века: это единственная сохранившаяся 16-лепестковая пятиглавая церковь в восточнославянских странах. На благотворительном пленэре посетители смогут приобрести картины художников города. Вырученные средства пойдут на восстановление церкви. Санкт-ПетербургПриемные мамы и папы города образовали Ассоциацию приемных родителей. Активисты делятся полезной информацией, консультируют по юридическим вопросам и просто поддерживают приемные семьи. Главная цель организации — профилактика вторичного сиротства. Председатель ассоциации Вероника Кудрявцева говорит, что преимущество такого взаимодействия — равное положение участников. ПермьСтуденты Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета создали проект «Маяк» по поиску пропавших. Сейчас создатели набирают добровольцев для полноценного функционирования «Маяка». Для ускорения процесса поиска разрабатывают мобильное приложение. Помимо поисковых операций проект рассчитан на оказание юридической и психологической помощи близким пропавших. КалугаВолонтеры восстановят деревянную усадьбу в рамках «Том Сойер Феста». Жители города сами выбрали объект для реставрации интернет-голосованием. В работах примут участие более 40 добровольцев. Самому фестивалю «Том Сойер Фест» уже два года, идея создания принадлежит самарскому интернет-журналу «Другой город». В 2015 году их проект по восстановлению деревянной архитектуры победил в конкурсе идей от администрации Самары. Теперь «Том Сойер Фест» проходит в девяти городах, где восстановят 15 деревянных построек. ВоронежВ клубе Station Mir пройдет благотворительный рок-фестиваль, на котором будут собраны деньги театру «Вслух» для детей с аутизмом. Воронежский детский театр и региональная общественная организация «Искра надежды» создали проект театра для реабилитации и социализации таких детей. Вместе с ними в постановках участвуют актеры. Спектакли посвящены бытовым ситуациям: поведение в общественном транспорте, нормы общения, правила дорожного движения. Для функционирования театра необходимо собрать 1 млн 100 тыс. рублей. На данный момент собрано около 87 тыс. рублей.
На стороне неудобных контрагентов
Марина Ахмедова
2017
«У одних есть ресурсы, у других — желание что-то сделать. Те, кто хочет что-то сделать, не имеют доступа к ресурсам, а те, у кого есть ресурсы, не хотят ничего делать. Надо свести этих людей, и будет польза. Мысль несложная», — избранный секретарем Общественной палаты бывший главный редактор журнала «Эксперт» Валерий Фадеев поделился своими несложными мыслями с «Русским репортером» — В своей речи, произнесенной накануне в Общественной палате, вы называете гражданских активистов людьми колючими, несговорчивыми. А вам не кажется, что колючесть их все же обусловлена взаимодействием с чиновниками, которые далеко не всегда стремятся помочь? — Гражданских активистов я не осуждаю. Они делают важную работу. И чиновникам не следует говорить — «Какие неудобные контрагенты», отодвигая активистов в сторону. Они должны находить пути взаимодействия даже с такими колючими людьми. — А если предположить, что гражданский активист работает с проблемой, которая возникла из-за халатности или злого умысла самого чиновника — как тогда найти путь взаимодействия с чиновником? — Вы сейчас говорите об общественном контроле. А я — о конструктивном взаимодействии. Да, если чиновник не исполняет свою работу, то обществу следует на него давить, требовать исполнения. Это тоже часть работы ОП и закона об общественном контроле, который дает какие-то полномочия обществу. Закон этот работает плохо, в том числе из-за отсутствия подзаконных актов. Но часто просто нет взаимодействия. Чиновники действительно далеко не всегда понимают, зачем нужны активисты и НКО. Они не понимают, что могут извлечь из их существования пользу и для своего населенного пункта, и даже для своей карьеры. — А как вы будете работать? Убеждать чиновников, чтобы они серьезней относились к гражданским активистам? — Да, учить их. — Допустим, я к вам обращаюсь… — Я — не чиновник… — Вы — Общественная палата. И вы декларируете, что собираетесь стать мостиком между мной и чиновником. А я вам говорю: моя задача — торжество справедливости. Восторжествовать ей мешает злонамеренный чиновник. А потом вам звонит этот чиновник: «Давайте я к вам загляну, изложу свою позицию». — При прочих равных условиях ОП и я лично — на стороне активиста. — Но вы всю жизнь взаимодействуете в основном с чиновниками. А говорите, что вам ближе активисты… — А с вами я не взаимодействую? Вы же не чиновник. Да, я взаимодействую с чиновниками, но только гораздо чаще — с журналистами, с коллегами. Мы с Общественной палатой за последнее время уже съездили в несколько городов. — И что в этих городах происходит? — Разное. Но тема непонимания — одна из основных. — С какими проблемами обращались к вам в тех городах? — В одном городе, например, два активиста-градозащитника очень критично высказывались о развитии города, о неисполнении генплана. — Вы будете делить активистов на разные категории? К примеру, вот активисты, которые выступают против реновации, с ними мы будем работать. А вот активисты, которые выходят на митинги за обновление власти — с ними не будем. Но ведь и последние тоже гражданские активисты? — Я вам легко на это отвечу. Активисты, выходящие против реновации, — это наши партнеры. И в конечном счете мы же видим, как к ним прислушиваются московская власть и Госдума. Законопроект о реновации Москвы был очень глубоко переделан. Но тема эта еще не закрыта, и моя позиция в том, чтобы в этот проект вовлекались активисты. Чтобы профессионалы-градостроители, архитекторы, специалисты по коммунальным системам и финансисты вместе с этими активистами планировали кварталы, в которых будут жить переселенные жители. Чтобы их интересы были учтены не только в части собственности. Такую коммуникацию мы должны поддерживать. Наша задача — организовать плодотворное взаимодействие, и тут оно возможно. А другая группа активистов — та, которая борется с властью, — это не наши партнеры. — Почему? — Не надо путать активизм с провокацией. — Митинг за обновление власти, а также провокации на Тверской, — верхушка айсберга, под которой лежит глыба нерешенных в стране проблем, общественное недовольство. А это не то ли, чем должна и будет заниматься Общественная палата? — В стране много недовольства и несправедливости. И страна у нас, к сожалению, небогатая, это правда. А в некоторых регионах очень тяжелая жизнь. — И все это прессуется в ту глыбу, кончик которой вы видите на протестных митингах. — Это не означает, что надо идти на поводу у провокаторов. Но если работа по решению проблем, о которых вы говорите, будет успешной, это поменяет среду, поменяет дух жизни. В стране сейчас бум волонтерства. Молодежь хочет им заниматься. Что значит бум волонтерства— Есть мнение, что люди начинают заниматься волонтерством потому, что понимают: на политику они никак повлиять не могут. Поэтому пытаются изменить жизнь в стране и, как следствие, политику через гражданский активизм. Что вы об этом думаете? — Я думаю, что это ваша гипотеза. — Тогда как вы объясняете бум волонтерства? — Я отношусь к нему как к природному явлению. — Никак не обусловленному? — Помогать — в природе человека. — Почему же десять лет назад не было такого бума? — Общество было атомизировано. Оно распалось в начале 90-х годов. Была советская солидарность, соседская, комсомольская, пионерская. А в 92-м все исчезло. Начались тяжелые времена. Люди думали о куске хлеба. Когда жизнь стала лучше и какая-то часть народа перестала думать о куске хлеба, человеческая природа начала себя проявлять. В людях стала проявляться потребность благоустраивать жизнь вокруг себя. Некоторые задумались о бедных. Другие — о бездомных собаках. — Вы сказали — «если работа Общественной палаты будет успешной». Значит ли это, что работа палаты прошлого созыва успешной не была? — Совершенно не собираюсь кидать камни в Палату прошлого созыва. У нее были свои успехи, и касались они экспертизы огромного количества законопроектов, поступающих в Госдуму. До того как пройти первые чтения в Госдуме, они сначала обсуждаются на нулевых в ОП. А это серьезный ресурс. — Из чего родилась потребность прислушиваться к общественному мнению? Она родилась в чьей-то голове? Или она — политический заказ? — Не знаю. — Но вы же горячо говорите об этой потребности. Вам кто-то сказал о ней говорить? — О сокращении разрыва между бюрократией и активистами? Нет, я так считаю. У одних есть ресурсы, у других — желание что-то сделать. Те, кто хотят что-то сделать, не имеют доступа к ресурсам, а те, у кого есть ресурсы, не хотят ничего делать. Надо свести этих людей, и будет польза. Мысль несложная. Надо будет ехать в города, в регионы. Что там за активисты? Какую работу ведут? Каковы успехи? Какие они встречают препятствия? Кто конкретно им мешает? Какие чиновники с ними эффективно взаимодействуют, а какие — нет? Откуда берется недопонимание между ними? Почему искры нет? А где нити связывающие? И в этой работе опираться, конечно, следует на региональные палаты. — Гражданский активизм становится возможным во многом благодаря взаимодействию с прессой. А в регионах, как мы знаем, руководство СМИ назначается главами регионов… — И это еще одна проблема! Зачастую региональные ОП недостаточно автономны, поэтому они не имеют возможности громко и резко о чем-то говорить. Надо им помочь и дать такую возможность. Эта проблема замечена. — И вы уже знаете способы, которыми будете решать эту проблему? — Примерно понятно, в какую сторону двигаться. Но путь будет длинным. Во-первых, нужно усилить влияние общества на СМИ, нужны общественные советы. Это уже работает кое-где в той же Германии, и у нас будет работать. — Время от времени власть отбирает кого-то из гражданских активистов и дает им государственную должность. Но почему-то почти всегда эти люди сильно попахивают властью… — А я вам об этом и говорю! — Про вас тоже так говорят… — Пусть говорят… Путин хорошо высказался на заседании Горсовета, где обсуждали здравоохранение. Министр Скворцова выступала с тезисами о том, какая работа будет проделана. Вопрос: «А кто будет контролировать?» Отвечает: «Контролировать будут общественные советы». Путин: «Знаем мы эти ваши общественные советы». Нужно усилить влияние общества. В СМИ, учрежденных местной властью, главного редактора, конечно, назначает мэрия или губернатор. Но, в принципе, если бы главный редактор назначался по согласованию с той же ОП или каким-нибудь общественным советом, это стало бы движением вперед. Но задача поставлена, и мы будем обсуждать в ОП, как увеличить автономию регионального СМИ и региональной ОП. Какой сегмент общества слушать— А общество во всем этом какое займет место? Гражданские активисты — это люди, которые выделяются из общества, и они не могут делать свою работу без поддержки общества. И если на поднятый активистом вопрос общество говорит «нет», то гражданский активист не может ничего сделать. — Так и есть. Но всегда можно понять — активность вызывает отторжение или, напротив, воспринимается положительно. — Но общество сегментировано. И вопрос — какой сегмент общества вы, работающий на Первом канале, а теперь ставший секретарем ОП, будете слушать? — А при чем тут Первый канал? — При том, что он переформатировал мозг большого сегмента населения РФ. — Перестаньте. С таким же успехом можно сказать, что есть большой сегмент тех, чей мозг переформатирован соцсетями. — И это будет соответствовать действительности. — Кто-то переформатирован телевидением, кто-то — оставшимися газетами, кто-то — соцсетями, кто-то — журналом «Эксперт». Не надо преувеличивать влияние СМИ. Говорят федеральные каналы «задолбили» людям мозг, и теперь 86% граждан за «крымнаш». Это не так. Наоборот, телевизионные каналы подстроились под 86%, и именно они определили повестку каналов. Телевидение не может задать повестку дня, которая не будет резонировать с массой. Масса ее не примет. — Но прежде чем 86% массы высказались, им был показан Крым в определенном ракурсе. — Ваша гипотеза заключается в том, что несколько телевизионных передач про Крым в 2014 году переформатировали мозги десяткам миллионов людей. Не держите людей за идиотов. — Но и то, что вы говорите, — тоже гипотеза. — Да, одна гипотеза сталкивается с другой. Но ваша заключается в том, что люди — идиоты и их тремя передачами можно переформатировать, а моя — в том, что люди все-таки думают своей головой. — А я думаю, что когда на экране появляется такой внушающий доверие человек, как вы, говорящий убедительным голосом, то, конечно, и за три передачи можно оказать влияние на зрителя. — Но для того, чтобы люди проголосовали, они должны иметь представление о том, за что они голосуют. Первые сообщения о Крыме были информационные, в них не было никакой пропаганды. — Как вы сейчас оцениваете общественное мнение по вопросу Крыма? — Люди не могут годами жить одной темой… — А есть другая тема, которую людям можно сейчас предложить? — Что значит «предложить»? Люди живут своей жизнью, у них семья, работа, болезни, денег до зарплаты не хватает. Вы предлагаете их обмануть? — Вдохновить. — Вдохновить можно. Но в первую очередь у людей должны быть возможности в жизни, независимо от того, где они живут. — У вас есть на примете какая-то сверхидея? — За сверхидеей вам надо в церковь идти. Мы не берем на себя так много. Но общественная активность — это очень важно. Бытие предполагает не только быт. И если мы будем помогать людям, чиновникам в том числе, реализовывать проекты — с детьми, с бомжами, с собаками, с благоустройством городов — то в каком-то смысле мы будем работать на сверхидею. — Все же вы мне не объяснили, почему именно сейчас власть решила прислушаться к гражданскому обществу. Это связано со страхом перед ним? — Вы имеете в виду политический протест? — Любой гражданский протест, будучи неудовлетворенным, может вылиться во что-то политическое. — Может. Возьмите Францию шестьдесят восьмого года. Раны войны были заживлены, шел потребительский бум, доходы росли, культура процветала, снимали кино, постмодернисты писали романы. И тут — бунт в Сорбонне, баррикады, полиция, водометные машины. Такое может произойти везде, не только у нас. — И поэтому в Общественной палате решили прислушаться к гражданскому обществу? — И поэтому государство в первую очередь должно быть крепким. Крепким — не значит репрессивным. Оно должно быть крепким в смысле исполнения своих функций. Чиновники должны быть эффективными. Должны уметь делать свою работу. Но и этого недостаточно, ведь Франция в шестьдесят восьмом году была государством вполне приличным. У людей должны быть искомые ими перспективы. Во Франции тогда просто вектор сменился. Все было в жизни понятно: надо делать карьеру, зарабатывать деньги, купить автомобиль, дом. А молодежь сказала — «Мы хотим заниматься любовью, а не войной. Работать мы не будем. Мы будем слушать музыку и курить травку». Возник колоссальный мировоззренческий конфликт, вылившийся в революцию. Есть ли сейчас в России мировоззренческий конфликт? Я его не вижу. — А каким мог бы быть мировоззренческий конфликт в России? — У протестующей молодежи нет альтернативного видения того, как надо жить. На манифестацию приходят студенты элитных учебных заведений, но, в отличие от студентов Сорбонны, у них нет ясного представления об альтернативе. Архетипы действительно скрепляют общество— По вашему, какое общество — крепкое? — Цели должны быть. Вы про сверхидею говорили? Безусловно, она должна быть. — Но вы меня отправили с ней в церковь. — Да, потому что Общественная палата должна четко понимать круг своих обязанностей и возможностей. — Было бы странно, если бы я с вопросом о Крыме пошла в церковь. — Крым был, конечно, сверхидеей. Для русского человека очень важна земля, территория. Наша страна раскинулась от Атлантического океана до Тихого. Какой-то мистический феномен в этом, безусловно, есть. — Мистический? Ну, мы не в церкви. — Тем не менее невозможно понять, почему люди много веков назад дошли до Тихого океана, пройдя десять тысяч верст. Это, как сейчас говорят, архетипично. Поэтому когда Крым вернулся, это вызвало глубокую подсознательную глубоко запрятанную реакцию. Крым уложился в мистический смысл жизни русского человека. — А ситуация с Донбассом этот смысл из русского человека обратно выбила… — Это не так. Донбасс — тоже рядом с Крымом. Просто там все получается тяжелее. — Вы хотите сказать, что архетипы делают общество крепким? — Да. Оно скрепляется архетипами. Возвращаясь к нашей прозаике, конечно, общественная деятельность входит кирпичиком туда — в эти ценностные основания. — Какие направления деятельности в гражданской активности вам кажутся наиболее важными? — Не стану расставлять по ранжиру виды деятельности… Вы собачками бездомными занимаетесь. А чем еще? — В данный момент стараюсь защитить бортпроводниц авиакомпании «Аэрофлот», которых всех обмерили и занесли несколько сотен из них в три списка — толстых, старых и просто непрезентабельных — по мнению руководства. — А вы смотрели закон в этой части? Возможно, они по закону имеют право так делать. Если токарь приходит устраиваться на работу, то он должен уметь точить. — Закон не прописывает размера одежды для бортпроводниц. Их не уволили, они летают по-прежнему. Но их перевели на внутренние рейсы и снизили зарплату за лишние килограммы. То есть их признают годными к полету, но денег платить в полном объеме не хотят. — Наверное, защищая их, вы имеете свою логику. А я попытался предположить, что и у руководства «Аэрофлот» есть своя логика. И, наверное, можно попытаться в этой ситуации разобраться. Тут все просто: если нарушен закон, то эти распоряжения об одежде должны быть отменены. — Но налицо конфликт. Моя логика — я не хочу взаимодействовать с человеком в руководстве компании, который считает возможным унижать человеческое достоинство, устанавливая индивидуальные параметры красоты. Я хочу его проучить. При этом соглашусь, что у той стороны имеется какая-то своя логика. И вот когда ситуация стала общественным достоянием, вышла в эфир, то общество высказывает свое мнение. Оно не всегда однозначное. Какие-то люди просто говорят: «Надо меньше жрать». — А некоторым мужчинам наверняка хочется, чтобы их обслуживали стройные и худенькие стюардессы. — При том что мужчины гораздо чаще женщин боятся летать. И в таких случаях на них успокаивающее действует вид просто опытной бортпроводницы с профессионализмом в глазах. Но вы-то оказываетесь между двумя логиками и неоднозначным общественным мнением. Как будете поступать? — А почему я каждый раз должен делать выбор? Это же не светофор — красный, зеленый, поехали. Нам вовсе необязательно по каждой проблеме, возникающей в обществе, делать выбор. Наша задача — наладить коммуникацию. Чтобы те, кто имеет мнение, могли высказаться. Найти компромисс несложно. — То есть я могу предполагать, что ОП не будет делать различий между бедными бортпроводницами и богатым руководством компании, имеющим связи во власти? — ОП уже обсуждала конфликт между владельцами небольших участков в шесть соток и «Газпромом». И мы к этому обсуждению вернемся. Какое-то время «Газпром» не пускал по трубе, проходящей через эти участки, газ. А теперь начал, и оказалось, что эти домики на участках в шесть соток надо сносить. Но когда люди их строили, у них было разрешение. Они там теперь на своих сотках выращивают картошку, ягоду, это их жизнь! Но они нарушают закон. Сорок лет назад не нарушали, а теперь нарушают. Это очень серьезный конфликт. С одной стороны — мощнейший «Газпром», а с другой — эти небогатые люди. — В результате вашей работы должны восторжествовать справедливость или должна быть налажена коммуникация? — А справедливость в чем заключается? В том, чтобы бортпроводницы остались на работе, или в том, чтобы «Аэрофлот» стал лучшей авиакомпанией в мире? — А вы как думаете? — Ответ может быть в пользу этих женщин. Но далеко не всегда можно однозначно сказать, какое решение справедливое. Почти никогда не бывает черного и белого. Почти никогда не бывает ангелов и бесов. — Но если мы служим обществу и говорим о сверхидеях и кирпичах ценностей, вам не кажется, что неунижение человеческого достоинства — сверхидея, ценность поважнее материальных дел? — Мы с этого и начали. Мы однозначно хотим добиться того, чтобы бюрократия относилась с уважением к людям и их устремлениям. — А вы лично на посту секретаря ОП стремитесь выполнить задачу, возложенную на вас властью, или помочь людям? — Вы снова спрашиваете меня: «Вы за людей или за кого?». У вас в палитре только две краски? Мы исходим из того, что ситуации — не черно-белые. Вы исходите из того, что есть идеальные общественники и какие-то дурные чиновники. Мне очевидно, что между ними возникает диссонанс, и этот диссонанс надо снять. — А богатый руководитель или неприступный губернатор в это время думает: «Какие-то жалкие работники завода…» Или — «некрасивые бортпроводницы». Или — «какой-то нелепый гражданский активист»… — Не преувеличивайте. — Просто правда интересно, как вы будете их сводить. — Для начала надо просто поговорить. Когда люди вступают в разговор, то довольно скоро выясняется, что врагов нет. Коммуникация — это первый шаг. Даже войны заканчиваются благодаря коммуникации. Стороны могут остаться врагами, но война может закончиться. — Был ли в вашей жизни случай, когда вы сами выступили гражданским активистом? — Не помню. — То есть вы не можете ответить на вопрос? — На вопрос, помог ли я кому-то результативно, я ответить могу: да. — И при этом вы чувствовали себя активистом или благодетелем? — Да никем я себя не чувствовал! Если есть возможность помочь, то, конечно, мы все должны помогать. Но при чем тут активизм? — Просто пытаюсь понять, что вы знаете об активизме, с которым сейчас будете в Общественной палате работать… — Я со многими активистами знаком. С вами, например. Мы уже готовы вам с вашими собачками помочь. А журнал «Русский репортер» занимается активизмом? — При помощи публикаций — да. — А я же приложил много усилий для того, чтобы «Русский репортер» существовал? Вот и ответ на вопрос, что я знаю о гражданском активизме! Общественная палата, конечно, должна помогать людям, которые приходят со своими жалобами. Но у нас недостаточно ресурсов, чтобы помочь всем. Аппарат небольшой. И властных ресурсов не так много. Но это не значит, что надо отказываться помогать. Приходят тысячи заявлений, коллеги разбираются с этими заявлениями, ездят по чиновникам, добиваются принятия каких-то решений. Но одно из главных направлений — развитие социально-ориентированных НКО, которые обладают большей мощностью. Помогают детям, лежачим больным. — Планируется передавать НКО государственные функции, и как это сделать? — Сейчас эта работа пошла, но очень сложно. Потому что есть рынок, на нем присутствуют какие-то компании, и мы знаем, как иногда компании получают заказы от чиновников. НКО пробиться на этот рынок довольно тяжело… — Чем вы планируете заняться в Палате прямо сейчас? — Поедем в Рязань и Ярославль, в Великий Новгород. — А не помешает ли вам новое назначение вести передачу на Первом канале? — В каком смысле? Теоретически некоторые могут связывать то, что я говорю в «Воскресном Времени», с позицией ОП. Такое может быть. Но, значит, я буду внимательней следить за тем, что говорю, и отделять свое мнение от мнения ОП. — А вы на Первом канале озвучиваете свое мнение? — А чье же? С прошлого сентября, когда я начал вести программу, я не соврал ни разу. Есть информационные сообщения, а есть мои реплики — их я пишу сам. И если вы найдете в них какой-то порок, я готов их с вами обсудить. — А если замалчивание найду? Я гражданка страны, внимательно следящая за событиями внутри. И я им отдаю приоритет, а не Сирии. — Россия не может существовать как страна, как цивилизация, не будучи сильной. Если Россия сильна, то она продолжает свое бытие в истории. Сирия — безусловно, элемент той большой игры, который потенциально усиливает Россию. А усиление России в конце концов приведет к росту благосостояния, как это ни парадоксально. Чем сильнее страна, тем больше у нее возможностей, в том числе экономических. Вернуться назад |