Греция сегодня — это вера в шумиху, которую подняли журналисты и комментаторы. И понятно, почему: происходящие там события мы можем непосредственно соотнести с собственным положением. Но давайте подготовимся к тому, что, вероятно, спустя несколько лет историки будут придавать Греции намного меньше значения в сравнении с тем, что происходит на Украине. Итак, мы рискуем показаться не слишком наблюдательными. Пока следим за Грецией, теряем Украину. А с Украиной можем потерять намного больше, чем думаем.

В данный момент нужно быть истинным оптимистом, чтобы не говорить об Украине в прошедшем времени: она насчитывала 46 миллионов жителей и была страной, занимающей самую большую территорию в Европе. Сделанный в 2013 пророссийский выбор президента Януковича и проевропейское восстание в Киеве в феврале 2014 года разделили страну и предварили российское вторжение. Ситуация сейчас напоминает Югославию в 1990-е годы. Европейский союз пребывает в растерянности: он примирился с аннексией Крыма, колеблется в отношении дальнейших санкций, каждый день придумывает новые отговорки, лишь бы не вооружать киевское правительство, и идет на компромисс в очередном соглашении.

Помимо всеобщей поглощенности Грецией есть еще ряд причин, препятствующих нашему пониманию значимости происходящего на Украине. Одна из них — это представление об Украине как о случае неординарном. Из-за ее внутренней разнородности некоторые даже не воспринимают Украину как настоящее государство. Однако все крупные европейские государства являются результатом более или менее недавних по времени «объединений» различных и даже противоположных элементов: к примеру, Испания или Великобритания, а также Италия. Разница лишь в том, что ни Италия, ни Испания, ни Великобритания не граничат с крупной военной державой, которая бы воодушевляла повстанцев и вводила бы на их территории войска. Находись Россия ближе, может быть, Испания в случае с Каталонией не ограничилась бы лишь рассуждениями о референдуме.

Таким образом, мы подошли к вопросу путинской России и того, что она может предъявить Западу. Вторая мировая, а затем холодная война убедили нас в том, что крупные конфликты обязательно уходят корнями в какие-либо доктрины.

Освободившаяся от марксизма-ленинизма Россия, заключили мы, уже не должна быть предметом для беспокойства. Но бывает так, что для возникновения международного противоборства и войн не всегда необходимы идеологические разногласия (пример — Первая мировая война). Россия Путина — это личная автократия, истоки которой надо искать в советском прошлом (восстановление империи), толчком же для ее возвышения послужили ощущение упадка и разногласия на Западе. Путин намеревается демонстративно поколебать НАТО и ЕС, в которых видит ограничивающую силу для собственного влияния в Европе. Мы видим многие слабости России, но Ангела Меркель своим категорическим отказом от какого-либо военного решения конфликта только подтвердила эту позицию: в Восточной Европе Россия всегда будет иметь больший вес, чем западноевропейские страны. Пугающая мысль. Если на Украине все перевернулось с ног на голову из-за неготовности Запада поддержать ее европейский выбор, что придет в голову Путина в отношении стран Балтии, которые, также имея русские меньшинства, уже являются членами ЕС?

Европейская интеграция оказывается под вопросом в большей степени в случае с Украиной, чем с Грецией. Для Греции проблема заключается в евро; для стран Балтии после событий на Украине она состоит, скорее, в степени сплоченности стран ЕС перед лицом внешней опасности. ЕС может существовать без единой валюты, как это уже было раньше, но без решимости защищать самих себя он существовать не способен.

На данный момент не обязательно ссылаться на сценарий «третьей мировой войны». Тотальные войны между крупными державами исторически случаются намного реже, чем предполагает история ХХ века. Однако новая «холодная война» в Западной Европе, вероятно, будет иметь социальные и экономические последствия, по величине равные или превосходящие греческий кризис валютной интеграции.

Уже на протяжении многих лет затраты европейских стран на военные нужды систематически урезались и сводились к зарплатам и пенсиям, вопреки тенденциям остального мира, начиная с России (любопытно, что Греция — одна из немногих европейских стран, которая настаивает на усилении военной защиты из-за конфронтации с Турцией). Европейское социальное государство есть, по большому счету, результат процветания рыночной экономики, но также сокращения военных расходов, ставшего возможным благодаря американской протекции и развалу Советского Союза. Так, начиная с XIX века мы перешли от Европы, которая большую часть средств направляла на оборону, к Европе, чьи расходы носят преимущественно социальный характер. И военные расходы США облегчили этот переход. Но если давление со стороны России возрастет, инвестирование Европы в оборонную промышленность должно будет увеличиться хотя бы из-за того, что США не готовы продолжать платить по общим счетам.

Конечно же, существует возможность подчиниться России. Но западный образ жизни и его процветание с 1945 года зависели от безопасности и автономии, которой Западная Европа обладала благодаря альянсу с США. Чем бы мы рисковали, жертвуя этой безопасностью и независимостью? Вероятно, всем. Когда вы смотрите на Грецию, не забывайте про Украину.