Все-таки конвергенция?

Представление о том, что противостоящие друг другу капитализм и социализм на самом деле типологически ближе друг другу, чем хотелось бы их агентурам, и что они становятся все ближе, то есть конвергируют, с легкой руки авторитетных тогда Джона К. Гэлбрэйта и Раймона Арона, мелькнуло в общественном мнении в начале 1970-х годов, но потом было основательно подзабыто.

Не стоит ли вспомнить его опять?

Ведь «перестройка» как будто бы подтвердила именно эту тенденцию. Сейчас все повсеместно примыкают к неолиберальному консенсусу. И движение с самых разных сторон началось намного раньше…

* * *

Гарольд Паркин (1926-2004 годы) известен научному сообществу своими работами по социальной истории Англии. В конце ХХ века он вышел на уровень глобальных обобщений и предложил многозначительную концепцию становления современного общества. Он представил ее, разъяснил и иллюстрировал в трех книгах. Здесь речь пойдет о последней из них. Она называется «Третья революция: профессиональная элита в современном мире».

Паркин полагает, что человечество пережило три революции.

Первая была связана с возникновением и становлением земледелия (неолит).

Вторая – промышленная революция XVIII-XIX веков.

Сейчас мы переживаем Третью революцию. Ее обычно называют [сказано в 1996 году] «информационной революцией». Паркин не возражает против такого ее атрибутирования, но переносит наш интерес с ее технологической стороны на социальную. Наиболее важному ресурсу должен соответствовать новый господствующий слой, контролирующий этот ресурс. В земледельческом обществе таким ресурсом была земля.

В промышленном обществе рукотворные материальные фонды, то есть машины и оборудование.

В ходе Третьей революции таким ресурсом становятся интеллектуальные фонды и экспертиза. Контролируют эти ресурсы «профессионалы». Конечно, они появляются в истории гораздо раньше. Но поначалу их немного, и они выполняют обслуживающую роль. К концу же третьей революции они становятся господствующим слоем.

Паркин напоминает, что это уже заметили в начале ХХ века Вебер и Парето. Вебер говорил о сплошной бюрократизации-рационализации общества, то есть главным образом о содержательной стороне направленного процесса. Парето обращал внимание на регулярность, то есть неизбежность смены элит в обществе – «циркуляции элит».

Ближе к делу, как считает Паркин, подошел экс-троцкист Джеймс Бернхэм. Его книга называлась «Революция управляющих» (или «Революция менеджеров»). Как мне кажется, еще ближе – американский социолог Элвин Гоулднер. Его книга называется «Будущее интеллектуалов и новый класс» (1979 год). Почти одновременно с этой книгой появился на английском языке продукт венгерского самиздата «Путь интеллектуалов к власти» Дьердя Конрада и Ивана Шеленьи

Гарольд Паркин связывает свою книгу с традицией Вебера-Парето-Бернхэма. Глухо упоминает в библиографии Гоулднера и вообще не упоминает Конрада-Шеленьи, что удивительно, поскольку в его книге целая глава посвящена СССР и не забыта ГДР, а ссылаться тут Паркину больше не на что. Русского он не знал, да если бы и знал, то столкунулся бы с полным отсутствием рефлексии росиийских интеллектуалов на эту сторону жизни советского общества.

До сих пор по моим наблюдениям в российском общественном мнении и даже в академическом обществоведении предпочитают (с основанием или без) называть господствовавший в советском обществе слой не «профессионалами» или «интеллектуалами» («интеллигенцией»), а «бюрократией» (партийной бюрократией, партократией) или даже жаргонной в сущности этикеткой «номенклатура» (первым это сделал как будто бы автор исследования с этим названием Михаил Восленский)

Паркин не пересказывает и не обсуждает идеи тех, кого он сам называет своими предшественниками. Он сразу делает шаг вперед, говоря о возникновении общества нового типа. Он сопоставляет несколько вариантов «профессионального общества»: Англия, Франция, две Германии, Советский Союз, Соединенные Штаты и Япония.

Легко заметить смелое новшество, Паркин не противопоставляет американское и советское общество, а помещает их в одну типологическую категорию. Он не хуже других, разумеется, видит, чем этим общества различаются. Но по выбранным им критериям они однотипны. Нетрудно также заметить, что такое изменение оптики дает гораздо больший содержательный и волнующий результат, чем противопоставление так называемого «свободного мира» и так называемого «тоталитарного общества», или «капитализма» и «социализма». Когда Паркин писал свои работы, эти противопоставления были господствующими парадигмами сравнительного восприятия России и Америки; они остаются влиятельными и теперь, хотя сами эти этикетки используются гораздо реже, если используются вообще.

* * *

Для русского читателя, пожалуй, окажется наименее привычным то, что Паркин говорит об Америке. Он подчеркивает, что американское государство уже давно тесно связано с банками, военно-промышленным комплексом, агробизнесом, медицинским страхованием, университетами, исследовательскими фондами и инфраструктурными институтами частного сектора через госзаказы, субсидии и регуляции; через лобби.

В самом так называемом «частном секторе», напоминает Паркин, крупная корпорация давно заменила рынок менеджериальным контролем и координацией превратила куплю-продажу во внутрифирменную трансакцию, заменила торги между продавцами и покупателями на планирование и переговоры, независимые фирмы – на отделы в корпорациях, предпринимательский успех – на служебную карьеру с повышением зарплаты и пенсией в конце (сейчас Паркин мог бы к этому добавить пресловутые «бонусы»).

Безусловно между Америкой и Россией огромная культурно-историческая разница. Разница между российско-советским и европейским социализмом гораздо меньше. Как-никак, в Америке сначала возник сильный бизнес, а потом сильное государство. А в Европе, включая Россию, было наоборот.

А еще больше похожи Советский Союз и Япония. Между прочим, сейчас после «приватизации» в России частно-корпоративная олигархия до такой степени напоминает японскую, что становится несколько не по себе: столь глубокое сходство в типологии обществ встречается крайне редко и в него трудно поверить. Обобщение такой эмпирии напрашивается, но на этот раз я просто не хочу торопиться.

* * *

Я возвращаюсь теперь к описанию книги Гарольда Паркина. В шести ее главах Паркин рассматривает шесть конкретных историко-географических вариантов «общества профессионалов» – общества, где господствуют профессионалы, если быть точным. Он характеризует его с разных сторон, но одну сторону муссирует особенно. Речь идет о культурно-социальном «классовом» единстве верхнего слоя профессионалов.

Во всех странах эта элита формируется через систему образования. Все высшие менеджеры в Японии – выпускники юридического факультета Токийского университета; во Франции – Высшей школы администрации и еще двух-трех похожих школ (весьма напоминающих Высшие партшколы в СССР); в Англии – двух-трех частных школ и затем двух главных университетов («Оксбридж»); в Америке – полудюжины университетов на Северо-востоке и в Калифорнии во главе с Гарвардской школой бизнеса и Массачусетским технологическим институтом (более или менее Ivy League). Только в Германии нет такой четко определимой концентрированной кузницы высших кадров.

Далее, во всех странах эта профессиональная элита перемещается по кругу между всеми сферами высшего управления. Сегодня мистер Джордж Уошингтон Бридж – исполнительный директор инвестиционного фонда, завтра он – главбух медиа-корпорации, потом директор департамента в министерстве обороны, и, наконец, председатель благотворительного фонда.

Профессионалы в разных сферах работают вместе. Этот коллективизм элиты особенно характерен для Японии. Вся система держится на так называемом «дзинсяку», что по-японски буквально означает «жилы в камне», а в переводе на менее поэтический язык просто «связки», то есть «круговой блат». Менее всего такая солидарность характерна для Англии с ее пережитками вражды между старыми социальными классами и конфликтов между бюрократами частного сектора и государственного аппарата.

Впечатляющие успехи «Севера», хотя и достигнутые в разных странах в разное время, были делом рук профессионалов. Даже тогда и там, когда и где, как считается до сих пор, главной агентурой экономического развития были предприниматели-деловики или буржуи-капиталисты, многие из них при ближайшем рассмотрении тоже были прежде всего либо сами профессионалами (чаще всего изобретателями), либо не обходились без партнерства с профессионалами. Во всяком случае, как настаивает Гарольд Паркин, главный рывок, то есть стремительный и непрерывный экономический рост, сопровождавшийся (что очень важно!) неуклонным ростом благосостояния трудящихся, произошел под руководством профессионалов.

В изображении Паркина они выглядят без малого как «передовой отряд трудящихся». Он не скрывает своих социальных симпатий к своим героям и, похоже, вполне сознательно отстаивает их репутацию. Не случайно, что в лево-центристских неолейбористских кругах в Англии его работы вызвали особый интерес, и эти круги даже включили эти книги в свой идеологический канон.

* * *

Однако Паркин не ограничивается этой почти апологетикой «профессионалов». Он признает, что «профессиональное общество» после своего успеха теперь переживает кризис, то есть, именно нынешний долговременный системный кризис. Экономический рост этому обществу благодаря развитию информатики и благодаря расширению рынков до глобальных еще как-то удается поддержать. Но с занятостью дело обстоит намного хуже.

Все более значительной становится ложная занятость и нарастает угроза также и открытой безработицы. Неуклонный рост благосостояния трудящихся кончается, если не кончился совсем.

Появилась новая беднота, и она ширится. Соблазнительно сказать, хотя Паркин так прямо не говорит, что перед нами не кризис капитализма или социализма, как уверяют, имея в виду одну и ту же фактуру, партийные адепты обеих идеологий, а именно кризис профессионального общества, то есть общества, где профессионалы являются господствующим классом.

Гарольд Паркин обращает внимание на два порока в поведении профессиональной элиты.

Во-первых, она предает принцип «меритократии». Сама-то она сложилась в условиях отбора (пусть и несовершенного) по способностям и (или) заслугам, теперь же она хочет превратить свои преимущества в наследственные.

Во-вторых, она хочет присвоить себе больше, чем заслуживает, и чем то, что считается «пристойным», то есть морально оправданным в христианско-социальной традиции. С какого-то момента по инерции она, как и все более ранние господствующие слои, будет пытаться вытянуть из народа больше, чем народ будет готов отдать. И на этом, как предупреждает Гарольд Паркин, она сломает себе шею.

* * *

Работы Паркина с самого их появления пользуются высокой репутацией среди специалистов, но широкого общественного резонанса его завершающая работа не получила, хотя явно была на это рассчитана – интонационно и стилистически. Она написана в русле традиции, кульминацией которой были Маркс-Энгельс, то есть в регистре «политизированной», если угодно, «классовой науки».

Она посвящена определенному общественному классу и выражает определенное отношение к нему. Такого рода наука сейчас вполне влиятельна в университетах, но там она и заперта как в гетто.

Аналитические труды вроде книг Гарольда Паркина политически операционализируются только в условиях, когда общество, которое они интерпретируют, начинают серьезно сотрясать волны кризиса, когда господствующий слой перестает определять интеллектуальную общественную атмосферу (перестает быть «гегемоном» по Грамши) и появляются новые харизматические группы, которым нужны идеи для мобилизации широкого общественного движения.

Какой же социальной агентуре адекватно представление (неважно правильное или нет) о современном обществе как обществе господства профессионалов? Агентуре, враждебной этому обществу, и стало быть подрывной? Или наоборот, агентуре, лояльной этому обществу?

Вот это как раз не очень ясно. Эту интригующую неясность концепция Гарольда Паркина не только не проясняет. Но даже усугубляет. Потому что у нее есть один важный дефект.

Этот дефект состоит в том, что Паркин, тщательно описывая профессионалов как господствующий слой, практически совсем не интересуется теми, над кем этот слой господствует и инструментарием его господства. Иными словами, ученый не идентифицирует социальный конфликт в обществе профессионалов.

Критическая концепция «профессионального общества», как некогда концепция «старого режима» (либерализм) или «буржуазного общества» (Маркса-Энгельса), может быть политически инструментальна. Но возможности ее инструментализации в первую очередь зависят от ее дальнейшей разработки. И по этому поводу в заключение этой заметки стоит сделать одно прикладное замечание.

* * *

Если советское общество было обществом профессионалов, то что с ним стало после перестройки? Как будто бы оно просто окончательно созрело в этом своем типологическом качестве и, в согласии с теорией конвергенции, окончательно уподобилось американскому. Но в этом случае именно опыт советского и особенно позднего советского общества дает очень много для дальнейшего развития социально-исторической парадигмы Паркина. И это ставит в очень выгодное положение агентуру, знающую этот опыт, так сказать из первых рук.

Российское обществоведение могло бы теперь даже захватить интеллектуальное лидерство в разработке тематики, очень для всего мира актуальной. Будет жаль, если эта возможность окажется упущена.

P.S. Подробный реферат книги Гарольда Паркина «The Third Revolution: Professional Elites in the Modern World, London: Routledge, 1996», был помещен уже давно в ныне, вероятно, забытом журнале «Рубежи» (№4, 1997 год). Сейчас он воспроизведен в блоге aldonkustbunker.blogspot.co.uk. Там же можно найти профиль Дж.К.Гэлбрейта, главного протагониста концепции «конвергенции»в 60-е годы, и в связи с ним можно прочитать некоторые соображения по поводу «перестройки» как важного эпизода в ходе этой «конвергенции».

И реферат книги Элвина Гоулднера, которую я уже несколько раз безуспешно пытался навязать российской общественности с конца 80-х годов. Российская общественность явно предпочла пресловутую советологическую самоделку Михаила Восленского. Вероятно из-за ее адекватности эмоциональному состоянию российской интеллектуальной среды в то время.

Будем надеяться, что сейчас сильно запоздавшая эмоциональная перестройка, необходимая для пробуждения интереса к более аналитически инструментальным представлениям Вебера-Бернхэма-Гоулднера-Паркина об агентурах современного общества, наконец-то уже состоялась.