Экономические последствия «испанки» были гораздо менее драматичны. В Соединённых Штатах промышленное производство резко сократилось, но за несколько месяцев восстановилось. «Испанка» была гораздо более смертоносной, чем нынешний коронавирус. Так почему же та беспощадная пандемия не смогла разрушить экономику?
В октябре 1918 г. «испанский» грипп обрушился на Стэнфордский университет. Жители надели на лица маски, футбольные матчи отменили, а студентов попросили изолироваться в кампусе. Но занятия продолжались и собрания проходили. В дополнение к своим обычным академическим обязанностям студенты мужского пола обучались ещё борьбе с немецкими пулемётами и ядовитым газом Первой мировой войны. Более десятой части всех студентов заболели, а дюжина умерла, что вполне соответствовало общей статистике – из 45 тысяч случаев, зарегистрированных в соседнем Сан-Франциско, 3 тысячи были смертельными. Тем не менее уже через месяц после начала эпидемии преподаватели и студенты начали отказываться закрывать лица. Вскоре в кампус вернулся и футбол, хотя болезнь продолжалась всю зиму.
Контраст с нынешней пандемией коронавируса поразителен. Я не могу войти в свой же кабинет в Стэнфорде без специального разрешения декана. Почти все студенты покинули кампус, и каждый, кто может, обязан работать онлайн. Университетская больница, недавно перестроенная на сумму в 2 млрд долларов, была вынуждена в пять раз сократить зарплату всем своим 14 тысячам сотрудников, поскольку встревоженные пациенты откладывали лечение. Округ Сан-Франциско (сейчас почти вдвое более густонаселённый, чем столетие назад) сообщил о 2400 заболевших и 40 смертях – показатель смертности на душу населения на 99,2% ниже, чем во время пандемии 1918–1919 годов. Но даже через два месяца после того, как губернатор Калифорнии Гэвин Ньюсом приказал жителям оставаться дома, перспектива постепенного возвращения к нормальной жизни остаётся в лучшем случае неясной.
Если спроецировать вовне опыты Калифорнии, мы получим представление о состоянии мира прямо сейчас. Сотни миллионов сотрудников потеряли работу. Процент снижения мирового ВВП выше, чем когда-либо со времён Великой депрессии. 1,5 млрд учеников – около 90% от общего числа в мире – пострадали от закрытия школ. Большинство обществ сталкиваются с длительным экономическим спадом, который разрушит и погубит неисчислимое количество жизней.
Экономические последствия «испанки» были гораздо менее драматичны. В Соединённых Штатах промышленное производство резко сократилось, но за несколько месяцев восстановилось. Розничная торговля почти не пострадала, а количество банкротств предприятий не превышало обычных показателей. Согласно последнему эконометрическому анализу, пандемия 1918–1919 гг. сократила реальный ВВП и потребление США не более чем на 2 процента. То же самое, видимо, относится и к большинству развитых западных экономик.
Однако может оказаться, что «испанка» была гораздо более смертоносной, чем нынешний коронавирус. По крайней мере, она убила 550 тысяч американцев – 0,5% населения страны. С учётом роста численности населения в течение прошлого столетия это будет чуть менее 2 млн смертей сегодня, что близко к числу, предсказанному в наихудшем сценарии, опубликованном в марте Имперским колледжем Лондона. За пределами индустриального мира смертность в 1918–1919 гг. была намного выше. По всей планете испанский грипп унёс 40 млн человек или 2% человечества, что эквивалентно более чем 150 млн человек сегодня. Хуже того, он преследовал не только стариков и немощных, но и детей, а также тех, кому было около 20–30 лет. Это сократило объём рабочей силы и уничтожило жизни многих людей, которые только что создали семьи, оставив супругов и детей на произвол судьбы в обществе «плыви или тони».
Так почему же та беспощадная пандемия не смогла разрушить экономику? Ответ обманчиво прост: будь то по необходимости или по выбору, она пронеслась сквозь людей.
Власти многих стран рекомендовали мыть руки и использовать носовые платки в качестве «масок» для лица. В Соединённых Штатах меры сильно варьировались от города к городу и от штата к штату, по всей стране местные чиновники закрыли многие школы и крупные общественные места. Однако по большей части второстепенные предприятия оставались открытыми, а потребительский спрос сохранялся достаточно устойчивым, чтобы удерживать их на плаву без помощи дорогостоящих пакетов стимулов.
Разве тогда жизнь американцев стоила меньше, чем сейчас? Только в самом техническом смысле. В последние годы различные правительственные учреждения США установили стоимость человеческой жизни примерно в 10 млн долларов. Оценки в других обществах с высоким доходом не сильно отстают. Сто лет назад никому бы и в голову не пришло вешать на людей одинаковые ценники. Кроме того, жизнь в целом была короче. В середине 1910-х гг. средняя продолжительность жизни в США составляла всего две трети от нынешней. С тех пор во всём мире она увеличилась в 2 раза. Более того, столетие назад американцы населяли физический и интеллектуальный мир, ещё не продезинфицированный современной наукой. Старшее поколение наверняка помнило катастрофические вспышки холеры и жёлтой лихорадки. Не было вакцин против гриппа, туберкулеза, столбняка, дифтерии, сыпного тифа, кори или полиомиелита, антибактериальных сульфонамидных препаратов, пенициллина, противовирусных лекарств и химиотерапии. В лучшем случае богатство давало ограниченную защиту, но чаще всего богатые и бедные оказывались в одинаковых условиях.
За последние 100 лет мир, медицина и процветание привели человечество к большему комфорту, безопасности и предсказуемости. Впервые в истории жители развитых стран имеют все основания ожидать, что наука их защитит и исцелит. В той или иной степени подобные ожидания закрепились и в развивающихся странах по мере роста доходов и образования, уменьшения голода и преждевременной смертности, к тому же и воинская повинность вышла из моды. Люди ожидают от жизни большего и ведут себя соответственно.
Коллективные меры по изоляции и социальному дистанцированию можно рассматривать как признак того, что более высокие ожидания сделали людей добрее, готовыми взять на себя экономическое бремя, чтобы защитить пожилых, людей со слабым иммунитетом и простых несчастных в их среде. Но прилежные граждане, находящиеся в изоляции, должны с осторожностью поздравлять себя с тем, что не позволили лучшим ангелам природы улететь. Эмпатия остаётся в дефиците: если бы американцы действительно заботились о беженцах или тех, кто пострадал от их внешних военных вмешательств, американская политика выглядела бы совершенно иначе. Их доброта не распространяется даже на сограждан – взгляните на бесконечно тяжёлое положение незастрахованных или недостаточно застрахованных людей и тех, кто во многом обречён из-за своего почтового индекса.
На этом нелицеприятном фоне реакция многих американцев на пандемию может быть правдоподобно объяснена страхом (незнакомым чувством в наше время процветания и науки), что следующей жертвой может стать уязвимый родитель, преданный супруг или любимый дедушка. Именно эти личные тревоги и сопереживание родным высосали кислород из экономики и поставили жизнь на паузу.
Впервые в истории многие страны развитого мира могут дать волю своим тревогам. Даже 20 лет назад вряд ли кто-то смог бы работать или учиться дома. Лишь технологии сделали дистанцирование возможным и даже терпимым. Но не для всех. Времена, когда студенты Стэнфорда смело шли на такой же риск для жизни и здоровья, как сегодняшние полицейские и кассиры, давно прошли. Ожидания от жизни выросли во всех направлениях, но всё же для некоторых чуть больше, чем для других.
Сегодня сопереживание становится избирательной привилегией, что только усиливает существующее неравенство. Благодаря социальному страхованию и программе Medicare американцы уже давно привыкли к тому, что богатство перераспределяется от молодых к старым. Но теперь они пошли на более радикальный шаг – ресурсы уничтожаются (посредством сокращения экономики) ради того, чтобы гарантировать ещё несколько лет жизни тем, кто больше всех подвержен риску от COVID-19, болезни, вызванной новым коронавирусом. Технологии делают этот гамбит наименее болезненным для наиболее защищённых – тех, кто может надеяться переждать бурю в относительной безопасности своих домашних офисов и более высокооплачиваемой работы.
Тем временем большая часть общества остаётся где-то позади, погрязнув в безработице и нестабильности или застряв на рабочих местах, где необходим постоянный прямой контакт и высок риск заразиться и заболеть. Молодёжь и бедняки, уже скованные неравенством, долгами и угасающими перспективами социальной мобильности, вынуждены платить самую высокую цену.
Учёные ещё не устали предсказывать, как этот кризис всё изменит. Но вдохновит ли человечество тревожный опыт пандемии на пересмотр некоторых из наиболее высоких ожиданий, которые мы взрастили? Мы должны отдавать себе отчёт в том, как решения о предпочтениях, которые мы спешим принять, сказываются на тех, кто меньше всех может их себе позволить.
Перевод: Анна Портнова