Резкое увеличение безработицы в России, неизбежное в результате нового экономического кризиса, потребует системного решения одной из самых острых проблем рынка труда в стране — наличия значительного сегмента работ, выполняемых преимущественно мигрантами с постсоветского пространства. Популистские варианты решений хорошо известны и уже звучат — от уравнения мигрантов в трудовых правах с россиянами до выдворения приезжих, отнимающих рабочие места у граждан РФ. В действительности же суть проблемы заключается в неприлично низкой стоимости — и ценности — производительного труда в России: до тех пор, пока российская экономика будет генерировать преимущественно «плохие» рабочие места, трудовая миграция, в основе которой лежит низкокачественный человеческий капитал, будет неизменно процветать в том или ином обличье.

Недавнее предложение Агентства стратегических инициатив (АСИ) «приравнять мигрантов к гражданам Российской Федерации для получения пособия по безработице (и ряда других льгот и выплат) и мер в области поддержки занятости» выглядит логичным продолжением тех чрезвычайных мер, на которые пришлось пойти государству в связи с распространением коронавируса. За несколько дней до того, как руководство АСИ направило в правительство свою инициативу, президент Владимир Путин подписал указ, на основании которого трудовые мигранты, имевшие законные основания для пребывания в России на 15 марта, могут оставаться (в том числе работать) в стране до 15 июня без продления необходимых документов, а также на этот период была отменена оплата за трудовые патенты.

Это решение российских властей не уникально. К подобным мерам пришлось прибегнуть и ряду других государств, отменивших на период коронавирусных ограничений различные формальности для иностранцев, которые либо работают, либо просто живут в стране на временных основаниях. Прагматика таких действий очевидна: организованный вывоз (или организованное выдворение) мигрантов в условиях форс-мажора потребует отвлечения огромных ресурсов от основной задачи борьбы с распространением коронавируса, которую решают сейчас практически все государства. Однако идея АСИ предоставить мигрантам те же трудовые права, что и гражданам России, выходит далеко за рамки обоснованного решения позволить им остаться в стране «до прояснения обстоятельств».

Неудивительно поэтому, что появление в прессе информации о письме правительства в АСИ вызвало ряд резких реакций, подогреваемых новостями о преступлениях, совершенных оставшимися без средств к существованию мигрантами. «Должны быть предложения по поводу решений вопросов в сфере миграции. Это серьезный бич. Криминализация мигрантов растет, ответная мигрантофобия усиливается. Части мигрантов следует помочь выехать на родину, для этого потребуются межправительственные контакты», — констатировал во время недавнего совещания президента РФ со своим Советом по развитию гражданского общества и правам человека член СПЧ Александр Брод. «Очень трудно с небом Таджикистана. Пока мы ничего не предприняли. За весь апрель ни одного рейса по вывозу мигрантов в Таджикистан нет», — добавила председатель постоянной комиссии СПЧ по миграционной политике Татьяна Мерзлякова.

Системная работа в сфере миграционной политики и координация между министерствами и ведомствами, на которые возложены различные обязанности по исполнению решений в этой сфере, сегодня отсутствуют, сообщил Александр Брод несколько дней назад в ходе онлайн-вебинара, организованного Общественной палатой РФ. В период пандемии, по его словам, обострились очень многие вопросы как легальных, так и нелегальных мигрантов — трудоустройство, жилье, питание, оказание услуг в сфере здравоохранения. «На первый взгляд, эти простые бытовые вопросы могут породить огромную негативную волну среди мигрантов, рост криминализации, а значит, и ответную волну мигрантофобии и насилия, что чревато серьёзным социальным напряжением», — отметил также Брод, предложив в качестве решения разработать некую «дорожную карту».

Однако даже беглый взгляд на проблему демонстрирует, что очередная «дорожная карта» с благими пожеланиями в адрес чиновников мало чем поможет. По данным опубликованного в ноябре прошлого года доклада Международной организации по миграции, Россия принимает 11,6 млн мигрантов (главным образом из стран СНГ), а объем их денежных переводов в свои страны в 2018 году составил $ 21 млрд (более 1,3 трлн рублей по среднему курсу двухлетней давности). Для сравнения: по данным Росстата, за последние несколько лет численность иностранных граждан, которым выдавались разрешительные документы на работу, в России находилась в диапазоне 1,7−1,9 млн (подавляющая их часть приходится всего на две страны — Узбекистан и Таджикистан). Очевидно, что официальная статистика попросту не видит значительный поток трудовой миграции. Если же исходить из приведенных данных независимых источников, то мигранты составляют порядка 15% от численности рабочей силы в России, которая в прошлом ноябре оценивалась Росстатом в 76,2 млн человек.

Эта явная неспособность официальной статистики зафиксировать реальную картину миграции — явление примерно того же порядка, что и отсутствие внятных представлений о том, чем заняты миллионы россиян. Многие имеющие отношение к рынку труда оценки Росстата базируются на хорошо известной ему численности работников организаций, однако это лишь чуть более 60% (44,2 млн из 72,4 млн на 2018 год) от общего числа занятых в экономике, что в грубом приближении совпадает со знаменитым высказыванием вице-премьера Ольги Голодец образца 2013 года: «Наш рынок труда сегодня фактически нелегитимизирован. Очень небольшая часть рынка труда работает по прозрачным правилам. 48 миллионов человек работают в секторах, которые нам видны и понятны. Где и чем заняты все остальные, мы не понимаем».

При такой структуре рынка труда, в которой неизменно значительная доля приходится на неформальный сектор, теряет всякий смысл и официальная оценка безработицы, которая в России до недавнего времени, как известно, находилась на минимальном уровне. В июне прошлого года общий уровень безработицы в России достиг исторического минимума с 1991 года — 4,4%, или 3,3 млн человек, в соответствии с критериями Международной организации труда, относящим к безработным тех, кто «не имеет работы или доходного занятия, ищет работу и готов приступить к ней» на момент статистического исследования. Регистрируемый же уровень безработицы, то есть доля тех трудоспособных граждан, которые официально получили этот статус, в середине прошлого года и вовсе находилась на уровне 0,99%.

Одна из причин того, почему этот показатель столь низок, упирается во всю ту же структуру рынка труда: относительно приличную работу в России через государственные службы занятости не ищут по той простой причине, что ее там нет — отсюда и регулярное превышение количества вакансий над числом соискателей. При этом расширению неформального сектора способствуют зачастую смехотворные зарплаты на официальных рабочих местах, включая бюджетные. Понимание этого на уровне руководства страны, безусловно, присутствовало: в прошлом году тогдашний премьер-министр Дмитрий Медведев говорил о необходимости довести долю оплату труда в российском ВВП до 60% с 46,4% в 2018 году. Однако административными мерами наподобие приравнивания минимального размера оплаты труда (МРОТ) к прожиточному минимуму такие задачи, разумеется, не решаются — для этого как минимум требуется убедительный рост экономики.

Значительная доля неформального сектора в структуре занятости и создает все условия для привлекательности труда мигрантов: наличие большого количества «плохих» рабочих мест по определению снижает не только требования к соискателям, но и размер вознаграждения, на которое они могут претендовать. В результате работодатель оказывается перед выбором: либо набрать россиян, перед которыми придется нести хотя бы минимальную ответственность, либо обратиться к услугам мигрантов, находящихся в стране на птичьих правах. Второй вариант зачастую выглядит более привлекательным, — как следствие, мигрантов меньше не становится, неформальная экономика тоже не сокращается, а реальный сектор экономики все меньше способен генерировать «хорошие» рабочие места, то есть те, за которыми закреплены социальные гарантии при достойном уровне зарплаты и высокой производительности труда.

Как показало недавнее исследование «РИА Рейтинг», за последние десять лет в России было создано всего 1,3 млн дополнительных рабочих мест, причем в последние три года этот процесс имел ярко выраженную территориальную диспропорцию: число рабочих место увеличивалось лишь в 25 субъектах федерации, а в остальных 60 оно сокращалось. Наибольшее количество рабочих мест за этот период было создано в Москве и Московской области — более 290 тысяч, то есть почти четверть от общероссийского значения. Очевидно, что сейчас именно эти регионы оказались в зоне наибольшего риска в связи со сворачиванием значительной части экономической деятельности в период коронавируса.

Пандемия ставит перед государственными структурами, призванными регулировать рынок труда, перед рядом принципиальных вызовов. Прежде всего это учет количества реальных безработных. Нет нужды лишний раз напоминать, что эффективность служб занятости в России предельно низка, — в том числе и потому, что обращаться к их услугам за поиском хорошей работы в целом бессмысленно. Однако в новой ситуации у многих потерявших работу просто не будет иного выхода, и здесь возникает закономерный вопрос: все ли смогут быстро получить официальный статус безработного и полагающиеся в соответствии с ним выплаты от государства?

В недавнем сообщении президентского СПЧ, основанном на «сигналах с мест», поступающих в адрес этого органа, отмечается, что после обращений в службы занятости и органы соцзащиты граждане «встречают упреки в адрес федерального центра, якобы не перечислившего необходимые средства, а также сообщают, что после регистрации в качестве безработного получили на руки не 12 130 рублей [размер МРОТ], на которые рассчитывали, а 2 или 3 тысячи». Такой подход уполномоченных органов к соотечественникам, оказавшимся в беде, делает саму постановку вопроса о приравнивании трудовых прав мигрантов к россиянам по определению взрывоопасной — первая же успешная попытка реализовать это равенство на практике приведет к резкому всплеску социального недовольства.

Но еще сложнее выглядит вопрос о том, сможет ли государство помочь с трудоустройством своим гражданам, потерявшим работу. Принципиальный инструмент в данном случае может быть только один — создание условий для роста экономики, в результате чего в 2000-х годах безработица в России сократилась вполне естественным путем. Но особых иллюзий относительного того, что после завершения острой фазы коронавирусного кризиса российская экономика перейдет к устойчивому росту, нет — скорее просматривается другой, куда менее приятный сценарий: стабилизация на более низком уровне спроса в сравнении с докризисным. Иными словами, экономика вновь может начать искать то самое дно, о котором так много рассуждал один небезызвестный экс-глава Минэкономразвития РФ, только теперь уже с принципиально иной картиной занятости. В этой ситуации конкуренция на рынке труда лишь усилится, и мигранты, которым не привыкать к сверхэксплуатации, могут оказаться еще более востребованными.

Вряд ли приведут к каким-то впечатляющим результатам и очередные «стройки века», которые может инициировать государство, чтобы обеспечить массовую занятость. Потенциал мегапроектов наподобие Олимпиады в Сочи или чемпионата мира по футболу давно исчерпан, а затевать строительство новых крупных предприятий, ориентированных на экспорт продукции, в условиях неопределенности мировых рынков слишком рискованно. Тем более что массовая занятость понадобится лишь на этапе строительства таких предприятий, а здесь к услугам подрядчиков по-прежнему будет та же армия мигрантов, участвовавшая во множестве российских «строек века» последних лет, включая ту же сочинскую Олимпиаду.

Базой для решения всего комплекса проблем, связанных с трудовой миграцией, может стать только та «резервная армия труда», численность которой в России исчисляется, похоже, десятками миллионов человек. Но без принципиального улучшения оплаты и условий труда — здесь неизбежно вспоминаются кадры недавнего выступления вахтовиков на Чаяндинском месторождении «Газпрома» — никакой возможности продуктивно мобилизовать эту армию на благо национальной экономики не будет.

Николай Проценко