Растянувшийся западный Тегеран впечатляюще децентрализован, но связан совершенно новыми магистралями, линиями метро, искусственными озёрами и крупными торговыми центрами. Хотя и не с таким эпическим размахом строительства, как в Пекине или Шанхае, но по духу очень похоже и сравнимо с происходящим в Стамбуле.
Профессор — вероятно, ведущий аналитик по иранской политике и культуре — и я много дней обсуждали все аспекты развития стратегического российско-китайско-иранского партнёрства, масштабный проект интеграции Евразии, подталкиваемый Китаем и мириады внутренне связанных проблем.
Пейзажи западного Тегерана оказались позади, было трудно не связать эту новую нормальность с атмосферой воодушевления вокруг ядерного соглашения, заключённого Ираном летом 2015-го в Вене. Но на самом деле всё это началось лишь с приходом президента Хассана Роухани в 2013 году, что, по словам Маранди, «связано со стабильностью Ирана и повышением его регионального статуса».
Сигнал подал бывший глава комитета по иностранным делам иранского Совета Национальной безопасности и профессор Принстонского университета Сейид Хуссейн Мусавиан. Он был непоколебим в том, что «сорокалетнее проталкивание Америкой политики смены режима в Иране окончилось неудачей». Говоря о недовольстве администрации Трампа ядерной сделкой, Мусавиан отмечал, что «это 170 страниц, очень много технических деталей, у них могло не хватить времени ознакомиться с различными решениями — следовательно, они на деле не понимают, о чём говорят».
Исполнение соглашения должно было сигнализировать о признании Ирана Западом — отсюда возобновление торговли и коммерции. Вместо этого новая нормальность указывает в сторону подготавливаемых Китаем Новых Шёлковых Путей, Азиатского Банка Инфраструктурного Развития, ШОС и ведомого Россией Евразийского Экономического Союза; и в сторону Ирана, наряду с другими развивающимися экономиками ищущего инфраструктурного финансирования и иностранных инвестиций у стран БРИКС, особенно триумвирата РИК (Россия-Индия-Китай). В сумме — смотрите на восток.
Тегеран подписал массу меморандумов о взаимопонимании с французской промышленностью. Но сердце торговли и инвестиций — Китай. Когда президент Си Цзиньпин нанес визит в Тегеран в январе прошлого года, Роухани сказал:
«Иран и Китай договорились в следующие 10 лет увеличить объём торговли до US$600 миллиардов».
Большая часть соглашений, конечно же, касается нефти и газа — но что главное, они к тому же расширяют сотрудничество по ядерной энергетике и укрепляют позиции Ирана, как абсолютно главного транспортного узла «Одного Пояса, Одной Дороги».
В сравнении с этим российско-иранская торговля, а это почти US$2 миллиарда в прошлом году, не так уж важна, хотя очень быстро расширяется.
После снятия санкций Россия и Иран подписали соглашений почти на US$40 миллиардов, но проекты пока главным образом остаются на бумаге. Проблема в том, что подавляющее большинство иранских компания ограничены в средствах, так что финансирование должно идти из российских источников. Экспорт «засекреченных товаров» — вроде вооружений — уже возобновился, например, контракт на US$900 миллионов по поставке оборонительных ракетных комплексов С-300, первая партия была доставлена в Иран в апреле прошлого года.
Однако настоящий секрет начинающейся торговли в том, что России и Ирану нечем обмениваться на глобально конкурентном уровне. Россия экспортирует главным образом металлы, древесину, электроприборы, бумагу, зерно, плавучие конструкции, конструктивно сложную продукцию и вооружения. Экспорт Ирана — сельскохозяйственные товары и морепродукты.
Иран: Общая стоимость товаров, экспортируемых торговыми партнёрами.
В отношениях с Индией центр всего — развитие порта Чехбехар. Здесь китайский морской Шёлковый Путь соединяется со стремлением Индии связать Индийский океан с Афганистаном в обход Пакистана и Китайско-Пакистанского Экономического Коридора.
Учтём индийские вложения в железную дороге Чехбехар-Захедан, оканчивающуюся в провинции Систан-Балуджистан у пакистанской границы, как и всё ещё планирующуюся железную дорогу Чехбехар -Хаджигак, это прямая связь с Афганистаном. Все выглядит так, словно Иран расцветает, как ключевой интеграционно-связующий хаб для Китая, Индии, превращаясь в перекрёсток Южной и Центральной Азии.
На энергетическом фронте новости тоже воодушевляют. По данным главы Национальной Иранской Нефтяной Компании (НИНК) Али Кардора к следующему месяцу Иран будет производить 4 миллиона баррелей нефти ежедневно (пик в 4,2 миллиона был перед ужесточением санкций в 2011 году).
Иран был вторым по величине производителем в ОПЕК. Санкции вынудили сократить производство до 2,5 миллиона баррелей в день и экспортировать лишь чуть более 1 миллиона. Теперь Иран вернулся на третью позицию в ОПЕК, следом за Саудовской Аравией (10 миллионов баррелей в день) и Ираком (4,5% миллиона баррелей в день).
Производство природного газа к 2021 году достигнет 1,3 миллиарда кубометров в день. Чтобы это произошло, НИНК необходимо пробурить как минимум 500 новых прибрежных скважин. Проблема в том, что НИНК глубоко увязла в долге на US$50 миллиардов, и не только из-за низких цен на нефть, но и из-за недостаточного финансирования и плохих управленческих решений. Royal Dutch Shell и Total очень хотят заключить соглашения, но пока ничего не подписано.
Повторюсь, я получил схожие цифры к переданным мне из НИНК приблизительно 10 лет тому назад — Ирану необходимо как минимум US$200 миллиардов на модернизацию инфраструктуры своей энергетической промышленности и чтобы реально начать получать прибыль с потрясающих резервов природного газа на US$7 триллионов. Справедливо было бы оценить, что соответствующее финансирование могло бы быть предоставлено, вероятно, Азиатским Банком Инфраструктурных Инвестиций и другими источниками в России и Китае. Заместитель министра нефтяной отрасли Амир Хуссейн Заманиниа ожидает крупных подвижек в событиях «в следующие несколько месяцев».
В социальном смысле Иран — отнюдь не пороховая бочка. Средний уровень жизни со времён Исламской Революции улучшился приблизительно на 70%. В 2015 году женщины составляли около 70% среди студентов иранских научных и технических факультетов. Система здравоохранения к 2014 году находилась в тридцатке наиболее эффективных в мире, намного опережая США (они среди 50-ти).
Многое будет зависеть от грядущих президентских выборов. Бывшего президента Махмуда Ахмадинежада от участия в выборах вежливо отговорил лично верховный лидер Ирана Аятолла Хаменеи. Маранди подтверждает, что президент Роухани пойдёт на перевыборы, но он менее популярен, чем министр иностранных дел Зариф, который в свою очередь менее популярен, чем звезда первой величины — генерал-майор Квассем Сулеймани, глава элитного спецподразделения Корпуса стражей исламской революции сил «Кодс» (эль-Кудс) — который не выставляет свою кандидатуру. Причина горестей Роухани — его результаты по экономике далеки от выдающихся.
Вскоре Тегеран изымет американский доллар из финансовых сводок и сводок обмена иностранной валюты. Это, несомненно, вызовет ещё больше соглашений об обмене валютами, и Иран будет принимать платежи за нефть и газ в евро или корзине валют.
Иран торгует главным образом с Китаем, ЕС и ОАЭ. Во время предвыборной кампании Трамп заявлял, что Ирану вручили подарок стоимостью US$150 миллиардов по ядерному соглашению. Неправда. Замороженные нефтяные фонды Центрального Банка, возвращённые с января 2016 года из ОАЭ, Британии, Индии, Греции, Италии и Норвегии составляют меньше US$10 миллиардов. И только US$12 миллиардов заблокированных активов возвращены из Японии, Южной Кореи и Индии, причём частями.
Прежде, чем мы вернулись в Тегеран, Маранди сказал мне, что в целом «полагает, кто бы сейчас не инвестировал в Иран, тот получит потрясающую прибыль. Инвестировать пора именно сейчас». Россия, Индия и Китай, входящие в БРИКС, именно это и делают. И европейцы — хотя пока не так уж много. А американцы этого не делают — себе в ущерб. Напоследок мы заглянули в ресторан традиционной иранской кухни в деловой части города, где подают первоклассные блюда семьям с достатком средним и выше среднего. Счёт — менее 30 долларов на двоих. Сказочная рентабельность инвестиций.