События 21 мая в Казахстане стали достаточно неожиданным и при этом весьма неприятным сюрпризом для России.
Республика
Казахстан (РК) во многом более значима для Москвы, чем Украина. Начнем
с того, что граница с Казахстаном — это, во-первых, практически
неперекрываемая протяжённость (7512,8 км). Во-вторых, север РК
фактически рассекает надвое "основную полосу расселения" (освоенные
территории) к востоку от Урала, почти изолируя друг от друга территории
по разные стороны от меридиана Тюмени.
Потеря контроля над
Казахстаном создаёт угрозу сразу нескольким системообразующим для
России регионам: Западной Сибири, Уралу, Поволжью, причём в последнем
случае РК отделяет от блока национальных республик на средней Волге
лишь тонкая перемычка в Оренбургской области. Не столь уж далёк
от западных границ Казахстана и Северный Кавказ.
Далее, Казахстан — это почти четыре миллиона "русскоязычных" (русские, украинцы, немцы).
Наконец — это партнёр по ЕАЭС и ОДКБ.
Иными
словами, сохранение преобладающего влияния в РК важно для безопасности
России не просто критически — его утрата это "экзистенциальная
угроза"; при этом самоустранение по украинскому сценарию невозможно.
Попробуем разобраться в ситуации.
Начнём
с того, что протесты фактически начались уже в конце апреля. 24 апреля
они стартовали в Атырау, 27-го воспроизвелись в Семее и Актобе, 28-го
в Актау. 1 мая прошли протесты в Жанаозене и Кызыл-Орде, при этом
во втором случае они закончились столкновениями с полицией.
4 мая состоялся небольшой митинг в Уральске.
Непосредственным
поводом для протестов послужило якобы принятое решение о легализации
продажи земли китайцам/иностранцам вообще (антикитайские настроения
в Казахстане достаточно сильны). При этом, во-первых, такое решение
элементарно никогда не принималось — речь шла о продлении возможного
срока аренды до 25 лет (сейчас — десять).
Во-вторых, продление срока было разрешено ещё осенью прошлого года; впрочем, широко освещаться оно стало с 30-го марта.
В-третьих,
даже это решение было быстро (уже 5-го мая) отменено после начала
протестов. В отставку были отправлены министр национальной экономики
Досаев, его заместитель Ускенбаев, министр сельского хозяйства
Мамытбеков. Тем не менее, акции протеста продолжились.
Отметим,
что Атырау, Актобе, Актау и Жанаозен расположены в западном Казахстане,
при этом в двух из них уже были массовые протесты во время
Жанаозенских событий 2011-го года — и речь далеко не об аграрном
регионе. В Атырау и Жанаозене протестовали нефтяники.
При этом
земельному вопросу весьма быстро постарались придать антироссийский
и русофобский подтекст. Ряд "активистов" выступил за запрет
приобретения русскими земли в северных областях и запрет вещания
российских каналов.
Итак, что же происходит на самом деле?
Безусловно,
в казахские события вовлечён внешний фактор. Сценарий слишком хорошо
знаком. "Активист" Макс Бокаев, участник протестов в Атырау: "У нас
координаторов, положа руку на сердце, не было"; однако "уровень
самоорганизации произвёл на него впечатление", ибо "казахстанцы в своей
массе созрели для демократии".
Однако, как вполне наглядно
доказано, спровоцировать взрыв по украинскому сценарию без существенных
внутренних предпосылок невозможно.
Казахстанское население,
на сторонний взгляд, достаточно аполитично и лояльно. Развитой традиции
русофобии, насаждавшейся четверть века, там тоже в целом
не существует — примечательно, что после получения независимости в РК
было достаточно много конфликтов на национальной почве, однако они
касались представителей других меньшинств (чеченцы, уйгуры,
турки-месхетинцы).
Однако в то же время структура экономики
создаёт достаточно существенные риски социального взрыва, который может
быть легко направлен в нужном "ракурсе". Так, причины нынешнего
всплеска недовольства достаточно прозрачны.
Посткризисная
экономика Казахстана достигла максимальных темпов роста в 2011-м
(7,5%), и в дальнейшем они устойчиво снижались — 6% в 2013-м, 4,3%
в 2014-м и 1,5% в прошлом году. Ту же динамику демонстрировал экспорт —
достигнув пика в $ 88,3 млрд. в 2011-м, он сжался до $ 80,3 к 2014-му.
Импорт достиг максимума в 2013-м ($ 50,8 млрд.), сократившись до
$ 43,6 млрд. в 2014-м. Иными словами, мы имеем дело с классическим
"замедлением", казахская экономическая модель начала "выдыхаться" ещё
до обвала нефтяных цен.
При этом последний оказал на неё, мягко
говоря, не самое лучшее влияние. В Казахстане доля нефтегазового
сектора в ВВП достигает 23−25% (в РФ 15−17%), в экспорте — 70% (в РФ
менее 50%). Как итог, падение цен на углеводороды привело к обвалу
экспорта до $ 45,4 млрд. в 2015-м, что при сохранении прежних объёмов
импорта автоматически означало дефицит торгового баланса. ЗВР
Казахстана за 2015 год уменьшились со $ 102,452 млрд. до $ 91,581 млрд.
(снижение на 10,6%).
Реагируя на замедление экономики, а затем
на нефтяной кризис, власти предприняли девальвации в феврале 2014-го
(со 155 до 185 тенге за доллар) и более серьёзную в августе 2015
(с 180,8 до 250−255 тенге).
В итоге импорт в 2015-м сжался до
$ 31,6 млрд. (практически в полтора раза). Доля импорта
на казахстанском рынке в первом квартале 2014 составляла 37%,
по продовольствию — 21%. Для сравнения — в РФ она достигала 41%,
по продовольствию — 33%. Иными словами, РК не отличается крайней
импортзависимостью, однако удар по уровню доходов и потребления так или
иначе был достаточно чувствителен. Инфляция оказалась даже выше
российской — 13,53% в 2015-м и 16,15% в годовом выражении в первом
квартале 2016-го.
Таким образом, казахская экономика испытала
существенный шок, потянувший за собой неприятные последствия для
социальной стабильности. При этом наметившийся рост нефтяных цен может
довольно успешно его сгладить.
Однако существуют и долгосрочные
риски. Во-первых, в отличие от РФ, добыча нефти в Казахстане снижается
уже третий год — так, за 2014-й она упала на 2%, за 2016-й — уже
на 2,2%.
Нефтяная отрасль страны находится не в лучшей форме
и требует значительных инвестиций в модернизацию. Кроме того, ресурсы
каспийского бассейна в принципе не слишком велики и при этом добываются
весьма интенсивно. При всех возможных колебаниях снижение нефтедобычи
в Казахстане — это долгосрочный тренд.
Во-вторых, привязка
протестной активности к нефтеносному западному Казахстану отнюдь
не случайна. Тотальный контроль нерезидентов над ТЭК РК
и их своеобразные нравы в отношении местного персонала служат
хроническим раздражителем — так, параллельно с уличными протестами
проходили голодовки нефтяников. Астана, катастрофически зависящая
от иностранных инвестиций, едва ли сможет пойти на конфликт
с транснационалами.
При этом высокий уровень проникновения
последних в экономику несёт риски попыток перехвата политической
власти. Иными словами, РК несёт все классические издержки доминирования
иностранного капитала.
В-третьих, внутри страны существуют
выраженные региональные диспропорции. Формально в Казахстане четыре
региона-донора: Атыраусская (бывшая Гурьевская) и Мангистауская
(Мангышлак, бывшая южная часть Гурьевской) области и два города
республиканского подчинения — Алма-Ата и Астана. Как нетрудно
догадаться, двум последним принадлежит роль в основном финансовых
и административных центров. Тем самым, западноказахская оппозиционность
основательно подпитывается пресловутым "хватит кормить…", на которую,
вдобавок, накладываются традиционные противоречия между жузами —
субэтнические различия и клановость в Казахстане до сих пор сохраняют
своё значение.
Возможный региональный сепаратизм очевидно
беспокоит местные власти — так, о "силах, разделяющих народ на регионы
и вносящих смуту" прямым текстом упоминалось в речи Нурсултана
Назарбаева на Дне независимости в 2012 году.
Можно
констатировать, что хотя положение в РК весьма далеко
от катастрофического, риски всё же существуют, и они, возможно, будут
возрастать со временем.
Евгений Пожидаев