Резюме:Стратегическое партнерство с КНР начиная с 1996 года – момента появления этой формы двустороннего взаимодействия, рассматривалось руководством России (да и Китая тоже) скорее как геополитическое, нежели экономическое.

 

Стратегическое партнерство с КНР начиная с 1996 года – момента появления этой формы двустороннего взаимодействия, рассматривалось руководством России (да и Китая тоже) скорее как геополитическое, нежели экономическое. Оно должно было стать одним из ключевых факторов нового позиционирования России в мире. Развитие привилегированных отношений с Пекином решало задачу обеспечения безопасности России на восточном направлении, предоставляя Москве необходи­мую свободу маневра в отношениях с США и Западом в целом. Лишь наряду с этими важнейшими политическими целями предполагалось осуществить диверсификацию внешнеэкономических связей. Перспективность Китая в роли экономического пар­тнера, только в 1993 году превратившегося в нетто-импортера нефти, на тот момент была не вполне очевидна.

Подходы к отношениям с Китаем, разумеется, изменились: его роль в россий­ской внешней политике непрерывно росла. Но хотя именно сейчас принято говорить о якобы внезапном повороте России на Восток, пик политической риторики по те­матике российско-китайских связей имел место как раз в 1990-е годы. В декаб­ре 1999-го Президент России Борис Ельцин использовал свой визит в Пекин, чтобы в присутствии председателя КНР Цзян Цзэминя заявить: «Билл Клинтон вчера позво­лил себе надавить на Россию. Он, видимо, на секунду, на минуту, на полминуты забыл, что такое Россия, что Россия владеет полным арсеналом ядерного оружия, и поэто­му решил поиграть мускулами». Далее Ельцин отметил, что Россия и Китай намере­ны отстаивать многополюсное мироустройство: «Мы будем диктовать миру, как жить, а не один он»[1].

Тогда заявление Ельцина, прозвучавшее в ответ на критику США и Евросоюзом российской военной операции в Чечне, не вызвало существенной реакции и фактиче­ски было воспринято как курьез. Мало кто в мире вообще воспринимал всерьез рос­сийско-китайское сближение. Представим себе: что бы произошло сегодня, если бы российский лидер в присутствии председателя КНР грозил США ядерным оружием и заявил, что «мы будем диктовать миру, как жить»...

В 1990-е годы в представлении западных, да и многих российских наблюдате­лей сотрудничество двух стран сводилось к торговле оружием. Впрочем, о масштабах, характере и стратегических целях российско-китайского военно-технического взаи­модействия в мире имели весьма приблизительное представление. Тем не менее про­цесс постепенной переориентации российских внешнеэкономических связей на Вос­ток стартовал именно тогда, но развивался с переменным успехом. 

В возможность обеспечить ослабление зависимости российской экономики от ЕС и США за счет Китая в тот период мало кто верил. В 1999 году двусторонний това­рооборот составлял 5,72 млрд долларов. Но хотя еще в середине 1990-х руководством России был взят курс на формирование мощной экономической базы для российско­китайского стратегического партнерства, крупнейшей компонентой взаимной тор­говли оставался экспорт российского оружия. Это сейчас Китай – крупнейший тор­говый партнер России. А в 1999-м он уступал не только Германии, но и Украине, США, Белоруссии и Италии. Даже в кризисном 2015 году месячный товарооборот двух стран был примерно равен их годовой торговле в том же 1999-м.

Впрочем, о кризисном 2015-м – разговор отдельный: этот год демонстрирует весьма любопытную статистику. При общем сокращении двусторонней торговли на 20 млрд долларов удельный вес Китая в российской внешней торговле продолжал ра­сти (с 11,3 до 12,1%) на фоне падения доли ЕС (с 48,1 до 44,8%). То есть, процесс пе­реориентации российских экономических связей на Восток на фоне кризиса заметно ускорился. И не только «западные» санкции тому причиной: другими крупными стра­нами, увеличившими свою долю в российской торговле, стали США и Япония.

Между тем, следует констатировать: происходящая диверсификация внешне­экономических связей России за счет Китая дает лишь ограниченный экономиче­ский и еще более ограниченный политический эффект. Первой проблемой являются неудовлетворительные темпы, с которыми происходит этот поворот. Вторая пробле­ма – структура экономических отношений. Нынешняя модель двусторонней торговли бесперспективна c точки зрения долгосрочных интересов как Москвы, так и Пекина. Российская роль на китайском рынке сведена к поставкам сырья; китайские же по­ставщики высокотехнологичной продукции поставлены в менее предпочтительное положение по сравнению с их конкурентами из развитых стран.

Что еще более важно, эта модель не решает стратегических задач, которые ста­вились на начальном этапе стратегического партнерства. В силу исторических осо­бенностей российско-китайских отношений, экономическое сотрудничество нахо­дится в руках ограниченного круга крупных государственных компаний. В денежном выражении оно зависит от колебаний нефтяных цен. Причем, даже в большей степе­ни, нежели сам российский нефтяной экспорт. Падение цен первым делом приводит к сокращению финансовых показателей российского экспорта на фоне его физиче­ского роста, а затем – к обвалу курса рубля, что, в свою очередь, вызывает еще более резкое снижение китайского экспорта в Россию. Например, в 2015 году российский экспорт в Китай сократился на 19,1%, а импорт из Китая – на 34,4%.

 

 

Преобладание энергоносителей и другой сырьевой продукции в российском эк­спорте создает достаточно узкую картину взаимодействия между нашими страна­ми. Формируемые отношения затрагивают ограниченный круг крупных компаний, в основном, государственных; вопросы сотрудничества при этом политизированы и обычно решаются в ходе крайне длительных переговоров на высоком уровне. Ины­ми словами, двусторонние экономические связи находятся, главным образом, в руках небольшой группы чиновников и крупных предпринимателей, необходимой системы человеческих связей, способствующих перемещению информации, идей, культурных достижений, при этом не возникает.

За пределами узкого круга компаний, работающих в сфере ТЭК и военно-про­мышленном комплексе, объем знаний, которыми располагает китайский бизнес о России, является устрашающе незначительным. Основным или, скорее, единст­венным источником информации о российской экономике являются перево­ды или вольные пересказы статей из американских и британских СМИ. Даже для крупного китайского бизнесмена, как правило, является открытием, например, отсутствие в России ограничений на движение капитала, отмененных еще в 2003 году.

За исключением провинции Хэйлунцзян, в Китае нет регионов, для которых связи с Россией играли бы сколько-нибудь существенную роль для развития местной экономики. Более того, при нынешней модели развития экономических связей, пред­полагающей сильнейшую зависимость товарооборота от колебаний нефтяных цен, такая зависимость становится опасной. Это подтвердил еще опыт кризиса 2009 года, который побудил власти провинции Хэйлунцзян предпринять меры по диверсифика­ции внешнеэкономических связей.

За пределами отдельных сырьевых отраслей и ВПК для бизнеса двух стран ха­рактерно глубокое невежество в отношении реальных возможностей и потенциала друг друга, взаимное пренебрежение, недооценка и отсутствие взаимного интереса, главным образом, основанное на недостатке информации. На фоне финансовых сан­кций китайские банки фактически ввели дополнительные ограничения на ведение бизнеса на российском направлении, запустили в действие дополнительные провер­ки российских контрагентов.

В этих условиях консервируется структура товарооборота, в которой с россий­ской стороны преобладают топливные ресурсы, что давно воспринимается как про­блема. Но и структура китайского экспорта далека от идеала, несмотря на его «высоко­технологичность», следующую из поверхностного прочтениятаможенной статистики.

Значительное место в китайском экспорте занимает продукция западных брен­дов с ничтожной китайской добавленной стоимостью. Например, в Китае произведе­ны 3,25 млн проданных в России в 2014 году iPhone общей стоимостью $2,14 млрд [2], притом, что реальный вклад этого экспорта в китайский ВВП составляет в лучшем случае несколько процентов от этой суммы. По-прежнему существенной остается доля относительно простых потребительских товаров, которые, по мере подорожания китайской рабочей силы, обречены на постепенную утрату конкурентоспособности. 

Долгосрочный упадок нефтяного рынка в сочетании с постепенной утратой Ки­таем роли «мирового сборочного цеха», конкурирующего за счет низкой стоимости труда, не позволяттакой модели отношений эффективно развиваться. В долгосрочной перспективе наши страны может ожидать спад экономических отношений, который повлечет за собой нежелательные политические последствия.

В то же время нынешняя политическая и экономическая ситуация дает важ­ное окно возможностей для перевода отношений в новое качество. Низкий курс ру­бля и большой объем формальных и неформальных технологических санкций, введенных против российской промышленности, создают предпосылки для развертывания промышленного сотрудничества между нашими странами на новом уровне.

Технологические санкции, действующие в отношении России,– важный преце­дент, который учитывается другими крупными развивающимися экономиками. Речь идет о первом за последние десятилетия случае введения столь существенных огра­ничений против одной из крупных мировых экономик. Санкции, введенные в дей­ствие в КНР после известных событий 1989 года, были гораздо менее масштабными.

Исходя из имеющейся информации, можно предположить, что формальные санкции против России в технологической и финансовой сфере сохранятся на долго­срочную перспективу. При этом они будут сопровождаться значительными по объе­му неформальными ограничениями, которые, вероятно, будут действовать даже по­сле отмены формальных санкций.

Санкции являются стандартной формой ответа США и их союзников на внеш­неполитические кризисы, вероятность которых постепенно повышается. Китай име­ет дело со сходным набором проблем – ввиду роста напряженности в Восточно-Китай­ском и Южно-Китайском морях. На данный момент является фактом переход Китая к полноценной политике великой державы, хотя и со своей спецификой. А стало быть, он будет все чаще сталкиваться с санкционным давлением со стороны Запада.

Так, в начале марта 2016 года США ввели ограничения в отношении одного из лидеров китайской электронной отрасли, корпорации ZTE, контролирующей 3,5% мирового рынка смартфонов с годовой выручкой в 2015 году более $15 млрд [3]. При­чиной послужило сотрудничество ZTE с Ираном. Компания, зависящая от поставок американских комплектующих (например, от компании Qualcomm), оказалась в се­рьезной ситуации: теперь она должна получать разрешения для каждой закупки ком­понентов в США. Основной конкурент ZTE – Huawei, также пребывает под периодиче­ски обостряющейся угрозой санкционного давления.

Россия уже более двух лет живет в состоянии ведущейся против нее экономи­ческой войны. Но и Китай медленно, но верно приближается к тому же. Удивительно, что это происходит в условиях, когда китайская внешняя политика остается в целом довольно пассивной, а о кризисах с участием Китая, хотя бы отдаленно напоминаю­щих по остроте украинский, нет и речи. Тем не менее реальностью становится угро­за давления на компании-лидеры отраслей, не вовлеченные в военное производство и имеющие обороты в миллиарды и даже десятки миллиардов долларов. Структуры, подобные ZTE, составляют важную часть китайской экономики. Они куда более уяз­вимы для санкций, чем сырьевые и военно-промышленные компании, составляющие основу российской экономики.

Естественной формой ответа является поиск альтернативных поставщиков и, в конечном счете, установление новой системы промышленных связей, которые по своей конфигурации будут во многом следовать за политическими. Этот путь в из­вестной мере пройден нами в сфере оборонной промышленности и в некоторых смежных с ней отраслях. Уже на протяжении десятилетий Россия включена в производственные цепочки по ряду важных изделий китайской оборонной промышленности. Российские предприятия выступают в этих случаях в качестве исполнителей НИОКР как в сфере разработки готовых изделий, так и их отдельных агрегатов. Они поставляют важные компоненты для китайской военной техники, на­пример, двигатели, радиолокационные станции, головки самонаведения и электро­механические агрегаты.

На фоне украинского кризиса данное сотрудничество в сфере военно-промыш­ленного комплекса превратилось в улицу с двусторонним движением. Уже в 2014 году состоялись первые переговоры между «Роскосмосом» и китайской ракетно-косми­ческой корпорацией CASIC по вопросу о поставках китайских электронных компо­нентов для российской космической программы. К настоящему времени, после за­мораживания поставок в Россию немецких судовых дизелей, китайскими дизелями оснащаются новые российские малые ракетные корабли проекта 21631.

В невоенной области сходные процессы также имеют место; немедленным результатом санкций, как известно, стала активизация контактов между компани­ями российского нефтегазового сектора и китайскими производителями буровых установок и прочего оборудования для нефтяной промышленности [4]. Тем не менее контакты в сфере гражданской промышленности развиваются хаотично, бессистем­но и невысокими темпами.

Разумеется, в условиях экономического кризиса в России и общего спада инвестиций в 2014–2015 годах едва ли можно ожидать другого результата. Эко­номические трудности наслаиваются на комплекс проблем, которые уже ранее осложняли развитие сотрудничества между двумя странами, включая общую не­хватку информации, отсутствие опыта и страх перед ведением дел в незнакомой обстановке.

Дополнительной проблемой является вероятность введения формальных или неформальных санкций против китайских компаний, решающихся на сов­местные индустриальные проекты с нашей страной. К настоящему времени в США выработана модель принуждения азиатских компаний из стран, не при­соединившихся к санкциям против России, к фактическому их соблюдению. Американские чиновники проводят встречи с представителями соответствую­щих компаний, в ходе которых откровенно запугивают их некими, обычно кон­кретно не определяемыми, последствиями в случае такого нежелательного со­трудничества.

Учитывая, что политическая воля к ускоренному развитию двусторонних отно­шений – как в России,так и в Китае, наблюдается, главным образом, в верхних эшело­нах политического руководства, в отношении китайских компаний эта тактика более чем эффективна. Переход США к расширенному применению санкций против китай­ского бизнеса, весьма вероятно, вызовет у него стремление к еще большей осторож­ности. Поэтому встает вопрос: кто именно может быть нашим партнером с китайской стороны в деле развития промышленной кооперации, и в каких организационно­правовых формах она должна развиваться?

На этот вопрос есть довольно простой и однозначный ответ: наиболее пер­спективным партнером в развитии кооперации в невоенных отраслях про­мышленности является китайский военно-промышленный комплекс.

В настоящее время китайский ВПК представлен десятью гигантскими го­сударственными корпорациями: Norinco Group, China South Industries Group Corporation (специализируются преимущественно на вооружении сухопутных войск), AVIC (авиационная техника), CASC и CASIC (ракетное оружие и космос), CSSC и CSIC (судостроение и производство военно-морской техники), CNNC и CNECC (ядерное оборудование и материалы и сооружение ядерных объектов). Концерн CETC является основным производителем военной электроники. Еще одной корпорацией ВПК, стоящей особняком, является Китайская академия ин­женерной физики, отвечающая за проектирование и разработку ядерных бое­припасов.

Почему эти компании перспективны в качестве партнеров? Китайский ВПК, в отличие от российского, имеет гораздо более диверсифицированную структу­ру производства. Чисто военный бизнес в рамках больших военно-промышлен­ных конгломератов дает, как правило, не более 10–15% выручки. Речь, таким образом, идет о сообществе гигантских диверсифицированных промышленных компаний, которые производят широчайший спектр гражданской продукции, включая многие виды станков, оборудования для нефтегазового комплекса, про­мышленной и потребительской электроники, программного обеспечения, теле­коммуникационного оборудования, железнодорожного и морского транспорта, автомобилей. Они имеют опыт осуществления сложных инжиниринговых про­ектов за рубежом.

Китайские компании ВПК в сфере чисто военного производства по-прежне­му отстают от российских и намного менее успешны на мировом рынке оружия. Но в сфере диверсификации и наращивания доли гражданского производства они добились того, к чему их российские коллеги только стремятся. У крупней­шей российской компании ВПК – «Ростех»– доля гражданской продукции пока что составляет лишь 28%, и перспективные планы предполагают ее увеличение до 50% [5].

Чем эти компании могут быть интересны России в нынешней ситуации? Пре­жде всего, тем, что они также находятся под санкциями или под постоянной угрозой санкций. Строго говоря, запрет на военно-техническое сотрудничество с Китаем был введен США и Европейским союзом в 1989 году, после событий на площади Тяньань­мэнь, и соблюдается до сих пор без малейших перспектив его отмены. Помимо огра­ничений на военно-техническое сотрудничество, имеют место ограничения США на поставки в Китай продукции двойного назначения и специальные полномочия пре­зидента по запрету на любую коммерческую активность этих компаний на террито­рии США (применяются выборочно).

Есть также обширный корпус американских санкций в отношении этих кор­пораций и их дочерних предприятий, введенных в качестве наказания за их пред­полагаемое сотрудничество с Ираном в ракетной либо ядерной сфере. В большинст­ве случаев это касается импортно-экспортных подразделений ракетных холдингов, например, компании CPMIEC, продающей ракетное оружие, произведенное CASIC и CASC. Но в некоторых случаях распространяются и на корпорации в целом, напри­мер, на Norinco Group.

Помимо обширного корпуса формальных санкций, китайские военно-промыш­ленные конгломераты сталкиваются с гораздо более широкими неформализованны­ми ограничениями, например, на закупку оборудования и сотрудничество с амери­канскими партнерами. Эти компании имеют значительный опыт работы в условиях санкций и их обхода и используют возможности китайского и зарубежного бизнеса, заинтересованного во влиятельных китайских партнерах.

В ряде случаев военно-промышленные компании (к примеру, Norinco), по сути, превращаются в экономических агентов китайского государства, ответственных за ведение разнообразного бизнеса с подсанкционными странами либо странами со специфическими условиями ведения бизнеса.

Norinco реализовала проекты по строительству линий метрополитена в Теге­ране. Компания имеет опыт в области электрификации железных дорог, солнечной и традиционной энергетики. На основе своего многолетнего и диверсифицированно­го бизнеса в странах Ближнего Востока Norinco создала собственное нефтяное подра­зделение Zhenhua Oil, которое занимается нефтедобычей, нефтетрейдингом и нефте­переработкой.

Другие компании ВПК следуют схожей модели. Например, CETC принимала участие в реализации телекоммуникационных проектов в Египте. AVIC International, инвестиционное подразделение AVIC, вовлечено в девелоперские проекты в ряде стран мира.

Российские государственные и частные компании имеют опыт взаимоотно­шений с предприятиями китайского ВПК по гражданской тематике. Например, АО «Росэлектроника», входящая в состав «Ростеха», занималась проектами светодиод­ного производства совместно с китайским концерном военной электроники CETC. В 2010 году En+ заключила соглашение о стратегическом сотрудничестве с Norinco, предполагавшее, в частности, крупные поставки алюминия.

Теперь, используя весь имеющийся опыт сотрудничества с этими компани­ями – как по военной, так и по гражданской линии, имело бы смысл выстроить новую систему промышленной кооперации, основанной на тщательном использовании сильных сторон промышленного потенциала обеих стран. Для этого в сфере ВПК накоплен необходимый опыт, имеются подготовленные кадры и необходимые знания. Что особенно важно, предприятия ВПК с обеих сторон имеют возможность вовлекать в свои проекты частный бизнес и имеют более эффективные каналы коммуникации с политическим руководством. Ком­пании китайской оборонной промышленности могут служить мостом для установления контактов с высокотехнологичными китайскими предпри­ятиями гражданского сектора, с которыми они поддерживают не афишируе­мые отношения симбиоза. Наиболее известным подобным примером является взаимодействие CETC с такими всемирно известными корпорациями, как ZTE и Huawei.

Таким образом, назрела необходимость создания специальных механизмов для развития российско-китайского промышленного сотрудничества, необходимо­го для реального выведения отношений на новый уровень. Эти механизмы должны быть целиком приспособлены к функционированию в условиях экономической вой­ны, обеспечивать установление долгосрочного взаимодействия в сфере промышлен­ной кооперации и финансирование совместных проектов. Источником опыта для та­кого сотрудничества может служить взаимодействие в промышленной сфере между КНР и Ираном.

На первом этапе отправной точкой для развития таких взаимоотношений мог­ло бы стать расширение сотрудничества между оборонной промышленностью России и Китая в сфере гражданского производства в рамках инициативы, одобренной ру­ководителями двух стран. Первоначально необходимо на государственном уров­не признать, что промышленная интеграция является важной политической задачей, стоящей перед Москвой и Пекином. Без решения этой задачи простое наращивание объемов торговли не окажет необходимого влияния на изменение ха­рактера двусторонних отношений. Важно также признать, что в одиночку ни одна из сторон не сможет построить независимый научно-технический и промышленный потенциал, обеспечивающий полноценную конкуренцию с США как в военной, так и в гражданской сфере.

Следовательно, политику промышленной интеграции имело бы смысл закре­пить в совместном документе, подобном известной Декларации по сопряжению Евразийского экономического союза и китайского проекта Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП), подписанной в мае 2015 года. Документ должен определять основные цели и принципы промышленной интеграции, включая принципиальные вопросы защиты прав интеллектуальной собственности.

Стороны должны также согласиться, что в определенных сферах промышлен­ной кооперации, не связанных напрямую с обеспечением обороны, специальных усилий по импортозамещению российской или китайской продукции за счет бюд­жетных ресурсов производиться не будет. Принятие и последующая реализация та­кого документа будут способствовать значительному повышению взаимного доверия сторон, причем в гораздо большей степени, чем ежегодно проводимые российско-ки­тайские военные учения, не привлекая при этом излишнего внимания и не воспри­нимаясь как попытка движения к военно-политическому союзу.

Существующий механизм ежегодно собирающихся межправительственных ко­миссий и их отраслевых подкомиссий для решения данной задачи неэффективен, по­скольку таким образом можно отслеживать лишь выполнение весьма ограниченного числа проектов. Что касается действующей с 2007 года Российско-китайской палаты по торговле машинотехнической и инновационной продукцией, то в нынешнем виде это объединение российских и китайских компаний остается весьма ограниченным по целям и возможностям.

Первоначально необходимо создание постоянно действующей российско-ки­тайской координационной структуры по промышленной интеграции, ответствен­ной за сбор, систематизацию и доведение до потенциальных заказчиков информа­ции о возможностях научно-технических учреждений и промышленных компаний России и Китая. Такая координационная структура может быть учреждена специаль­ным межгосударственным соглашением, в котором будут, в частности, отражены во­просы обеспечения защиты информации, используемой в рамках данной структуры. Целью должна являться точная идентификация сфер конкурентного преимущест­ва каждой из сторон. Одновременно необходимо создание специализированной сов­местной российско-китайской финансовой структуры, способной обеспечить расче­ты в рамках программы промышленной интеграции, защищенной от возможного давления со стороны США и ЕС, а также обеспечивающей приемлемый уровень защи­ты информации.

Координационная структура может обеспечивать налаживание кооперации между предприятиями и научными центрами военно-промышленных комплексов двух стран по гражданским программам. Ее первоначальной задачей может стать, с одной стороны, создание новых невоенных производств в России с использовани­ем китайских инвестиций, технологий и комплектующих, а с другой – содействие российских предприятий Китаю в преодолении «узких мест» китайского промыш­ленного потенциала. Прежде всего, в сфере НИОКР и в разработке программного обеспечения, а также в поставках российской продукции, потенциально способной заместить импорт из развитых стран.

В ближайшее время Россия и Китай будут иметь благоприятное окно возможно­стей для развертывания подобного сотрудничества. Серьезная недооцененность руб­ля по отношению к юаню и другим валютам крупных стран повышает конкуренто­способность производства в России и облегчает запуск новых проектов. Но это окно возможностей может закрыться в течение 5–7 лет – по мере возобновления роста нефтяных цен и стабилизации отношений России и Запада. А это совсем небольшой срок для крупных и технически сложных проектов.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/

---

[1]     http://www.ng.ru/world/1999-12-10/1_pekin.html.

[2]     http://www.macdigger.ru/iphone-ipod/idc-prodazhi-iphone-v-rossii-v-2015-godu-sokratyatsya-iz-za-krizisa.html.

[3]     http://www.bbc.com/news/business-35761193.

[4]     http://www.warandpeace.ru/ru/news/view/92619/.

[5]     http://tass.ru/opinions/interviews/2724254.