Если смотреть сквозь призму международных рейтингов, то лишь одна сфера в постсоветских странах находится в ещё более бедственном положении, чем состояние местной демократии. Это энергетическая эффективность, по индексам которой все мы традиционно находимся в самом конце списка.

Одна и та же болезнь в различных национальных республиках может принимать различные формы. На Украине или в Прибалтике борьба за энергетическую эффективность ведётся под знамёнами излечения от российской газовой зависимости. Причём нет такой цены, которую нельзя было бы заплатить за освобождение, вплоть до банкротства экономики. Это можно было бы списать на издержки роста молодых демократий. Но ведь и в совершенно независимой от внешних энергетических поставок России, как ни странно, энергетическая эффективность тоже наделяется просто-таки мистическим смыслом.

Проблема не в мифах как таковых. Вопрос, в какую цену нам обходится содержание этого культа. Так, в России действует государственная программа повышения энергоэффективности, рассчитанная до 2020 года и оценённая правительством в 28 триллионов рублей. К счастью, это, в основном, не бюджетные деньги. Также к счастью, программа выполняется и финансируется в объёмах, намного ниже запланированных. На что, кстати, недавно сетовал премьер-министр РФ Дмитрий Медведев. Но 28 триллионов — это масштаб. Можно сказать, государственный приоритет.

Нет промышленности — нет проблемы

И тем более удивительно видеть, что к такому серьёзному делу подходят с логикой энергосберегающей лампочки. Дескать, есть у нас неэффективная экономика, здесь мы «вкрутим» современные и экономичные газоперекачивающие станции, там — фасады с утеплителем. Лампочки те же заменим. А в итоге достигнем искомого уровня высокоразвитых стран. Но так не получится.

Чтобы системно решать задачу, нужно работать с общими принципами градостроительства и повышением эффективности экономики в целом. Энергетика не может существовать в сферическом вакууме. Смешно презентовать какой-нибудь энергосберегающий офисный центр, оборудованный геотермальной системой отопления, в то время как большинство его сотрудников добираются на работу на личном автотранспорте и по полтора часа стоят в пробке. Сжигая при этом гектолитры «сэкономленного» топлива.

Абсурд, но именно так и выглядит в большинстве случаев борьба за энергоэффективность. Некритично заимствуются отдельные европейские технологии и решения, причём нередко те, которые к сути проблемы не имеют никакого отношения. Что, например, в государственной программе делает проект развития альтернативной энергетики?

Впрочем, раз уж речь зашла о развитии возобновляемых источников энергии, можно взглянуть на опыт Украины, которая обогнала в этом отношении другие страны СНГ. В интересах нескольких олигархов был внедрён более чем двадцатикратный перекос в тарифах на электроэнергию. Атомщикам за 1 кВт⋅ч платят два евроцента, производителям солнечной электроэнергии — сорок пять. Да, «зелёные тарифы» есть практически в каждой стране, но такая маржа тянет на мировой рекорд. В результате государственная компания «Энергоатом» себе в убыток успешно дотирует частных производителей «экологичных» киловатт. А Украина стахановскими темпами покрывается ветряками и гелиоэлектростанциями. Можно называть это модернизацией, государственной программой или инвестицией, но по-хорошему такие схемы нужно квалифицировать как уголовное преступление.

Тому, кто не знает, куда плыть, никогда не будет попутного ветра. В государственной программе повышения энергетической эффективности стоит совершенно бессмысленный ориентир: к 2020 году сократить энергоёмкость ВВП России на 40%. Неизвестно что делается неизвестно ради чего. Вообще, энергоёмкость ВВП является абстрактным показателем, который мало о чём свидетельствует. Достоверно он может характеризовать лишь отсутствие в стране промышленного производства, связанного со значительными энергозатратами. Поэтому проще всего достичь улучшения плановых показателей путём закрытия предприятий.

К слову сказать, во второй половине XIX столетия по эффективности использования энергии Российская империя в 3–4 раза превосходила ведущие державы того времени — Великобританию, Германию, США и Францию. Секрет «успеха» очень прост. В стране была слабо развита «неэффективная» индустрия и железнодорожная сеть, ВВП создавался мускульной силой людей и животных, а основным потребителем энергоресурсов того времени была русская печь, отличающаяся высоким КПД. Для отдельных людей и сегодня подобное общество является пасторальным идеалом. Но только вряд ли эти представления могут быть положены в основу современной государственной программы.

Взлёт и падение индустриально-коммунального комплекса

Адекватно оценить все проблемы постсоветской энергетической сферы невозможно без понимания логики её создания.

Формирование и развитие энергетических систем было частью общего плана индустриализации, когда создавались предприятия и промышленные узлы, что, в свою очередь, запускало процессы урбанизации — на новых объектах кто-то должен был работать. Уже потом, вдогонку, строился жилой фонд, который подключали к уже имеющимся источникам тепло- и электроснабжения. То есть индустриальный комплекс и коммунальное хозяйство изначально были единой системой. Это самобытная особенность отечественной энергетики, её отличие от инженерных решений в странах Западной Европы.

Выбранный нами путь имел свои плюсы и минусы. С одной стороны, большие централизованные системы априори предполагали потери тепловой энергии при транспортировке. Кроме того, необходимо тратиться на обслуживание и ремонт сетей. Однако в позитив можно записать то, что единый промышленно-коммунальный комплекс во многом сглаживал сезонные колебания в потреблении энергии. А при достижении определённого порога потребителей (промышленно развитый город с населением более 300 тысяч жителей) становится выгодным строительство ТЭЦ, что сразу повышает КПД использования топлива приблизительно на треть. Не говоря уж о том, что издержки единого оператора, связанные с закупкой и хранением энергоносителей, всегда будут ниже за счёт опта.

Что произошло с успешно работающей системой в 90-е годы? Вначале промышленность сократила потребление энергии, что изменило эксплуатационный режим системы. Вместо постоянной промышленной нагрузки преобладающей стала переменная (то есть сезонная) коммунальная. Уже только это загнало энергетические объекты в неэффективную зону работы. Дальше — больше. В 2000-х в большинстве республик СНГ начался восстановительный рост, который окончательно добил единую индустриально-коммунальную систему. Самые платёжеспособные потребители начали покупать или создавать собственные энергогенерирующие мощности, посчитав промышленные тарифы на тепло и электроэнергию (за счёт которых дотировались низкие цены для населения) для себя невыгодными.

Вот внедрение энергосберегающих технологий в действии. На отдельно взятом предприятии КПД использования энергии растёт, а централизованная система ещё дальше загоняется в ловушку неэффективности. Потом процесс спустился ещё ниже. От централизованного отопления начали отказываться и бытовые потребители, устанавливая индивидуальные газовые и электрические котлы. Процесс принял уже лавинообразный характер, благо цены на газ и электричество для населения у нас в десять-двадцать раз ниже, чем в странах Западной Европы. Пришлось законодательно запрещать. Потому что с бытовой точки зрения подобная модернизация хоть и выглядит успешным внедрением энергосберегающих технологий, но на деле она уничтожает централизованную систему и в конечном итоге достигает ровно противоположных результатов.

Не жить нам как в Америке. А как жить?

Разумеется, в каких-то климатических зонах централизованная энергетическая система действительно может оказаться неэффективной. Россия — большая страна. Если в Москве среднегодовая температура, например, ниже, чем в Стокгольме (хоть и южнее, но Гольфстрим уже не греет), то в Сочи совершенно другая ситуация. Поэтому первое, что нужно было сделать в рамках государственной программы энергосбережения, — провести климатическую границу эффективности централизованных систем (границу теплоэффективности многоквартирного и индивидуального жилья).

Такие расчёты есть, и странно, что правительство к ним не обращалось при разработке программы энергетической эффективности. Нельзя делать ставку лишь на новые материалы и технологии. При этом, к тому же, пропагандируя совершенно антиэнергетический образ жизни — два автомобиля на семью и жизнь в загородном коттедже. Никогда Россия не сможет, подобно Соединённым Штатам, переехать в коттеджи, это обусловлено климатически. Частный дом — это прекрасно. Но соотношение внутреннего объёма и внешней поверхности у него в три раза меньше, чем в многоквартирном и многоэтажном здании. Соответственно, в три раза больше энергетические потери. Почему программа энергоэффективности игнорирует этот аспект градостроительства?

Для энергосбережения не счётчики нужно в каждом доме поставить, а принять принципиальные решения: как мы будем строить свою жизнь? Какой будет экономика, в каких мы будем жить городах, как будет решён вопрос с транспортом. А в придачу — да, можно заинтересоваться также вопросами учёта и социально-психологическими основами потребительского поведения. Никто не отменял и пропаганду экономии. Многие люди выключают свет, выходя из комнаты, совсем не потому, что экономят на коммунальных платежах, а потому что так их с детства приучили.

Комплекс мер энергетической эффективности настолько широк, что если их реализовать всерьёз, мы из экономии кубометров и киловатт-часов неизбежно выйдем на строительство общества и государства. В этом смысле даже огромный бюджет программы в 28 триллионов рублей не выглядит избыточным. Нужно только использовать их с умом.