Джавахарлал Неру: Странное поведение денег

Письма к дочери из тюрьмы, содержащие свободное изложение истории для юношества, из книги Джавхарлал Неру, "Взгляд на всемирную историю", т.3, Москва, 1980.

СТРАННОЕ ПОВЕДЕНИЕ ДЕНЕГ

16 июня 1933 года

Одна из примечательных особенностей послевоенного периода – это странное поведение денег. До [первой мировой] войны деньги в каждой стране обладали более или менее устойчивым курсом. В каждой стране имелась своя собственная валюта, как, например, рупия в Индии, фунт стерлингов в Англии, доллар в Америке, франк во Франции, марка в Германии, рубль в России, лира в Италии и т. Д.; и все эти валюты находились в устойчивом соотношении друг к другу. Их связывало друг с другом то, что именовалось международным золотым стандартом, то есть каждая валюта имела определенный курс по отношению к золоту. В границах каждой страны ее собственная валюта служила безотказно, иначе обстояло дело за пределами страны. Связующим звеном между двумя валютами являлось золото, и международные платежи или расчеты проводились в золоте. Поскольку валюты имели фиксированные курсы по отношению к золоту, их стоимости не могли резко колебаться, так как в отношении стоимости золото является довольно твердым металлом.

Однако нужды военного времени заставили правительства воюющих стран отказаться от золотого стандарта и тем самым снизить курсы своих валют. Это было мерой инфляционистского характера.. Она благоприятствовала оживлению деловой активности, но нарушила прежнее международное соотношение между валютами. Во время войны мир разделился на два больших лагеря, лагерь союзных стран и германский, и в пределах каждого лагеря имели место взаимное сотрудничество и координация и все было подчинено войне. После войны возникли трудности; изменившиеся экономические условия и взаимное недоверие между странами имели своим результатом необычное поведение различных валют. Вся современная денежная система в значительной мере базируется на кредите; как банкнота, так и чек являются платежными обязательствами, которые пользуются признанием, как настоящие деньги. Кредит зависит от доверия, и если доверие исчезает, то вместе с ним исчезает и кредит. Такова одна из причин расстройства денежной системы в послевоенные годы, когда тревожное положение в Европе повсеместно поколебало доверие. Современный мир взаимозависим, каждая часть его тесно связана с другими частями, и в нем существует множество дел, имеющих международный характер. Если курс германской марки упал или какой-нибудь германский банк обанкротился, то это может сказаться самыми различными путями на людях, живущих в Лондоне, Париже или Нью-Йорке.

По этой, а также другим причинам, изложением которых я не стану тебе докучать, валютные или денежные, затруднения возникли почти во всех странах. И чем более развитой в промышленном отношении была та или иная страна, тем крупнее оказались во многих случаях эти затруднения. Ибо если страна является передовой в промышленном отношении, то она имеет сложную и тонкую систему международных связей. Ясно, что отсталая и изолированная страна, как, например, Тибет, не будет затронута поведением марки или фунта стерлингов. Но в Японии падение курса доллара сразу бы вызвало потрясение.

Следует также иметь в виду, что в каждой промышленной стране интересы различных групп расходились. Так, одни были заинтересованы в дешевых деньгах и инфляции (конечно, не в такой беспредельной инфляции, какая имело место в Германии), между тем как другие были заинтересованы как раз в обратном – в дефляции, то есть в высокой стоимости денег, выраженной в золоте. Например, кредиторам, банкирам и т. П. представляется желательной высокая стоимость денег, поскольку деньги им причитались; должникам, естественно, представлялась желательной низкая стоимость денег, чтоб освободиться от своих долгов. Фабриканты и заводчики были заинтересованы в дешевых деньгах: они обычно являлись должниками банкиров и, что еще важнее, дешевизна денег благоприятствовала продаже их товаров за границей. […] Тебе надо запомнить, следовательно, что разные группы тянули в разные стороны, причем основная борьба происходила между промышленниками и банкирами. Я стараюсь изложить эти вещи возможно проще. В действительности здесь действовало много усложняющих факторов.

В Италии и Франции имела место инфляция и курс франка и лиры упал. Старый курс франка по отношению к фунту стерлингов составлял 25:1. Этот курс снизился до уровня 275:1. Впоследствии он был установлен примерно на уровне 120:1.

После войны, когда Америка перестала оказывать Англии финансовую помощ, курс фунта стерлингов несколько снизился. Перед Англией встала тогда трудная проблема. Следует ли ей примириться с этим естественным снижением курса фунта и установить его на этом новом уровне? Такое решение оказало бы помощь промышленности путем удешевления товаров, но причинило бы ущерб банкирам и кредиторам. И, что еще важнее, оно совершенно подорвало бы положение Лондона как мирового финансового центра. Нью-Йорк занял бы это положение, и заимодавцы направились бы туда вместо того, чтобы приезжать в Лондон. Альтернатива заключалась в том, чтобы поднять фунт до его первоначального курса. Такое решение подняло бы престиж фунта, и Лондон по-прежнему оставался бы финансовым лидером. Но тогда пострадала бы промышленность и произошли бы, как показали последующие события, многие другие нежелательные вещи.

Английское правительство избрало в 1925 году второй путь и повысило курс фунта по отношению к золоту до его прежнего уровня. Свою промышленность оно, следовательно, принесло до некоторой степени в жертву своим банкирам. Но действительная проблема, стоявшая перед английским правительством, была, однако, еще важнее, ибо она остро ставила вопрос о дальнейшем существовании империи. Если бы Лондон утратил финансовое руководство миром, то различные части империи перестали бы рассчитывать на руководство и помощь Лондона и империя постепенно распалась. Вопрос о курсе фунта стерлингов стал, таким образом, вопросом имперской политики, и империализм одержал победу над английской промышленностью и ближайшими интересами Англии. Напомню, что имперские соображения побудили Англию после войны поощрять индустриализацию Индии, несмотря даже на известный ущерб, причиненный этим Ланкаширу и английской промышленности. […]

ВЕЛИКАЯ ДЕПРЕССИЯ И МИРОВОЙ КРИЗИС

19 июля 1933 года

Чем больше думаешь о том, какие силы предоставляет наука в распоряжение человека и как человеку удается их использо­вать, тем больше удивляешься. Ибо состояние капиталистического мира сегодня не может не вызывать изумления. При помощи радио наука доносит наши голоса до дальних стран, при помощи радиотелефона мы разговариваем с людьми, находящимися на другом конце Земли, и вскоре мы сможем также видеть их благо­даря телевидению. Опираясь на свою чудодейственную технику, наука способна производить в избытке все, в чем нуждается человечество, и избавить мир навсегда от извечного проклятия нищеты. С самых первых дней на заре истории люди стремились найти средства, могущие облегчить их повседневный труд, под тяжестью которого они сгибались, находя лишь слабое утешение в мечтах об Эльдорадо, сказочной стране, где реки струятся молоком и медом, стране всяческого изобилия. Они создали в своем воображении золотой век, который якобы остался в прошлом, и видели в будущем рай, достигнув которого, они наконец обретут покой и радость. И вот пришла наука и предоставила в их распоряжение средства создания изобилия, и тем не менее в условиях этого практически достижимого и возможного изобилия большая часть человечества продолжает жить в нужде и нищете. Разве это не является разительным парадоксом?

Наше современное общество фактически не способно долж­ным образом использовать науку и ее обильные дары. Современное общество и современная наука не подходят друг к другу. Между современной техникой, базирующейся на науке, и современными методами производства и капиталистической формой общества существует противоречие. Общество научилось как следует производить, но не научилось как следует распределять произведенное.

После этого маленького введения вернемся к обзору положения, сложившегося в Европе и Америке. Я уже рассказывал кое-что о волнениях и трудностях, выпавших на их долю в первое послевоенное десятилетие. Побежденные страны – Германия и малые страны Центральной Европы – сильно пострадали от послевоенных условий, их денежные системы потерпели крах, разорив средние классы. Победившие европейские державы, державы-кредиторы, чувствовали себя не намного лучше. Каждая из них задолжала Америке и имела громадный внутренний госу­дарственный долг, выросший за военные годы; это бремя двойной задолженности выводило их из равновесия. Они жили надеждой взыскать деньги с Германии в качестве репараций и использовать их по меньшей мере для покрытия внешних долгов. Эта на­дежда была не очень разумной, ибо тогдашнюю Германию никак нельзя было считать платежеспособной. Но решение этой трудной проблемы взяла на себя Америка; она ссужала деньги Германии, которая затем выплачивала Англии, Франции и т. д. их долю ре­параций, а те в свою очередь возвращали Америке часть своих долгов.

В течение этого десятилетия Соединенные Штаты являлись единственной процветающей страной. Они, казалось, были наби­ты деньгами, и именно это процветание вызывало чрезмерные надежды и спекуляцию акциями и ценными бумагами. […]

Но в 1929 году положение внезапно изменилось к худшему: Америка перестала ссужать деньги Германии и странам Южной Америки, и это положило конец круговой бумажной системе кре­дитования и уплаты долгов. Стало ясно, что американские капи­талисты не будут больше бесконечно ссужать деньги, ибо это только увеличивало задолженность их дебиторов и исключало возможность того, что долги будут когда-нибудь уплачены. До поры до времени они ссужали деньги, потому что у них накопились денежные излишки, не находившие применения. Этот из­быток денежных сбережений побуждал их также пускаться в грандиозные спекуляции на фондовой бирже. Америка была ох­вачена настоящей спекулятивной лихорадкой: каждый стремился к быстрому обогащению.

Прекращение дальнейшего кредитования Германии сразу же создало критическую ситуацию, и некоторые германские банки обанкротились. Круговое движение операций по выплате репараций и уплате долгов постепенно прекратилось. Многие южно­американские правительства и другие малые страны начали пре­кращать платежи. Президент Соединенных Штатов Гувер, встре­воженный тем, что вся система кредита рушится, объявил в июле 1931 года годичный мораторий. Это означало, что все платежи по правительственным долгам и репарациям отсрочивались на один год с тем, чтобы дать всем должникам передышку.

Незадолго до этого акта, в октябре 1929 года, в Америке про­изошло потрясающее событие. Спекуляции на фондовой бирже привели сначала к тому, что курс акций и других ценных бумаг непомерно подскочил, а затем разразился внезапный крах. Фи­нансовые круги в Нью-Йорке переживали глубокий кризис, и с этого момента период процветания в Америке кончился. Соеди­ненные Штаты тоже оказались среди стран, страдающих от кри­зиса. Торгово-промышленная депрессия стала тогда Великой де­прессией, охватившей весь мир. Не следует думать, что причиной упадка в Америке, или депрессии, была спекуляция на фондовой бирже или финансовый кризис в Нью-Йорке. То была всего лишь последняя капля, переполнившая чашу. Подлинные причины ко­ренились гораздо глубже.

Торговля стала сокращаться во всем мире, а цены, особенно цены на сельскохозяйственные продукты, начали быстро падать. Говорили, что почти во всех отраслях имело место перепроизводство; это, в сущности, означало, что у людей не было денег для покупки произведенных товаров, то есть имело место недопотреб­ление. Промышленные товары, не находившие сбыта, скапливались, и заводы, их выпускавшие, естественно, закрывались. 0ни не могли продолжать производство товаров, которые нельзя было продать. Это привело к крупному, небывалому росту безработицы в Европе, Америке и других местах. Все промышленные страны оказались в очень тяжелом положении. В таком же положении оказались и сельскохозяйственные страны, поставлявшие на мировой рынок продовольствие и сырье для промышленности.

[…]

Напомню, что в Америке и в остальном мире не ощущалось недостатка в продовольственных или промышленных товарах. Бо­лезнь заключалась в том, что их было слишком много, болезнь заключалась в перепроизводстве. Известный английский эконо­мист сэр Генри Стрэкоч утверждал, что в июле 1931 года, то есть на втором году депрессии, на рынках мира скопилось столько товарных запасов, что их было бы достаточно для обеспечения жизни всего населения мира – в пределах привычного для него уровня жизни – в течение двух лет и трех месяцев, если пред­положить, что за это время никто в мире не будет работать. А между тем именно в этот период нужда и голод достигли таких размеров, которых современный индустриальный мир никогда не знал. И при такой нужде продукты питания сознательно уничто­жались. Урожаи не собирали, оставляя их в поле, фрукты гнили на деревьях, а многие продукты просто уничтожали. Приведу всего лишь один пример: с июня 1931 года по февраль 1933 года в Бразилии было уничтожено свыше 14 миллионов мешков кофе. В каждом мешке содержится 132 [английских] фунта кофе; полу­чается, стало быть, что было уничтожено свыше 1 848 000 000 фун­тов кофе! По одному фунту на человека, и этого хватило бы для населения всего мира. А мы ведь знаем, что миллионы людей, которые с удовольствием потребляли бы кофе, не могут себе этого позволить.

Уничтожался не только кофе, но и пшеница, хлопок и многое другое. Принимались также меры по уменьшению будущих объ­емов производства путем ограничения посевов хлопка, каучуко­носов, чая и т. д. Все эти акты уничтожения и ограничения были направлены на повышение цен сельскохозяйственных продуктов, так как нехватка последних могла бы увеличить спрос и поднять цены. Для фермера, продающего свои продукты на рынке, это, несомненно, было бы выгодно, а для потребителей? Мир, в кото­ром мы живем, поистине парадоксален. В условиях недопроиз­водства цены товаров столь высоки, что большинство людей не в состоянии покупать их и терпят нужду; в условиях перепроиз­водства цены товаров столь низки, что промышленность и сель­ское хозяйство не в состоянии функционировать, наступает без­работица, а может ли безработный что-нибудь купить, если он не имеет для этого денег? Так или иначе, при избытке или недо­статке уделом масс является нужда.

Во время депрессии, как я уже говорил, в Америке и в дру­гих странах не было недостатка в товарах. У фермера имелись сельскохозяйственные продукты, которые он не мог сбыть, а у го­рожанина – промышленные товары, которые он тоже не мог продать. Но каждый из них нуждался в продуктах, произведен­ных другим. Процесс обмена не совершался из-за отсутствия у каждой стороны денег. И вот тогда в высокоиндустриализирован­ной, передовой капиталистической Америке многие люди стали прибегать к древним методам меновой торговли, существовавшей в старые времена, до появления денег. В Америке возникли сотни товарообменных организаций. Поскольку капиталистический ме­ханизм обмена вышел из строя из-за отсутствия денег, люди на­чали обходиться без денег и непосредственно обмениваться това­рами и услугами. В целях содействия такому обмену обменные ассоциации стали выпускать сертификаты. Интересным приме­ром такого товарообмена могла бы послужить практика одного молочника, который расплачивался с университетом за обучение своих детей молоком, маслом и яйцами.

Прямой товарообмен до некоторой степени развился и в дру­гих странах. В связи с осечками в работе сложного механизма международного обмена имели место также и случаи прямого продуктообмена между странами. Так, например, Англия обмени­вала уголь на скандинавские лесоматериалы, Канада поставляла алюминий в обмен на советскую нефть. Соединенные Штаты рас­плачивались пшеницей за бразильский кофе.

[…]

Депрессия, как я говорил, нависла мрачной тенью над всеми отраслями производства. Над всеми, кроме одной. Я имею в виду военную промышленность, которая снабжала оружием и военным снаряжением армии, военно-морские и военно-воздушные силы различных стран. Эта отрасль процветала и выплачивала своим акционерам жирные дивиденды. Она не была затронута депрес­сией, ибо она делает бизнес на соперничестве и конфликтах между странами, а во время кризиса эти противоречия обост­ряются.

Была еще одна великая сфера, не затронутая в прямой фор­ме депрессией, – Советский Союз. Здесь не было безработицы и в соответствии с пятилетним планом работы развертывались ин­тенсивнее, чем когда-либо раньше. Советский Союз был вне тер­ритории, которую контролировал капитализм, а его экономика резко отличалась. Но косвенным образом, как я уже рассказывал, и Советский Союз страдал от депрессии из-за падения цен на сельскохозяйственные продукты, которые он вывозил за границу.

[…]

В декабре 1932 года анг­лийское правительство обратилось с нотой к американскому пра­вительству, в которой просило освободить его от уплаты военного долга. В этой ноте указывалось, что пущенные в ход средства исцеления лишь обострили болезнь. "Всюду и везде, – говорилось в ноте, – были беспощадно увеличены налоги и решительно сокращены расходы, но принудительные ограничения, направлен­ные на преодоление бедствия, только углубили его". В ноте гово­рилось далее, что причиной "этих затруднений и страданий является не скупость природы. Успехи естественных наук возрос­ли, а громадные возможности производства реальных богатств остаются неиспользованными". Виновника надо искать не в при­роде, а в человеке и в созданной им системе.

Поставить точный диагноз этой болезни капитализма или оп­ределить средство ее исцеления нелегко. Экономисты, обязанные знать все до нее касающееся, расходятся во мнениях и предла­гают массу объяснений причин болезни и массу средств ее исце­ления, Одни только социалисты и коммунисты считают, видимо, вопрос совершенно ясным; в тяжелом кризисе капитализма они находят подтверждение своих взглядов и теорий. Буржуазные специалисты не скрывают своей озадаченности и растерянности. Один из крупнейших и наиболее одаренных английских финан­систов, управляющий Английского банка Монтегю Норман, зая­вил на одном собрании: "Эта экономическая проблема для меня слишком сложна. Трудности столь огромны, столь новы, сходных ситуаций было так мало, что я подхожу к вопросу в целом с ро­бостью и сознанием своей некомпетентности. Он для меня слиш­ком глубок. В будущем, надеюсь, мы сможем различить тот свет в конце туннеля, который уже сейчас кое-кто ухитряется видеть и показывать нам". Но свет этот, подобно блуждающему огоньку, всего лишь мираж, вызывающий у нас надежды только для того, чтобы потом разочаровать. Известный английский политический деятель сэр Оклэнд Джед заявил: "Мыслящие люди полагают, что распад общества начался. В Европе мы не сомневаемся в том, что близится конец эпохи".

[…]

Говорят, что вся беда заключается в перепроизводстве. Это слово обманчиво, ибо не может существовать перепроизводства, когда миллионы людей страдают от недостатка даже абсолютно необходимых вещей. Сотни миллионов людей в Индии недостаточно обеспечены одеждой, и тем не менее мы слышим о складах тканей на индийских текстильных фабриках, о запасах кхадu и о "перепроизводстве" тканей. Подлинное объяснение заключает­ся в том, что многие люди слишком бедны, чтобы покупать тка­ни, а не в том, что они в них не нуждаются. У масс нет денег. Это отсутствие денег не означает, что деньги на свете исчезли; оно означает, что распределение денег между людьми, живущими на свете, изменилось и постоянно изменяется, то есть это говорит о неравенстве в распределении богатства. На одном полюсе имеется избыток богатства и его владельцы не знают, как его использовать; они попросту копят деньги, и их счета в банках распухают. Эти деньги не используются для покупки товаров на рынке. На другом полюсе ощущается острый недостаток богатства и даже те товары, которые необходимы, не могут быть куплены из-за отсутствия денег.

Эти рассуждения могут показаться лишь усложненной формой выражения того бесспорного факта, что на свете существуют богатые и бедные. Но богатые и бедные существовали с самого начала человеческой истории, так почему же следует считать этот факт причиной нынешнего кризиса?

[…]

В эпоху развития капитализма и роста империализма на Западе было много кризисов, вызванных накоплением слишком огромных богатств на одной стороне и слишком острой нехватки денег на расходы – на другой. Но эти кризисы постепенно проходили, потому что капиталисты использовали свои накопления для развития и эксплуатации отсталых районов и тем самым создавали в них новые рынки, что увеличивало потребление товаров. Империализм был назван последней стадией капитализма. Вообще говоря, процесс эксплуатации отсталых районов мог бы продолжаться до тех пор, пока индустриализация не завершилась бы во всем мире. Но возникли затруднения и препятствия. Главное затруднение заключалось в жестоком соперничестве империалистических держав, каждая из которых стремилась урвать для себя кусок побольше. Другое затруднение было связано с новым национализмом в колониальных странах и с развитием колониальной промышленности, начавшей снабжать свои собственные рынки. Все эти процессы привели, как мы видели, к войне. Но война не разрешила и не могла разрешить трудности капитализма. Огромная страна – Советский Союз – полностью выпала из капиталистического мира и перестала быть рынком, доступным для эксплуатации. На Востоке национализм стал более агрессивным, процесс индустриализации этих стран активизировался. Усилению неравенства в распределении богатства способствовали также колоссальные успехи науки и техники, достигнутые в военные и послевоенные годы. Мощным фактором явились и воен­ные долги.

Эти военные долги были огромны, и стоит напомнить, что они не были связаны с каким-нибудь реальным богатством другого вида. Если страна берет в долг деньги для перестройки железной дороги, работ по ирригации или для осуществления других начи­наний, полезных для страны, то взамен одолженных и истрачен­ных денег она получает нечто реальное. Более того, в результате осуществленных на эти деньги работ создается, возможно, даже большее богатство, чем то, которое было на них затрачено; такие работы называют "производительными работами". Деньги, взя­тые в долг в военное время, не были израсходованы на подобные цели. Мало того, что эти средства были непроизводительными, они шли на разрушение. Затрачивались громадные суммы, а в результате – одни разрушения. Военные долги являлись, следо­вательно, чистым и абсолютным бременем. Имелось три вида во­енных долгов: репарации, которые побежденные страны вынуж­дены были согласиться выплачивать, межправительственные дол­ги, образовавшиеся в результате ссуд, взятых союзными страна­ми друг у друга и в особенности у Америки, и внутренние госу­дарственные, образовавшиеся в результате займов, взятых каж­дой страной у собственных граждан.

Каждый из этих трех видов долгов был велик, но самых крупных размеров достигли во всех странах внутренние государственные долги. Так, например, в Англии внутренний долг достиг после войны чудовищной цифры в 6,5 миллиарда фунтов стерлингов. Даже выплата одних лишь процентов по таким долгам представляла собой тяжелое бремя и требовала высокого налогообложения. Германия свела на нет свой крупный внутренний долг посредством инфляции, совершенно обесценившей старую марку; она избавилась, следовательно, от этого бремени за счет людей ссудивших ей свои деньги. Франция, использовавшая тот же метод инфляции, но не в таких размерах, снизила курс своего фран­ка почти до одной пятой прежнего курса и тем самым сократила одним росчерком пера свой внутренний государственный долг до одной пятой его прежнего размера. Проделать ту же операцию с внешними долгами (репарациями и межправительственными дол­гами) было невозможно, ибо их надлежало выплачивать золотом.

Погашение этих межгосударственных долгов одной страной в пользу другой означает, что страна, погашающая долг, теряет соответствующую сумму и становится беднее. Погашение же внутреннего государственного долга не причиняет стране подоб­ного ущерба, ибо уплачиваемые деньги так или иначе остаются внутри страны. Но ущерб оно все-таки причиняет. Внутренний государственный долг погашается теми средствами, которые по­лучают путем обложения налогами всех налогоплательщиков данной страны, богатых и бедных. Держателями государствен­ных облигаций, ссудившими деньги государству, являлись бога­тые. И в результате получалось, что для выплаты долга богатым облагались налогами как богатые, так и бедные; богатые полу­чали потом, при погашении облигаций, обратно то, что уплачи­вали в виде налогов, да еще с большим излишком, бедняки же налоги платили, но взамен не получали ничего. Богатые стано­вились богаче, бедные – беднее.

Когда европейские страны-дебиторы выплачивали часть своих военных долгов Америке, все эти деньги попадали к американ­ским крупным банкирам и финансистам. Военные долги приводи­ли, таким образом, к обострению и без того тяжелого положения и к увеличению избытка денег у богачей за счет бедняков. Бога­чи стремились использовать эти деньги, ибо бизнесмены не любят, когда их деньги лежат праздно. Они осуществляли избыточные вложения капитала в новые предприятия, машины и другие капитальные объекты, вложения неоправданные, если учитывать обеднение народа в целом. Богачи пускались также в спекуляции на фондовой бирже. Они создавали условия для все большего и большего расширения массового производства товаров, но какой был в этом толк, если массы не имели денег для их приобретения? Так возникло перепроизводство, сбыт товаров стал невоз­можным, промышленные предприятия терпели убытки, и многие из них закрывались. Бизнесмены, напуганные убытками, пере­стали вкладывать капиталы в промышленность и начали придерживать свои деньги, отныне без дела лежавшие в банках. Безра­ботица приобрела, таким образом, всеобщий характер, и депрессия стала всемирной.

Каждую из предполагаемых причин кризиса я рассматривал отдельно, но все эти причины действовали, несомненно, вместе и потому сделали нынешнюю торговую депрессию более глубокой, чем любая из предыдущих. В основном и главном она была вы­звана неравномерным распределением избыточного дохода, созда­ваемого капитализмом. Иными словами, денег, которые массы по­лучали в качестве заработной платы и жалованья, было недоста­точно для покупки всех товаров, произведенных трудом этих масс. Стоимость этих товаров превышала их совокупный доход. Та сумма денег, которой массам недоставало для покупки всех произведенных ими товаров, оказывалась в руках сравнительно небольшого числа очень богатых людей, которые не знали, что с ней делать. Именно эти избыточные деньги притекали в виде зай­мов из Америки в Германию, Центральную Европу и Южную Америку. Эти-то иностранные кредиты и поддерживали в тече­ние известного времени жизнь истощенной войной Европы и функционирование капиталистического механизма, а вместе с тем стали одной из причин кризиса. И прекращение иностранных кредитов стало как раз тем последним толчком, который привел к краху.

Если этот диагноз кризиса капитализма верен, то целебным может быть лишь такое средство, которое способно уравнять до­ходы или по меньшей мере действовать в данном направлении. Чтобы полностью достигнуть такого уравнения, следовало бы перейти к социализму, но капиталисты не склонны поступать та­ким образом, и только обстоятельства могут навязать им это в принудительном порядке. Люди толкуют о плановом капитализме, о международных объединениях по развитию отсталых районов, но под шум этих разговоров национальное соперничество и борь­ба империалистических держав за мировые рынки становятся все ожесточеннее. Планировать – но с какой целью? Ради того, что­бы одни благоденствовали за счет других? Побудительным моти­вом капиталистического хозяйствования служит личная выгода, девизом капитализма является конкуренция, а конкуренция и планирование не уживаются друг с другом.

Многие мыслящие люди, не принадлежащие к социалистам или коммунистам, начали сомневаться в эффективности капитализма в нынешних условиях. Некоторые стали предлагать сенсационные лекарства, настаивая на необходимости отвергнуть не только современную систему прибылей, но и саму систему цен, в условиях которой товары приобретаются за деньги. Эти проекты слишком сложны, чтобы заниматься здесь их изложением, а некоторые из них довольно фантастичны. Я упоминаю о них лишь для того, чтобы ты поняла, как велико брожение умов и как люди, далеко не являющиеся революционерами, выдвигают рево­люционные предложения.

БОРЬБА АМЕРИКИ И АНГЛИИ ЗА ПЕРВЕНСТВО

25 июля 1933 года

Я уже рассказывал тебе, что мировая торговля сократилась во время депрессии настолько, что составляла всего лишь одну треть прежнего объема. […] Кризис и крах поразили весь мир (за исключением Со­ветского Союза), и все же различные страны не сумели объединить свои усилия в международном масштабе для их преодоления. Каждая страна действовала в одиночку, старалась перехитрить другие и даже извлечь выгоду из чужого несчастья. Эти разроз­ненные и эгоистические действия, равно как и другие пущенные в ход частично средства исцеления, только ухудшали положе­ние. Совершенно независимо от торговой депрессии, хотя и ока­зывая на нее значительное воздействие, в мировых делах ощуща­лось влияние двух важнейших фактов или тенденций. Один из них – это соперничество капиталистического мира с Советским союзом, другой – англо-американское соперничество.

Капиталистический кризис привел к ослаблению и обеднению всех капиталистических стран и в известном смысле уменьшил возможности войны. Каждая страна занята приведением в поря­док собственного дома и не имеет денег для авантюр. И все-таки, как это ни парадоксально, именно кризис усилил опасность войны, так как он повергает народы и их правительства в отчаяние, а отчаявшиеся люди часто ищут выхода из своих внутренних труд­ностей во внешней войне. Это бывает особенно часто, когда у власти стоят диктатор или узкая олигархия. Чтобы не потерять власть, они готовы ввергнуть свою страну в войну и тем самым отвлечь внимание народа от внутренних неурядиц. Вероятность "крестового похода" против Советского Союза и коммунизма не исчезает, так как, развязав такую войну, можно рассчитывать объединить вокруг себя многие капиталистические страны. Со­ветский Союз, как я рассказывал, не был непосредственно затро­нут капиталистическим кризисом. Занятый своими пятилетними планами, Советский Союз был полон решимости избежать войны во что бы то ни стало.

Соперничество между Англией и Америкой стало после войны неизбежным. Обе они были величайшими мировыми державами, и каждая из них стремилась играть господствующую роль в ми­ровых делах. До [первой] мировой войны Англия обладала неос­поримым превосходством. Война превратила Америку в самую богатую и наиболее могущественную страну, и она, естественно, пожелала занять то место в мире, которое считала принадлежа­щим ей по праву, то есть ведущее место. Она не намерена была позволять Англии и в будущем хозяйничать во всем. Англия сама сознавала, что времена изменились, и стремилась приспо­собиться к новым условиям посредством установления дружбы с Америкой. Чтобы угодить ей, она даже отказалась от своего сою­за с Японией и сделала ряд других шагов, облегчающих это. Но вместе с тем Англия не желала отказываться от своих специ­фических интересов и позиций и в особенности от своего финансо­вого лидерства, так как с этим было связано ее величие и ее им­перия. Но на это финансовое лидерство претендовала как раз Америка. Трения между двумя странами были неизбежны. Под завесой любезных слов и взаимных комплиментов банкиры обеих стран, поддерживаемые своими правительствами, вели борьбу за главный приз – за мировое лидерство в области финансов и про­мышленности. В этой игре большинство козырей было как будто на руках у Америки, но искусство игры и долгий опыт – на сто­роне Англии.

Напряженность в отношениях между двумя державами уси­ливали военные долги. Американцев поносили в Англии как шейлоков, требующих своего куска мяса. Фактически дело обстояло так, что военный долг английского правительства Америке причитался частным банкирам, которые во время войны ссужали английскому правительству наличные деньги или открывали ему кредиты. Правительство Соединенных Штатов только давало свое поручительство. Прощение английского военного долга зави­село, таким образом, не от правительства Соединенных Штатов. Если бы Англия была освобождена от его уплаты, платить при­шлось бы правительству Соединенных Штатов как поручителю. Американский конгресс не видел оснований, почему он должен брать на себя дополнительное обязательство, особенно во время кризиса.

Мы видим, таким образом, что экономические интересы Анг­лии и Америки расходятся в различных областях, а влияние эко­номических интересов сильнее, чем любое другое влияние. Между двумя народами так много общего, и все же они неминуемо пришли в столкновение, при котором силы и ресурсы Соединен­ных Штатов оказываются гораздо большими. Конфликт может привести к острым формам борьбы или в ином случае к постепен­ному, но неуклонному переходу особых привилегий и господст­вующих позиций Англии к Соединенным Штатам. Отказаться от многого, что так ценится ими, утратить былой престиж, равно как и выгоды империалистической эксплуатации, занять скромное по­ложение в мире, зависящем от доброй воли Америки, – это для англичан неприятная перспектива, и они не склонны смириться с нею без борьбы. В этом трагичность нынешнего положения Англии. Все источники ее былой силы иссякли, и будущее сулит ей, видимо, неизбежный упадок. Но англичане, привыкшие из поколения в поколение господствовать, не намерены мириться с этой судьбой, и они решительно борются и будут бороться с ней.

Я указал здесь только две главные линии соперничества в се­годняшнем мире, так как они объясняют нам многое из того, что в нем происходит. Существуют, конечно, еще многие линии со­перничества, – вся система капитализма и империализма покоит­ся на конкуренции и соперничестве.

[…]

Я многократно говорил в своих письмах о финансовом лидер­стве Англии, о борьбе Америки за это лидерство, о банковских кризисах и финансовых банкротствах различных стран. "Что означает вся эта специальная терминология?" – спросишь ты ме­ня, пожалуй, ибо боюсь, что она тебе непонятна. Возможно, что эти материи тебя не интересуют. Но поскольку я так много тол­ковал о них, чувствую себя обязанным попытаться объяснить их более подробно. Интересуемся мы ими или нет, но эти финансо­вые события оказывают на нашу страну и на нас лично весьма значительное влияние, а разбираться в том, что формирует наше настоящее и будущее, далеко не бесполезно. Многие люди взи­рают на финансовую систему капиталистического мира с глубо­ким почтением и благоговением, настолько они заворожены ее таинственным функционированием. Она кажется им слишком сложной, тонкой и хитроумной, чтобы даже попытаться разобрать­ся в ней, и потому они поручают ее заботам специалистов, банки­ров и подобным им. Она, безусловно, сложна (сложность не всег­да обязательно является достоинством), но все-таки нам надле­жит иметь о ней известное представление, если мы хотим понять наш современный мир. Я не собираюсь объяснять тебе все сторо­ны финансовой системы. Это выше моих возможностей, ибо я неспециалист в данной области, а всего лишь ученик. Я расскажу тебе только о нескольких фактах, знание которых, надеюсь, по­может тебе с пониманием следить за некоторыми мировыми со­бытиями и новостями, о которых мы читаем в газетах. Мне при­дется, вероятно, повторить многое из того, что я уже говорил, но ты не будешь на меня в претензии, если это поможет тебе понять суть дела. Помни, что речь идет о капиталистической системе с ее частными компаниями, акциями, частными банками и фондовыми биржами, где акции продаются и покупаются. В Советском Союзе финансовая и промышленная системы совершенно иные.

Здесь нет частных компаний, частных банков и фондовых бирж; почти все принадлежит государству и им контролируется; внешняя торговля здесь в основном и главном строится на началах товарообмена.

Ты знаешь, что внутри каждой страны торговля почти цели­ком ведется при помощи чеков и – в меньшей степени – банкнот; золото и серебро употребляются редко, если не считать сферы мелких покупок (золото едва ли вообще можно встретить в обра­щении). Эти бумажные деньги представляют собой кредит и выполняют функции наличных денег до тех пор, пока люди питают доверие к банкам или к правительству страны, выпускающему бумажные средства обращения. Но для осуществления платежей между странами эти бумажные деньги непригодны, так как каж­дая страна имеет свою собственную валюту. Основой междуна­родных платежей является поэтому золото, имеющее как редкий металл свою действительную стоимость – золото в виде звонкой монеты или в немонетной форме (в виде слитков, как их назы­вают). Но если бы каждый платеж какой-либо страны другой надо было производить в золоте, то это представляло бы огромное неудобство и международная торговля не могла бы развиваться. Кроме того, физический или стоимостный объем мирового товаро­оборота лимитировался бы суммой имеющегося в мире золота, ибо при достижении этого лимита не было бы больше золота для платежей и до высвобождения известной суммы золота и ее воз­врата в обращение возможность дальнейшего заключения торго­вых сделок за границей исключалась бы.

Но дело обстоит не так. В 1929 году общая сумма имевшего­ся в мире золота составляла 11 миллиардов долларов. В том же году общая стоимость товаров, поставленных из одних стран в другие, составила 32 миллиарда долларов; заграничных займов было предоставлено на сумму 4 миллиарда долларов; прочие за­граничные платежи вроде туристских расходов, оплаты провоза грузов, денежных переводов эмигрантов на родину и т. д. тоже составили примерно 4 миллиарда долларов. Следовательно, общая сумма заграничных платежей составила в 1929 году около 40 мил­лиардов долларов, что почти в четыре раза превышало сумму имевшегося в мире золота.

Как же тогда производить заграничные платежи? Совер­шенно ясно, что все они не могли быть произведены в золоте. Они осуществлялись, как правило, при помощи своего рода вспо­могательных денег, или кредитных документов вроде чеков или переводных векселей, отправлявшихся за границу торговцами в подтверждение своих долгов. Заграничные платежи производи­лись через посредство банков, занимающихся посредническими операциями. Такой банк связан с покупателями и продавцами из разных стран, и объем этих операций (выплат и поступлений) определяется переводными векселями, которые он получает от своих клиентов. Если в известные моменты у такого банка обра­зуется недостаток переводных векселей, он имеет возможность производить платежи при помощи ценных бумаг, пользующихся широким спросом, таких, например, как государственные облига­ции, акции международных компаний и т. д. Эти акции можно продавать и отсылать телеграфным переводом, так что платеж может быть произведен самым срочным образом.

Платежи в области международной торговли производятся, следовательно, через посредство центральных коммерческих бан­ков при помощи коммерческих платежных средств (векселей и т. д.) и финансовых документов (ценных бумаг и т. д.). Для удов­летворения повседневных нужд делового мира этим банкам при­ходится держать большой запас таких документов – переводных векселей и ценных бумаг. Каждую неделю они публикуют бюлле­тени, в которых указывают, сколько золота и каких иностранных ценных бумаг они получили. Для осуществления заграничных платежей золото обычно за границу не посылается. Но если б случилось, что пересылка золота за границу обходилась бы де­шевле, чем иные способы осуществления заграничных платежей, то банкир пересылал бы за границу золото.

В тех случаях, когда действовала система золотого стандарта, стоимость национальных валют фиксировалась в золоте и каждый человек был вправе требовать уплаты причитающейся ему суммы золотом. Поэтому стоимость денег практически не претерпевала изменения, и деньги разных стран обладали свойством взаимоза­меняемости, так как все они могли свободно размениваться на зо­лото. Возможная разница в стоимости золота не могла превышать стоимости пересылки золота из одной страны в другую, ибо в про­тивном случае бизнесмены данной страны легко могли бы полу­чить золото из другой страны. Такова была система золотого стан­дарта. При этой системе валюты разных стран обладали устойчи­востью, а международная торговля в девятнадцатом веке, вплоть до [первой] мировой войны, все расширялась. Ныне система золотого стандарта рухнула – и это стало причиной странного поведения денег и неустойчивости большинства национальных валют.

Экспорт той или иной страны приблизительно уравновешива­ет ее импорт. Другими словами, за товары, получаемые из-за границы, страна расплачивается теми товарами, которые она отправляет за границу. Но это не совсем верно: баланс часто бывает отрицательным, то есть стоимость импорта превышает стои­мость экспорта. Это называется "пассивным балансом", и для выравнивания счетов стране приходится в подобном случае производить дополнительные платежи.

Поток товаров, движущихся из одних стран в другие, отнюдь не является постоянным. Размеры этого потока часто изменяются, они то возрастают, то уменьшаются, и с их изменениями изменяется также спрос и предложение переводных векселей. Часто случается, что страна имеет избыток такого рода переводных векселей, в которых она в данный момент не нуждается, и испы­тывает недостаток переводных векселей другого рода, в которых она сейчас нуждается. Так, например, Франция может иметь бо­лее чем достаточно векселей, выставленных на Германию в не­мецких марках, и вместе с тем – недостаточно векселей, выписанных в долларах, для покрытия своих счетов в Америке. При такой ситуации Франция будет стремиться продать германские векселя и купить американские в долларах. Для того чтобы это можно было сделать, должен существовать центральный рынок переводных векселей, на котором совершался бы подобный меж­дународный обмен. Такой рынок может существовать только в стране, обладающей следующими тремя качествами:

1. Ее внешняя торговля должна быть настолько обширной и многообразной, чтобы в ней постоянно имелся обильный запас пе­реводных векселей самого различного рода.

2. В ней должны иметься в наличии всякого рода ценные бу­маги, то есть она должна являться крупнейшим рынком [ссудно­го] капитала.

3. Она должна быть также крупнейшим рынком золота, с тем чтобы в случае нехватки как переводных векселей, так и ценных бумаг можно было бы легко получать золото.

В течение всего девятнадцатого столетия единственной стра­ной, удовлетворявшей всем этим трем условиям, была Англия. Первенствуя в области промышленности, владея в качестве моно­польной сферы обширной империей, она вела самую крупную в мире внешнюю торговлю. Ради своей растущей промышленности она жертвовала интересами своего сельского хозяйства. Ее суда привозили товары и переводные векселя из всех портов. Благода­ря своей огромной промышленности она, естественно, стала круп­нейшим рынком капитала и накопила всякого рода иностранные ценные бумаги. Еще одним благоприятным для Англии фактором являлось то обстоятельство, что две трети мирового запаса золота были сосредоточены в Британской империи – в Южной Африке, Австралии, Канаде и Индии. Золотые рудники этих стран легко сбывали свою продукцию в Лондоне, где Английский банк ску­пал все их золото по твердой цене.

Лондонское Сити стало, таким образом, центральным рынком переводных векселей, ценных бумаг и золота. Лондон стал финан­совой столицей мира, и любое правительство или любой банк, же­лавший заплатить по счету за границей и не находивший для этого платежных средств в своей собственной стране, обращался в Лондон, где получал любой вид коммерческих и финансовых документов, равно как и золото. Фунт стерлингов стал надежным символом торговли. Если Дания или Швеция что-нибудь при­обретали в Южной Америке, то контракт заключался в фунтах стерлингов, хотя эти закупленные товары никогда не прибывали в Лондон.

Это положение было для Англии крайне выгодно, ибо за по­добные услуги весь мир платил ей известную дань. Такова была прямая выгода. Для обеспечения своих будущих платежей ино­странные торговцы и промышленные фирмы вкладывали остатки своих заграничных счетов и свои заграничные поступления в английские банки, а те с выгодой для себя ссужали их на корот­кие периоды другим клиентам. Важно также то, что английские банки знали все о делах иностранных промышленников. Через переводные векселя, проходившие через их руки, они узнавали о ценах, назначавшихся германскими и другими иностранными деловыми людьми, и даже узнавали имена заграничных клиентов этих деловых людей. Такая информация была весьма полезна для английской промышленности, ибо помогала ей вытеснять сво­их иностранных конкурентов.

Для расширения и укрепления своих заграничных операций английские банки открывали отделения и агентства во всем мире. Эти заграничные банковские филиалы помогали подчинить ино­странные государства влиянию английской промышленности. Вместе с тем они выполняли еще одну важную с английской точ­ки зрения функцию. Они тщательно собирали и доставляли ин­формацию о всех заслуживавших внимания местных фирмах и о бизнесе. И если местная фирма выдавала вексель, то соответст­вующий английский банк (или его местный агент) знал ему це­ну и мог снабдить его своим поручительством, если считал его надежным. Это называется "акцептовать" вексель, так как на нем делается надпись "акцептовано". Если банк берет на себя от­ветственность за данный вексель, то этот вексель легко может продаваться или передаваться, ибо он уже опирается на репута­цию банка. Без такого поручительства (акцепта) вексель неизве­стной иностранной фирмы не мог бы найти себе покупателей на отдаленном рынке вроде Лондона или где-либо еще, ибо никто там ничего не знал бы об этой фирме. Банк, акцептовавший век­сель, шел на известный риск, но он поступал так после подробнейшей информации, полученной им от его местного филиала. Система акцептов облегчала таким образом трансфер переводных векселей и бизнес в целом и в то же время усиливала власть лондонского Сити над всей мировой торговлей. Ни одна другая страна не могла в таких размерах осуществлять эти операции акцептования, так как ни одна из них не имела столько бан­ковских филиалов за границей.

Свыше ста лет Лондон являлся, следовательно, финансовой и экономической столицей мира, и все нити мировых финансовых и торговых операций находились в его руках. Деньги здесь были в изобилии, и потому их можно было получить по сравнительно дешевой цене. Это влекло туда всех банкиров. К управляющему Английского банка со всех концов света стекалась информация о торговле и финансах, и, взглянув в свои книги и бумаги, он мог сразу сказать, какова экономическая ситуация в той или другой стране. Порой он знал об этом даже больше, чем правительство данной страны. И посредством тонких махинаций, связанных со скупкой или продажей ценных бумаг, в которых было заинтере­совано соответствующее правительство, или путем варьирования условий предоставления этому правительству краткосрочных ссуд можно было оказывать давление на его политический курс. "Вы­сокие финансы", как их называют, являлись и все еще являются для империалистических держав одним из самых действенных средств принуждения.

Таково было состояние дел перед [первой] мировой войной. Лондонское Сити было средоточием и символом власти и процветания Британской империи. Война принесла много пере­мен и опрокинула старый порядок. Она привела к большой по­беде, но победа эта дорого обошлась Лондону и Англии.

О том, что случилось после войны, я расскажу в следующем письме.

ДОЛЛАР, ФУНТ СТЕРЛИНГОВ И РУПИЯ

27 июля 1933 года

[Первая] мировая война разрезала мир на три части: на два воюющих лагеря и нейтральные страны. Между воюющими зо­нами всякая торговля или другие связи были прерваны, если не считать тайных передвижений, связанных со взаимным шпионажем. Мировая торговля была, конечно, полностью расстроена, благодаря своему господству на морях союзники вели некоторую торговлю с нейтральными странами и колониями, но и ее ограни­чивали действия германских подводных лодок.

Все ресурсы воюющих стран шли на войну, поглощавшую огромные суммы. В течение примерно полутора лет Англия и Франция финансировали своих более бедных союзников; обе они занимали деньги у собственных народов, а также получали ссуды в Америке под векселя. Затем возможности Франции были ис­черпаны и она не стала больше помогать другим. Англия еще год с четвертью была под этим бременем, но и ее возможности в свою очередь были исчерпаны. Это обнаружилось в марте 1917 года, когда она оказалась неспособной выплатить 50 миллионов фунтов стерлингов Соединенным Штатам. К счастью для Англии, Франции и их союзников, в этот критический момент, когда ни у кого из них не осталось финансовых ресур­сов, Америка вступила в войну на их стороне. С этого времени и до самого конца войны Соединенные Штаты поставляли средства для ведения войны всем своим союзникам. Посредством займов "свободы" и "победы" они мобилизовали у своего народа чудовищные суммы денег, которые щедро расходовали сами и ссужали своим союзникам. Все это, как я тебе рассказывал, при­вело к тому, что по окончании войны Соединенные Штаты оказа­лись мировым кредитором, в долгу у которого находились все страны. Когда война началась, американское правительство долж­но было Европе 5 миллиардов долларов; когда война кончилась, Европа должна была Америке 10 миллиардов долларов.

Это не единственный финансовый выигрыш, полученный Аме­рикой во время войны. Американская внешняя торговля выросла в это время за счет английской и германской и сравнялась по своему объему с английской внешней торговлей. Соединенные Штаты накопили также две трети мирового запаса золота и на огромную сумму иностранных государственных ценных бумаг и облигаций.

Таким образом, Соединенные Штаты заняли сверхмощное фи­нансовое положение. Любую из задолжавших им стран они могли довести до банкротства, потребовав от нее уплаты долгов. Вполне естественно поэтому, что они должны были желать занять место Лондона в качестве финансовой столицы мира. Они счита­ли, что место Лондона должен занять Нью-Йорк – самый бога­тый город мира. Так началась ожесточенная борьба между бан­кирами и финансистами Нью-Йорка и Лондона, поддерживаемы­ми своими правительствами.

Под давлением Америки английский фунт стерлингов дрогнул. Английский банк оказался не в состоянии свободно обменивать бумажные деньги на золото, и курс фунта стерлингов (оторванного таким образом от золотого стандарта) начал меняться и падать. Курс французского франка тоже упал. В неустойчивом ми­ре один лишь американский доллар казался прочным как скала.

Можно было полагать, что в этих условиях золото и торговля деньгами покинут Лондон и устремятся в Нью-Йорк. Но этого, как ни странно, не случилось, и иностранные векселя, а также золото из рудников продолжали направляться в Лондон. Происходило это не потому, что люди отдавали фунту стерлингов пред­почтение перед долларом, а потому, что доллары нелегко было доставать.

Я говорил тебе уже раньше о системе акцептования, которую английские банки применяли во всем мире через своих загранич­ные отделения и агентства. Американские банки не имели подобных заграничных отделений и агентств и потому не располагали аппаратом для приобретения заграничных векселей путем их акцептования, и заграничные векселя, естественно, продолжали направляться в Лондон через английские банки. Столкнувшись с этой трудностью, американские банкиры незамедлительно нача­ли открывать свои отделения и агентства в зарубежных странах, и во многих местах для них были построены красивые здания. Но возникла, однако, другая трудность. Работа по акцептованию мог­ла осуществляться только опытным персоналом, всесторонне знающим местные условия и местный бизнес. Английские банки создавали свой аппарат на протяжении ста лет, и быстро догнать их в этом отношении было нелегко.

Для борьбы с Лондоном американцы объединились тогда с не­которыми французскими, швейцарскими и голландскими банками, но это не принесло им особого успеха. Франция, хотя она и яв­лялась весьма богатой страной, экспортировавшей за границу значительную часть своего капитала, никогда не уделяла особо­го внимания торговле переводными векселями. Борьба между Нью-Йорком и лондонским Сити, таким образом, продолжалась, и последнее оставалось, в общем, непобедимым. В 1924 году по­явился новый фактор, благоприятный для Нью-Йорка. После ве­ликой инфляции германская марка наконец стабилизировалась, и германский капитал, бежавший в период инфляции в Швецию и Голландию (во время риска и опасности капитал всегда удира­ет!), вернулся в германские банки. Последовавшее за этим при­соединение Германии к американскому финансовому блоку значи­тельно снизило шансы Лондона. Ибо с этого времени множество американских векселей можно было обменивать на европейские векселя, не обращаясь в Лондон. И к тому же Лондон все еще имел неустойчивую валюту, то есть фунт стерлингов не обладал твердой ценой в золоте: он был оторван от золотого стандарта.

Финансистов из лондонского Сити теперь охватила тревога. Им казалось, что весь выгодный бизнес по обслуживанию между­народной торговли вот-вот уплывет в руки Нью-Йорка и его евро­пейских союзников, а на долю Лондона останутся лишь остатки. Чтобы предотвратить этот ход событий, следовало, по их мнению, прежде всего вновь установить твердый курс фунта стерлингов по отношению к золоту, то есть стабилизировать его. Это должно бы­ло привлечь в Лондон торговлю иностранными векселями. И вот в 1925 году фунт стерлингов был стабилизирован на прежнем уровне. Для английских банкиров и кредиторов это явилось круп­ным торжеством, ибо более дорогой фунт стерлингов означал более высокий доход. Для английской же промышленности это было плохо, так как повышение курса фунта стерлингов приводило к повышению цен английских товаров за границей, и в своей кон­куренции с Америкой, Германией и другими промышленными странами на мировых рынках английские промышленники стал­кивались в этой связи с большими трудностями. Но Англия со­знательно пожертвовала – до некоторой степени – своей про­мышленностью ради своей финансовой системы или, вернее, ради своего финансового господства на мировом рынке векселей и цен­ных бумаг. Престиж фунта стерлингов поднялся, но вспомним, что это сопровождалось в Англии внутренними бедами, которые от­части были вызваны ударом, нанесенным промышленности. Я имею в виду безработицу, затяжную стачку углекопов и всеобщую забастовку.

Фунт стерлингов был стабилизирован, но этого было недоста­точно. Английское правительство должно было Америке огромную сумму денег. Долг этот являлся краткосрочным и почти в любой момент мог быть затребован обратно. Предъявив такое требова­ние, Соединенные Штаты могли бы поставить Англию в крайне тяжелое положение и снова нарушить устойчивость фунта стер­лингов. Поэтому руководящие государственные деятели Англии (в том числе и Стэнли Болдуин) поспешили в Нью-Йорк, чтобы договориться с Америкой о выплате военного долга в рассрочку (это называлось "фондированием"). Все европейские страны были должниками Америки, и самым правильным для них было догово­риться между собой и затем совместно добиваться от США воз­можно лучших для себя условий выплаты долга. Но английское правительство настолько спешило спасти фунт стерлингов и со­хранить финансовое лидерство Лондона, что у него не было времени проконсультироваться с Францией и Италией, оно хотело достичь урегулирования с Америкой быстро и любой ценой. Этого урегулирования оно добилось, но тяжелой ценой, приняв жест­кие условия, предъявленные правительством Соединенных Шта­тов. Впоследствии Франция и Италия добились от Америки го­раздо более благоприятных условий выплаты их военных долгов.

Эти жертвы и напряженные усилия спасли фунт стерлингов и лондонское Сити, но борьба с Нью-Йорком продолжалась на всех мировых рынках. Имея деньги в изобилии, Нью-Йорк пред­лагал долгосрочные ссуды под низкий процент, и это переманило в Нью-Йорк многие из тех стран, которые раньше обычно занимали деньги на лондонском денежном рынке (в том числе Канаду, Южную Америку и Австралию). В области долгосрочного креди­та Лондон был не в силах конкурировать с Нью-Йорком и поэто­му старался расширить свои операции по краткосрочному креди­тованию банков Центральной Европы. В области краткосрочного кредита опыт и репутация имели большое значение – и это было в пользу Лондона. Лондонские банки установили поэтому тесные связи с венскими банками, а через них с банками Центральной и Юго-Восточной Европы (с Балканами и странами Дунайского бассейна). Нью-Йорк также продолжал там заниматься аналогич­ным бизнесом.

Это был период финансового неистовства; деньги – отчасти из-за соперничества между Лондоном и Нью-Йорком – хлынули в Европу широким потоком, миллионеры и мультимиллионеры вырастали с поразительной быстротой. Делались эти дела просто. Скажем, некоему предприимчивому человеку удалось получить в одной из европейских стран концессию на постройку железной дороги или другого сооружения общественного назначения или же получить какую-нибудь монополию вроде монополии на про­изводство и продажу спичек. Учреждалась компания по исполь­зованию этой концессии, или монополии, и она выпускала облига­ции или акции. Под эти облигации или акции крупные банки в Нью-Йорке или Лондоне выдавали ссуды. Финансисты, таким образом, занимали деньги в долларах в Нью-Йорке из двух про­центов, а затем ссужали их в Берлине из шести и в Вене из восьми процентов. Путем этой хитроумной махинации с чужими деньгами спекулянты становились крупными богачами. Одним из самых знаменитых богачей этой формации был Ивар Крэйгер, швед, ко­торого звали спичечным королем, так как он обладал монополией на спички. Одно время он пользовался громадным авторитетом, но впоследствии было доказано, что он был прожженным мошен­ником и растратил огромные суммы денег. Он покончил с собой, когда оказался на грани разоблачения. Некоторые другие знаме­нитые дельцы-финансисты того времени тоже попали в беду из-за своих темных махинаций.

Англо-американское соперничество в Центральной и Восточной Европе имело свою положительную сторону. Хлынувшие туда деньги в значительной мере способствовали оживлению Европы в годы, предшествовавшие депрессии, начавшейся в 1929 году.

Франция между тем пережила в 1926-1927 годах инфляцию, и стоимость франка резко упала. Французы, имевшие деньги, ­а свои сбережения имеет каждый мелкий французский буржуа,­ переводил и их за границу, боясь потерять их в результате паде­ния курса франка. Они скупали иностранные ценные бумаги и переводные векселя. В 1927 году франк был снова стабилизиро­ван. Он снова приобрел твердый курс по отношению к золоту, но курс этот составлял лишь одну пятую прежнего. Французские держатели иностранных ценных бумаг изъявляли теперь полную готовность обменять их на что-нибудь во франках. Они делали неплохой бизнес, ибо теперь получали в пять раз больше фран­ков, чем имели вначале, и, стало быть, нисколько не пострадали от инфляции, как это случилось бы, если бы они все время дер­жались за франки. Французское правительство решило зарабо­тать на сложившейся ситуации и скупило все эти ценные бумаги и переводные векселя, расплачиваясь за них свежеотпечатанны­ми французскими банкнотами во франках. Оно оказалось, таким образом, весьма богатым владельцем иностранных ценных бумаг и векселей: в его руках сосредоточилась в то время большая часть этих ценностей. У французского правительства не было ни же­лания, ни достаточного опыта, чтобы оспаривать у Англии и у Америки финансовое лидерство. Но оно имело возможность ока­зывать воздействие на них обеих.

Французы – народ осторожный, и их правительство – тоже. Погоне за большими прибылями с риском потерять даже то, что имеешь, они предпочитают малую, но надежную прибыль. Свои избыточные деньги французское правительство благоразум­но ссужало поэтому надежным фирмам в Лондоне по низкой процентной ставке. Английским банкам оно устанавливало, ска­жем, два процента годовых; те в свою очередь ссужали получен­ные деньги германским банкам из пяти или шести процентов, те в свою очередь давали их в ссуду в Вену из восьми или девяти процентов, а до Венгрии или Балкан эти деньги могли уже дохо­дить из двенадцати процентов! Процентная ставка возрастала с ростом риска, но Французский банк предпочитал не рисковать и иметь дело с надежными английскими банками. Франция, таким образом, держала в Лондоне очень крупную сумму денег (состояв­шую из приобретенных ею переводных векселей, выставленных в фунтах стерлингов), и это помогало Лондону в его борьбе с Нью-Йорком.

С возникновением торгового кризиса и депрессии цены на сельскохозяйственные продукты начали падать. Осенью 1930 года они упали настолько низко, что банки Восточной Европы не смогли получить обратно деньги от своих должников и потому не смогли вернуть те деньги, которые они заняли – в фунтах и долларах – в Вене. Это привело к банковскому кризису в Вене и крупнейший венский банк "Кредит-анштальт" потерпел крах, что в свою очередь поколебало положение германских банков, и казалось, что надвигается крах германской марки. Он представлял бы опасность для американского и английского капиталов в Германии, и именно для того, чтобы ее избежать, президент [США] Гувер объявил мораторий на долги и репарации. Настаи­вать в то время на выплате репараций означало бы обречь Гер­манию на полный финансовый крах. Даже моратория на репара­ции как показали события, оказалось недостаточно; Германия не в состоянии была выплачивать даже свои частные долги дру­гим странам, и на них тоже пришлось устанавливать мораторий.

Это значило, что английские деньги, предоставленные Герма­нии в виде краткосрочных ссуд, оказались там полностью блоки­рованными, "замороженными", как принято говорить в этих слу­чаях. Положение лондонских банкиров стало затруднительным; им надлежало погашать свои денежные обязательства, а они ведь рассчитывали на возвращение своих денег из Германии. Фран­ция и Америка пришли к ним на помощь, предоставив им ссуду в 130 миллионов фунтов стерлингов, но эта помощь подоспела слишком поздно. В финансовых кругах Лондона разразилась па­ника, а тогда каждый стремится изъять свои деньги. Сто трид­цать миллионов фунтов стерлингов исчезли быстро. Напомню, что фунт стерлингов базировался в этот период на золотом стандарте и каждый в обмен на стерлинги вправе был требовать золота.

Английское правительство (тогда правительство лейбористов) пожелало занять еще денег и настойчиво просило об этом нью-йоркских и парижских банкиров. Банкиры как будто согласи­лись помочь, но на определенных условиях. Одним из этих усло­вий являлось обязательство английского правительства экономить на расходах, связанных с улучшением положения рабочих и с со­циальными вопросами; возможно также, что были предъявлены требования о сокращении заработной платы. Это представляло собой вмешательство иностранных банкиров во внутренние дела Англии. Ситуация была использована против лейбористского пра­вительства, а Рамсей Макдональд, премьер-министр и глава этого правительства, предал и его и свою партию и при поддержке главным образом консерваторов сформировал новое правительст­во. Оно было названо "национальным правительством", создан­ным для преодоления кризиса. Этот поступок Рамсея Макдональда является одним из самых удивительных примеров дезертирства в истории европейского рабочего движения.

"Национальное правительство" пришло к власти для спасения фунта стерлингов. От Франции и Америки оно получило обе­щанную ссуду, но и с ее помощью спасти фунт не удалось. 23 сентября 1931 года правительство было вынуждено отказаться от золотого стандарта, и фунт стерлингов снова стал неустойчивой ва­лютой. Его стоимость в золоте быстро упала и составила 14 шил­лингов, то есть приблизительно две трети прежней стоимости.

Это событие и эта дата произвели в мире большое впечатле­ние. Они были восприняты Европой как предвестник приближаю­щегося распада Британской империи, ибо отказ от золотого стан­дарта означал конец господствующего положения Англии на мировом денежном рынке. Эти ожидания или желания (ведь в Европе и Америке, не говоря уже об Азии, Британскую империю мало любили) оказались несколько поспешными.

Падение фунта стерлингов поколебало валюты многих стран, державших у себя английские бумажные деньги как золото, так как в любое время их можно было обменять на золото. Теперь их уже нельзя было обменивать на золото и стоимость их снизилась на тридцать процентов. В некоторых из этих стран стоимость ва­лют также упала, и, увлекаемые Англией, они также вынуждены были отказаться от золотого стандарта.

В выгодном положении теперь оказалась Франция; ее осторож­ная политика себя оправдала. В то время как кредиты Америки, а в еще большей степени Англии были заморожены в Германии и обе эти державы нуждались в деньгах, Франция имела огром­ные денежные резервы, воплощенные в иностранных векселях и в золотых франках. И американское, и английское правительства "ухаживали" за Францией, и каждое из них всячески старалось склонить ее к союзу с собой против другого. Но сверхосторож­ная Франция отказывалась присоединиться к замыслам какой-­либо одной из сторон и тем самым упустить возможность торго­ваться с обеими.

В конце 1931 года в Англии состоялись выборы в парламент, принесшие решительную победу "национальному правительству", а фактически – партии консерваторов. Лейбористская партия была почти сметена. Английская буржуазия, напуганная слухами о том, что лейбористы якобы собираются конфисковать ее капи­талы, да еще, возможно, не пришедшая в себя после короткого выступления английских моряков Атлантического флота в связи с сокращением их жалованья, пылко поддержала "национальное правительство".

Несмотря на кризис и опасность, три ведущие страны – Аме­рика, Англия и Франция – или их банкиры не смогли после па­дения фунта стерлингов объединить свои усилия. Каждая дейст­вовала в одиночку, надеясь улучшить свое собственное положе­ние за счет других. Вместо того чтобы бороться за финансовое лидерство, они могли бы объединить свои усилия с целью создания совместного мирового рынка ценных бумаг. Но каждая из них предпочла идти своей дорогой. Английский банк старался вернуть Лондону его утраченные позиции, и, ко всеобщему удивлению, это ему в значительной мере удалось, хотя фунт стерлингов все еще не имел золотого стандарта.

Когда Англия отказалась от золотого стандарта, официальные банки других стран (они называются центральными банками) распродали имевшиеся у них переводные векселя, выставленные в фунтах стерлингов, чтобы приобрести вместо них золото. До сих пор они держали эти стерлинговые векселя у себя, так как в лю­бой момент их можно было обменять на золото и, следовательно, их можно было рассматривать как золото. Когда в предложение внезапно поступила значительная масса стерлинговых векселей, стоимость фунта стерлингов быстро упала на тридцать процентов. Это падение стоимости побуждало должников (включая некото­рые правительства и крупные предприятия), долги которых зна­чились в фунтах стерлингов, уплачивать их золотом, так как зо­лотом им теперь приходилось платить на тридцать процентов меньше. Благодаря этому в Англию поступало значительное ко­личество золота.

Но настоящий золотой поток шел в Англию из Индии и Егип­та. Этим бедным и зависимым странам приходилось прибегать к помощи богатой Англии, и их скрытые ресурсы были использо­ваны для укрепления финансового положения Англии. Их мне­ния не особенно спрашивали; их желания и интересы мало что значили по сравнению с нуждами Англии.

История бедной индийской рупии – это длинная и печальная, с индийской точки зрения, история. В угоду интересам англий­ского правительства и английских финансистов ее стоимость не­однократно подвергалась изменениям. Я не собираюсь вдаваться здесь в подробности этих валютных вопросов, расскажу лишь о том, что послевоенная деятельность английского правитель­ства в Индии в области денежного обращения очень дорого обо­шлась последней. В 1927 году в Индии разгорелся большой спор вокруг вопроса об установлении курса рупии по отношению к фунту стерлингов и золоту (фунт стерлингов базировался тогда на золотом стандарте). Он был назван "спором о соотношении", так как правительство намерено было установить стоимость рупии на уровне одного шиллинга шести пенсов, а представители общественного мнения Индии почти единодушно настаивали на уровне одного шиллинга четырех пенсов. Это был старый вопрос о том, установить ли относительно высокий курс, идя тем самым навстречу интересам банкиров, кредиторов, рантье и поощряя импорт иностранных товаров, или же относительно низкий курс, ослабляя тем самым бремя долгов и поощряя развитие отечест­венного производства и экспорта. Вопреки мнению Индии прави­тельство сделало так, как хотело, и стоимость рупии в золоте была установлена на уровне одного шиллинга шести пенсов. По мнению многих, это представляло собой легкую дефляцию, ис­кусственное завышение стоимости рупии. К дефляции прибегла одна лишь Англия, когда она в 1925 году перевела фунт стерлин­гов на золотой стандарт, и это было сделано, как мы видели, для того, чтобы сохранить свое финансовое лидерство в мире, ради которого она готова была пожертвовать многим. Франция, Герма­ния и другие страны, стремясь к облегчению своего экономиче­ского положения, предпочитали прибегать к инфляции.

Эта высокая стоимость рупии означала увеличение стоимости английского капитала, вложенного в Индии. Вместе с тем она означала известное бремя для индийской промышленности, так как несколько повышала цены индийских товаров. Но прежде всего она несла с собой дополнительное бремя для всех кресть­ян и землевладельцев, задолжавших деньги ростовщикам, ибо с повышением стоимости денег возрастала и стоимость долга. Ус­тановление стоимости рупии в восемнадцать пенсов вместо шест­надцати пенсов означало ее повышение на два пенса, или на12,5 процента. Допустим, что сельскохозяйственная задолжен­ность Индии равна десяти миллиардам рупий. Прибавка к этой величине 12,5 процента означает прибавку огромной суммы в 1250 миллионов рупий.

Выражаемые в деньгах долги, конечно, оставались такими же, как и раньше. Но выражаемые в ценах сельскохозяйственных продуктов, они возрастали. Реальная стоимость денег определяет­ся тем, что на них можно купить, сколько на них можно приобре­сти пшеницы, тканей и других предметов и товаров. Эта стои­мость складывается сама, если ничто тому не мешает. Снижение покупательной способности денег приводит в результате к паде­нию их валютного курса. Установить искусственно высокую сто­имость денег – это значит придать им искусственно высокую по­купательную силу, которой они фактически не обладают. Кре­стьянин поэтому оказался теперь вынужденным отдавать для уплаты долгов и процентов по ним большую долю дохода, чем прежде, а сам довольствоваться меньшей долей. Приравнивание рупии к одному шиллингу шести пенсам усилило таким образом депрессию в Индии.

Когда фунт стерлингов был в сентябре 1931 года лишен зо­лотого стандарта, с рупией случилось то же самое, но она оста­лась привязанной к фунту стерлингов. Отношение одна рупия = одному шиллингу шести пенсам осталось неизменным, но теперь оно представляло меньшее количество золота. Связь рупии с фун­том была сохранена с той целью, чтобы английский капитал в Индии не пострадал, так как предоставленная самой себе рупия возможно, упала бы еще ниже, что причинило бы ущерб стерлинговому капиталу. При сохранении же этой связи потерпел ущерб только неанглийский капитал в Индии – американский, японский и т. д., пострадавший от падения стоимости рупии в золоте. Зависимость рупии от фунта стерлингов представляла для Англии еще ту великую выгоду, что позволяла ей расплачиваться за сырье, покупаемое в Индии для английских промышленных предприятий, английской валютой. Чем крупнее стерлинговая зона, тем лучше для фунта стерлингов.

Когда стоимость рупии вместе со стоимостью фунта упала, золото внутри страны, естественно, подорожало, то есть на золото стали давать больше рупий, чем раньше. Великая нужда и ли­шения, царящие в Индии, побуждали людей продавать все золо­то, какое у них имелось в виде украшений и т. д., чтобы получить за него больше рупий и расплатиться с долгами. Бесчисленными тонкими струйками потекло золото со всей страны в банки, а те с прибылью продавали его на лондонском рынке. Индийское золото непрерывно текло таким образом в Англию, и огромная его масса туда попала. Этот процесс еще продолжается. Именно это золото, а также золото, поступившее из Египта, спасло по­ложение Английского банка и английских финансов и позволило им вернуть деньги, занятые в сентябре 1931 года у Америки и Франции.

Приходится отмечать странный факт: в то время как все страны мира, включая богатейшие из них, всячески стараются удержать свое золото и приумножить его, Индия делает как раз обратное. Правительства Америки и Франции скопили в своих банковских подвалах огромные массы золота. Удивительный это процесс: выкапывать золото из золотых рудников только для то­го, чтобы снова глубоко зарывать его в подвалах банков. Многие страны, в том числе и британские доминионы, объявляли эмбарго на золото, то есть никому не разрешалось вывозить его из стра­ны. Для того чтобы сохранить свое золото, Англия отказалась от золотого стандарта. Иначе обстоит дело в Индии, ибо финансовая политика Индии определяется интересами Англии.

Часто приходится слышать разговоры о сокровищах золота и серебра, хранимых в Индии. До некоторой степени, если иметь в виду горсточку богачей, разговоры эти соответствуют действи­тельности. Но массы в Индии настолько бедны, что до сокровищ им слишком далеко. Люди, принадлежащие к более обеспеченным слоям крестьянства, имеют несколько случайных украшений, со­ставляющих их "сокровища". Банковских вкладов они не имеют. Эти мелкие украшения и резервы золота были выкачаны из Ин­дии депрессией и ростом цен на золото. Национальное прави­тельство удержало бы это золото в стране в качестве резерва, ибо только золото является общепризнанным мировым средством платежа.

Вернемся, однако, к истории борьбы фунта стерлингов с дол­ларом. Пустив в ход изложенные выше методы и ряд других искусных приемов, о которых я здесь рассказывать не стану, Английский банк окончательно укрепил свое положение. В на­чале 1932 года ему немного повезло: в Америке произошел бан­ковский кризис, вызванный тем, что американские деньги тоже были заморожены в Германии. Во время этого кризиса многие американцы продавали свои доллары и покупали стерлинговые ценные бумаги. Английское правительство приобретало таким образом множество переводных векселей, выставленных в долла­рах, а затем предъявляло эти доллары в Нью-Йорке в государ­ственный банк и получало вместо них золото: доллар базировался на золотом стандарте и каждый вправе был требовать его обмена на золото. Золотой запас Англии возрастал без всякого урона для фунта стерлингов, без его дальнейшего падения. Имея огром­ный запас переводных векселей, а равно и ценных бумаг, лондон­ское Сити снова стало великим международным рынком ценных бумаг. Нью-Йорк пока потерпел поражение главным образом вследствие великого банковского кризиса, во время которого, как я рассказывал в одном из прежних писем, погибли тысячи мел­ких банков.

КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ МИР НЕ В СОСТОЯНИИ ДЕЙСТВОВАТЬ СООБЩА

28 июля 1933 года

Какую длинную историю о финансовом соперничестве и финансовых махинациях рассказал я тебе и боюсь, что ты не скажешь мне за это спасибо! Это такая сложная паутина международных интриг, что распутать ее или, попав в нее, выбраться обратно нелегко. Я лишь старался дать тебе возможность окинуть самым беглым взглядом то, что каким-то образом всплывает на поверхность, а многое из того, что происходит, скрыто от дневного света и незаметно на поверхности.

Роль банкиров и финансистов в современном мире огромна. Дни капитанов промышленности -= уже в прошлом; крупный банкир – вот кто ныне контролирует промышленность, сельское хозяйство, железные дороги и транспортную систему – в известной степени все и, в сущности, правительства также. Ибо по мере своего поступательного развития промышленность и торговля нуждались во все более крупных капиталах, а этими капиталами их снабжали банки. Многое из того, что делается ныне в мире, делается с помощью кредита, а кредит расширяет, сокращает, контролирует крупный банк. И промышленнику, и сельскохозяйственному предпринимателю – обоим приходится обращаться в банк, чтобы получить деньги для ведения работ. Ссудное дело приносит банкирам не только прибыль; оно постепенно увеличивает также их власть над промышленностью и сельским хозяйством. Отказав в ссуде и затребовав свои деньги в критический момент, они могут довести предприятие должника до краха или вынудить последнего согласиться на любые условия. Так обстоит дело как внутри каждой страны, так и в сфере международных отношений, ибо крупные центральные банки ссужают деньги правительствам различных стран и благодаря этому оказывают на них давление. Нью-йоркские банкиры контролируют подобным образом многие правительства Центральной и Южной Америки.

Примечательной особенностью крупных банков является то, что они процветают как в хорошие, так и в плохие времена. В хорошие времена они участвуют в общем экономическом процветании; деньги текут к ним обильно, и они ссужают их под прибыльный процент. В плохие времена депрессии и кризиса они придерживают деньги и не рискуют ими (и тем самым обостряют депрессию, ибо многие дела трудно бывает вести без кредита), но извлекают выгоду иным путем. Цены в это время падают на все – на землю, заводы и т.д., – и многие предприятия терпят крах. И тогда приходит банк и скупает все по дешевке! Банки, следовательно, заинтересованы как в циклах процветания, так и депрессии.

Во время нынешней Великой депрессии крупные банки продолжали чувствовать себя хорошо и выплачивали хорошие дивиденды. Правда, в Соединенных Штатах тысячи банков обанкротились, некоторые крупные банки обанкротились в Австрии и Германии. Банки, обанкротившиеся в Америке, все были мелкими банками. Американская банковская система, по-видимому, плохо организована, но тем не менее крупные нью-йоркские банки чувствовали себя довольно хорошо. В Англии банковских банкротств не было.

Банкиры, стало быть, являются сегодня фактическими хозяевами капиталистического мира, и люди называют наше время "финансовой эрой", пришедшей на смену чисто "промышленной эре". Все новые миллионеры и мультимиллионеры появляются в западных странах, особенно в Америке, стране миллионеров, и вызывают много восторгов. Но с каждым днем становится все яснее, что методы, применяемые в мире "высоких финансов", – это крайне темные методы и отличаются от того, что принято считать грабежом и мошенничеством, только масштабом операций. Огромные монополии подавляют все мелкие предприятия, а бедного, доверчивого вкладчика раздевают догола в результате крупных финансовых операций, понятных только немногим. Некоторые из крупных финансистов Европы и Америки подверглись недавно публичному разоблачению, и зрелище это было не из приятных.

Мы видели, что борьба между Англией и Америкой за финансовое лидерство окончилась тем, что лондонское Сити на время восторжествовало. Но какой наградой была увенчана эта победа? Борьба велась в течение десяти лет, а за это время сама награда постепенно растаяла. С упадком международной торговли сократились также выгоды, связанные с финансовым лидерством. Переводных векселей стало меньше, и одновременно упали курсы ценных бумаг, а новые акции и ценные бумаги выпускаются редко. Необходимость же выплаты процентов по огромным государственным и частным долгам остается, однако, постоянной и странам-должникам крайне трудно эти выплаты производить. Спрос на золото растет, потому что других наличных международных платежных средств мало. Но от бедных стран золото уходит к богатым странам с более устойчивой валютой.

Однако все накопленное золото и богатство, равно как и новейшие достижения промышленной техники, не очень-то помогли Америке, когда возникла депрессия. Страна великих возможностей, привлекавшая к себе мужчин и женщин из самых отдаленных уголков мира, стала страной отчаянья. Большой бизнес, правивший страной, оказался насквозь прогнившим, и доверие к лидерам финансов и промышленности было поколеблено. Президент Гувер, являвшийся другом большого бизнеса, стал крайне непопулярен, и на президентских выборах, состоявшихся в ноябре 1932 года, он потерпел поражение от Франклина Рузвельта.

В начале марта 1933 года Америку поразил новый банковский кризис. Это побудило ее отказаться от золотого стандарта и позволить курсу доллара упасть, хотя у нее было больше золота, чем у какой-либо другой страны. Цель заключалась в том, чтобы уменьшить тяготы промышленности и сельского хозяйства и облегчить положение должников за счет банков и кредиторов. Это было как раз противоположное тому, что сделало английское правительство в Индии вопреки единодушным возражениям индийского народа.

[…]

Для Англии невозможно было стать экономически самообеспечивающейся страной, так как она не производит для себя достаточно продуктов питания, а сырье для ее промышленности поступает из-за границы. Поэтому английское правительство пыталось проводить политику экономического национализма на имперской основе, стремясь сделать Британскую империю единым экономическим целым, функционирующим на базе стерлинговых цен. С таким прицелом была созвана в 1932 году в Оттаве Британская имперская конференция. Но и на этой конференции возникли трудности, ибо Канада, Австралия и Южная Африка не изъявляли никакой готовности поступиться чем бы то ни было ради блага Англии. Наоборот, Англии пришлось уступить их требованиям.

[…]

А тем временем для промышленных предприятий и рынков [Британской] империи возникла новая грозная опасность. На них обрушился поток дешевых японских товаров, они были столь необычайно дешевы, что даже пошлины не могли преградить им дорогу. Эта дешевизна была обусловлена падением Йены, равно как и низкой заработной платой японских фабричных работниц-девушек. Японская промышленность пользовалась также государственными субсидиями и поддержкой судоходных компаний, соглашавшихся на очень низкие фрахты. Фактом является и то, что японская промышленность была весьма производительна, в то время как многие старые отрасли английской промышленности этим не отличались.

Так как пошлины не смогли остановить приток японских товаров, то тогда рынки для них полностью закрыли или вводили систему квот, при которой разрешалось ввозить лишь лимитированное количество товаров. Если японские товары не будут допускаться в другие страны, что станется тогда с огромными промышленными предприятиями Японии? Вся ее экономическая система будет потрясена, и попытки обрести рынки сбыта приведут к экономическим репрессалиям и даже к войне. Таков неумолимый ход событий в условиях расточительной капиталистической конкуренции.

Если британские рынки были бы подобным же образом закрыты для других европейских стран, то для некоторых их них это означало бы разорение. Мы видим, следовательно, что все меры, которые каждая страна принимает для своего собственного непосредственного блага, наносят ущерб другим странам и международной торговле и ведут к трениям и бедам.

ПРЕЗИДЕНТ РУЗВЕЛЬТ ПРИХОДИТ НА ПОМОЩЬ

4 августа 1933 года

Я хочу, чтобы ты бросила еще один взгляд на Соединенные Штаты Америки, прежде чем я закончу эту историю (а ее окончание нельзя откладывать надолго). Сейчас там идет великий, увлекающий воображение эксперимент, и весь мир пристально наблюдает за его ходом, ведь от его результатов зависит, какой оборот примет развитие капитализма в будущем. Америка, повторяю, самая передовая капиталистическая страна, значительно опередившая прочие; она богаче всех и обладает техническим превосходством над другими. Она ничего не должна никакой другой стране, у нее есть денежные обязательства только перед собственными гражданами. Она ведет значительную и всевозрастающую экспортную торговлю, которая, однако, очень не велика (около пятнадцати процентов) по сравнению с ее огромной внутренней торговлей. По размерам территории страна почти равна Европейскому континенту с той существенной разницей, что Европа разделена на множество мелких наций, каждая из которых взимает таможенные пошлины на своих границах, в то время как на территории Соединенных Штатов не существует подобных барьеров для торговли. Поэтому такой огромной внутренней торговле было гораздо легче развиться в Америке, чем в Европе. Америка обладала всеми этими преимуществами по сравнению с обедневшими, задыхающимися от долгов странами Европы. У нее было всего в избытке: золота, денег, товаров.

И все же, несмотря на все это, кризис капитализма захватил Америку и сбил с нее всю спесь. Чувство обреченности охватило народ, чья жизненная сила и энергия не знали границ. Страна в целом по-прежнему оставалась богатой, деньги не исчезли, но они скапливались лишь в немногих руках. Сотни миллионов по-прежнему имелись в наличии в Нью-Йорке; крупнейший банкир Дж. Пирпонт Морган по-прежнему развлекался на своей роскошной яхте, которая, как говорят, обошлась в шесть миллионов фунтов. И тем не менее Нью-Йорк недавно охарактеризовали как "город голода". Муниципалитеты больших городов, таких как Чикаго, фактически обанкротились и были не в состоянии выплачивать жалование тысячам своих служащих. И в том же самом Чикаго устраивается сейчас пышная выставка или всемирная ярмарка под названием "Век прогресса".

[…]

Характерной чертой Америки последних лет был рост преступности, особенно ее гангстерской разновидности, когда преступники орудуют целыми бандами (gangs) и часто убивают людей, которые стоят на пути. Говорят, что преступность особенно усилилась после того, как был принят закон, запрещающий продажу крепких напитков. Это "запрещение ("prohibition"), как его называют, стало законом после [первой] мировой войны отчасти по той причине, что крупные предприниматели хотели удержать своих рабочих от употребления таких напитков, чтобы те могли лучше работать. Но сами богатые игнорировали этот закон и продолжали нелегально ввозить напитки из-за границы. Постепенно выросла огромная незаконная торговля алкогольными напитками. Эту торговлю называли "бутлегерством", она включала в себя как контрабандный ввоз вин и спирта из-за границы, так и тайное их производство. Обычно виски, производившееся тайно, было гораздо хуже и вреднее подлинного продукта. Места, где за очень высокую цену можно было приобрести такие напитки, назывались "говори-потихоньку" ("speak-easy"); тысячи таких тайных баров появились во всех крупных городах. Все это делалось, разумеется, незаконно; чтобы сделать возможной такую торговлю, подкупали, а порой и терроризировали полицейских и политических деятелей. Это неуважение к закону приняло широкие размеры и привело к росту гангстерских групп. Таким образом, "запрещение", с одной стороны, принесло пользу рабочим и сельскому населению, а с другой стороны, причинило большой вред и породило могущественный бизнес бутлегерства. Вся страна раскололась на две партии: тех, кто выступал за запрет, называли "сухими" ("Drys"), а тех, кто был против, - "мокрыми" ("Wets").

Среди преступлений, совершаемых гангстерами, самым гнусным и отвратительным было похищение у богатых маленьких детей с целью получения выкупа. Некоторое время назад был таким образом похищен маленький сын Линдберга и, к ужасу всего мира, зверски умерщвлен.

Все это вместе в сочетании с экономической депрессией и осознанием того факта, что многие высшие чиновники и представители крупного бизнеса были и бездарны и подвержены коррупции, вывело американский народ из равновесия. Во время президентских выборов 1932 года миллионные массы американцев голосовали за Рузвельта в надежде на то, что он принесет им облегчение. Рузвельт был сторонником "мокрых" и принадлежал к демократической партии, кандидаты которой очень редко занимали пост президента Соединенных Штатов.

Всегда интересно сравнивать различные страны, не забывая при этом об их специфических различиях. Так и сейчас мне хочется сравнить недавние события в Соединенных Штатах с событиями, происходившими в Германии и Англии. Сравнение с Германией является более точным, так как в обеих странах, несмотря на высокое развитие промышленности, сохраняется значительное число фермеров. В Германии фермеры составляют 25 процентов всего населения, в Соединенных Штатах – 40 процентов. Это фермерское население влияет на формирование национальной политики. Иначе обстоит дело в Англии, где фермеров относительно немного и с ними не считаются.

[…]

Примерно один и тот же класс шел в каждой стране соответственно за нацистами, английским "национальным правительством" на выборах 1931 года и за президентом Рузвельтом при его избрании в ноябре 1932 года. Это был класс мелкой буржуазии, многие представители которой прежде выступали за другие партии. В этом сравнении, однако, нельзя заходить слишком далеко, и не только из-за национальных различий, но также и потому, что ситуация в Англии и Америке пока не получила такого развития, как в Германии. Но суть дела в том, что во всех этих высокоразвитых промышленных странах сказывалось влияние весьма схожих экономических причин, и, вероятно, результаты также будут схожи. К Франции (и другим странам) это относится в меньшей степени, ибо Франция все еще остается страной более аграрной и менее развитой в промышленном отношении.

Рузвельт приступил к исполнению обязанностей в начале марта 1933 года и немедленно столкнулся со страшным банковским кризисом, который прибавился к уже существовавшей глубокой депрессии. Спустя несколько недель, описывая состояние страны в тот момент, когда он вступил в должность, Рузвельт сказал, что страна умирала "дюйм за дюймом".

Рузвель начал действовать быстро и решительно. Он потребовал у американского конгресса полномочий для вмешательства в дела банков, промышленности и сельского хозяйства, и конгресс, совершенно растерявшийся перед лицом кризиса и к тому же вынужденный считаться с популярностью Рузвельта в народе, предоставил ему такие полномочия. Рузвельт практически сделался диктатором (хотя и демократическим), и все ждали от него немедленных и эффективных действий, которые спасли бы их от бедствия. Он действовал с молниеносной быстротой и в течение нескольких недель благодаря своей активности в самых различных областях встряхнул всю страну и еще больше укрепил доверие к себе.

Среди многих решений, принятых президентом Рузвельтом, были следующие:

1. Он отменил золотой стандарт и допустил падение курса доллара, тем самым облегчив бремя должников. Это была мера инфляционного характера.

2. Помог фермерам субсидиями и выпустил огромный заем на два миллиарда долларов для помощи сельскому хозяйству.

3. Немедленно набрал 250 тысяч рабочих для службы в лесных хозяйствах и работ по предотвращению наводнений. Это должно было немного сократить безработицу.

4. Он попросил конгресс ассигновать 800 миллионов долларов для помощи безработным. И его просьба была удовлетворена.

5. Он выделил огромную сумму в три миллиарда долларов, которую предстояло получить путем займа, на общественные работы, чтобы способствовать занятости.

6. Он ускорил отмену запрещения продажи спиртных напитков.

Все эти огромные суммы должны были быть взяты взаймы у богатых. Вся политика Рузвельта состояла и состоит в том, чтобы увеличить покупательную способность людей; когда у людей будут деньги, они станут покупать и торговый кризис автоматически ослабнет. Имея в виду именно эту цель, Рузвельт намечает грандиозные планы общественных работ, на которых рабочие смогут работать по найму и зарабатывать деньги. Для этой же цели он старается повысить уровень зарплаты рабочих и сократить продолжительность рабочего времени. Более короткий рабочий день означает прием на работу большего числа людей.

Эта позиция прямо противоположна той, которую обычно занимают предприниматели во время кризиса и депрессии. Почти всегда они стараются снизить зарплату и удлинить рабочее время, чтобы снизить издержки производства. Но, говорит Рузвельт, если мы хотим продолжать массовое производство товаров, мы должны дать возможность массам покупать их путем массового повышения зарплаты.

Правительство Рузвельта предоставило заем Советской России для покупки американского хлопка. Оба правительства обсуждают также возможности развития широких деловых связей между двумя странами.

Америка до сих пор была чисто капиталистическим государством, в котором свобода конкуренции не была ничем ограничена; это было так называемое "индивидуалистическое" государство. Новая политика Рузвельта не гармонирует с таким государством, поскольку он различными путями вмешивается в дела бизнеса. Практически Рузвельт в значительной мере устанавливает контроль государства над промышленностью, хотя он и называет это иначе. На деле его меры носят характер государственного социализма, регулирующего рабочий день и условия труда, контролирующего промышленность и предотвращающего "убийственную" конкуренцию. Рузвельт назвал эту политику "партнерством в планировании и наблюдением за тем, чтобы планы выполнялись".

Эта работа сейчас выполняется с обычным американским размахом и энергией. Детский труд полностью запрещен. (Возраст, с которого детям разрешается работать, установлен в шестнадцать лет.) […] Чувство обреченности в значительной мере прошло, и широкие массы, а особенно средние классы, безгранично верят в Рузвельта. Его уже сравнивают с великим героем Америки, президентом Линкольном, который также вступил в должность во время великого кризиса, в период Гражданской войны.

Даже в Европе многие люди обращали к нему свои взоры, ожидая, что он возглавит борьбу против депрессии во всемирном масштабе. Но во время Всемирной [Международной] экономической конференции он утратил популярность среди делегатов других стран, так как дал указание своим представителям отказаться от установления золотого паритета для доллара и не соглашаться ни на какие предложения, которые могли бы помешать осуществлению его больших планов в Соединенных Штатах.

Политика Рузвельта определенно представляет собой политику экономического национализма и направлена на улучшение положения в Америке. Некоторым европейским правительствам это не нравится, а банкиров она особенно раздражает. Британское правительство неодобрительно относится к прогрессивным тенденциям Рузвельта. Оно предпочитает большой бизнес.

[…]

Великий вопрос сегодняшнего дня для Америки и даже для других стран – добьется ли Рузвельт успеха? Он предпринимает смелую попытку продлить жизнь капитализму. Но его успех означал бы отстранение большого бизнеса от власти, и весьма маловероятно, чтобы большой бизнес покорно согласился бы с этим. Американский большой бизнес считается самым могущественным собственником в современном мире, и он не откажется от своей власти и привилегий просто по призыву президента Рузвельта. В настоящее время большой бизнес ведет себя тихо, так как общественное мнение и популярность президента ошеломили его. Но он выжидает удобного случая. Если за несколько месяцев не произойдет значительного улучшения, то, как ожидается, общественное мнение обратится против Рузвельта и тогда большой бизнес выступит открыто.

Многие компетентные наблюдатели полагают, что перед президентом Рузвельтом стоит невыполнимая задача и он не сможет добиться успеха. Его неудача снова приведет к господству большого бизнеса, который станет, возможно, еще более могущественным, чем это было прежде, ибо рузвельтовский аппарат государственного социализма будет использован тогда в интересах большого бизнеса.

Джавахарлал НЕРУ,

окружная тюрьма Дехра-Дун

Из книги Джавхарлал Неру, "Взгляд на всемирную историю", т.3, Москва, 1980.

Редакция ВиМ благодарит своего читателя за интересный материал и труд по его сканированию и подготовке к публикации.

Джавхарлал Неру