Повествовательная структура глобального ослабления

НЬЮ-ХЕЙВЕН. Последние признаки ослабления мировой экономики привели к тому, что многие люди стали задаваться вопросом, насколько распространятся плохие экономические показатели в ближайшие годы. Мы столкнулись с затяжным глобальным спадом или, может быть, даже с депрессией?

Illustration by Paul Lachine

Основной проблемой прогнозирования в настоящее время является то, что конечные причины замедления в действительности имеют психологический и социологический характер и связаны с колебаниями доверия и изменением «жизнерадостности», о чем я писал ранее вместе с Джорджем Акерлофом. Мы считаем, что такие перемены отражают изменение историй, эпидемии новых рассказов и соответствующие представления о мире, которые трудно поддаются количественной оценке.

 

В действительности, большинство профессиональных экономистов, похоже, не слишком омрачены перспективами глобальной экономики. Например, 6 сентября ОЭСР опубликовала промежуточные оценки по ближайшей глобальной перспективе, сделанные Пьером Карло Падоаном, который вежливо сообщает о «значительных рисках» на горизонте – яркий образчик языка неопределенности.

 

Проблема в том, что статистические модели, которые составляют инструментарий экономистов, лучше всего применять в обычное время, поэтому экономисты обычно предпочитают описывать ситуацию как нормальную. Если текущее замедление темпов роста характерно и для других замедлений в последние десятилетия, то мы можем предсказать такое же восстановление.

 

Например, в работе, представленной весной в Институте Брукингса в Вашингтоне, округе Колумбия, Джеймс Сток из Гарвардского университета и Марк Уотсон из Принстонского университета представили новую «модель динамического фактора», оцененную с использованием данных с 1959 по 2011 годы. Исключив, таким образом, Великую депрессию, они заявили, что замедление в последнее время в Соединенных Штатах в основном не отличается от других недавних замедлений, за исключением больших масштабов.

 

Их модель сокращает источники всех рецессий всего до шести шоков – «нефти, денежно-кредитной политики, производительности, неопределенности, ликвидности/финансового риска и налогово-бюджетной политики» ‑ и объясняет большую часть спадов после 2007 года в терминах только двух из этих факторов: «неопределенности» и «ликвидности/финансового риска». Но даже если мы примем это заключение, остается только гадать, что вызвало большие шоки «неопределенности» и «ликвидности/финансовых рисков» в последние годы, и насколько точно можно предсказать такие шоки.

 

Если рассмотреть свидетельства о внешних экономических потрясениях за последний год или два года, то появляются истории, значение которых пока непостижимо. Мы только знаем, что большинство из нас слышали их много раз.

 

Главной из этих историй является европейский финансовый кризис, о котором говорят везде во всем мире. Промежуточная оценка ОЭСР назвала его «самым важным риском для глобальной экономики». Это может показаться маловероятным: почему кризис в Европе должен иметь такое значение в другом месте?

 

Одной из причин, конечно, является рост глобальной торговли и финансовых рынков. Но связи между странами не происходят только через прямое воздействие рыночных цен. Вероятно, также имеет значение взаимодействие общественной психологии.

 

Это подводит нас к важности историй ‑ и уводит очень далеко от того статистического анализа, который был представлен Стоком и Ватсоном. Психологи подчеркивают, что в человеческом мышлении есть повествовательная основа: люди помнят ‑ и используют при мотивации ‑ истории, в частности вызывающие общественный интерес истории о реальных людях. Популярные истории, как правило, касаются моральных аспектов, что приводит к тому, что люди представляют, что плохие результаты отражают своего рода потерю моральной решимости.

 

Европейский кризис начался с греческой истории краха, и кажется странным, что вся мировая экономика находится под угрозой из-за событий в стране всего с 11 миллионами человек. Но значение историй для экономики не имеет никакой тесной связи с их денежной стоимостью (которую можно измерить только после факта, если вообще можно измерить). Скорее зависимость определяется ценностью самой истории.

 

История греческого кризиса началась в 2008 году с сообщений о массовых протестах и забастовках, когда правительство предложило повысить пенсионный возраст для решения проблемы дефицита пенсионных фондов. В мировых СМИ стали появляться репортажи, в которых основной упор делался на нарушениях законных прав и показывающих протестующих греков на улицах, хотя увеличение было скромным (например, женщины, имеющие детей или работающие в опасных условиях, могли уйти на полную пенсию всего в 55 лет вместо 50).

 

Эта история могла повлечь за собой некоторые сплетни за пределами Греции, но она привлекала мало международного внимания до конца 2009 года, когда рынок долга Греции начал становиться все более нестабильным, а повышение процентных ставок стало приносить дополнительные проблемы правительству. Это форсировало новостные репортажи о греческом расточительстве и, таким образом, запустило отрицательную обратную связь за счет привлечения усиленного общественного интереса, который в конечном итоге стал источником кризиса в других европейских странах. Как видео на YouTube, греческая история стала заразной.

 

Можно было бы возразить, что большинство людей за пределами Европы, конечно, не следили пристально за европейским кризисом, а наименее информированные даже не слышали о нем. Но лидеры общественного мнения, а также друзья и родственники наименее информированных в каждой стране следили за ним, и их влияние способно создать атмосферу, которая делает каждого менее склонным к тратам.

 

Греческая история, как кажется, связана в сознании многих людей с историями о пузырях недвижимости и фондового рынка, которые предшествовали нынешнему кризису в 2007 году. Эти пузыри были раздуты вследствие слабых стандартов кредитования и чрезмерного желания заимствовать, что казалось похожим на готовность греческого правительства брать в долг, чтобы платить щедрые пенсии. Таким образом, люди рассматривали греческий кризис не только, как метафору, но и как мораль сказки. Естественным следствием была поддержка правительственной программы жесткой экономии, которая может только усугубить ситуацию.

 

Европейская история сейчас с нами, во всем мире, и воспринимается очень живо, и поэтому даже если кризис евро будет разрешен удовлетворительно, он не будет забыт, пока некоторая новая история не отвлечет внимание общественности. Тогда, как и сейчас, мы не сможем полностью понять перспективы мировой экономики без учета этой влияния этой истории на умы людей.

 

Robert J. Shiller is Professor of Economics at Yale University and the co-creator of the Case-Shiller Index of US house prices. His book Irrational Exuberance presciently warned of the dot-c…

Full profile