Анатолий Вассерман: Технологические цепочки

Анатолий Вассерман: Технологические цепочки

В либертарианстве я давно разочаровался: идея простая, но либертарианское общество неустойчиво. Возможно, поэтому отношусь к его основоположникам куда сложнее, чем к основоположникам марксизма.

Марксом и Энгельсом я всегда восторгался. Владимира Ильича Ульянова уважал (за исключением нескольких лет перестроечного и постперестроечного морока). Иосифа Виссарионовича Джугашвили ненавидел полвека, пока не убедился: Никита Сергеевич Хрущев на XX съезде партии в качестве кровавого тирана Сталина представил автопортрет.

Фридрих фон Хайек по сей день привлекает мое внимание. Его доказательство принципиальной недоступности значительной части исходных данных для планирования устарело с развитием информационных технологий. Но его идея эволюционного отбора общественных структур — ключ ко многим исследованиям целесообразности особенностей поведения и традиций. Да и деньги все еще остаются — как он указал — лучшим возможным обобщенным носителем экономической информации: дальнейшее совершенствование управления требует перехода к обработке сотен миллионов частных сведений, что лишь к концу нынешнего десятилетия станет под силу мировому компьютерному парку.

Каждая же виденная мною цитата из трудов Людвига фон Мизеса неизменно отвращает от знакомства с этими трудами в полном объеме. Он то не желает знать несомненные факты вроде сравнительных ролей разных членов антигитлеровской коалиции, то не готов сопоставить ход своих рассуждений с реальностью…

Особо впечатлила приведенная в одной дискуссии в моем ЖЖ цитата из книги Мизеса «Социализм: экономический и социологический анализ»:

«Вертикальная концентрация имеет целью обеспечить сбыт продукции или снабжение сырьем и полуфабрикатами — так обычно отвечают предприниматели на вопрос о цели таких объединений. Многие экономисты удовлетворяются этим, поскольку не считают своим долгом проверять высказывания «людей дела», а приняв это высказывание за истину, остается только анализировать его моральное содержание. Но хотя они и избегают углубляться в суть, точное расследование фактов должно было бы навести их на след. Ведь от управляющих заводов, объединенных в вертикальную структуру, часто можно услышать многочисленные жалобы. Управляющий бумагоделательной фабрики говорит: «Я мог бы получить гораздо лучшую цену за бумагу, если бы не должен был поставлять ее «нашей» типографии». Управляющий ткацкой фабрики говорит: «Если бы я не должен был брать пряжу у «своих», я мог бы получать ее дешевле». Такие сожаления — факт, и совсем нетрудно понять, почему они неизбежны в каждой вертикально интегрированной структуре.

Если объединенные производства были по отдельности достаточно эффективны и не боялись конкуренции, вертикальное объединение им не нужно. Лучшая в отрасли бумагоделательная фабрика может не тревожиться о сбыте. Типография, которая не уступает своим конкурентам, может не беспокоиться за свое положение на рынке. Эффективное предприятие продает там, где ему дают наилучшую цену, покупает там, где это выгоднее. Это значит, что вовсе не обязательно, чтобы принадлежащие одному собственнику предприятия, каждое из которых представляет определенную стадию отраслевого производства, нуждались в вертикальном объединении. Только когда одно или другое из них оказывается неконкурентоспособным, предприниматель обращается к идее укрепить слабое союзом с сильным. Тогда он начинает смотреть на прибыли успешного дела как на источник покрытия убытков дела прогорающего. Если не считать налоговых и иных особых преимуществ, вроде тех, которые умели извлекать из картелизации металлургические заводы Германии, объединение не дает совершенно ничего, кроме мнимых прибылей одного предприятия и мнимых убытков другого.

Количество и значение вертикально концентрированных структур чудовищно преувеличены. В экономической жизни современного капитализма, напротив, постоянно возникают предприятия новых отраслей, а части существующих предприятий непрерывно откалываются, дабы обрести независимость».

Но почему на основе логики Мизеса каждое предприятие не разделилось на цеха, а каждый цех — на станки? Правда, нечто подобное бытовало в Туле пару веков назад: мастера делали на домашнем оборудовании отдельные детали (по сей день в городе есть улицы Ствольная, Курковая, Ложевая и т. п.), а потом из них собирали оружие. Вот только не продержался этот мизесовский идеал: все производство собралось под заводскими крышами.

Причин тому несколько. Читатели «Бизнес-журнала», как правило, лучше меня знакомы с хозяйственной деятельностью, а посему без труда укажут натяжки в рассуждении отца неоавстрийской экономической школы. Лично мне очевидна разве что простейшая: изображенные им причитания руководителей отдельных цехов чаще всего полностью перекрываются радостью руководителей других цехов, и суммарный эффект по всему производству обычно положителен. Но по мере развития техники все важнее становится та причина, что вовсе не упомянута Мизесом, — устойчивость технологической цепочки.

Тульские ружья и пистолеты содержали десяток–другой деталей. Их либо пригоняли друг к другу вручную, либо оставляли для надежной работы при загрязнении зазоры, видимые (в тульском музее оружия) даже моим невооруженным глазом. В новейшем тульском пистолете ГШ-18 пара десятков деталей, и некоторые их поверхности сопряжены с микронной точностью. Проверять на точность изготовления детали, сделанные в разных местах, теоретически можно, но времени на устранение брака уйдет неприемлемо много. А что делать другим производителям пистолетов, где обычно составных частей более полусотни? (Заметим, что пистолет Макарова долго был простейшим в мире: всего три десятка деталей.)

Когда-то я описал в «Бизнес-журнале» один из крупнейших неядерных взрывов. В германском городе Оппау взорвалось более 12 тысяч тонн аммиачной селитры, ибо подрядчик, нанятый дробить слежавшийся запас, ввел свой порядок взрывов вместо указанного химическим заводом. Взаимодействие независимых дея­телей трудно организовать, даже если все они добросовестны.

Нынче стандартным приемом недобросовестной конкуренции стал разрыв технологической цепочки. Всероссийский НИИ твердых сплавов в советское время входил в научно-производственное объединение с заводом, выпускающим его разработки. Заодно на заводских установках шли институтские опыты: жаропрочную металлокерамику трудно обрабатывать в комнатных условиях. В 1994‑м Московский комбинат твердых сплавов был выкуплен шведским конкурентом Sandvik Coromant и с тех пор производит его устаревшие изделия: сливки с новинок шведы снимают сами. Институт же получает премии за находки многодесятилетней, а то и многовековой давности: в одиночку новое ему не под силу.

Конкурируют и государства. Ракета «Булава» терпела на испытаниях множество неудач — потому, помимо прочего, что в 90-е немалую часть предприятий, производящих космические комплектующие (от спецсплавов до уплотнительной резины), скупили иностранцы и перепрофилировали или закрыли. Сейчас технологические тонкости приходится осваивать заново едва ли не с нуля, вновь проходя сложнейший путь, уже преодоленный — с немалым трудом! — в 50-е.

Возможно, в 1922–51-м, когда Мизес писал «Социализм», взаимозависимость производств еще не была столь очевидна (хотя уже тогда авто- и авиазаводы работали с сотнями поставщиков). Но сейчас отказ от вертикальной интеграции выглядит уже не прозрением, а предрассудком автора. Впрочем, это относится и ко всем прочим исследованным мною либертарианским идеям. Остается лишь пожалеть, что экономический блок нашего правительства все еще пребывает в плену соблазнительной простоты либертарианства. Той самой простоты, что хуже любого воровства.