А обсуждать эту тему мы будем с Майклом Хадсоном, автором книги «Убивая хозяина: Как финансовые паразиты и долги разрушают глобальную экономику». Профессор экономики, многие годы работавший на Уолл-Стрит, где невозможно преуспеть, если не понимать максиму Маркса о том, что капитализм есть эксплуатация. Должен заметить, что в число последователей Маркса также входил и Лев Троцкий.
Я хочу начать наш разговор с чтения отрывка из Вашей книги, которой я очень восхищаюсь, и в котором, по моему мнению, выражена основная обсуждаемая Вами тема. Вы пишете:
«Когда-то давно Адам Смит заметил, что самые большие прибыли были у стран, быстрее всего идущих к банкротству. Есть много способов совершить экономическое самоубийство в национальном масштабе. Главный путь на протяжении всей истории это загнать экономику в долги. Долги всегда достигают точки, когда погасить их невозможно, становясь большой удавкой для экономики. Это точка, когда навязываются меры жёсткой экономии, а владение богатствами поляризуется между одним процентом и 99%. То, что мы переживаем сегодня, случается не в первый раз в истории. Однако в первый раз в долги загоняли преднамеренно. (Аплодисменты). Как будто большинство должников может обогатиться, занимая деньги, не сокращая условия долговой кабалы».
Итак, давайте начнём с классических экономистов, которые, несомненно, это понимали. Они были реакцией на курс к феодализму. А что случилось с изучением экономики, так что это им стали манипулировать идеологии?
Хадсон: Сутью классической экономики было реформировать промышленный капитализм, дать ему направление, а также освободить европейские экономики от наследия феодализма. Наследием феодализма были землевладельцы, извлекающие земельную ренту и живущие как класс, получающий доход, ничего не производя. А ещё банки, которые не финансировали промышленность. Ведущих промышленников, начиная с Джеймса Уатта с его паровым двигателем, к железным дорогам…
Хеджес: В своей книге Вы делаете вывод, что банки почти никогда не финансировали промышленность.
Хадсон: Таков вывод: не финансировали никогда. Ко времени, когда вы добираетесь до Маркса, позднее в 19-м веке, вы видите дискуссию, по большей части в Германии, о том, как заставить банки делать что-то, чего они не делали при феодализме. Вот прямо сейчас мы имеем прибавочный экономический продукт, который изымается, не лендлордами, а опять же банками и владельцами облигаций.
Адам Смит был очень сильно настроен против колониализма, потому что он ведёт к войнам, а войны ведут к государственному долгу. Он говорил, что решение, для того чтобы не дать финансовому классу держателей ценных бумаг обременять экономику, вводя всё больше и больше налогов на потребительские товары каждый раз, когда он начинает войну, это финансировать войны, исходя из принципа жить по средствам. Вместо того, чтобы делать займы, вы облагаете налогом население. Тогда, как он думал, если каждый ощутит бремя войны в виде выплаты налогов, люди будут выступать против войны. Ну, борьба за демократию и за расширение права голоса заняла весь 19-й век, для того, чтобы вместо землевладельцев, контролирующих Парламент и его законотворчество и налоговую систему с помощью Палаты лордов, право голоса было распространено на трудящихся, женщин и всех остальных. Теория состояла в том, что общество в целом будет голосовать за собственные интересы. Оно голосовало бы в интересах 99%, а не «одного процента».
В 1870-х годах, ко времени, когда писал Маркс, он мог видеть, что происходит в Германии. Немецкие банки пытались делать деньги на связях с правительством, давая кредиты тяжёлой промышленности, по большей части военно-промышленному комплексу.
Хеджес: Это было что-то вроде социализма Бисмарка – не знаю, как это можно назвать. Это была форма капиталистического социализма…
Хадсон: Это называли государственным капитализмом. Была долгая дискуссия Энгельса, говорившего, на минутку… Мы за социализм. Государственный капитализм это не то, что мы понимаем под социализмом. Есть два вида ориентированных на государство…
Хеджес: Я хотел бы вставить замечание, что были блестящие достижения в политике Бисмарка, поскольку он создал государственные пенсии, он ввёл выплаты по болезни, и ориентировал банки на промышленность, на индустриализацию Германии, которая, как Вы указали, очень сильно отличалась от Британии и Соединённых Штатов.
Хадсон: Банковская сфера Германии была так успешна, что ко времени, когда разразилась Первая Мировая война, в английских экономических журналах шли дискуссии, выражающие тревогу, что Германия и державы Оси победят, потому что их банки больше приспособлены для финансирования промышленности. Без промышленности действительно невозможно иметь армию. Но британские банки вкладывались только во внешнюю торговлю и спекуляции. Их фондовый рынок был рассчитан на то, чтобы получить куш и смыться. Они хотели получать крупные прибыли в короткие сроки, в то время как банки Германии не настаивали на том, чтобы их клиенты платили столько же в виде дивидендов. Германские банки владели и акциями, и облигациями, и было намного больше взаимного партнёрства.
Вот что должно было произойти то, что представлялось на большем протяжении 19-го века – что мир стоит на пути национализации банковской сферы. И на пути вывода капитализма за пределы феодального уровня, чтобы избавиться от помещичьего класса, избавиться от ренты, избавиться от процента. Это будет труд и капитал, прибыль и зарплаты, причём прибыль реинвестируется в приращение капитала. Была бы экспансия технологий. К началу двадцатого века большинство футуристов представляли, что мы сегодня будем жить в более свободной экономике.
Хеджес: К ним относился и Карл Маркс.
Хадсон: Верно. Десятичасовая рабочая неделя. Для Маркса, социализм должен был явиться порождением реформированного государства капитализма, как это казалось вероятным в то время – если трудящиеся организуются в защиту своих интересов.
Хеджес: Этого не произошло в значительной степени из-за поражения Германии в Первой Мировой войне? Но также потому, что мы восприняли понимание экономистов, таких как Адам Смит и, может быть, Кейнс. Не знаю, кого в этом обвиняете Вы, может быть, Рикардо и других, но мы создали фиктивную экономическую теорию рантье или рентного капитализма, капитализма ссудного процента, который препятствует производительным силам в экономике. Может, быть, Вы сможете объяснить это.
Хадсон: Вот что произошло. Маркс нанёс удар классическим экономистам, взяв концепции Адама Смита и Джона Стюарта Милля и других, и доведя их до логического конца. Сторонники прогрессивного капитализма – социалисты-рикардианцы, такие как Джон Стюарт Милль – хотели обложить землю налогом или национализировать её. Маркс хотел, чтобы правительства взяли под свой контроль тяжёлую промышленность и создание инфраструктуры, чтобы обеспечить низкие тарифы и в конечном счёте бесплатное предоставление базовых услуг. Это был удар по классу землевладельцев и Одному проценту. И они пошли в контрнаступление. Они захотели сделать всё частью «рынка», который функционирует за счёт предоставляемых ими кредитов и выплачивает им ренту.
Ни один из классических экономистов не мог представить, как феодальные круги – эти могущественные своекорыстные интересанты, которые владели всей землёй и всеми деньгами – действительно смогут пойти в контрнаступление и добиться успеха. Они думали, что будущее будет принадлежать капиталу и труду. Но к концу 19-го века, естественно, в Америке, люди типа Джона Бэйтса Кларка выступили с совершенно другой теорией, отвергнув классических экономистов – Адама Смита, физиократов и Джона Стюарта Милля.
Хеджес: Физиократы это, как Вы постарались объяснить, это просвещённые французские экономисты.
Хадсон: Общим знаменателем для всех этих классических экономистов было различие между трудовым доходом и нетрудовым доходом. Нетрудовым доходом была рента и ссудный процент. Трудовыми доходами были заработанная плата и прибыли. Но Джон Бэйтс Кларк вступил и заявил, что нет такой вещи, как нетрудовой доход. Он утверждал, что землевладелец на самом деле зарабатывает свою ренту, прилагая усилия, чтобы предоставить дом и участок арендаторам, а банки предоставляют кредит, чтобы зарабатывать свой процент. Все виды дохода, следовательно, являются «Трудовыми», и каждый зарабатывает свой доход. Поэтому все, кто накапливают богатство, по определению, согласно его формулировкам, становятся богаче, добавляя к тому то, что теперь называют Валовым Внутренним Продуктом (ВВП).
Хеджес: Одним из моментов, понравившихся мне в Вашей книге «Убивая хозяина», было то, что почти всегда те, кто имел возможность делать деньги, паразитируя, либо на процентах, либо за счёт ренты – если проследить это до истоков – разграбили или захватили земли силой, либо получили их в наследство.
Хадсон: Правильно. Другими словами, это нетрудовые доходы. Результатом этой анти-классической революции, произошедшей как раз перед Первой Мировой войной, явилось то, что сегодня почти весь экономический рост последнего десятилетие ушёл Одному проценту. Он ушёл на Уолл-Стрит, в недвижимость…
Хеджес: Но Вы обвиняете в этом то, что называете «мусорной экономикой».
Хадсон: Мусорная экономика это реакция против классической экономики.
Хеджес: Поясните немного, почему, в сущности, это фиктивная форма измерения экономики.
Хадсон: Ну, вот я как-то пошёл в банк, за квартал отсюда – в «Чейз Манхеттен», и получил у кассира деньги. Когда я повернулся и сделал несколько шагов, рядом со мной очутились два воришки. Один меня толкнул, а другой выхватил деньги и убежал. Охранник стоял тут же и это видел. Поэтому я попросил, чтобы деньги мне вернули. Я сказал – посмотрите, меня ограбили тут же в вашем банке, прямо в помещении. А они говорят: «Видите ли, мы не вооружаем наших охранников, потому что они могут кого-нибудь пристрелить, вор может нас засудить, а мы этого не хотим». И они вернули мне такую же сумму денег.
Так вот, представим, что вы считаете все эти преступления, все сворованные деньги приращением ВВП. Потому что теперь вор предоставил мне услугу, не всадив в меня нож. Или представьте, что вы стоите у банкомата, а грабитель говорит: «Кошелёк или жизнь». Вы отвечаете: «Ладно, берите мои деньги». Жулик предоставил вам выбор, то есть жизнь. В некотором смысле именно так подсчитывается ВВП. Не так уж отличается от того, как Уолл-Стрит вытягивает деньги из экономики. И потом, есть ещё то, что вытягивают владельцы недвижимости…
Хеджес: Вернёмся немного назад. Они извлекают деньги из экономики с помощью долговой кабалы. Повышая…
Хадсон: Не играя производительной роли, по существу.
Хеджес: Верно. Итак, это проценты по кредитным картам, проценты по ипотеке, студенческим займам. Вот как сейчас они создают свои капиталы.
Хадсон: Совершенно верно. Деньги не являются фактором производства. Но для того чтобы иметь доступ к кредиту, для того чтобы получить деньги, для того чтобы получить образование, вы должны платить банкам. Например, здесь, в Нью-Йоркском университете, это Citibank. Думаю, что люди из Citibank были в совете директоров Нью-Йоркского университета. Вы получаете студентов, когда они поступают сюда, чтобы начать в местном отделении банка. А как только вы в банке, и у вас ежемесячно со счёта снимают деньги за электричество или что угодно ещё, это очень хлопотно изменить.
Поэтому в сущности мы имеем то, что классические экономисты называли классом рантье. Класс, живущий на экономическую ренту. Лендлорды, монополисты, повышающие цены, и банки. Если у вас есть фармацевтическая компания, которая поднимает цену на лекарство с 12 долларов за ампулу до 200 долларов сразу, её прибыль идёт вверх. Эта повышенная цена на лекарство учитывается в отчётах по национальному ВВП, как будто экономика производит больше. Так что предполагается, что всё это экономический рост, который полностью забрал себе Один процент в последнее десятилетие, и говорят что экономика растёт. Но экономика не растёт…
Хеджес: Потому что в неё не реинвестируют.
Хадсон: Именно. Это не производство, это не потребление. Богатство Одного процента получается в сущности путём ссуды денег Девяносто девяти процентам и затем взимания по ним процентов, и повторного использования этих процентов со скоростью, растущей по экспоненте.
Хеджес: А почему это важно, как, я думаю, вы подчёркиваете в своей книге, что чья экономическая теория считает этот доход рантье доходом от производительной деятельности? Объясните, почему это важно.
Хадсон: Если вы рантье, вы захотите сказать, что заработали свой доход…
Хеджес: Мы говорим о Goldman Sachs, кстати.
Хадсон: Да, о Goldman Sachs. Глава Goldman Sachs вышел и заявил, что работники Goldman Sachs имеют самую высокую производительность в мире. Вот почему им столько платят. Концепция производительности в Америке это доход, делённый на труд. Поэтому если вы работник Goldman Sachs и платите себе 20 миллионов долларов в год в виде жалованья и бонусов, то считается, что вы добавили к ВВП 20 миллионов долларов и поэтому вы крайне производительны. Поэтому мы впадаем в тавтологию. Мы тут ходим по замкнутому кругу.
Поэтому вопрос в том, действительно ли Goldman Sachs, Уолл-Стрит и хищнические фармацевтические фирмы добавляют «продукт», или они просто эксплуатируют других людей. Вот почему я использую в названии своей книги слово «паразитизм». Обычно думают, что паразит просто забирает деньг, высасывая кровь из хозяина или высасывая деньги из экономики. Но в природе всё это значительно сложнее. Паразит не просто приходит и что-то пожирает. Прежде всего, ему необходимо усыпить бдительность хозяина. Он выделяет фермент, так что хозяин-носитель не понимает, что паразит уже тут. А потом паразит выделяет другой фермент, который начинает контролировать мозг хозяина. Он заставляет хозяина воображать, что этот паразит – часть его собственного тела, действительно часть его «я», и, следовательно, его необходимо защищать.
Вот что, в сущности, сделал Уолл-Стрит. Он изображает себя частью экономики. Не обвившимся вокруг неё, не посторонним по отношению к ней, но действительно органом, помогающей телу расти, и фактически ответственным за большую часть этого роста. Но на самом деле это паразит, пожирающий рост.
Результатом является полное извращение классической экономики. Оно ставит теорию Адама Смита с ног на голову. Оно утверждает, что то, что классические экономисты называли непроизводительным – паразитизмом – и есть на самом деле реальная экономика. И что паразиты это труд и промышленность, которые стоят на пути к тому, что паразит хочет – а хочет он воспроизводить себя, а не помогать хозяину, то есть труду и капиталу.
Хеджес: И потом классические экономисты, такие как Адам Смит, высказывались совершенно ясно, что если доходы рантье, знаете ли, деньги, зарабатываемые такими учреждениями, как, например, хедж-фонды, не обложить высокими налогами и не вкладывать обратно в экономику, экономика в конечном счёте уйдёт в своего рода штопор. И, я думаю, пример этого, который Вы приводите в своей книге, в том, что происходило с точки зрения корпораций с дивидендами и обратными выкупами акций. И, может, Вы сможете это объяснить.
Хадсон: В поверхностных учебниках и общедоступных СМИ существует представление, что если компания делает большие прибыли, она добивается их за счёт эффективности. И при этом…
Хеджес: И об этом по-прежнему говорится в учебниках, не так ли?
Хадсон: Да. А также, что когда цены на акции идут вверх, вы просто капитализируете прибыли – а цена акций отражает производительную роль компании. Но это не соответствует тому, что происходит в последние десять лет. Как раз в последние два года 92% корпоративных прибылей в Америке тратится либо на обратный выкуп собственных акций, либо выплачивается в виде дивидендов, чтобы поднять цену акций.
Хеджес: Объясните, зачем они это делают.
Хадсон: Около 15 лет назад в Гарварде, профессор Дженсен заявил, что способ обеспечить самую эффективную работу корпорации это заставить менеджеров повышать цену акций. Поэтому если дать менеджерам право покупать акции компании по льготной цене, а также платить им не в соответствии с тем, насколько они увеличивают производство или расширяют компанию, или расширяют рынок продукции, а в зависимости от цены акций, тогда у вас будет эффективно работающая корпорация, в финансовом стиле.
Поэтому корпоративные менеджеры нашли два способа, как повышать цену акций. Первое – обрезать долгосрочные инвестиции и вместо них использовать деньги для обратного выкупа собственных акций. Но когда вы покупаете собственные акции, это означает, что вы не вкладываете денег в создание капитала. Вы не строите новых производств. Вы не нанимаете больше рабочих. На самом деле вы можете увеличить цену акций, увольняя рабочих.
Хеджес: Но это стратегия может работать только временно.
Хадсон: Временно. Используя доходы от прошлых инвестиций на тупой выкуп собственных акций, увольняя рабочую силу, если можно, и сильнее её эксплуатировать. Выплачивать их в виде дивидендов. Это, в сущности, модель корпоративного рейдерства. Вы тратите деньги на выплаты держателям мусорных бумаг с высоким процентом. И, конечно же, из-за этого через некоторое время компания оказывается в беде, потому что новых инвестиций нет.
Поэтому рынки сокращаются. Потом вы идёте к профсоюзам и говорите – ребята, эта компания близка к банкротству, а мы не хотим вас увольнять. Единственный способ сохранить ваши рабочие места – это если мы урежем ваши пенсии. Вместо того, чтобы дать то, что мы обещали, установленную пенсию, мы превратим её в определённый план пенсионных взносов. Вы знаете, сколько платите ежемесячно, но вы не знаете, сколько выйдет в итоге. Либо вы опустошаете пенсионный фонд, сваливаете всё на государственную Корпорацию по страхованию пенсионных пособий и используете деньги, которые вы собирались выплачивать в виде пенсий, на выплату дивидендов по акциям. К тому времени вся экономика уже рушится. Она опустошена. Она сжимается и разваливается. Но к этому моменту менеджеры уже покинут компанию. Они получат свои бонусы и зарплаты и сделают ноги.
Хеджес: Я хочу прочитать этот отрывок из Вашей книги, цитату Дэвида Харвея из его «Краткой истории неолиберализма», и хотел бы услышать Ваши комментарии.
«Главным достижением неолиберализма, по существу, стало перераспределение, а не генерация богатства и дохода. Под «накоплением через раскулачивание» я имею в виду … превращение в товар и приватизацию земли, и изгнание силой сельского населения; превращение различных прав собственности (общей, коллективной, государственной и т.д.) в исключительное право частной собственности; подавление прав общин; … колониальный, неоколониальный и имперский процессы присвоения активов (включая природные ресурсы); … а также ростовщичество, государственный долг и, самое разрушительное из всех, использование кредитной системы как радикального средства накопления через раскулачивание. … К этому списку механизмов мы сейчас можем добавить множество методов, таких, как извлечение ренты из патентов и права на интеллектуальную собственность (такие как сокращение или уничтожение различных форм общих имущественных прав, например, государственных пенсий, оплачиваемых отпусков, доступа к образованию, здравоохранению) на протяжении одного поколения или более классовой борьбы. Например, предложение приватизировать все права на государственные пенсии, впервые проведённое в Чили при диктатуре, это одна из горячо лелеемых целей республиканцев в США».
Это объясняет развязку. Окончательным результатом, в котором Вы говорите в своей книге, в сущности, является позволить тем, кого Вы называете рантье или классом спекулянтов, пожирать само общество, пока оно не рухнет.
Хадсон: Право собственности не является фактором производства. Посмотрите, что случилось в Чикаго, в городе, где я вырос. Чикаго не захотел поднять налоги на недвижимость, особенно на свою дорогостоящую коммерческую недвижимость. Поэтому его бюджет стал дефицитным. Им нужны были деньги, чтобы платить держателям облигаций, поэтому они продали права на парковки по метрам – вы знаете, вдоль бордюров. Результатом стало то, что они продали Goldman Sachs на 75 лет право выставлять на продажу парковочные метры. Поэтому сейчас стоимость жизни и ведения бизнеса в Чикаго повышается из-за необходимости платить за парковочные метры. Если Чикаго захочет провести парад и перекроет движение, он должен заплатить Goldman Sachs то, что банк мог бы получить, если бы движение по улицам не было перекрыто из-за парада. В Чикаго из-за этого жизнь вдруг резко подорожала.
Но эти дополнительные расходы, необходимые на оплату права на парковку, и идущие Goldman Sachs – чтобы выплачивать проценты держателям облигаций – считаются увеличением ВВП, потому вы создали дополнительный продукт, просто повысив цену. Если продать дорогу, государственную или муниципальную дорогу, поставив будку с кассиром, дорога превратится в платную, и ВВП вдруг увеличивается.
Если начать войну за рубежом, и тратить больше денег на военно-промышленный комплекс, всё это учитывается как увеличение производства. Ничего из этого в действительности не является частью производительной системы капитала и труда, создающей больше производств и производящей больше вещей, которые нужны людям, чтобы жить и делать бизнес. Всё это накладные расходы. Но разницы между богатством и накладными расходами никакой не делается.
Неспособность провести такое различие означает, что хозяин-носитель не понимает, что в нём засел паразит. Экономика-носитель, промышленная экономика, не понимает, что поняли промышленники в 19-м веке: если вы хотите быть эффективной экономикой с низкими ценами и продавать по более низкой цене по сравнению со своими конкурентами, вы должны снижать свои цены, имея государственный сектор, предоставляющий дороги бесплатно. Медицинское обслуживание бесплатно. Образование бесплатно.
Если взимать деньги за всё это, то дойдёте до точки, в которой экономика США находится сегодня. Если рабочие американских заводов получали бы все свои потребительские товары даром. Все свои продукты питания, транспорт, одежду, мебель, всё остальное получали даром. Они всё равно не могли бы конкурировать с азиатскими и другими производителями, потому что должны отдавать 43% своего дохода за аренду или проценты по ипотеке, 10% и более дохода – на погашение кредитов на образование, на задолженность по кредитным картам. 15% из их чеков на зарплату автоматически вычитается на Социальное обеспечение, чтобы снизить налоги на богатых или оплачивать медицинское обслуживание.
Поэтому американцы встроили в экономику все эти накладные расходы. Нет различия между ростом и накладными расходами. Это сделало Америку страной с такими высокими ценами, что мы проигрываем ценовую конкуренцию на рынке, независимо от того, какую торговую политику проводим.
Хеджес: Мы должны добавить, что при этой хищнической форме экономики система играет в азартные игры. Так, приватизируются пенсионные фонды, их заставляют идти на фондовый рынок, на перегретый фондовый рынок. Но из-за способа, каким компании выходят на рынок, выигравшими оказываются управляющие хедж-фондов. А проигравшими – те граждане, чьи пенсионные сбережения привязаны к фондовому рынку. Может быть, мы можем только сделать вывод, говоря о том, как обеспечивается система, что она не только загоняет граждан в долговую кабалу, но и заставляет их идти на рынок, чтобы обчистить в очередной раз.
Хадсон: Ну, мы говорим об инновационной экономике, как будто она делает деньги. Представьте, что у вас есть изобретение, и компания выходит на рынок. Она обращается к Goldman Sachs и другим инвестиционным банкам Уолл-Стрит, чтобы те организовали эмиссию акций по 40 долларов за акцию. Успешным выход на рынок считается, когда сразу же «Голдман» и другие пойдут к своим инсайдерам и прикажут им покупать эти акции и потом быстро продать. При «успешном» размещении цены за один день удваиваются, так что к концу дня акции продаются за 80 долларов.
Хеджес: У них есть возможность скупить их прежде всех остальных участников, зная, что к концу дня эти акции вырастут в цене, а потом они их распродадут.
Хадсон: Совершенно верно.
Хеджес: Поэтому пенсионные фонды приходят и покупают эти акции по завышенной цене, а потом они опять идут вниз.
Хадсон: Они могут идти вниз, или компанию могут просто обсчитать с самого начала. Важно то, что фирма с Уолл-Стрит, организующая эмиссию, и близкие к ней спекулянты за один день зарабатывают столько, сколько было потрачено за годы, чтобы создать компанию. Компании идёт 40 долларов. И банкам вместе с их дружками-спекулянтами тоже идёт 40 долларов с акции.
Поэтому у нас в основном есть финансовый сектор, в итоге получающий гораздо больше прибылей. Название этой игры, если вы работаете на Уолл-Стрит, это не прибыли. Это доходы от прироста капитала. И это то, что даже не было частью классической экономики. Экономисты-классики не ожидали, что цена активов может расти по какой-то иной причине, чем заработать больше денег и капитализировать доход. Но то, что мы получили в последние 50 лет – на самом деле с окончания Второй Мировой войны – это вздувание цен на активы. Большинство семей, относящихся к среднему классу, обладают богатством, которое они получили с 1945 года, в действительности не за счёт экономии и сбережений заработанных ими денег, а за счёт того, что выросли цены на их дома. Они выиграли за счёт цены дома. И они думают, что это делает их богатыми, и всю экономику богатой.
Причина, по которой поднялись цены на жильё, в том, что дом стоит столько, сколько банк готов дать в кредит под его залог. Если банки всё упрощали и упрощали условия выдачи кредита, снижали авансовые платежи, тогда у вас образуется финансовый пузырь. А сейчас цены на недвижимость взлетели до пределов возможного. Не думаю, что теперь может потребоваться больше 43% доходов, чтобы его купить. И вот, представьте, что вы входите в число работающих. Вы не будете в состоянии купить дом по сегодняшним ценам, откладывая понемногу из заработанных денег, а потом каким-то образом разбогатеть просто вложившись в жильё. Все эти деньги, которые вы платите банку, сейчас вычитаются из той суммы денег, которые есть в вашем распоряжении на покупку товаров и услуг.
Поэтому мы вернулись к послевоенной экономике, которая сделала Америку процветающей и богатой, вывернув всё шиворот навыворот. Почему-то большинство людей уверены, что они могут разбогатеть, залезая в долги, чтобы покупать активы, которые вырастут в цене. Но невозможно стать богаче, в конечном счёте, залезая в долги. В итоге всегда выигрывают кредиторы. Вот почему все общества, начиная с Шумера и Вавилона, вынуждены были либо списать долги, либо, если обратиться к такому обществу, как Римская империя, отказаться списывать долги, и после этого наступают Тёмные века. Рушится всё.
