|
Лариса Синенко
Мировой кризис обнажил ущербность идеологии правого либерализма и основывающейся на нём экономической политики.
Какие выводы сделаны? В чём приоритеты нашей промышленной политики после кризиса? Размышляет директор Института экономики РАН, член-корреспондент РАН Руслан Гринберг.
– Оправдалось ли ожидание, что компьютерная эра приведёт к торжеству лозунга «Малое – прекрасно», то есть малый и средний бизнес выйдет на первые роли в формировании индустриального ландшафта мировой экономики?
– Думаю, не оправдалось. Во всех странах и регионах отмечается мощный процесс слияний и поглощений.
В принципе, я бы не стал противопоставлять малый и крупный бизнес. Средний класс, его политические и экономические ценности по-прежнему являются базисом демократического государства с конкурентной экономикой. Именно малый и средний бизнес – та среда, где вырастают крупные компании, способные конкурировать на глобальных рынках. Эту эволюцию от малого к крупному надо пройти. Так в теории, а на практике всё сложнее. У нас нет малого и среднего бизнеса в таких масштабах, чтобы он стал фактором экономического роста. Реальность дня – глобальная конкуренция, где правят бал гиганты. Поэтому правительство просто вынуждено было пойти на создание государственных корпораций. Я эту меру всегда поддерживал. Можно и нужно говорить о совершенствовании корпоративного управления, большей его открытости, но стратегически это единственно правильное решение. Кроме того, я уверен, что вокруг крупных государственных компаний быстро вырастет сеть малых и средних предприятий – поставщиков узлов и деталей. Иначе говоря, именно госкорпорации выступят локомотивом развития малого бизнеса.
Ещё один важный пункт – возвращение к реальному сектору на фоне финансовых перекосов мирового порядка. Известно, что переходный период в России не только не привёл к диверсификации экономики, а наоборот, вызвал её деиндустриализацию. А ведь есть две страны, которые оказались неизменными приверженцами развития реального сектора и выиграли, – Германия и Китай. Сегодня первая может завалить весь мир машинами и оборудованием, а вторая – потребительскими товарами. Эти страны в меньшей степени подверглись влиянию моды на «финансовый капитализм», и в результате их потери во время кризиса были минимальными.
– То есть кризис заставил пересмотреть прежние взгляды на экономическую политику?
– Мир так устроен, что в нём на всё есть мода. В том числе и на экономические доктрины. Вообще, России в ХХ веке не повезло с идеологией перемен. Если в начале века в соответствии с германскими традициями концептуального доминирования государственного интереса над частным в России победил большевизм (справедливость без свободы), то в последние примерно 30 лет верх взяла праволиберальная идеология приоритета частных интересов над общественными (свобода без справедливости). Это было слепо скопировано по западному опыту без учёта места и времени, в частности, структурных особенностей социалистической экономики, что и предопределило запредельную социальную цену наших реформ.
Прошедший мировой кризис показал, что идеология правого либерализма исчерпала себя, но, к сожалению, и в нашей стране, и в мире её влияние в структурах, принимающих решения, велико. Восстановлению установки на развитие реальной экономики препятствует та часть властвующей элиты, которая, основываясь на праволиберальной идеологии, привыкла извлекать выгоды из «финансового капитализма». Я убеждён, что на смену праволиберальной экономической политике должна прийти леволиберальная модель.
– Глобальной экономике нужны новые правила посткризисного регулирования?
– Сегодня мировая экономика становится настолько единой, что требуются наднациональные регуляторы. Но они, по сути, только зарождаются. Пока мало что получается даже с идеей европейского правительства, не говоря уже о более глобальных структурах. Национальные эгоизмы с большим трудом уступают место соображениям экономической рациональности. К тому же ленинский закон неравномерного развития капитализма никто не отменял.
– Каковы приоритеты России?
– Восстановление структурной политики в сфере наукоёмких производств. В стране есть проекты, которые в принципе могли бы со временем распространить своё мультипликационное влияние на всю экономику. Правда, есть основания утверждать, что мало кто в мире реально заинтересован в том, чтобы у нас происходила модернизация. В этой ситуации наши реальные сторонники – страны постсоветского пространства. Координация национальных промышленных политик, которую должна инициировать Россия, становится здесь императивом.
Таможенный союз, как и недавнее евразийское начинание, – первый реальный интеграционный шаг. У него должна быть не только экономическая составляющая, но и идеологическая – вот в чём непростая задача. Старая идея евразийства здесь не проходит, нужна новая. Какая? Это не может быть квази-СССР или организация наподобие Европейского Союза. Если не впадать в самообман, сегодня может реально существовать интеграционная группировка первого и второго уровня – то есть зона свободной торговли и таможенный союз.
Хочу подчеркнуть: для России здесь важно не быть скрягой. Вначале основные затраты лягут на неё, но в долгосрочном плане в выигрыше окажутся все, в том числе и основной донор.
Вернуться назад
|