Всякий раз, когда начинает «штормить» в мировой экономике, лихорадить цены на нефть и прочие энергоресурсы, нет отбоя от самых апокалиптических прогнозов относительно будущего российской экономики, да и всей российской государственности.
Я не буду в сотый раз подробно останавливаться на ангажированности большинства таких прогнозов, являющихся неотъемлемой частью психологической войны, но, безусловно, у многих они вызывают ощущение по меньшей мере беспокойства. «Падение нефтяных цен разрушило Советский Союз, а ведь у него, в отличие от современной России, была действительно прочная и независимая финансовая система», ― типично думают многие из нас.
Что ж, нужно напомнить, что все, что было у СССР «за душой» в первой половине 80-х, еще до начала горбачевской перестройки, это золотой запас, сократившийся за годы правления Брежнева с 1600 до 417 тонн (при том, что ежегодно добывалось до 280 тонн золота), т. е. фактически весь он был в буквальном смысле «проеден», дойдя до «фоновых» значений порядка 8–10 млрд долл. в ценах того времени (по покупательной способности тогдашний «вечно зеленый» был примерно в два раза тяжелее нынешнего). Правда, при Андропове и Черненко он подрос до 700 тонн, но это был именно период пиковых цен на нефть, позволивший на некоторое время сократить импорт золота.
Советские активы за рубежом сводились в основном к недвижимости, необходимой для работы советских учреждений, и низколиквидным коммерческим структурам, обслуживающим советскую внешнюю торговлю. Тем более нулевую ликвидность (т. е. возможность найти реальных покупателей) имели объекты советской военной инфраструктуры в странах Варшавского договора и других союзников СССР.
«Мусорными» же, по современной терминологии, были их долги Советскому Союзу. Шансов на их возврат в любой форме не было практически никаких.
Никаких собственно валютных резервов у страны не было, только остатки на текущих внешнеторговых счетах. Все валютные поступления «с колес» шли на оплату критического импорта, прежде всего продовольствия. Импортировалось 20–25 процентов потребляемого в стране продовольствия, импорт зерна достигал 43 млн тонн, и все равно тотальный дефицит всего и вся стал наиболее характерной приметой брежневской эпохи.
При этом внешневалютный и внутренний рубль сообщались между собой весьма опосредованно. Курс обмена, который публиковался в газете «Известия», имел крайне ограниченное применение для граждан, пересекавших границу или получавших денежные переводы из-за рубежа: выезжающие за пределы СССР (кроме стран СЭВ) могли обменять по нему не более 30 рублей, а вот для въезжающих с валютой и переводов «оттуда» ограничений, понятно, не существовало.
На макроэкономическом же уровне все валютные поступления страны распределялись централизованно «административным» путем. Так же определялись и розничные цены на импорт, если речь шла о товарах народного потребления ― с учетом социальной значимости и коммерческих соображений.
Не приходилось говорить и о «здоровье» внутренней финансовой системы. После новочеркасских событий 1962-го (а также польских 1980 года) на повышение цен на продукты было наложено жесточайшее табу, при том что издержки на их производство продолжали расти.
Частично это компенсировалось «опережающим» в разы ростом цен на «предметы роскоши» (бензин, мебель, ковры, ювелирные изделия и т. п.) и «артикуляцией», когда, к примеру, фабрика начинала выпускать новую модель платья, которая уже стоила на 10–15 рублей дороже.
Но дабы купировать растущее недовольство и создавать видимость «роста благосостояния трудящихся» (ведь с инфляцией в СССР дело обстояло так же, как с наркоманией и проституцией), зарплаты приходилось повышать еще быстрее: объем выплат населению значительно превышал общую стоимость товаров и услуг, которые государство могло ему предоставить, и этот разрыв продолжал быстро расти.
«Лишние» деньги аккумулировались на сберкнижках и в «кубышках». Это явление получило название «денежный навес», и бывшие в теме экономисты пребывали в ужасе от того, что может случится, если при признаках нестабильности и потребительской паники эти деньги «ринутся» на рынок.
В общем, можно смело говорить о том, что не падение цен на нефть в 1985 году (которое, к слову, было предсказуемым) обрушило СССР, а наоборот, резкий рост цен на главный энергоноситель начиная с середины 70-х дал Советскому Союзу «передышку», возможность лишнее десятилетие «не выпускать наружу» накапливающиеся проблемы. Да и сам обвал 1985 года отнюдь не был следствием «антисоветского заговора».
Просто предыдущий рост, вызванный картельным сговором ОПЕК, запустил вполне рыночные процессы: резко выросли инвестиции в разработку новых месторождений, включая те, которые при прежних ценах были нерентабельными, а также во внедрение новых технологий переработки нефти, значительно увеличивших выход готовых нефтепродуктов; нефть практически перестали использовать в качестве топочного топлива (только моторного), заменив углем и газом; начали активно развиваться энергосберегающие технологии, в частности в автомобилестроении. Именно тогда доминирующими стали модели с передним приводом, пятиступенчатой коробкой и обтекаемой формой кузова.
Спрос на нефть начал снижаться, но только саудиты прилагали усилия по сохранению сформировавшейся цены, снизив экспорт едва ли не вполовину. Остальные к ним присоединиться не спешили, а не входящие в ОПЕК экспортеры (СССР прежде всего) и вовсе резко нарастили поставки. В конце концов саудитам это надоело и в ноябре 85-го они объявили о снятии ограничений на экспорт, сразу же резко обвалив цены.
Для СССР это означало, что оплачивать необходимые объемы импорта (прежде всего продовольствия) стало нечем. Пришлось брать в долг. На первых порах кредиты были коммерческие, благо Советский Союз имел репутацию первоклассного заемщика, посему и условия были «божеские». Но время шло, СССР если и отдавал кредиты, то только за счет получения новых, наращивая объем заимствований, и «энтузиазм» коммерческих кредиторов начал иссякать.
Пришлось обращаться к правительствам западных стран за политическими кредитами, а за них, понятно, и платить нужно было политическую цену. Понятно, что сказанное выше ― сильно утрированное и упрощенное описание причин развала СССР, но его внешнеэкономическую составляющую показывает достаточно полно.
А теперь посмотрим, что имеет «на черный день» современная Россия. Прежде всего это Фонд национального благосостояния РФ, который представляет собой «подушку безопасности», если хотите, оперативный резерв, которая позволяет государству компенсировать потерю нефтегазовых доходов в случае резкого падения цены на нефть и исполнить все принятые на себя социальные обязательства.
ФНБ работает, как финансовый демпфер: если нефтегазовые доходы превышают заложенный в профицитном госбюджете весьма осторожный уровень, излишки поступают в него и направляются в бюджет, если доходы ввиду конъюнктуры на мировых рынках падают. В июле 2020 года размер ФНБ составил 173,54 млрд долл. США.
Из этой суммы примерно 125 млрд долл. учитываются в объеме Международных резервов России, общий размер которых на конец июля нынешнего года составил в курсовом эквиваленте 582,7 млрд долл. К Международным резервам относится и золотой запас России, достигший исторически рекордной цифры 2300 тонн, что по сегодняшнему курсу эквивалентно примерно 150 млрд долл.
И это далеко не все. Существуют многочисленные коммерческие структуры с различной долей государственного участия, такие как Газпром, Роснефть, ВЭБ, ВТБ, Росатом и многие другие. Все они ведут активную экономическую деятельность за рубежом, включая приобретение тех или иных активов или долей участия в них так же, как в частных российских компаниях, имеющих зарубежные активы, кредитование и т. п.
Все это активы, которые российское государство в сложный момент, пусть и с определенными техническими сложностями и не без издержек, также может «перевести в кэш». Точно подсчитать суммарную стоимость таких активов непросто, тем более что они подвержены рыночным колебаниям, да и результаты не особо афишируются. Но известно, что, по данным Банка России, на 1 октября 2014 г. все внешние активы России были равны 1 410,9 млрд долл. (из них 453 млрд ― Международные резервы). Вряд ли за последующие годы эта цифра кардинально изменилась.
И наконец, о пассивах. Сумма современного внешнего государственного долга России составляет порядка 50 млрд долл., что, извините, по нынешним временам вообще «ни о чем» по сравнению с имеющимися резервами и с долгами подавляющего большинства других стран. Внушительней выглядит сумма общего (с учетом частных структур) внешнего долга ― порядка 500 млрд, но и эта цифра в наше время является абсолютно «рабочей», отображающей глобальный характер мировой экономики, в которой «перекрестное инвестирование» ― повседневная практика.
А с середины 2019 года госдолг в широком понимании (внутренний и внешний долги федерального правительства, долги регионов и муниципальных образований), составлявший 16,2 трлн рублей, стал меньше, чем ликвидные активы «расширенного правительства» (федеральных властей, регионов и внебюджетных госфондов).
Иными словами, если бы России вдруг понадобилось немедленно погасить все свои долги, это можно было бы сделать за счет одних только депозитов государственных органов в Центральном банке и коммерческих банках, что для стран с развивающимися рынками можно считать уникальной ситуацией.
По такому часто используемому показателю, как достаточность валютных резервов в месяцах импорта (т. е. насколько хватит резервов при условии оплаты ими всего нынешнего импорта), Россия занимает 10-е место в мире с показателем 27 месяцев. Для сравнения, у Германии и США он равен 0,7 месяца.
При этом для России практически исчезло такое понятие, как критический импорт. Страна располагает практически полной номенклатурой природных ресурсов, её промышленность также в состоянии производить практически все «критические» виды продукции, а главное, полностью обеспечена продовольственная безопасность страны: из главного импортера зерна в мире, коим являлся СССР, Россия стала крупнейшим его экспортером, а недавно, к примеру, вошла в десятку ведущих экспортеров сахара, при том что в РСФСР он почти не производился, а завозился не только из-за рубежа, но и из Украины и Белоруссии.
Конечно, «узкие места», в которых прекращение импорта по тем или иным причинам, особенно на длительный период, было бы весьма чувствительно, остаются, но в финансовом измерении речь может идти о единицах, может быть, нескольких десятках миллиардов долларов в год, что для России некритично ― в любом случае энергоносители, другие природные ресурсы, зерно будут продаваться на мировых рынках.
В целом же, из всех стран современного мира Россия, пожалуй, наиболее подготовлена к существованию в условиях полной автаркии. США, Китай, Евросоюз критически зависят от поставок большинства видов сырья, включая энергоносители, а всю современную номенклатуру промышленной продукции не в состоянии ныне выпускать ни одна сверхдержава.
О запасе прочности России говорят и первые итоги нынешнего коронавирусного кризиса. Несмотря на пандемию, размеры ФНБ с марта выросли на 50 млрд долл. (со 123 до 173), а Международные резервы остались без существенных изменений, даже подросли на 5 млрд долл. По падению ВВП, промышленного производства и росту безработицы Россию также относят к числу наименее пострадавших стран. Да и победа в «нефтяной войне», которую и затеяли саудиты, говорит о многом.
Так что ждущие «краха России» могут расслабиться!
Дмитрий Славский