Неолиберальное лекарство для экономики: хуже, чем болезнь

И на западе есть адекватные экономисты, в стиле АШ.

Нынешний кризис не финансовый, а экономический. Он берёт начало в производственной экономике, а не в финансовом секторе, среди обычных людей, а не на Уолл-стрит. Десятилетия неолиберальных решений, предусматривавших приоритет финансовой сферы, а не производства, уже почти довели ситуацию до кризиса, когда разразилась пандемия. Она лишь ускорила путь к расплате, которая давно назрела после более чем четырёх десятилетий неолиберальной политики, пишет Радика Десаи, профессор факультета политических исследований, директор исследовательской группы по геополитической экономике Университета Манитобы.

Первый ответ властей западных стран, когда они, наконец, признали серьёзность угрозы, которую представляет коронавирус на фоне обвала фондового рынка и провозглашения Всемирной организацией здравоохранения пандемии, был сугубо денежным. Во главе с Федеральным резервом США, который пообещал использовать весь набор инструментов для поддержки финансового рынка, западные центральные банки снизили и без того низкие процентные ставки до нуля, объявив о новых закупках активов на триллионы.

Это было основным ответом органов государственной власти на кризисы в течение десятилетий, и в том, что касается крупных богатеев (а не простых граждан), это срабатывало. Каждый раз, когда пузыри, возникшие в результате их спекулятивных действий, взрывались, их спасали, в то время как миллионы людей, потерявших работу, дома, пенсии и другие критически важные средства жизнеобеспечения, оставались без необходимой помощи. Однако на сей раз этого явно недостаточно.

Нынешний кризис не финансовый, а экономический. Он берёт начало в производственной экономике, а не в финансовом секторе, среди обычных людей, а не на Уолл-стрит. Десятилетия неолиберальных решений, предусматривавших приоритет финансовой сферы, а не производства, уже почти довели ситуацию до кризиса, когда разразилась пандемия. Она только ускорила путь к расплате, которая давно назрела после более чем четырёх десятилетий неолиберальной политики, начатой Маргарет Тэтчер и Рональдом Рейганом.

Мёртвая рука государства

Неолиберализм был предполагаемым выходом из долгого спада, в который мировая экономика вошла в 1970-е годы. Основной его постулат заключался в том, что «мёртвая рука государства» сдерживает экономическую активность, а удаление этого фактора должно было восстановить бодрость духа капитализма, освободить его, чтобы активизировать инвестиции и создать рабочие места. В действительности основной проблемой было отсутствие адекватного спроса в отношении накопленных (и накапливающихся) мощностей, а неолиберальные решения, с их понижающим давлением на государственные расходы, заработную плату и производительные инвестиции, только всё усугубили. Проблема могла бы быть решена только с помощью активной налогово-бюджетной политики, то есть прямых действий правительства по увеличению экономической активности, занятости и доходов, равенства доходов и реализации других социальных приоритетов. Однако именно этот вариант был исключён как противоречащий принципам неолиберализма. Неудивительно, что темпы роста в мире и на Западе были ниже в последние четыре неолиберальных десятилетия, чем в течение столь нелюбимых неолибералами трёх «этатистских и дирижистских» десятилетий после Второй мировой войны.

Вместо налогово-бюджетного решения власти, когда накопились связанные с неолиберализмом проблемы, переложили всё на центральные банки и их денежно-кредитную политику. В последние десятилетия, и особенно в последние 10 лет, центральные банкиры и их прикормленные эксперты гипнотизировали публику своими монетарными трюками. Они вытаскивали из шляп странных денежно-кредитных кроликов – всё более низкие процентные ставки, отрицательные процентные ставки, количественное смягчение (QE), руководящие указания центральных банков. Могло показаться, что они напрягают каждую клеточку мозга, чтобы спасти мировую экономику. Однако это было обычным жульничеством: британский экономист Джон Мейнард Кейнс давно предупредил, что придёт время, когда одной денежно-кредитной политики станет недостаточно для определения оптимального уровня инвестиций и, следовательно, приемлемого уровня роста. Полагаться лишь на неё будет всё равно, что носить воду решетом.

Производственная экономика – это давняя проблема. Она демонстрировала признаки того, что её довели до грани, задолго до пандемии, и потому идея о том, что денежно-кредитная политика решит экономические проблемы, больше не вызывает доверия.

Преступления денежно-кредитной политики 

Акцент на денежно-кредитной политике не только отвлёк внимание общественности от столь необходимой фискальной активности. Эта политика нанесла большой ущерб сама по себе. Вместо оживления производственной экономики неолиберализм принёс пользу только финансовому сектору с его дерегулирующим воздействием и созданными им неблагоприятными условиями спроса, которые направляли средства на рынки активов, а не в производительные инвестиции.

Неолиберальная эпоха характеризовалась растущей частотой возникновения пузырей финансовых активов, которые затем лопались, вызывая экономические кризисы. Однако вместо того, чтобы сдерживать спекулятивную деятельность и регулировать финансовый сектор, чтобы переориентировать его на продуктивные инвестиции, финансовые регуляторы только поощряли спекулятивную ориентацию. Это оправдывалось необходимостью стратегии роста: с «эффектами богатства» финансовые пузыри якобы расширяют рынки, утверждали видные экономисты.

Мы можем датировать точно, когда эта политическая ориентация стала очевидной. Обвал фондового рынка 1987 года был первым крупным финансовым кризисом неолиберальной эпохи. Именно тогда только что назначенный председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен применил печально известный «пут Гринспена», по сути, восстановив исчезающую ликвидность (наполнив бокал до краёв), чтобы спекулятивная сторона экономики осталась на плаву. С тех пор Федеральный резерв и родственные ему западные центральные банки реагируют на финансовые кризисы дальнейшими инъекциями ликвидности, как посредством снижения процентных ставок, так и путём более прямых способов покупки менее ликвидных или неликвидных активов за хорошие деньги. Иначе говоря, речь идёт о количественном смягчении.

Такая денежно-кредитная политика оправдывается необходимостью восстанавливать инвестиции, занятость и рост, но единственное, что она восстанавливает, это способность финансового сектора продолжать свои непродуктивные, усугубляющие неравенство спекуляции. Взрыв образовавшейся серии пузырей – крах фондового рынка 1987 года, различные финансовые кризисы начала и середины 1990-х годов, кульминацией которых стал финансовый кризис в Восточной Азии 1997–1998 годов, крах доткомов 2000 года и кризис 2008 года – только увеличил состояние 1% богатеев и в меньшей степени следующих 10%, зато вызвал большие экономические трудности 90% населения.

2008-й – год перемен 

В то время как денежно-кредитная политика продолжала «наполнять бокал до краёв», вечеринка стала явно менее весёлой, особенно после 2008 года. Возникли два серьёзных изменения. С одной стороны, международное перенапряжение банков в преддверии кризиса 2008 года способствовало пересмотру инвестиционных стратегий финансовых секторов, особенно в Европе. В конце концов, к скупке казначейских облигаций США привело отнюдь не «перенасыщение азиатскими сбережениями». Дело было в массовых инвестициях недавно дерегулированного европейского финансового сектора, которые сыграли решающую роль в раздувании пузырей на рынке недвижимости и кредитов в США. С другой стороны, поскольку перегибы финансового сектора больше нельзя было отрицать, государственное регулирование стало необходимым. Хотя финансовый сектор избежал многих опасностей, включая более тщательные расследования на прозрачность и подотчётность, не обошлось и без последствий. В частности, введены более высокие резервные требования, ограничивающие и даже исключающие способность банков спекулировать. Принимая во внимание, сколько денежного вброса необходимо для того, чтобы зарабатывать деньги на финансовых рынках сегодня, – огромные объёмы денег в поисках дохода не могут не уменьшать маржу, – даже такое относительно слабое воздействие отразилось на прибылях финансового сектора.

Неудивительно, что международные потоки капитала, которые резко сократились в 2008 году, а затем восстановились, всё ещё остаются на 65% ниже своего пика до 2008 года, несмотря на щедрость центральных банков. Тем не менее последнее десятилетие породило большой пузырь на фондовом рынке, и сейчас он лопнул. Своим масштабным денежно-кредитным ответом Федеральный резерв израсходовал практически все боеприпасы, которые он тщательно собирал с 2015 года, когда начал повышать процентные ставки, чтобы снизить их в следующем неизбежном кризисе. Процентные ставки сейчас близки к нулю. Отрицательные процентные ставки – не вариант. Даже более предприимчивые европейцы не рискнули превысить –0,5%, и Федеральный резерв до сих пор вообще не хотел идти на отрицательную территорию. Рынки несколько восстановились, но вряд ли они смогут удержать это восстановление.

Будущее капитализма 

Независимо от того, насколько высока оценка активов при любом спекулятивном безумии, независимо от того, насколько Федеральная резервная система поощряет это, в конечном итоге она зависит от производственной экономики, её потребностей и желаний.

Пузырь доткомов должен был лопнуть, учитывая бесполезность многих из них. Пузыри на рынке недвижимости и кредитов лопнули в 2008 году, когда пришлось повысить процентные ставки, чтобы сохранить стоимость доллара США на фоне роста цен на сырьё. Это привело к замедлению роста цен на жильё и увеличению числа «подводных закладных», которые стоили больше, чем цены на дома, для коих они предполагались. Сегодняшняя проблема фондового рынка может быть вызвана пандемией, но она имеет более глубокие корни.

Поскольку рынки активов, которые финансируют спекуляцию вокруг уже произведённых активов, увеличивались в размерах в течение десятилетий, они значительно превысили любое разумное соотношение с производительной деятельностью – инвестиции в производство новых товаров и услуг (что некоторые называют «реальной» экономикой). В нынешнем кризисе уместной формой является следующее: банки и финансовые учреждения принимают вклады производственных корпораций в качестве наиболее качественного финансирования. Однако под воздействием шоков спроса и предложения производственные корпорации сокращают эти депозиты и даже заимствования. Более того, крупные корпорации делают всё это одновременно.

Хотя это не спровоцировало немедленный банковский кризис, проблемы, возможно, не за горами: как недавно заметил обозреватель Financial Times, исходя из закона Додда – Франка и других ужесточений регулирования после 2008 года, которые сделали банки более устойчивыми, требуются минимальные уровни таких качественных депозитов. Потеря этих депозитов угрожает профилю ликвидности и соблюдению нормативных требований самими банками. Затем последует всплеск корпоративных дефолтов, что создаст ещё большее давление на финансирование.

Предложение ФРС о ликвидности больше не работает, потому что экономика нуждается в каком-то способе создания спроса – как потребительского, так и инвестиционного, ради восстановления и расширения производства, а также для переориентации его на более равные, устойчивые и значимые направления, чем искусственный потребительский консьюмеризм, который пришёл вместе с неолиберализмом. Здесь может помочь только работа правительств.

Это создаёт проблему для капитализма. С одной стороны, без этого не за горами общий финансово-экономический кризис, намного более глубокий, чем временное падение производства и потребления, которое может вызвать одна пандемия. С другой стороны, если правительства вмешаются и фактически сделают то, что необходимо, они потребуют, чтобы государство, а не частный капитал определяло темпы и характер роста – что может поставить под вопрос будущее капитализма.