Всё чаще можно услышать про приближающуюся «смерть наличности» и наступление того, что называют cashless society.
Наличные обвиняют во множестве грехов — именно их считают причиной уличных ограблений, через «чёрный нал» отмываются нелегальные доходы и совершается уклонение от налогов. Привычный платёжный инструмент преступного мира — кейс, набитый стодолларовыми купюрами. На наличности завязаны теневая экономика и мировой терроризм.
В то же время безналичные платежи дают государству и компаниям-операторам переводов широкий доступ к информации о доходах и расходах человека. Так эти данные могут превратиться в инструмент давления с их стороны: в мягких сценариях — маркетингового; в самых жестких — и политического.
Рассмотрим имеющийся в мире опыт перехода к безналичным платежам и аргументы его сторонников и противников.
Зарождение cashless society
Пионерами перехода к безналичному обществу являются страны Евросоюза. Несмотря на то, что в Европе нет единой, принятой Брюсселем, политики, направленной на установление cashless society, определённое давление сверху всё же присутствует. Так, недавно было предложено отказаться от использования купюры в €500. Но и без общеевропейских директив стремительное движение к отказу от оборота монет и банкнот и полному переходу на пластик наблюдается в большинстве развитых стран Еврозоны.
Так, во Франции больше 50% розничных платежей безналичны, в Нидерландах — 52%, а Хорватии удалось достичь показателя в 90%
Развитая экономика, но по-прежнему очень много наличных
Однако такие тенденции наблюдаются не везде. Мощнейшая экономика Европы — Германия — имеет в обороте в два раза больше наличности (в процентном соотношении, исходя из общего количества денежных средств, задействованных в сделках, которые совершают граждане), чем её соседи и другие страны, находящиеся на том же экономическом и социальном уровне.
В 2014 году 82% сделок немцы совершили, расплачиваясь наличными, причём банковские переводы не использовались и при таких крупных операциях, как приобретение недвижимости или автомобилей. Социологи связывают это с историческим контекстом: пережившая в прошлом веке несколько колоссальных инфляций и экономических кризисов, разрушительные войны, разделение на две половины и периоды тотальной слежки страна с недоверием относится к тому, чтобы хранить деньги не «на руках».
В период Веймарской республики цены за несколько месяцев взлетели в триллионы раз. Обычной практикой было, получив на работе расчёт, немедленно бежать в магазины, чтобы успеть совершить покупки до того, как полученные деньги через несколько часов обесценятся и будут годны только для оклейки стен вместо обоев или, если пачки банкнот ещё не были распечатаны, — на детские конструкторы.
Инфляция второй половины сороковых годов вышла не столь жестокой, но и тогда в Западной Германии был период, когда реальным платёжным средством служили не местные деньги, а купленные на чёрном рынке доллары или даже такая «альтернативная валюта», как пачки американских сигарет и пайки из рационов солдат союзных армий.
Ни о каком хранении средств в банках в таких условиях и речи быть не могло. Более того, не только германский опыт, но и пример таких стран, переживших гиперинфляции, как Болгария и Румыния (да и Россия), показывает, что на несколько поколений вперёд граждане перестают полагаться на местную валюту, которая неизвестно как поведёт себя завтра. Вместе с ней пропадает доверие и к банковской системе, а люди стараются делать накопления в «твёрдых» иностранных деньгах и желательно где-нибудь дома, в тайнике за плинтусом.
В то же время в Восточной Германии свирепствовала тайная полиция — Штази. Соседи следили друг за другом и, опасаясь, чтобы на них не успели написать донос, стремились сделать это первыми. Отсюда то, насколько большое значение имеют для современной Германии личное пространство, приватность и анонимность. (Вспомните, какой сильной была реакция общества, когда вскрылись факты сотрудничества немецкой разведки с американскими спецслужбами несколько лет назад). Именно анонимность многие немцы назвали главной причиной отказа от безналичных расчётов, справедливо подразумевая, что такие платежи чересчур открыты для их операторов и государства.
И пока прогрессисты из Der Spigel пишут о том, что «запрет наличных ударит по наркоторговле и незаконной трудовой деятельности», а представитель Немецкого совета экономических экспертов Петер Бофенгерц называет наличные деньги «анахронизмом», Германия, тем не менее, продолжает оставаться, пожалуй, самой далёкой от идеалов cashless society страной Европы.
Проблемы в образцовом cashless society Швеции
Не всё гладко и в известной своим целеустремлённым движением в сторону полностью безналичного общества Швеции. А ведь ей удалось достичь того, что более 95% розничных покупок в стране совершаются без использования физических денег, а терминал для считывания карт найдётся и у бездомного продавца благотворительных газет.
Всё большее распространение в стране получает мобильное приложение Swish, позволяющее осуществлять платежи, не используя карты, непосредственно со смартфона. Запущенное в 2014 году, за год внедрения (данных о распространении его в 2016 ещё нет) Swish охватило уже более 3 миллионов пользователей при общей численности населения 9,5 миллионов.
Важное преимущество приложения на момент его запуска по сравнению с аналогами, внедряемыми государствами в других странах, — мгновенная скорость транзакций (американское Venmob в 2014 году, например, было способно «затянуть» платёж на два дня, как обычный банковский перевод, а значит, подходило только для заранее планируемых расходов, а не для повседневных покупок).
При этом оборот наличности жёстко контролируется, ограничен небольшими лимитами, а обнаружив, что кто-то снимает наличные слишком часто, банк имеет право вызвать полицию, чтобы проверить, не преступник ли вы или террорист.
Это связано с тем, что шведской экономике необходим постоянный оборот денег для того, чтобы избежать коллапса. Вкупе с отрицательной процентной ставкой на хранение средств на счетах (шведы платят банкам за депозитные вклады), cashless-политика заставляет граждан совершать покупки, противясь оседанию денег по карманам и накопительству и, таким образом, заставляя денежную массу всё время работать.
С 2011 года оборот наличности в Швеции упал на 30% (это самые высокие показатели в мире, таких не смогли достичь ни Австралия, ни Сингапур, несмотря на их усилия по внедрению концепции безналичного общества). Но сегодня, несмотря на такие успехи в установлении cashless-общества, находятся и противники отказа от традиционных расчётов.
Так, Бьёрн Эриксон, бывший шеф национальной полиции Швеции, а ныне глава Säkerhetsbranschen, лоббистской группы для индустрии безопасности, утверждает, что помимо угрозы приватности, которую несёт с собой переход к безналичному обществу, под удар попадают и интересы людей старшего поколения (несмотря на то, что по статистике больше половины шведских пенсионеров пользуются только карточками, есть и 7%, которые никогда не осуществляли безналичные платежи).
Малый бизнес в Швеции в обязательном порядке обязан обзаводиться средствами для приёма карточек и включать в свои расходы траты на их обслуживание. Ещё одна проблемная для внедрения total cashless область в Швеции — фермеры, живущие в сельской местности. С одной стороны, тут недостаточно POS-терминалов и часто бывают проблемы с качественным соединением, из-за чего безналичный платёж сделать невозможно. А с другой — в рамках государственной политики, и исходя из стремления снизить издержки на их содержание, банки перестают обслуживать банкоматы и вывозят их из отделений, делая снятие наличных невозможным.
Ещё одна важная проблема, которую отмечает Эриксон — то, что принудительное внедрение безналичности дискриминирует граждан, которые сознательно, в силу своих идеологических или религиозных убеждений, не хотят использовать электронные деньги.
Несмотря на все эти доводы, Швеция продолжает идти по пути принуждения, озвучивая официальную государственную политику как «Vi hanterar EJ kontanter» — «Мы не принимаем наличные деньги».
Причиной таких жёстких мер стало не только стремление к контролю оборота средств и оживлению экономики. Дело ещё и в том, что совсем недавно, в середине нулевых, Швеция была мировым лидером по количеству банковских ограблений, а также имела множество проблем с уличной преступностью.
Так, одним из евангелистов общества электронных платежей стал бывший вокалист группы АВВА, выступивший с резкой поддержкой отказа от наличности после того, как его сын несколько раз в течение месяца подвергался нападению грабителей.
Статистика подтверждает: в качестве средства борьбы с такого рода криминалом отказ от наличных действительно работает. Но, очевидно, что где киберденьги — там и киберпреступность. Всё тот же Бьёрн Эриксон, являющийся лицом шведского недовольства «безналичным обществом», говоря о приватности, угрозу которой он ставит на первое место, отмечает, что целью хакеров в куда большей степени являются сбор и кража персональных данных, чем хищение каких-то, может быть, и существенных для самого человека, денег.
По прогнозам, полный законодательный запрет оборота наличности в Швеции наступит не ранее 2030 года. Такую оценку дают даже его сторонники, например, профессор Шведского Королевского технологического института Никлас Арвидссон.
Арвидссон соглашается со своим противником, оценивая людей старшего поколения, как главное препятствие на пути к cashless society. За новое поколение он не беспокоится, говоря, что, по его оценкам, всё больше молодых людей «вообще не начинают использовать наличные деньги, а сразу пользуются современными средствами».
При этом на словах — то есть согласно проведённому год назад социологическому опросу, приуроченному к вводу в оборот банкнот с новым дизайном, — большинство шведов отметили, что бумажные деньги являются частью их национальной гордости и осознания идентичности, ведь именно в Швеции они появились впервые в Европе в 1661 году.
Движение снизу
Когда вы слышите, что человечество семимильными шагами идёт к установлению cashless society, стоит понимать, что речь идёт во многом о внедрении безналичных расчётов в Индии, отчасти в Китае и в странах третьего мира, где численность населения не сопоставима с населением крупнейших западных стран.
Индия сталкивается с проблемами, похожими на шведские, но, конечно, в другом масштабе.
Характер безналичного оборота в Индии, равно как и в других находящихся на периферии странах, иной, нежели в Европе и Америке. Здесь куда меньше людей имеют банковские счета и тем более карты.
Индия — это царство мобильных платежей и быстрых переводов между смартфонами из хрупкого пластика со смазанными логотипами
Несмотря на уровень проникновения безналичных переводов и их количество, реальные объёмы средств всё же очень невелики. Абоненты главным образом перекидываются мелкими суммами — оплачивают небольшие уличные покупки или услуги велорикш. Относительно крупные суммы — это билеты на переполненные поезда из штата в штат или услуги храмовых брахманов, читающих заупокойные песнопения.
Так же как и в Евросоюзе отмечаются проблемы с обслуживанием безналичных расчётов в районах с неразвитой мобильной и интернет-инфраструктурой. Главная проблема Индии в том, что во многих регионах связь всё ещё редко разгоняется до скоростей выше 2G. И, так же как в Европе, мобильный инструментарий остаётся не очень доступен для непривычных к нему людей старшего возраста.
Однако здесь средний возраст населения падает и пользователей смартфонов становится всё больше. Согласно статистике, в 2016 году в Индии было 280 миллионов мобильных счетов, а к концу 2017 года их число достигнет 317 миллионов (впрочем, при населении в 1,25 миллиарда человек это относительно немного).
Важно и то, что 60% пользователей интернета здесь впервые выходят в сеть с мобильного устройства, а рынок мобильных приложений с 2012 по 2015 годы вырос в пятнадцать раз. Что же до проблем с качеством соединения — в ближайших планах индийского правительства развёртывание по всей стране стабильной сети стандарта 4G. Положительно сказывается на росте безналичного оборота и удешевление POS-терминалов, принимающих карты.
Важно отметить, что в странах, где в безналичной сфере на первом месте находятся мобильные переводы, движение в сторону cashless-общества идёт не со стороны государства, а снизу. Так, индийский рынок сформировался вокруг услуг мумбайской компании Ongo и, в меньшей степени, приложения mVisa, обеспечивающего удалённый доступ к ресурсам пластиковых карт.
Там, где оператором платежей является государство — в виде ли контролёра банковской деятельности или поставщика приложений, через которые совершаются переводы — получателем информации о транзакциях тоже становится оно. В таких условиях гражданам не скрыть свои доходы и расходы, да и в целом частную экономическую информацию. Таким образом, полагаться на государство в этих вопросах можно, только если у него есть большой кредит доверия (или если ваша убеждённость в том, что безопасность дороже свободы, очень высока).
В тех же регионах, где ниточки контроля за безналичными расчётами оказываются в руках частных компаний, и эти компании получают доступ к финансовой информации пользователей своих услуг, перед ними открывается широкое поле для коммерческого использования этих данных.
Таргетированная реклама, предложение кредитных услуг, подключение овердрафтов — весь спектр управления потребительскими возможностями. Но парадокс в том, что в той же Индии или, например, в африканских странах, где мобильные платежи также очень распространены, покупательские возможности населения довольно низкие. А переводимые суммы при этом невелики, поэтому собираемые данные пока что повисают в воздухе, оставаясь неиспользуемыми. Ведь где не развито массовое потребление нельзя применить и рычаги продаж, разработанные для него.
Better Than Cash Alliance
Международная организация, существующая при поддержке Фонда Билла и Мелинды Гейтс, Visa Inc и Master Card — одна из ведущих сил, внедряющих безналичные платежи в таких странах как Афганистан, Колумбия, Малави, Кения, Филиппины и Перу.
В основе её идеологии лежит концепция «безопасных денег», в качестве цели BTCA называют «защиту женщин, девушек, детей и групп с низким уровнем дохода от насильственных преступлений и рост числа доступных им рабочих мест с приемлемой заработной платой».
Крайне интересна статистика проникновения мобильных технологий в сравнении с банковскими услугами, которую приводит Альянс: из семи миллиардов населения Земли мобильные телефоны есть у 6 миллиардов, а банковские счета — только у 2 миллиардов. В слаборазвитых же странах телефоны есть в среднем у 30% населения, а банковскими услугами пользуются менее 14%.
Cash only, недоверие к государству и альтернативные валюты
Интересно, что в Индии и других подобных странах проблемы с распространением cashless society есть, а протестной активности — нет. Вероятно, это связано, с одной стороны, с отсутствием жёсткого государственного внедрения, а с другой — с тем, что общество ещё не готово к такого рода вызовам.
«Только наличные», религиозные фрики и разорванные доллары
В США, где доля безналичных платежей уже несколько лет назад перевалила за 50% расчётов, существует устойчивое движение (или скорее традиция) cash-only-магазинов. Владельцами и клиентурой таких мест являются люди, государству агрессивно не доверяющие и оценивающие своё право на защиту частной жизни очень высоко.
И это при том, что США — страна прецедентного права, и здесь нет законодательных актов, обязывающих продавцов обеспечивать обязательную возможность оплаты наличными (а в Дании, например, от этой обязанности магазины пришлось освобождать, внося в законодательство поправки).
Здесь играет роль не ценность свободы и личной независимости, являющаяся для большинства американцев частью их национальной идентичности. Дело ещё и в том, что в США долгое время единая валюта не была обязательным средством платежей и отголоски этого чувствуются до сих пор. До 1862 года правительство США выпускало только монеты, при этом в стране, наравне с государственными деньгами, имели хождение и банкноты, тиражировавшиеся частными банками.
К тому же 29% населения США не имеет кредиток и других привычных нам банковских инструментов, а пользуется экономически невыгодными предоплаченными картами. Это и малообеспеченные слои населения и миллениалы, имеющие проблемы с получением банковских карт (существует множество ограничений не позволяющих получить кредитную карту, не имея продолжительной банковской истории, а в возрасте двадцати лет взять где-то такую историю — большая проблема). При этом пользоваться кредиткой в Штатах зачастую радикально выгоднее, чем дебетовой картой или, тем более, наличными.
Существенную роль в cash-only-движении играют и различные религиозные группы, выступающие против внедрения карточек, счетов и других атрибутов банковского обслуживания. Риторику, похожую на ту, что они используют, можно было услышать в конце девяностых в России, когда развернулось широкое околорелигиозное обсуждение приемлемости введения ИНН.
В соседней Канаде, где безналичный оборот неуклонно растёт, а снятие наличных денег занимает всего 24% от операций, совершаемых гражданами в банкоматах, в свою очередь развиваются альтернативные валюты, предназначенные для локальных расчётов, которые никак не контролируются сверху.
Более того, часть этих валют не имеет возможности обратной конвертации в твёрдые традиционные деньги. Взять хотя бы популярную в Торонто и Монреале Деми, «купюрами» которой являются половинки двадцатидолларовых банкнот, разрываемые по мере необходимости на более мелкие части.
80 альтернативных валют
Альтернативные платёжные средства представлены и в «отстающих» странах Евросоюза. Самое большое распространение они получили в Греции. За несколько лет после того, как Брюссель ввёл лимиты оборота евро в стране, запретив снимать крупные суммы, в различных регионах появилось более 80 локальных валют, которые не вытесняют евро, но действуя параллельно с ним, используются в расчётах между местными жителями.
Самая известная из них — ТЕМ, используемая восьмистами жителями городка Волос и населением близлежащих деревень и ферм. Как и «настоящие» валюты, ТЕМ имеет ограниченный тираж, но, кроме того, в регионе принят и ряд правил, препятствующий накопительству и обеспечивающих их постоянный оборот. Иметь на руках больше определённой суммы бессмысленно, они теряют в цене. В сущности, ТЕМ — средство обеспечения бартера в небольшом местном сообществе.
В то же время греческий опыт показывает, что не все альтернативные валюты успешны. Например, афинская Votsalo, придуманная как платёжное средство для безработной молодёжи и поначалу получившая широкую поддержку в городе — её принимали даже стоматологические клиники. Провалилась Votsalo из-за того, что у неё не было чёткой политики регулирования оборота и это привело к тому, что многие коммерческие фирмы, накопив достаточно большие запасы валюты, никак не могли превратить её в общепринятые деньги.
Платёжные средства такого типа — вообще распространённое явление в странах, переживающих рецессию. Так, во время экономического кризиса конца 90-х — начала нулёвых в Аргентине очень широко распространились бартерные сети, часто поддерживаемые некими эквивалентами денег для упрощения расчётов.
Африканский опыт: мобильные переводы в отсутствии классической банковской системы
Кенийский феномен
Самый известный пример внедрения cashless-политики в Африке — Кенийский безналичный феномен, когда мобильные переводы постепенно стали вытеснять наличный расчёт. Небольшая восточноафриканская страна существенно опережает своих соседей по экономическим рейтингам в распространении мобильных технологий — телефон здесь есть у 38 из 46 миллионов населения.
Основным оператором переводов является проект m-Pesa («мобильные деньги» на суахили), развиваемый Safaricom — местной дочерней компанией британцев Vodafone. Начинавшаяся как инструмент микрозаймов система неожиданно для своих создателей была «перепрограммирована» самой практикой использования, когда местные начали совершать переводы друг другу гораздо чаще, чем обращения к средствам, которые можно было занять у оператора.
M-Pesa пользуется больше 90% кенийцев и охват оператора настолько велик, что даже Visa зашевелилась и, обеспокоенная, строит планы по возвращению себе рынка путём развёртывания в Кении своей системы доступа к банковским счетам с мобильного телефона — mVisa, которую она до этого довольно успешно использовала в Индии.
Однако, скорее всего, эту инициативу ждёт провал. Как и во многих других странах третьего мира, в Кении доступ к банковским услугам имеет куда меньше людей, чем к смартфонам, а местный конкурент уже вышел на международный рынок, приступив к обслуживанию Танзании и ЮАР.
Специи на рынке, наркотики и протесты исламских террористов
Если кенийский опыт про то, чтобы создать хоть какую-то возможность электронного хранения денег в стране, где нет и не было нормальной банковской системы, то в Сомали мобильные платежи сосуществуют с остатками сети банков, пережившими многолетнюю гражданскую войну, дополняя друг друга. Впрочем, мобильные платформы вытесняют банки: больше половины населения пользуется смартфонами и большинство из них совершают через них платежи по несколько раз на дню, от оплаты услуг чистильщика обуви до покупок овощей и специй на базарах.
Здесь же на практике сбываются те страшилки, которыми строгие государства любят пугать своих граждан, когда речь заходит о неконтролируемых безналичных переводах. В Могадишко с помощью EVCplus можно приобрести популярный в Сомали жевательный наркотик кат, а местные террористы и сепаратисты используют сервисы для закупок оружия и провизии.
В то же время самая опасная из действующих в Северной Африке исламистских группировок Аль Шабаб ещё в 2010 году объявила, что на подконтрольных ей территориях мобильный банкинг объявляется «вне закона». Объяснялось это тем, что он может использоваться для финансирования сомалийского Переходного Федерального Правительства. Впрочем, основным аргументом террористов было то, что такие переводы религиозно неприемлемы. Во многом это связано с тем, что EVCplus, использующая американские доллары (которые теперь, при избранном в 2012 году правительстве стали официальной валютой Сомали), ставила под удар традиционную для исламских стран систему денежных переводов.
«Хавала», так называется эта система, — что-то вроде арабского варианта Wester-Union, каким он был на Диком Западе, когда ковбой Джо приезжал в салун и говори «убери эти деньги под стойку и отправь телеграмму за триста миль, пусть мой приятель получит там эту сумму».
Зародившаяся ещё в средние века система передачи денег по распискам с развитием технических средств обрела второе дыхание. «Хавала» и с приходом европейцев продолжала действовать в стороне от официальных финансовых институтов, позволяя скрытно направлять достаточно серьёзные потоки денег на самые разнообразные цели.
Безопасность дороже издержек
Такая популярность в Сомали и Кении объясняется стремлением к безопасности. Местные говорят, что «круто не носить с собой кэш» и отказываются его принимать. Здесь можно на практике убедиться в том, что безнал действительно способствует снижению уличной преступности, как и говорят его европейские апологеты.
В то же время, фактически, в Африке речь идёт о том, что реальные, физические деньги переходят в формат «денежного суррогата» — финансы запираются в смартфонах. Вынуть их оттуда в стране, где всё ещё продолжается гражданская война, а банковская система находится в руинах, довольно затруднительно. Но главное — сами пользователи в этом фактически не заинтересованы.
Более того, поток денег из-за границы (в 2015 году экономика Сомали пополнилась на $1,6 млн за счёт переводов представителей национальной диаспоры со всего мира через EVCplus) тоже попадает в телефоны, находящиеся в зависимости от местных операторов (Hormuud в «официальном» Сомали и Zaad в непризнанном Сомалиленде) и остаётся там.
Впрочем, это не чуждо и странам первого мира с их «накопительными баллами», «милями» перелётов и даже «поездками» на картах оплаты транспорта. Деньги выходят из карманов граждан и продолжают жизнь внутри закрытых экосистем, из которых их нельзя вывести обратно, а можно только потратить, причём со строго определённой целью.
Такого рода «пост-деньги», узконаправленные, и потому более дешёвые, для оплаты в тех сферах, где они работают, чем общепринятые местные валюты, играют в экономике всё большую роль.
Возможно, именно уровень проникновения подобных платёжных средств во все сферы жизни не так давно не позволил, например, российскому правительству принять запрет на выпуск и распространение «денежных суррогатов», невольно прикрыв и криптовалюты, являвшиеся основной потенциальной жертвой этого проекта.
Между первым и третьим: ситуация в России и у её соседей
Какой-то общей тенденции развития cashless society в странах второго мира нельзя заметить. Кто-то уже давно внедряет национальные платёжные системы, такие как China Union Pay, а другие, как, например, Венесуэла, продолжают гордиться распространённостью в стране банкоматов, хотя это явно уже атрибут предыдущего поколения денежного обращения.
В России самой частой операцией, которую человек совершает с банкоматом, остаётся снятие наличных — 96%.
В то же время именно российский «Тинькофф-банк» хвалится тем, что их интернет-банкинг — крупнейший в мире.
Внедрение возможности переводов через сообщения в мессенджерах, а следом за ними и в главной российской социальной сети «Вконтакте», выход Apple Pay на здешний рынок — всё это говорит о постепенном, но уверенном движении в сторону cashless society.
Уровень технологического развития вполне располагает к этому. Самой популярной шуткой про тот же Apple Pay в день её запуска было пожалуй — «она совершает платёж как раз за то время, что продавщица говорит «у нас это не работает». В то же время государство стремится к максимальному внедрению «пластика» в качестве инструмента выплаты заработной платы.
Главный вызов перехода к безналичности для стран второго мира — проблемы контроля и защиты приватности
Государства здесь в известной степени жёстки и тоталитарны для того, чтобы стремиться влезть в частную жизнь, и при этом достаточно сильны для того, чтобы успешно это делать. Это может быть мотивировано борьбой с «серыми зарплатами» и уклонением от налогов, защитой от террористических угроз и организованной преступности, возможностью сократить аппарат служащих, занятых в возне с бумажными деньгами, но может превращаться и в рычаги давления, в том числе давления политического.
В то же время эти страны достаточно экономически развиты. И поэтому частный сектор — операторы платежей, коммерческие банки и розничные сети — заинтересован в получении потенциально полезной для маркетинговых целей информации о том, как и на что люди тратят свои деньги.
Так банки придумывают всё новые инструменты для удержания денег на своей стороне. Такие, как ежедневное начисление процентов на остатки на карте или кэшбэк. Что только не идёт в ход: сопровождающие карты суррогатные платёжные средства вроде партнёрских «миль», «программы лояльности» у магазинов и многое другое.
Но в условиях гипертрофированного контроля, включая и жёсткий контроль за оборотом денег (и тут не важно идёт ли речь о малых или больших суммах, о наличных или электронных платежах), всегда возникают области альтернативы: от наклеек и кэпсов в школе до импортных сигарет и пластинок с Советском Союзе.