Странные вещи происходят в международных финансах. Никогда раньше не было такого, чтобы процентные ставки по депозитам принимали отрицательные значения, то есть, за то, чтобы ты мог пользоваться чужими деньгами, тебе еще и доплачивали. Между тем, Европейский центральный банк снизил ставку по депозитам до минус 0,1 процента в июне 2014 года, до минус 0,2 процента в сентябре 2014 г., минус 0,3 процента в декабре 2015 года, и минус 0,4 процента в марте 2016 года. Член исполнительного совета ЕЦБ Питер Прайет в майском интервью подчеркивает: «в июне 2014 года мы решили запустить новую серию целевых долгосрочных операций по рефинансированию (TLTRO II), где банки могут заимствовать средства по ставкам, которые могут быть столь же низким, как -0.4%, при условии, что они кредитуют этими деньгами реальный сектор экономики. Это способ гарантировать, что влияние ослабления отрицательных ставок не остается в схеме межбанковского денежного рынка, но достигает широкой экономики».
Более того, и центральные банки Швейцарии, Японии, Дании и Швеции, также снизили процентные ставки на определенные виды депозитов до отрицательных уровней. Президент ЕЦБ Марио Драги говорит, что 18% мировой экономики (по ВВП) работает в условиях отрицательных ставок центрального банка, а если мы учтем и страны с уровнем ставок от нуля до 1%, то эта доля вырастет до 40%.
Конечно, это касается только сделок хозяев жизни между собой и ни в коем случае не означает, что простые рабочие европейцы или японцы будут получить доплаты от центральных банков за пользование банковскими кредитами, отрицательные ставки ограничиваются только сделками между центральным банком и его составляющими банками, но уже виден эффект от сдвига процентных ставок: если банки могут получать кредиты на условиях отрицательных процентных ставок, то они также будут готовы покупать и держать активы с отрицательной прибыльностью, если уровень ставок банковских пассивов окажется ниже, чем у активов.
«Кредит» значит «доверие»
Это, прежде всего, касается того, что долгое время считалось «безрисковыми» активами, — государственных облигаций. Понятное дело, что после дефолта Исландии в марте 2010 года, после мучительных и выматывающих переговоров по греческому, а теперь уже и испанскому, португальскому и итальянскому долгам понятие «безрисковый» в этом контексте носит уже чисто умозрительный характер и применяется больше по привычке. Но тем не менее ставки по государственным облигациям в Германии и Японии стали падать до отрицательных значений. «Очень низкие ставки, — говорит Драги, — не являются безобидными. Они оказывают давление на бизнес-модели финансовых институтов — банков, пенсионных фондов и страховых компаний — снижая уровень их доходов. И это происходит в то время, когда рентабельность и так низка, когда сектор должен приспосабливаться к посткризисному снижению доли заемных средств в экономике, и когда быстрые изменения происходят в регулировании финансового сектора».
Причины отрицательных процентных ставок очевидны — глобальный спад мировой экономики, который влечет за собой низкий уровень инвестиций, богачи предпочитают не вкладываться в реальные активы, предпочитая сохранять ликвидность своих накоплений, держа свое богатство в виде наличных денег, а не в форме инвестиций или ценных бумаг. Страдают и пенсионеры в развитых странах: размер пенсий зависит от поступлений от их накоплений в течение жизни, замедляется темп роста пенсионных накоплений и у работающих. Драги говорит, так как очень низкие ставки порождают эти проблемы, возникает соблазн счесть их за корень проблемы, однако, — полагает он, — они не являются сутью проблемы, а лишь симптомом глобального недостаточного инвестиционного спроса, неспособного поглотить все сбережения, имеющиеся в экономике.
С целью свести на нет эту в общем-то во многом психологическую тенденцию к «предпочтению ликвидности» со стороны частного капитала центральные банки стимулируют финансовый сектор вкладываться в реальные активы или процентные ценные бумаги, создавая избыточные резервы наличности. Заняв деньги у центральных банков, они покупают акции и облигации, косвенно повышая инвестиционный спрос в целом. Это порождает и психологический эффект, так как держатели облигаций и акций чувствуют себя богаче, когда цены на эти активы идут вверх из-за роста спроса со стороны банков.
В долгосрочной перспективе номинальная доходность облигаций снижалась в развитых странах начиная с конца 1980-х годов, совпадая по времени с началом доминирования в мировом экономическом дискурсе либеральных воззрений, нашедших свое выражение в так называемом Вашингтонском консенсусе. Это отражало эффективность денежно-кредитной политики в преодолении инфляции, которое в представлении либералов и составляло главную цель монетарных мер. Кстати, это снижало и премию за риск инфляции — разницу в цене, взимаемую кредиторами правительств, чтобы защитить их от неопределенности изменения цен.
Но это только одна — и внешняя — сторона медали, так как снижение номинальной доходности был обусловлено падением реальной доходности капитальных инвестиций. Драги говорит, что в ЕЦБ посчитали, что замедление темпов роста производительности труда приводит к снижению доходности инвестиций: падение реальной производительности на 400 базисных пунктов привело за 30 лет к падению реальных долгосрочных процентных ставок на 450 базисных пунктов: «если экономическая отдача от инвестиций упала, например, в связи с более низкими темпами роста производительности труда, то предприниматели будут только заимствовать готовы по соразмерно более низким ставкам».
И совсем не случайно процесс ускорился с начала мирового экономического спада, когда в 2008 году ФРС США и ЕЦБ обрушили ставки, по которым они предоставляли средства банкам практически до нуля. Но и тогда банки не желали кредитовать корпорации и домохозяйства из-за накопленного опыта работы с неплатежеспособными должниками. Каждый — и банки, и корпорации, и фонды, и люди — хотел «сидеть в ликвидности», держа свои деньги и не давая их в долг никому. Кризис доверия, как он есть, а ведь само слово «кредит» и означает доверие.
Деньги имеют значение?
Свободная пресса уже отмечала, что в вопросе о роли монетарной политики (и роли денежного обращения вообще) в обеспечении экономического роста и социального развития мира остается дискуссионным, несмотря на полное доминирование в экономическом дискурсе мирового истеблишмента с 90-х годов прошлого века либеральных воззрений Вашингтонского консенсуса. И сейчас вновь возникающий социальный заказ на монетарную политику, способную преодолеть кризис, вновь напоминает, что крайние кейнсианцы в пылу острой полемики утверждали, что «деньги не имеют значения», на что крайние монетаристы им отвечали, что «только деньги и имеют значение».
Переломить ситуацию с остановкой экономического роста за счет сокращения глобального совокупного спроса можно, заставив центральные банки косвенно или напрямую кредитовать государства или частный сектор. Правительства могло бы просто позаимствовать из банковской системы (за счет увеличения дефицита бюджета) средства для финансирования социальных программ, что сразу смягчит рецессию.
Но ведь именно рост дефицитов бюджетов и является категорически неприемлемым для хозяев жизни, для глобального финансового капитала, который всегда настаивает на «ответственных финансах». (Раньше, — язвит видный индийский экономист Прабхат Патнаик, — под ответственными финансами понималась сбалансированность бюджета, в то время как в наши дни это означает ограничение на отношение бюджетного дефицита к ВВП, как правило, на уровне 3 процентов, но в любом случае все понимают, что дефицита бюджета для преодоления рецессии не избежать).
Кризис глобальной капиталистической системы не преодолен
Это заставляет со всей отчетливостью понимать, что кризис глобальной капиталистической системы не преодолен, и что имеется отчетливое понимание этого у хозяев жизни и их приказчиков в Центральных банках. Беспокойство по этому поводу является настолько серьезным, что капиталистические страны отчаянно пытаются использовать любой имеющийся инструмент, доходя уже до отрицательных ставок по депозитам, что является беспрецедентным в истории капитализма (конечно, были недолгие периоды с отрицательными реальными процентными ставками, когда уровень инфляции превышал номинальную процентную ставку, но никогда не было отрицательных номинальных ставок). Драги откровенно нервничает от того, что его политику могут счесть за «наказание вкладчиков в пользу заемщиков», и оправдывает краткосрочные потери первых обещаниями им среднесрочных выгод.
Современная буржуазная (в народном Китае, быстро развивающихся Индии, Вьетнаме и многих других странах этот тезис не считается бесспорным) экономическая теория предполагает, что инвестиции могут осуществляться только за счет сокращения потребления — якобы некоторые товары, которые могли бы быть потреблены сегодня, не потребляются, а добавляются в основной капитал, так что общество становится более продуктивным в будущем, способным произвести большее количество потребительских товаров за счет сегодняшнего увеличения основного капитала.
Однако, — возражает Патнаик, — необходимым условием для справедливости этой точки зрения является то, что экономика в каждый момент времени полностью утилизировала все доступные ресурсы, всегда работала в условиях полной занятости. Но это совершенно не то, что мы наблюдаем в реальном мире — глобальная экономика всегда (за исключением войн) содержит неиспользованные ресурсы. Отсюда следует, — резюмирует Патнаик, — что увеличение инвестиций, вместо падения потребления, на самом деле приводит к одновременному увеличению потребления. Причем это всегда так за исключением войн, но особенно заметно в таких кризисных ситуациях, как в настоящее время.
Даже в условиях отрицательных процентных ставок вряд ли можно ожидать выходя глобальной экономики из рецессии. Если инвестиции не стимулируется при нулевой процентной ставке (а Драги напоминает, что, даже забыв о зоне евро, в Японии ставки центрального банка были около нуля, начиная с середины 90-х годов; в США — с 2008 по 2015 годы в Великобритании чуть выше нуля в течение 7 лет), то маловероятно, что чуть сниженные до отрицательного уровня процентные ставки изменят ситуацию.
Нелепо предполагать, что существует масса готовых инвестиционных проектов, ждущих только незначительного снижения процентной ставки; наоборот эти, реально отчаянные меры, которые только оттеняют мрачные экономические сценарии будущего, уничтожат любые элементы эйфории предпринимателей. Отрицательные процентные ставки могут означать в лучшем случае только легкое снижение задолженности компаний в пределах их существующих портфелей, но не расширение совокупного капитала, или роста совокупных общественных расходов. Патнаик сравнивает снижение ставок до отрицательного уровня в условиях глобального кризиса с очередной дозой для наркомана в период ломки, ведь его потребность в наркотиках растет с каждой новой дозой. И не случайно Прайет подчеркивает: «ясно, что отрицательные ставки не могут быть уменьшены до бесконечности».
Есть ли выход?
Глобальный капитализм сегодня очевидно находится в глубоком структурном и системном кризисе. В течение очень долгого периода после Второй мировой войны вмешательство государства в управление совокупным спросом поддерживало систему. И меры денежно-кредитной политики, — подчеркивает Патнаик, — это ведь меры тонкой настройки системы. Они работают только когда есть некая база в виде динамичного развития общественного производства, и при отсутствии такой опоры, как мы это наблюдаем сейчас, меры тонкой настройки, даже если он принимают нестандартные формы, вроде отрицательных процентных ставок, вряд ли будут работать.
Глобализация капитала, — как бы вторит ему Драги, — привела к тому, что структурные факторы, которые снизили реальную отдачу от инвестиций, действуют повсюду, что оказало понижательное давление на доходности сбережений во всем мире. В прошлом страны с избытком капитала были в состоянии легко экспортировать избыточные сбережения в страны, которые были готовы занимать по более высоким ставкам: «но в мире, где реальные доходы низки везде, просто не хватает спроса на капитал в других странах мира, чтобы поглотить избыток сбережений без снижения доходности».
Таким образом, — считают в ЕЦБ, — долгосрочный ответ на повышение реальных ставок доходности должен состоять в структурном изменении баланса мировых сбережений и инвестиций, а так как демографические факторы останутся на прежнем уровне, единственная возможность состоит в повышении спроса на капитал.
Однако это с неизбежностью породит конфликт внутри хозяев жизни (или элит) между кредиторами и должниками. И в ЕЦБ открыто говорят, что единственный потенциальный запас для маневра состоит в комплексности мер экономической политики, то есть, баланса монетарной и фискальной политики. А это уже прямой вызов Вашингтонскому консенсусу. Драги говорит, что «денежно-кредитная политика не может поднять долгосрочные реальные ставки. Это может быть достигнуто только путем структурных реформ, которые вызывают структурное изменение баланса сбережений и инвестиций. Более высокие реальные доходы на сбережения должны прийти путем принятия решительных мер со стороны предложения».
Нас ждет очень интересное время… Лишь бы только западные хозяева жизни не решили решать свои проблемы за счет глобальной войны. А они на это способны — мы это помним по двум мировым войнам.