Конец реформы в Китае

Авторитарная адаптация уперлась в стену

Ю Вэй – псевдоним китайского ученого.

Резюме: С самого начала реформ после эпохи Мао в конце 1970-х гг. коммунистический режим в Китае неуклонно опровергал предсказания о своей скорой и неминуемой кончине. Ключ к успеху режима следует искать в так называемой «авторитарной адаптации».

С самого начала реформ после эпохи Мао в конце 1970-х гг. коммунистический режим в Китае неуклонно опровергал предсказания о своей скорой и неминуемой кончине. Ключ к успеху режима следует искать в так называемой «авторитарной адаптации» – варьировании курса для подмены фундаментальных институциональных преобразований. При Дэне Сяопине это означало трансформацию сельского хозяйства и свободу предпринимательства. При Цзянь Цзэмине – официальный переход к рыночной экономике, реформу государственных предприятий и присоединение к Всемирной Торговой Организации. При Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао – изменения в сфере социального обеспечения. Многие ожидают еще один виток серьезных реформ при Си Цзиньпине, но они могут быть разочарованы.

Потребность в продолжении реформ существует в силу повсеместной коррупции, растущего неравенства, замедляющегося экономического роста и проблем в сфере экологии. Но эра авторитарной адаптации близится к концу, потому что при нынешней политической системе у Китая нет серьезного потенциала для дальнейшего развития. Сегодня формируется и углубляется равновесие застоя, из которого трудно выйти без серьезных экономических, социальных или международных потрясений.

Может ли Китай претендовать на исключительность?

Одна из причин замедления китайской экономики в том, что большинство самых легких реформ уже проведено. Обновление сельского хозяйства, поощрение предпринимательства, поддержка торговли, расширения социального обеспечения – всё это порождало новых выгодополучателей, а вот жертвовать фактически ничем не приходилось. Однако страну ждут более глубокие перемены, такие как устранение государственных монополий в критически важных отраслях экономики, приватизация земли, наделение Всекитайского собрания народных представителей необходимыми полномочиями для решения финансовых вопросов, а также создание независимой судебной системы. Продвижение в этом направлении могло бы поставить под угрозу безраздельную власть Компартии Китая, с чем режим не готов мириться.

Еще одна причина потери динамики развития – появление сравнительно мощного блока противников реформ. Обратить вспять уже проведенные преобразования хотят немногие, ведь они существенно увеличили «пирог» для раздела. Однако многие представители элиты в целом и бюрократии в частности были бы рады увековечить статус-кво, потому что частичная реформа – лучший друг кланового или кумовского капитализма.

Но как насчет общества в целом? Если следовать теории модернизации, то экономическое развитие обеспечивает обществу больше полномочий, что в итоге приводит к политическим преобразованиям. Подчиняется ли Китай этой логике при уровне ВВП на душу населения примерно в районе 7 тыс. долларов США? Многие доказывают, что нет, в силу исключительности страны. Они утверждают, что политическая легитимность в Китае больше опирается на блага, которые дает правительство, нежели на права, которые оно защищает. Предприниматели заняты делом, студенческая молодежь поглощена национализмом, крестьяне и рабочие заинтересованы только в материальной справедливости. Но если что и есть исключительного в КНР, то это не общество или культура, а государство. Как и в других странах, экономическое развитие в Китае приводит к спорам и трениям: крестьяне требуют снижения налогового бремени, рабочие хотят иметь большую защищенность от произвола работодателей, студенты формируют группы активистов, предприниматели создают благотворительные фонды, средства массовой информации начинают разоблачать всевозможные злоупотребления, а юристы – защищать права человека. Деятельность гражданского общества переживает небывалый подъем, и в стране насчитывается более миллиона негосударственных организаций на низовом уровне. А интернет давно уже стал вызовом для режима, поскольку соединяет простых граждан друг с другом и с китайскими интеллектуалами.

Но чтобы практические устремления дозрели до уровня политических требований, требуются организационные навыки и создание идейной базы. Для этого необходимо хотя бы какое-то политическое пространство, а его в Китае фактически нет. Если китайская компартия и извлекла уроки из демократического движения 1989 г. и советского опыта, так это то, что из искры может «возгореться пламя большого пожара», как гласит китайская пословица. Имея огромные ресурсы, режим постепенно развил вездесущий, действенный аппарат «поддержания стабильности», который успешно предотвратил реализацию логики второй половины теории модернизации. Эта система обеспечения внутренней безопасности призвана убивать в зародыше любые признаки оппозиции, реальной или мнимой. Профилактика даже важнее репрессий – фактически, насильственное подавление протестов считается признаком неудачи. Сила китайского государства не столько в острых зубах, сколько в ловких пальцах.

Любая речь – как в прессе, так и в интернете – подвергается цензуре, чтобы не допустить публикации «провокационных» материалов. Еще внимательнее власть следит за реальными действиями. Даже далекие от политики мероприятия и акции могут считаться опасными; в 2014 г. правозащитник Сюй Чжиюн, возглавивший кампанию за равные возможности в образовании для детей сельских мигрантов, был приговорен к четырем годам тюремного заключения за «нарушение общественного порядка». В Китае действует ограничение на публичные акции, и даже частные собрания могут стать проблемой. В мае 2014 г. несколько ученых и юристов были задержаны после проведения в частном доме встречи в память о движении 1989 года. Возмездие может ожидать даже тех, кто подписывает петиции.

Не менее важна глобальная линия по государственному воспитанию масс на предмет необходимости сохранения стабильности. По всей стране создана инфраструктура управления безопасностью, включая массированный бюрократический аппарат и негосударственную сеть добровольных дружин, помощников в организации безопасного движения и контролеров, осуществляющих слежку за населением. Сотни тысяч «добровольцев по обеспечению безопасности» или «осведомителей в области безопасности» завербованы среди водителей такси, работников санитарных служб, парковок и уличных торговцев. В их обязанности входит доносительство на «подозрительных лиц или мероприятия». В одном из районов Пекина действует «сообщество руководителей жилтовариществ» в составе 2400 человек, которые берут на заметку любые отклонения в составлении протоколов собраний. В настоящее время за каждый донос выплачивается вознаграждение в размере два юаня (около 30 американских центов). Эта система призвана выявлять угрозы со стороны преступного сообщества и террористов, а также политических диссидентов, хотя последние, конечно же, являются главной мишенью.

В современном Китае «Большой Брат» поистине вездесущ. Сеть внутренней безопасности соткана умело и прочно, как паутина; она всеохватна и проникает всюду подобно воде, хотя люди, полностью избегающие разговоров на политические темы, могут даже не ощутить ее присутствия. Но стоит только перейти «красную черту», как власти этого теневого мира сразу дают о себе знать. Чрезмерная и избыточная реакция официального истеблишмента – не порок, а добродетель. Согласно китайской пословице, «разделывать цыпленка ножом для говядины» – полностью оправданная тактика потому, что ситуацию нельзя выпускать из-под контроля.

Эта система хороша для поддержания порядка, но существенно снижает шансы на развитие зрелого гражданского общества в современном Китае, не говоря уже о формировании политических партий. Чем больше в обществе зреет недовольство, тем заметнее баланс сил между государством и обществом смещается в направлении первого. Подобно растениям, общественным движениям нужно место и пространство для роста. Иначе и растения, и движения просто вянут.

Погребенный гигант

В отсутствии поддержки сверху или снизу реформы в Китае находятся в состоянии стагнации или даже сворачиваются. Нынешние политические лидеры по-прежнему говорят о реформе и действительно выступают с некоторыми инициативами. Однако, согласно китайской пословице, «гром гремит, а дождя все нет».

Наиболее масштабная кампания Си направлена против коррупции. Она ведется достаточно энергично и за два с половиной года уже привела к снятию с постов 74 чиновников провинциального уровня и сотен тысяч чиновников более низкого ранга. За три предшествовавших десятилетия только три чиновника общенационального уровня лишились своих постов за коррупцию; менее чем за 3 года при Си обструкции подверглись уже пятеро высокопоставленных лиц. Но кампанию против коррупции нельзя считать программой реформ. Вместо того чтобы вдохновлять более свободные СМИ, более независимые суды и правозащитные группы разоблачать и сдерживать коррупцию, кампания проводится сверху, и ее отличает секретность, беспощадность и политический расчет. Инженер государственного предприятия Юй Ции, обвиненный во взяточничестве, умер от пытки во время допроса в 2013 году. Ректор Нанчаньского университета Чжоу Вэньбинь также подвергся пыткам в начале 2015 года. Это напоминает маоистские кампании по «исправлению» граждан (пусть и не столь масштабные) или даже дисциплинарные взыскания в императорском Китае. Подобные действия ведут к еще большей концентрации власти и обеспечивают легитимацию отдельных харизматических лидеров за счет чиновничества.

Мелкие реформы проводятся и в других областях, но они не ведут к подлинному преобразованию китайского социально-политического устройства. На XVIII съезде КПК в конце 2012 г. сделан акцент на реформе судебно-правовой системы, но до сих пор это не привело к впечатляющим результатам, если не считать административной перестройки. В постановлении ЦК, принятом в конце 2014 г., содержится обещание усиливать «институты независимых и справедливых расследований», но главным принципом судебно-правовой реформы провозглашено «утверждение руководящей роли Компартии».

Партийные лидеры часто соглашаются, что «совещательная демократия» важна, и в начале текущего года партия опубликовала план «укрепления избирательной социалистической демократии». Однако неясно, каким образом будет обеспечиваться совещательный характер в тех или иных государственных и общественных заведениях, если не будут наказываться те из них, которые не желают реформироваться.

Мы также слышим много разговоров о реформировании законов и правил, регулирующих деятельность неправительственных организаций. Однако прогресс в этой области идет медленно и буксует, как это видно на примере подавления проекта Сельской библиотеки Лиженя, главная цель которого сводилась к организации внешкольного обучения в китайской деревне.

В экономике проведены несколько настоящих реформ, таких как снижение лицензионных барьеров для предприятий и повышение конкуренции в банковской сфере, но многие считают эти усилия недостаточными, поскольку государственные монополии остаются по большому счету нетронутыми в нескольких областях. В социальной сфере постепенный отказ от официальной линии «один ребенок в семье» знаменует определенный прогресс, но этого вряд ли достаточно, чтобы переломить неблагоприятную демографическую ситуацию.

Инерция китайского общества объясняется, прежде всего, идейным тупиком. Принцип так называемой социалистической рыночной экономики был руководящим принципом Китая более 30 лет, одновременно обеспечивая преемственность и реформы. В нем всегда было скрыто внутреннее противоречие, поскольку безликая юридическая система, требуемая рыночной экономикой, способна ставить под сомнение персонифицированное партийное руководство, конкурируя с ним за роль высшего арбитра во внутренней политике, а в последние годы этот вопрос приобрел особую остроту. Что важнее: потребности рыночной экономики или интересы компартии?

На практике партийные приоритеты всегда берут верх. Но режим не разработал современного и последовательного идейного обоснования такого расклада сил. Очевидно, что марксизм в наши дни неадекватен. Режим все чаще обращается к конфуцианству с его комфортным акцентом на великодушном государственном управлении в рамках строгой иерархии. Однако КПК трудно сосуществовать с конфуцианством, поскольку формально партийные боссы по-прежнему стоят на позициях марксизма-ленинизма, уделяющего большое внимание равенству, что идет вразрез с конфуцианством, которое подчеркивает важность иерархии.

Чаще всего Си говорит о так называемых фундаментальных ценностях социализма, широко рекламируемых повсюду в сегодняшнем Китае. Речь идет о таких вещах, как «благоденствие, демократия, цивилизованность и культура, согласие, свобода, равенство, справедливость, власть закона, патриотизм, порядочность и честность, самоотдача, дружба». Этот перечень больше напоминает «тришкин кафтан из лоскутьев», нежели четкий план действий, больше отражая тревогу, нежели уверенность, и небезосновательно: без идейного основания практическое руководство будет слабым и неустойчивым.

Четыре возможных сценария

У Китая есть четыре пути развития в будущем. При первом сценарии, к которому стремится партия, страна станет «Сингапуром на стероидах», как написала китаевед Элизабет Экономи. Если кампания по борьбе с коррупцией будет глубокой и последовательной, может появиться новая партия, которая сможет управлять страной действенно и великодушно. Продолжатся политические реформы, высвободится экономический потенциал; в результате повышение эффективности экономики и прогресс обеспечат легитимность и власть обновленной компартии. Однако такое будущее маловероятно по многим причинам.

Сингапур намного менее авторитарен, чем Китай; в этой стране действует многопартийная система, и гораздо больше политических свобод. Политическая конкуренция не вполне справедлива, но на выборах 2011 г. оппозиционные партии получили 40% голосов избирателей. Чтобы Китай был похож на Сингапур, ему придется существенно расширить политическую конкуренцию – возможно, даже вступить на «скользкий» путь полного плюрализма и демократии, чего Компартия категорически не желает делать. Более того, Сингапур – крошечное государство, поэтому стоимость управления его администрацией сравнительно мала. Китай занимает огромную территорию, и КПК будет все труднее управлять огромным, многоуровневым государственным аппаратом страны сверху вниз.

Второй и наиболее вероятный сценарий будущего – по крайней мере, в краткосрочной перспективе – сохранение статус-кво. Какие бы проблемы ни возникали, нынешняя модель «социализма с китайской спецификой», за которую держится режим, пока не исчерпала себя. Структурные факторы, способствовавшие подъему Китая – от демографии и урбанизации до глобализации и революции в информационных технологиях – никуда не делись, и сохранятся еще несколько лет. Поэтому режим может и дальше извлекать из них выгоду.

Но это не будет длиться вечно: режиму, опирающемуся на легитимность конкретных достижений, нужен непрерывный экономический рост для удерживания власти. С учетом начавшегося замедления темпов роста китайской экономики растет страх перед жесткой посадкой. Пузырь на рынке жилья, чрезмерные производственные мощности, финансовая нестабильность, слабый внутренний спрос и усугубляющееся неравенство в доходах – все это делает нынешнюю систему крайне уязвимой. Например, когда лопнет пузырь на рынке жилья, это обернется серьезными проблемами во всей экономике, которые могут затем перекинуться на политический сектор. Дело в том, что в этом случае местные органы управления лишатся крупного источника поступления доходов, на который они рассчитывают для финансирования государственных услуг населению и обеспечения внутренней безопасности.

Это способно вызвать к жизни третий возможный сценарий: демократизация через кризис. Подобный итог будет не слишком привлекательным. В случае урона экономике страны и умножения политических требований в обществе станут нарастать конфликты, и несколько временных бомб, заложенных нынешним режимом (демографический кризис, ущерб окружающей среде, трения на этнической почве), чреваты взрывом, что еще усложнит ситуацию. В результате в Китае, вероятно, появиться какая-то новая разновидность авторитарного режима в качестве реакции на демократический хаос.

Четвертый сценарий – управляемая и ступенчатая демократизация – был бы лучшим для Китая, но, к сожалению, он маловероятен. Просвещенные политические лидеры в Пекине могли бы сегодня предпринять шаги, чтобы заложить основу для последующего перехода. Организация многопартийных выборов стала бы заключительным шагом. Постепенное обеспечение независимости судов, наделение ВСНП полномочиями для решения финансовых вопросов, укрепление гражданского общества и введение внутрипартийной конкуренции – меры, способные проложить путь к более гладкому последующему переходу. И все это необходимо делать вкупе с реформой политики контроля над рождаемостью, более либеральным отношением к этническим меньшинствам и ужесточением контроля над состоянием окружающей среды, чтобы Китай избежал социальных травм в будущем. Однако такие тщательно подготовленные и последовательные изменения потребуют создания коалиции руководящих политиков, выступающих за них, а их не видно в нынешнем политическом руководстве, и вряд ли они появятся в ближайшем будущем.

Что касается внешних сил, то они мало на что способны. Внешнее давление имеет тенденцию воспламенять в китайском обществе защитный национализм и ослаблять нарождающийся либерализм. В такой большой стране как Китай с богатой историей демократизация должна происходить изнутри. Однако тот факт, что самые могущественные страны обычно представляют собой либеральные демократии, создает идеологические стимулы внутри КНР. Поэтому самое лучшее, что мог бы сделать Запад, чтобы способствовать политической эволюции Китая – самому оставаться сильным, либеральным, демократическим и успешным.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, №3, 2015 год. © Council on foreign relations, Inc.